«Сон разума рождает чудовищ»

МАЙЛЗ       Моё сердце купается и наливается абсолютной любовью. Мне нравится, что это происходит, и нет ничего более чистого. Мы всего лишь идём рядом, даже не касаясь друг друга. Ночь упала совсем для нас неожиданно, и свет фонарей желтит в полутьме наши лица. Алекс почти не отводит взгляд. Внимательный. Задумчивый. Он как-то и где-то рядом. Он как фантазия или сон. Блёкло скользящий туман. Дуновение ветра. Скопление чистейшей воды в воздухе. Пар, что, выдохнув на стекло даблдекера, имеют право считать посланием дети. Я словно танцую, идя рядом с ним. Я хочу увлечь его разговором, но я не знаю, что он хотел бы услышать. Поэтому слушаю сам. За те три недели, что последовали за нашей первой нормальной встречей, мы виделись с Алексом всего пару раз. Он был занят собственными делами и форсировать развитие отношений совсем не стремился. Я не настаивал и не напирал. У меня образовалось несложное дело в пригороде, и я решил, что мозгу нужна задача, которую нужно обдумать, а мыслям пора переключиться на что-то не связанное с мистером Тёрнером. В общем, мы ужинали в небольших ресторанчиках, разговаривали обо всём подряд, много смеялись, а после, пожав друг другу ладони, расходились в разные стороны, проведя вместе всего лишь два-три часа. Алекс терпеть слякоть не может. Сырость он ненавидит, хотя кто может любить лондонский дождь? Тем более осенью. Вот мы и разбегались, пряча себя под зонтами от ветра и колких брызг, подняв воротники и не оглядываясь. Но сегодня город решил, что его жителям нужна пауза. Отдых. Нужен свет и тепло. Чтобы людишки, копошащиеся в его органичных кишках, вспомнили, что это Лондон и он ими владеет. Он может наказывать, а может и одарять. Вечер случился великолепным. Сухим и овевающим уличным жаром. Лёгкий молочно-белый туман над Темзой развеялся, не оставив и следа, и мы решили пройтись. Александр не любит водить, но права он имеет. Если ему необходимы колёса, он не задумываясь двигает в сторону Тони. Кастильо никогда ему не перечит, и «нет» — не самое популярное слово в его лексиконе для Тёрнера. Но сегодня Ал налегке. Я выдернул его из ресторанчика у дома Энтони, где он скучал на открытой веранде в одиночестве в свой выходной. Да, я знаю, когда у него выходной и где он частенько болтается в свободный вечер, если не занят игрой. Он, заметив меня, как-то разом обрадовался и приглашающе мне махнул, а я, увидев его... совершенно влюбился, хоть уже был влюблён. Он не стал сегодня привычно укладывать волосы всякой липкой масляной дрянью и на себя был непохож. Не сегодня. Сейчас каждый почти незаметный рывок осеннего ветерка взрывает нежные пряди волос в небо. Они путаются и цепляются за длинный нос и мягкие губы. Мы шагаем по улице прямо. Неважно, куда. Свой преданный мини купер я доверил парковке у ресторанчика, на которой мы почти поругались, споря о музыке и об искусстве. Александр — отличный спорщик. Умеет он отстоять свою правоту. Не холоден в споре, а вполне яростен в полемике, напорист и жёсток. На всё имеет личное мнение и отстаивает его, иногда в выражениях не стесняясь. На нас часто косились посетители ресторанчика, где Алекс, уплетая редис в сосновом бульоне и пончики с трюфельным тофу (что, на мой взгляд, слишком уж неожиданные в сочетании блюда), отстаивал свою позицию. Я слегка удивился тому, что он выбрал сегодня на ужин, и он тут же принялся спорить. — Кулинария — это очень личная вещь, Майлз, — вещает громко и уверенно Тёрнер. — Нужно иметь шкуру, как у бегемота, чтобы работать в этой отрасли, где тебя все постоянно критикуют. Да уж, вот где хейтеров хватает с избытком. Но я уверен: необходимо доверять собственному мнению. Если тебе кажется, что какое-то блюдо получилось очень хорошим, верь себе, годам собственного опыта и не слушай других. Вот сюда я всегда возвращаюсь. Это место стремится быть первым во всем, поэтому за нежными круассанами, за ароматным чаем из заварочного чайника на файф-о-клок, за потрясающими винами, за ещё полдюжиной неопробованных мной авторских блюд, которые демонстрируют совершенно другой, смелый и неожиданный взгляд поваров на знакомые вкусы, я буду сюда возвращаться. Возвращаться для того, чтобы удивляться и вкусно поесть.       Я вижу, как из зала вышел шеф-повар, вздыхая и поглаживая живот под фартуком. Видимо, кто-то шепнул ему, как распинается Алекс. Тот выглядит совершенно счастливо и довольно, вальяжно и сыто. И тут я вдруг замечаю, как Ал мне подмигивает и хитро щурит глаза. Да он спектакль тут разыграл, а я проникся, повёлся и внимал. — Могу я порадовать чем-то моего постоянного посетителя и его спутника? Вам понравился ужин? — шеф, дородный мужчина, посматривает на нас уважительно. — О, синьор Паоло! Всё просто белиссимо. Я пригласил друга — надеюсь, он тоже станет завсегдатаем этого чудесного места. Но мы Вас оставляем. Может, как-нибудь позже.       Мы покинули гостеприимное заведение, продолжили спор на ходу, и тут вышла случайность. Нелепость. Конфуз. Вот же..! Я упал, я свалился, как корявый хромой урод. Совсем не заметил. Ну, загляделся, а что? На Ала смотрел. Он читал мне стихи. Каблук сапога, как будто в капкан, попал в выбоину брусчатки на мостовой. Он провалился неожиданно в ямку булыжника на Брикстон роуд. Больно-то как. Нога вывернулась под неимоверным углом, и я шарахнулся задом о мощёную мостовую и о пятку собственного сапога. С размаха и от души. В глазах потемнело от боли. Копчику, похоже, настала задница. А заднице, явно, пришел трындец. Ноге, очевидно, и то, и другое (в ней явно и ощутимо хрустнуло). Я сидел на брусчатке, тупо задумавшись. Как мне дальше-то? Встать я и не пытался. Нога отнялась. Александр сначала присел на корточки и запсиховал взглядом. Обшарил им меня, а потом впился. — Майлз, ты чего? — я молчал. — Ма!       Ал, не раздумывая, пачкая дизайнерские брюки костюма, брякнулся передо мной коленями прямо в пылищу. Смотрел тревожно в лицо. — Майа! Май! Майлз! — и тут он как-то ловко выдёргивает из-под меня корявую нынче конечность, тянет, щупает больно ужасно, трёт и поглаживает нервно, но очень уверенно. Дёргает снова как-то затейливо, и я чуть не взвываю. Он ощупывает её так практично, умело, как врач, и улыбается. — Нет, не сломал, вывих всего лишь. Вот напугал. Держись за меня, тупица. — Ал с колен поднимается медленно и элегантно, а я жду, что он подаст мне руку, но Александр Дэвид Тёрнер, плавно нагнувшись и подхватив меня, ошарашенного, под колени, прилюдно и не стесняясь легко взбрасывает моё тело на руки, прижимает к груди и улыбается. Улыбается так, что проходящие мимо и таращащиеся на нас в удивлении люди мгновенно меняются в выражении лиц и отводят глаза. Эта улыбка не любит жизнь. Эта улыбка — угроза сама по себе. — С ума сошёл. — Я от неожиданности вцепился ему в плечи. — На нас смотрит вся улица. — Потом мне отомстишь. Я помогу тебе в этом, — он щурит глаза. Ехидная бестия. Пронзительным свистом Ал подзывает такси, и мы едем в больницу.       Александр как-то ловко, привычно у меня адаптировался. Словно мой дом был его. Помог доковылять сначала до двери, а после и до дивана. Усадил на него и взялся снимать с меня сапоги. — Алекс! Я не инвалид, в конце концов. Прекрати, — я пытаюсь его оттолкнуть, а он вдруг убрал пятернёй волосы от лица и так странно глянул на меня снизу вверх. — А может, мне нравится?.. Может, мне приятно заботиться о тебе, человек–темминка* хромая? Ладно, как хочешь, — и он легко поднимается, взбегает по лестнице, а я перевариваю услышанное и чувствую, как меня накрывает чистейшим чувством восторга. — Майлз, — слышу восторженное, — ну ты даёшь! А я считал себя ярым шмоточником. Ты меня переплюнул. Дашь погонять этот халатик, весь леопардовый? И вот эти штаны алого цвета? Ну потрясающе клёвые. Дохлый ты, прям как я. — Алекс, куда ты пойдёшь в таком виде? — я усмехаюсь. — Если в паб, тебе будет нужен попохранитель. Ты в брюках умудрился фурор учинить на танцполе, что о коже-то говорить. — Я с тобой в клуб отрываться отправлюсь, — Алекс сбегает по лестнице, в руках у него мой любимый спортивный костюм и ноутбук, — так что могу хоть голым идти. Моя задница будет...       Тут он делает паузу, и я замираю. Александр улыбается. Он заметил, как я напрягся. — Хотел бы остаться, но не сегодня, прости, — он улыбается искренне, опередив мой вопрос. — Правда, Ма. Я не настолько близко знаю тебя, чтобы завалиться под бок. Второй кровати в твоём холостяцком жилище я не обнаружил, а в кресле, конечно, могу — не настолько уж я изнежен, — но мне необходимо очень рано проснуться и выглядеть соответственно, а я буду выглядеть потасканной шлюхой, как бы я ни старался. А мне действительно важно. Одежда и всё такое... — Ал, ты можешь взять любой костюм... Любой. — Дай ключи — я машину твою пригоню. Буду к вечеру ближе. Я думаю, что справишься. Выпей таблетки и отдыхай.       Алекс играет пальцами связкой металла, что я бросил ему, а он ловко поймал на лету. — Брелок — само совершенство. Очень даже, вполне. Мужской такой себе. Ну, как ты весь, — он рассмеялся. — Спать ложись.       Он уходит, а я... Я решил его удивить.       Утром я заказал кровать. Для него. Пусть останется хотя бы на раз. Пусть уснёт у меня, а я буду знать, что он спит наверху в моём доме. В моей маленькой крепости, в которую не было хода никому и ни разу. ***** — Кейн, это мне?! — Ал орёт совершенно по-детски наивно, восторженно, не стесняясь на лестнице.       Доставщики крепко помучились, пытаясь матрас заволочь, но всё же справились и лишнюю мебель отправили спать на чердак. Я не особо бывал в этих комнатах на втором этаже (ну, кроме гардеробной, конечно). Они были совсем для меня ни к чему, а теперь... Теперь я готов хромать вверх по лестнице, волоча полудохлую увечную ногу, чтобы увидеть. Чтобы потрогать, коснуться, вдохнуть и представить, что он может тут хоть ненадолго остаться. — Для меня? Ты серьёзно? В ней можно жить! — Ал хохочет. — Где ты такое бельё раздобыл? Это что, кровавый рассвет в апокалипсисе? Какая прелесть!       Я заказал себе костыли (прыгать по дому было бы глупо) и вызвонил Марту. Милую, но вечно ворчливую мисс, что прибирает мой дом по понедельникам. Немолодая бойкая дама разахалась, встретив меня, но поднявшись наверх, вдруг примолкла. — Сэр. — Марта спустилась и была чопорна как никогда. — Рада за Вас, мистер Кейн. Наконец-то Вы встретили подходящую партию. Надеюсь, Ваша дама скрасит Вам одинокие дни и ночи, — тут она хихикает, стыдливо потупившись, а я вижу за этим лукавость, — но простыни Вы приобрели просто чудовищные. Я стелить их боялась. Бр-р, ужас какой. Сэр, я, если всё ещё буду полезна, готова Вам лично и вашей наметившейся, как я вижу, семье помогать, чем смогу.       Тут Марта вздёргивает головой, подбородком и пышным облаком полуседых русых волос, схваченных шпильками на макушке. Я улыбаюсь. Если бы она только знала...       Алекс приехал, как и обещал, но очень поздно. Звонил пару раз, но разговор выходил дёрганым, нервным, сухим. Что-то не клеилось у него, а расспрашивать я не решился. И вот теперь он смеётся, а я счастлив на этом. МАЙЛЗ — Денег твоих я не возьму, Ма. Шестьсот пятьдесят тысяч фунтов не та сумма, что можно взаймы взять у любовника. — Но это та сумма, за которую тебя расчленят! Подвесят за мошонку и будут резать на кожаные шнуры. Так и издохнешь в мучениях. Ал, чем ты думал?! Даже если ты свалишь, тебя найдут. Дело времени и дело принципа. Тебя не оставят в покое, ты лишь продлишь агонию. Понимаешь? Я не смогу помочь, как бы я ни желал этого. На меня выйдут. Джейден Мур не оставит тебя. Репутация, Ал, понимаешь?! Это бизнес, — тут я вздрагиваю от осознания. — Александр, — теперь я хищно вздыхаю. Я на пути. Я поймал его. ­— Что ты заложил, чтобы получить четыреста тысяч? Я с твоим ростовщиком знаком лишь понаслышке, но точно знаю, что без залога он и не чихнёт. Ты же голый? Ты живёшь на зарплату.       Алекс откидывается на подушки. Долго думает, а потом поднимает себя на руках. На руках с чёрно-розовым цветком тату на предплечье. Чёртов Шеффилд. Ему это подходит. — За меня поручились, — он непонятно смотрит. — Кто? — я зверею. — Кто? Кого ты так безжалостно подставил? — Делрой Бёрджес. — Что?! Этот старик, хозяин этой твоей галереи? — всё срастается, блять. — Ну-у, — Александр тянет презрительно, — это сейчас он хозяин, а раньше был лишь наёмным директором. Ширмой. Щитом. И он мне должен.       Алекс ухмыляется злобно: — Я его шантажировал. — Чем же? Хотя, пожалуй, не стоит тебе отвечать. Я догадался. Ты спал с ним? — Конечно. — Алекс валится на подушки и равнодушным жестом закидывает руки за голову. Тянется, как сытый кот, а мне хочется врезать ему, и ещё, и ещё. — Но позволь. Ему как-то за шестьдесят вроде? — Шестьдесят шесть, если точно. — Алекс, заметив, как вытянулось, очевидно, от прокрученной в голове фразы, моё лицо, усмехается. — Кейн, я говорил: тебе нужно что-то делать с физиономией.       Он издевается. Сволочь. — Бред. Ты морочишь меня. — Я окончательно начинаю его ненавидеть. — Делрой не женат. Думаешь, каминг-аут в его годы значит хоть что-то? Чем ты мог его шантажировать? — Он был женат, — Ал в задумчивости тянется за сигаретой, — тогда. Нас отец познакомил. Мне было четырнадцать, и я только приехал из Шеффилда в Лондон. Папашка носился со мной весь в эйфории. Надеялся, что я буду как он, займусь его фирмой. Таскал меня по всем этим вечным званым обедам и ужинам, знакомил с людьми, что, как он думал тогда, пригодятся мне в жизни. Я ел. Пил. Смотрел. Развлекался. Руки жал при необходимости. Так и познакомился с Бёрджесом совершенно случайно. Я сразу всё про него понял, с его первого потного рукопожатия: ему нужен был чистенький мальчик из правильной, здоровой семьи, что будет помалкивать и держать язык за зубами, а лучше — совсем не за ними, а в совершенно других, не особо приятных местах. Мне нужны были деньги. Ну что же, так и сошлись.       Ал выдыхает дым закуренной сигареты и на меня не смотрит. Мне отчего-то отчаянно больно. — Я всё просчитал, Ма. Я понял, что деньги могу получать, не работая задницей, а скорее её расслабляя, — Ал вдруг хохотнул, а потом усмехнулся презрительно, но непонятно, к кому. — Когда он окончательно приручился, я снял на камеру наши кувыркания в мотеле. Сделал копию, отправил ему с сообщением и потребовал денег. Старый мудак любил поиграть: ему нравилось представлять, что он берёт меня силой, ну а я не возражал, разумеется, — так что запись вышла весьма впечатляющей. Я пригрозил показать её Дэвиду и лично прокомментировать так, что ни о каком  возрасте сексуального согласия и вопросов бы не возникло. Очень к месту пришёлся и календарь на стене. Я всё обдумал и подготовился. Бёрджес повёлся. Но снять крупную сумму со счёта на тот момент он не мог — жена бы узнала. Редкая была стерва. Так что мы сошлись на небольших траншах, что он постоянно мне переводил. Так сказать, рента за молчание. Ну и всяческие дивиденды типа продвижения по карьерной лестнице. Как-то так. — Зачем тебе понадобилась такая крупная сумма? — World Series of Poker,— ответ Алекса лаконичен, а мне он практически ничего не говорит, и Алекс, это заметив, начинает своё пояснение: — Мировая серия покера — самая престижная серия покерных турниров в мире. Казино «Рио» в Лас-Вегасе больше месяца принимает участников шестидесяти турниров по всем основным разновидностям покера с общим призовым фондом в двести двадцать пять миллионов долларов. Серия завершается "Main Event", главным событием, турниром, победитель которого считается победителем всего турнира и чемпионом мира. В две тысячи девятом Джозеф Када выиграл восемь миллионов пятьсот сорок девять тысяч. В десятом Жонатан Дюамель поднял на игре восемь девятьсот сорок. Я решил, что это мой шанс.       Ал пожимает плечами, тушит в пепельнице сигарету и набрасывает на обнажённое тело край одеяла. Я усаживаюсь напротив него, скрестив по-турецки ноги. — Почему старик не послал тебя? Срок давности ведь истёк? — Ну не скажи. Особо тяжкие умышленные деяния. За них у нас максимальное наказание назначается в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет. Так что он решил перестраховаться. Он поручился, а я вернул ему оригинал записи. — Когда ты взял деньги? — мне важен его ответ. — Тогда я тебя ещё не встретил. Я... Я избавлю нас от проблем. — Александр смотрит так, что я внутри леденею.  — «Танцы с волнами», — Алекс откинулся на подушки и жадно дышит. — Ты понимаешь, о чём я. Ты знаешь: это решит всё и со всеми. Ты сможешь уехать, как ты и хотел. Завяжешь. Я распишу тебе план. — Я не позволю тебе так подставиться. — Они не докажут. Я тебе верю. Ты её заберёшь, и через полгода мы встретимся. Слышишь меня? — Алекс выгибается на простынях, уложив себя поперёк одеял. Я смотрю на него. — Когда ты это придумал?       Я не то, чтобы зол или расстроен — я обесчещен и пуст. — Когда понял, что ты тот, кто нужен. И осознал, что я проиграл. Проиграл свою жизнь. И я сейчас не о деньгах говорю, а о тебе. Ты же меня не простишь, я прав?       Как, любя, вдруг узнать, что ты предан? Предан заранее, с запасом? Что был нужен лишь для дела. Я всегда был уверен, что просчитываю события, а оказалось, просчитали меня. — В тот день ты сказал «неинтересно», и я поверил тебе, а ты уже знал, как будешь меня использовать? — я тяну слепо руку в поиске джинс. Не могу больше валяться с ним голым в постели. — Ма-а. Послушай, прошу тебя. Подожди! Выслушай. До того дня, как я встретил тебя в «Near by», я всерьёз обдумывал, что лучше выбрать: побег или самоубийство. У меня не было других вариантов. Я всё продумал и всё решил, а после увидел тебя и сразу понял, что буду жить, даже если ты мне не поможешь, я буду жить, сколько осталось, лишь бы быть рядом с тобой, — шепчет мне Алекс, и глаза у него сейчас бешеные. Бешеные, совершенно безумные, как тогда...        Увитые плющом старинные коттеджи, бесчисленные ряды белёных особняков, как будто сошедших со страниц рассказов о Мэри Поппинс, и тихие, безмятежные скверы, исполненные такого очарования, что очень сложно не засмотреться и не замечтаться. Гостеприимный и многонациональный, при этом сдержанный и традиционный, Южный Кенсингтон всегда был мною любим, пока я не посетил Genting Casino Cromwell Mint. Тёрнер не то, что меня пригласил, но вроде бы был не против моей компании. Что он болен, я знать не желал, а тут наконец утвердился в своих подозрениях. ***** МАЙЛЗ       Аппаратура прослушки в машине сияет зелёным всполохом в темноте. Я нервно произношу: "Раз... раз..." и постукиваю по микрофону, проверяя. Александр молчит. Я глажу пальцами пластырь на гладкой груди, которую вылизал. Вылизал всю.   *****   АЛЕКС   — Я хочу найти его. Мой брелок. Так? Хватит, Ма. А если я проболтаюсь? Ну, о картине? —  Я кусаю ноготь и дёргаю шеей. Я волнуюсь, я боюсь за него, но назад хода нет. Ни мне, ни ему — мы попали конкретно и оба. — Я... избавлю нас от этой проблемы. — Майлз смотрит так, что я внутри холодею от страха. (Он убьёт её. Он её убьёт. Он убьёт). Но я... я решаюсь! Пусть будет, как будет. Я с ним.