Во власти страха

Наложенная на дверь печать вновь была сорвана. Полицейские уверенно вошли в чужой особняк, нарушая топотом тяжёлых ботинок гробовую тишину и разгоняя застывший воздух. Сокджин принялся раздавать указания. Он намеревался закончить обыск за пару часов, однако уже предчувствовал крах этой затеи, из-за чего заметно нервничал. Юнги поёжился, внутри было прохладно, несмотря на солнечную погоду за окном. Взгляд его тут же упал на безжизненный камин и кресло возле него, рядом на полу лежал скомканный плед. Мин поднял его и легонько протёр мягкую шерстяную ткань пальцами. Он сомневался, что эта нежная вещь согревала старые кости Чон Джэёна. «Ты сидел здесь, Пак Чимин, — подумал Юнги, ведя кончиком пальца по спинке кресла. — Сидел здесь, греясь у огня, и планировал то, как будешь убивать своего любовника». Он бросил плед на подлокотник, потратил ещё несколько минут, изучая размазанные по кафелю пятна крови, и решил подняться наверх. Ему хотелось увидеть спальню Чимина, то место, где длинными, тёмными ночами он оставался один на один со своими мыслями. На второй этаж вела лестница, широкая, но довольно крутая. Мин секунду помедлил, прежде чем подняться по её мраморным ступеням. Он посмотрел вверх на распахнутые дубовые двери, и неприятное чувство тревоги зародилось вдруг где-то глубоко внутри. Было в этом темном проёме что-то пугающее, незримый знак, заставляющий остановиться на уровне подсознания. Смутное ощущение беды пробралось неожиданно в сердце и почти мгновенно исчезло, но всё же успело оставить после себя неприятное ощущение. К разочарованию Юнги, комната Чимина была почти пустой. Ничего лишнего, никаких безделушек, игрушек, подушек и прочего хлама. Кровать, комод, шкаф. На тумбочке наручные часы и коробочка с украшениями. Кольца, серьги, подвески — блестящий дорогой металл и благородные камни. Юнги открыл створки шкафа. Совсем немного вещей и несколько пар обуви. На вид всё слишком идеальное, как новое и будто даже ни разу ненадёванное. На нижней полке рюкзак. Мин заглянул внутрь, нашлась одна пустая тетрадка с измятыми краями и синяя шариковая ручка. — Да ты не слишком прилежный студент, Пак Чимин, — усмехнулся Юнги, отправляя рюкзак обратно на полку. В комнату вошли полицейские. Один из них сходу вытащил из комода ящик и, вывалив в кучу некогда аккуратно сложенное нижнее бельё на кровать, заводил ладонью по его дну, после чего несколько раз постучал по нему кулаком, прислушиваясь. Мин отошёл в сторону, наблюдая со стороны за тем, как повергается в хаос чужая спальня. Полицейские кидали, швыряли, трогали, комкали, вели себя как слоны в посудной лавке, и в какой-то момент Юнги даже почувствовал некий стыд за происходящее. Вскоре в маленькой комнатке не осталось ни одного места, где не побывали бы чужие руки и ни одного закутка, куда бы не заглянули чужие глаза. Безрезультатно. Ничего не нашлось и в других комнатах. На первом этаже тоже было пусто. Сокджин прочесал всё даже по периметру забора, на случай, если Пак швырнул пистолет в окно. Вместо нескольких часов они провозились до самого вечера. Юнги встретил сумерки, сидя за барной стойкой, и тихонько постукивал кончиками пальцев по столешнице. Перед глазами его была лужица почерневшей, засохшей крови и следы чужих ног — полицейских и экспертов, что занимались телом. Он подумал о том, сколько денег налогоплательщиков было потрачено им сегодня на это сомнительное мероприятие, и почувствовал, что теперь злится на Пак Чимина ещё сильнее. — Мне жаль, — подошёл к нему Джин и похлопал по плечу. — Он должен быть здесь, — стоял на своём Мин. — Нужно продолжать. — Мы прочесали всё от чердака до подвала, — покачал головой детектив. — Люди устали, Юнги. Мы сворачиваемся. Мин разочарованно вздохнул. «Что если мы ошиблись? — внезапно промелькнуло в его голове. — Вдруг действительно здесь был кто-то третий… или мы что-то упускаем». Он тут же прогнал эту мысль, но знал, что она непременно вернётся. Неприятно было осознавать, но зерно сомнения зародилось в нём в это мгновение.

***

Юнги сел напротив Чимина, небрежно бросив перед собой папку с бумагами, пролистал несколько страниц и хлопнул об стол ручку. Движения его были резкими, взгляд строгим, намеренья чёткими. — Итак… — начал он, делая запись в своих бумагах. — Вы уже перебрались в новый офис? — неожиданно спросил Пак. Юнги взглянул на него мельком, не желая выдавать своего удивления касаемо осведомлённости Чимина, но тот признался сам. — Здесь только и говорят, что о вас и о вашем назначении на должность окружного прокурора. Должно быть, вы и мечтать о таком не могли, заканчивая третьесортный колледж. Вы счастливы? Надеюсь, что счастливы. Юнги закончил делать запись и, отложив в сторону ручку, посмотрел на сидящего перед собой парня. Как и ожидалось, на лице того был намёк на насмешливость. Он мог бы ответить, что после окончания «третьесортного» колледжа продолжил учиться дальше и учился едва ли не всю жизнь, но не счел нужным разговаривать с ним на эту тему. Мин задумался, отчего Пак Чимин вызывает у него такую ненависть? Чем, как кроме ехидных, но безобидных улыбок, парень заслужил такое к себе отношение с его стороны? Ведь вина его ещё не доказана и возможно так и останется недоказанной, а лично ему самому он не сделал ровным счётом ничего. Значит ли это, что человеку не нужна причина для ненависти, а вполне достаточно такого аргумента вроде «он мне не нравится»? В современном обществе о равенстве кричат все, кому не лень. Но люди равны только в момент рождения, а потом неизбежно приобретают различия. И эти различия позволяют каким-то образом человеку судить других. Однако, в конечном счёте, каждый думает только о себе и больше ни о ком. Юнги почувствовал укол совести за своё «…он вот такой вот, а значит хуже меня… значит, он чего-то не достоин…» — Безмерно счастлив, но давайте всё же поговорим о вас, — сдержанно проговорил он. — Обо мне? — Да, о вас. — И что же вы хотите знать обо мне? — Хотелось бы знать, куда вы дели пистолет, из которого убили Чон Джэёна. Но я здесь для того, чтобы разъяснить вам некоторые вопросы, дабы вы имели возможность выстроить свою линию защиты… — Я не виноват, — перебил его Чимин. — Но я не хочу ничего доказывать. Мне уже всё равно, что будет происходить со мной дальше. Мне надоело. Пусть всё идёт своим чередом. Так что не трудитесь, господин прокурор. — Смею вас заверить, мне это надоело куда больше, и я не собираюсь здесь играть с вами в игры, Пак Чимин, — Мин притянулся ближе. — Я знаю, что вы виновны. Ему показалось, что в его голосе прозвучало достаточно скрытой угрозы, которую он хотел бы донести. Однако Чимин лишь посмотрел на него в ответ, и в глазах его не было и намёка на беспокойство. — Зачем же, по-вашему, я это сделал? Юнги захлопнул папку с документами и шумно вздохнул. — Я могу найти сотню причин из-за чего такой, как ты, прибил бы своего любовника. — Какой такой? — поднял бровь Пак, посмотрев Юнги прямо в глаза. Прокурор зарделся, но взгляда не отвёл, однако продолжить дальше язык не поворачивался. — Шлюха? Потаскуха? Блядь? — произнёс Чимин без какой-либо тени смущения. — Вы ведь так называете меня за глаза? — Вот что интересно… — протянул задумчиво Мин, игнорируя очевидную провокацию со стороны Пака. — Я тут навёл кое-какие справки и выяснил, что на ваш счёт несколько раз поступал крупный денежный перевод, но после он не расходовался и не пополнялся уже в течении нескольких лет. Вы вообще не пользовались своей банковской картой, — Мин вновь открыл дело и пролистал несколько страниц, — не считая мелких покупок в студенческом буфете, совершённых когда-то очень давно. Ещё удивительнее, что вы прожили в одном доме с Чон Джэёном три года. Это много. Очень много, учитывая, что… — Юнги замялся, подбирая более корректную формулировку. — Что я шлюха, — помог ему Чимин. — Временное увлечение, — перефразировал прокурор, немного опешив от прямолинейности и грубости Чимина. — Кажется, ваши отношения носили не такой уж меркантильный характер. Я думаю, вами двигали личные мотивы, некие чувства… — А я думаю, вы неправильно употребляете слово «чувства», — вздохнул Чимин. — Это не движущая сила и не нечто магическое. То, что вы называете чувством, на самом деле лишь результат мыслительных процессов, где-то в глубине подсознания, — он казался спокойным, но нотки болезненного разочарования пробились в его тихом тоне. — Я с ним трахался, он меня обеспечивал. Никаких волшебных чувств. Ему стукнуло пятьдесят два, он был старше меня почти на тридцать лет. Я его не любил, я его… терпел. Господи… Вы принуждаете меня признаться в том, что он был мне противен? Чимин выдал своё неравнодушие. Юнги мысленно возликовал. Хотя в каждом деле так обычно и бывает. Вопросы, вопросы, вопросы. Бесконечная болтовня, которая кажется бесполезной, пока вдруг не всплывает случайно что-то важное, какое-то неожиданно сказанное слово или случайный ответ… Это может быть совсем маленькая деталь, которую слишком легко пропустить, запутавшись в дебрях незначительных фактов. Однако, ухватившись за эту деталь, как за ниточку, можно распутать целый клубок хитросплетений и доказать то, что на первый взгляд казалось абсолютно недоказуемым. — Я ни к чему вас не принуждаю. Вы вообще можете со мной не разговаривать. Это не допрос, и я не детектив. — Тогда зачем вы всё это спрашиваете? Вы ведь уже решили, что я виновен. — Хочу кое-что прояснить. — Что же? — на лице Чимина вновь появилась та самая насмешливая серьёзность, которая так сильно раздражала Мина. — В чём причина такой терпеливости? — Юнги поджал губы и повертел головой, стараясь вложить в свой взгляд как можно больше унизительной жалости. — Три года ублажать старика… Пак не ответил. Он сидел по-прежнему спокойный, не нервничая и не возмущаясь. Как непробиваемая стена. Любые слова, казалось, отскакивали от него и возвращались обратно, словно бумеранг. Он напоминал Юнги мертвеца. Да, только мертвецы выглядят так же неестественно спокойно и умиротворенно, как бы они не страдали перед своей смертью. Всё оттого, что перед тем, как окоченеть, все мышцы, в том числе и лицевые, непроизвольно расслабляются. — Увидимся в суде, Пак Чимин, и советую вам хорошенько к нему подготовиться. Юнги поднялся, собирая со стола бумаги. — Я хотел уйти раньше, — неожиданно сказал Чимин. Мин замер, пытаясь разглядеть в его лице хоть какие-то эмоции. Тишина, повисшая в камере в этот момент, напоминала внезапное отключение электроэнергии, казалось, весь мир вокруг замер. — И что же вам помешало? — спросил Мин, осознавая, что затаил дыхание, глядя на него. Теперь он знал точно: там, за этой маской холодного равнодушия, что-то есть, какое-то огромное чувство. Оно прорывалось неровным дыханием и плотно сжатыми кулаками. «Хосок был прав, он испуганный мышонок», — с удивлением для себя понял Юнги, хоть эта мысль ему и не нравилась. Но он как никто другой знал, какой властью над человеком обладает страх. Страх подчиняет, ломает изнутри и заглушает любые другие чувства, кроме одного — самосохранения. — Оказалось, я не умею ходить по лестницам, — хмыкнул Чимин. — Мне подумалось, что следует задержаться и приобрести этот полезный навык. Так падать, знаете ли, можно не только ноги переломать, но и шею. Кому же будет нужна сломанная кукла? У Пака пару раз дрогнул мускул щеки, казалось, он сейчас скажет что-то ещё, во всяком случае, ему очевидно того хотелось, но он продолжал молчать. Лицо его по-прежнему не выражало ничего, кроме недосказанности. «Зачем он признался мне в этом? — спросил себя Юнги. — Он хочет, чтобы я знал, как это было? Поэтому бросает мне эти безопасные для себя намёки?» Вновь закралась неуверенность. «Они были в доме вдвоём. Были вдвоём», — твердил он сам себе. Однако услышанное всё же выбило его из колеи. Мин почувствовал, как его бросает в крайности. От рациональных размышлений и логичных доводов с одной стороны, до неожиданных выводов и очень нетвёрдого восприятия реальности с другой. Разум и чувства. Логика против интуиции. Он медленно выдохнул. Пак виновен в убийстве. И ему, признаться честно, не так уж и хочется знать, какие обстоятельства служили тому причиной. Чимин сидит перед ним живой, здоровый и нагло, расчётливо лжёт, чем не вызывает к себе никакого чувства сострадания. — Вы потратили три года, чтобы научиться смотреть себе под ноги, но по-прежнему не видите ничего дальше собственного носа. Вы, Пак Чимин, простите, либо слишком глупы, либо имеете проблемы с глазами. Однако со зрением у вас, насколько мне известно, всё в порядке, — бросил Юнги и вышел, не желая ни секунды более смотреть на лишённое всяких эмоций лицо Чимина.