Во власти страха

«От этих женщин слишком много шума», — подумал Юнги, смотря на мать и старшую сестру, сумбурно рассказывающих какую-то историю, суть которой он уже не улавливал, в то время как две его племянницы пяти и трёх лет носились с криками и звонким смехом вокруг стола. Он переглянулся с отцом, и тот, судя по выражению его лица, считал так же. Но, несмотря на шум и суету с готовкой, которую устраивала каждый раз его мать, он любил подобные семейные встречи. К тому же повод распить бутылку вина в кругу семьи был сегодня действительно хороший — его официальное назначение на должность окружного прокурора. Младшая Ёнси запрыгнула с разбегу ему на колени и, громко взвизгивая от радости, перебралась через него на руки к матери. Инсу вскрикнула, облившись вином, и принялась тереть себя салфеткой. Мин же тщетно пытался остановить растекающуюся по столу красную лужицу, под крики малышек, что переключились на бабушку с дедушкой и теперь прятались за ними, поочерёдно выглядывая и хохоча. За всем этим шумом Юнги не сразу обратил внимание на трезвонивший телефон. Однако звонивший был весьма настойчив. — Простите, — извинился Юнги, отвлекаясь на звонок. Номер был ему не знаком. Он засомневался, следует ли отвечать. Звонили со стационарного телефона, и гадать не стоило, что это был кто-то с работы. А ему очень не хотелось бы сейчас говорить о делах. У него был выходной. Заслуженный выходной. Однако Мин всё же взял трубку, подумав, что на личный номер вряд ли будут звонить по пустякам. — Алло, — немного настороженно произнёс он, но собеседник на другом конце провода молчал. — Я слушаю вас, — и ещё немного подождав, добавил, — говорите… — Добрый вечер, господин прокурор, — послышалось, наконец, в ответ. Юнги передёрнуло оттого, насколько знакомо прозвучал для него этот мягкий голос. Он даже успел представить в эту самую секунду, как произносит Чимин своими полными губами «господин прокурор» и смотрит при этом на него своим непроницаемым взглядом. — Откуда у тебя мой номер? — зашипел Мин, стараясь, как можно скорее отойти в сторонку от всех присутствующих. — Не так уж сложно что-то достать, если у тебя есть деньги, — сказал Пак, и Мин представил, как тот сейчас ехидно улыбнулся, держа у лица трубку, но парень, на его удивление продолжил совсем неуверенно. — Простите, если я не вовремя… но мне захотелось позвонить вам… — Какого чёрта, Пак Чимин? Тебе что больше некому позвонить? — выпалил Юнги быстрее, чем успел сообразить, что так оно и есть, и что зря он его перебил на полуслове. Ой, как зря… «Боже мой, я всё испортил», — пронеслось у Юнги в голове. Мысль о том, что Чимин позвонил, наверняка решившись сказать ему что-то важное, а невольная грубость с его стороны всё испортила, повергла его в мгновенное отчаяние. — Зачем вы захотели позвонить мне? — спросил Мин, возвращаясь к официальному тону, стараясь при этом звучать как можно мягче. Чимин несколько секунд молчал, и Юнги слышал, как он тихо вздохнул. — Хотел поздравить вас с повышением, — голос Пака изменился, заметно похолодев. Момент был упущен. — Благодарю, — Юнги понадобилось совершить некое усилие над собой, чтобы заговорить прежним тоном и скрыть своё разочарование. — Это всё? — Да. Поздравляю вас. 90% обвинительных приговоров, вы действительно заслуживаете повышение до окружного прокурора. Моё дело будет первым для вас в этой должности? Надеюсь, проигрыш не слишком сильно отразится на вашей репутации? — Всего доброго, Пак Чимин, — проговорил Юнги, чувствуя, что вот-вот вновь не удержится от грубости, и сбросил звонок. Какое-то время он продолжал стоять неподвижно, переваривая неприятный осадок, оставшийся после этого короткого разговора. Потом прошёл тихонько в свою спальню и присел на край кровати. Голоса родных звучали сквозь закрытую дверь приглушенно и неразборчиво, в коридоре слышался топот маленьких ножек и детский смех. Ужасная тоска по какому-то фантомному, никогда не существовавшему счастью скрутила внутренности в тугой жгут. Было время, когда он думал, что у него тоже будет своя семья… дети… «Я очень одинок», — подумал Мин неожиданно в это мгновение, чувствуя себя кусочком мозаики, отвалившимся от целой картинки. С тех пор, как Хваён покинула его, он мог бы с уверенностью сказать, что не осталось больше в этом мире никого, кто представлял бы для него такую же значимость. «Почему я не попробовал снова? Почему я не нашёл для себя другой женщины? Почему даже не пытался? — спросил Юнги сам себя, осознавая, что совсем догорел. — А теперь уже поздно, теперь я кто-то другой… не способный на это…» Он и предположить не мог, что жизнь его сложится именно так, что его жена может уйти раньше него, ведь они были одного возраста, такие молодые и счастливые… Её забрал несчастный случай, точнее сказать, потерявший управление внедорожник, выскочивший на встречную полосу. Когда она умерла, Юнги зажигал для неё свечи и ставил цветы. Но это не помогало. И сколько бы времени он не проводил у её могилы, это тоже не помогало. Его девочка ушла. Ушла безвозвратно. И горе его, как огромный кусок мяса, хоть сырой, хоть варёный — всё равно целиком не прожевать. Мин бережно хранит её фото у изголовья кровати на тумбочке и пишет ей сообщения, не в силах отпустить, они улетают в никуда и возвращаются снова. Иногда приходят такие моменты, когда боль его притупляется, но не потому что время лечит, а потому что она выпита до дна. Она тихонько дышит внутри него, сливается с ним в одно целое, и он смиряется с ней, как с неизлечимой болезнью. В жизни слишком мало людей, знающих нас такими, каковы мы есть на самом деле. Когда они уходят, душу пронизывает жуткий страх, что больше не перед кем нельзя предстать без притворства, никогда не обнажиться и не показать себя настоящего. Юнги прожил в этом страхе уже почти десять лет, он в его плену, горит в нём, как в предсмертной агонии. Ему достаточно только подумать, что Хваён должна исчезнуть из его жизни, что он должен отвыкнуть от неё, научиться жить один, и дальше всё как в страшном сне, когда нет голоса, чтобы закричать от ужаса, и остаётся только беззащитно хлопать ртом, пока по щекам катятся слёзы, что как осколки острого стекла причиняют невыносимую боль. — Юнги, сынок, всё в порядке? — послышался ласковый голос матери за спиной, что, тихо постучав, заглянула в его спальню. — Да, мам. Всё хорошо, — мягко улыбнулся он ей, обернувшись, и спрятал незаметно за кроватью фотографию Хваён, которую держал в руке.

***

До встречи с Чимином Юнги совсем не обращал внимания на огромное здание, именуемое академией искусств. Теперь, совершая свой ежедневный путь на работу, взгляд сам собой притягивался к белым колоннам и лепнине, украшающей фасад. «Я назвал его глупым, а он ведь смог попасть сюда… приехал из деревни и поступил. Сам. — подумал Юнги, посмотрев в окно на академию, где всё ещё числился в студентах Чимин. — Какой ты на самом деле? Хитрый? Расчётливый? Беспринципный? Или, может, совсем другой? Мышонок…» Загорелся зелёный, он тронулся, но, проехав всего пару метров, резко остановился, подумав, что ведь и действительно, нигде на страницах дела нет ни одной строчки, характеризующей Пак Чимина, как личность. Это странно — не иметь друзей в таком возрасте. Хоть кто-то должен же был быть с ним близок, хоть кто-то, кроме этого старика… Юнги почувствовал на себе косые и даже немного боязливые взгляды. Возможно, заявляться в учебное заведение в форме прокурора было не очень-то хорошей идеей. Вообще заявляться сюда было нехорошей идеей. Чужой палец коснулся нужной ему строки на стенде с информацией. — Ты с факультета изобразительных искусств? — спросил он у подошедшего парня. — Да, — кивнул тот, отчего-то неуверенно, видимо в секунду перебирая в голове все свои грешки. — Какой курс? — Третий. — Пак Чимин с тобой в одной группе? Паренёк заметно расслабился, узнав, что страж закона здесь не по его душу. — Кто, простите? — переспросил он. — Пак Чимин. Студент задумчиво поднял взгляд куда-то в утреннее небо и медленно выдохнул, свернув губы трубочкой. Ему понадобилось около минуты, чтобы понять о ком идёт речь. — Аа… Пак Чимин! Да, в моей, — хмыкнул он, почесав затылок. — Можешь рассказать о нём что-то? Парень поджал губы и отрицательно покачал головой. — Мы, таких как он, зовём мертвыми душами. Эти люди существуют только формально. Обычно это те, у кого есть связи или те, кто имеет богатых покровителей, способных обеспечить им такую привилегию. Им просто нужен диплом… ну то есть, сами корочки, а не навыки и знания. — То есть, он не посещает пары? — Он числится, изредка появляется… хотя не могу припомнить, когда видел его в последний раз… но его переводят с курса на курс без экзаменов, отчётных работ и курсовых. — У него есть здесь друзья? Паренёк снова задумался. — Нет, не думаю. Ну, может быть, в первый год были. Вам стоит спросить у кого-то с хореографического, первый курс Пак Чимин учился с ними… — он отвлёкся и закрутил головой по сторонам. — Вон тот парень, Хёнмин, — он ткнул пальцем в студента с фиолетовым рюкзаком, — спросите у него. Однако на вопрос о Пак Чимине Хёнмин лишь растерянно покачал головой. — Когда-то мы дружили с Чимином. С ним в принципе все дружили… Но потом он перевелся и оборвал с нами все связи. Я ничего о нём сейчас не знаю. И давно его не видел, — сказал он и как-то виновато улыбнулся. — Каким он был, когда вы ещё учились вместе? — задал Мин, наконец, вопрос, что волновал его больше всего и заметил, что лицо парня вмиг погрустнело. — Простым, — пожал плечами Хёнмин. — Чимин был простым, добрым и весёлым парнем, немного обидно, что он перестал со всеми нами общаться, но в целом, не могу сказать о нём ничего плохого. Он большую часть времени проводил в зале. Тренировался с утра до ночи. Чимин знал, что талантлив. Все знали. Но одного таланта и красоты мало, нужно большое усердие, чтобы чего-то добиться, он это прекрасно понимал и много трудился над собой. Жаль, что так вышло, танцы очень многое для него значили, он ими, можно сказать, жил… — студент сокрушённо вздохнул, и на лице его застыла жалость с капелькой отвращения. — Тебе известно, что именно с ним случилось? — Страшный сон любого танцора — он сломал ногу. Точнее колено. — Знаешь, как это произошло? — Упал с лестницы. Юнги почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Картинкой перед глазами промелькнула лестница в доме Чон Джэёна, жуткое мраморное сооружение с крутыми ступенями. — Сложный перелом, — Хёнмин болезненно поморщился. — Прооперировали, что-то пошло не так, опять ломали, заново оперировали… не знаю, чем всё закончилось, но он больше не вернулся и общение продолжить не захотел. С одной стороны, я его понимаю. Мы все для него, как живое напоминание того, чего он лишился… Сев обратно в машину, Юнги застыл в задумчивости, вцепившись руками в руль. «Простой, добрый, весёлый, — повторил он про себя и грустно хмыкнул. — Простой…»

***

— Боже, наконец-то… — зашептала секретарша, подбежав к Юнги и схватила его за рукав. — Что? — испуганно взглянул на неё Мин. Девушка кивнула на старика, сидящего в приёмной. — Единственный свидетель по делу Пак Чимина, хочет поговорить с тобой, боюсь, он собирается отказаться выступать на суде. Юнги тяжело выдохнул ртом, посмотрев на старика. — О чём вы хотели со мной поговорить? — спросил он, дождавшись, когда мужчина устроится на стуле напротив него. — Скоро суд, — начал Сонгун и нервно покашлял, — я много думал… — он покачал головой, нахмурив седые брови, и постучал легонько ладонью по груди. — Ну не могу я свидетельствовать против мальчика! Даже если он виновен! — Могу вас заверить, что ваши показания не способны ему навредить, — вздохнул Юнги. — Вы должны прийти в суд и сказать, что и когда случилось, это важно, понимаете? — Понимаю. Но кабы я не был тем, кто решит его судьбу, — вновь замотал головой старик, умоляюще взглянув на Юнги. — Судьбу его решат присяжные. Вы хотите принять сторону защиты? — Нет же мне дела до ваших сторон, господин прокурор! Подохла злая собака, так и конец разговорам! Юнги опустил взгляд на морщинистые руки старика, что непроизвольно подрагивали от волнения и задумчиво поджал губы. — Чон Джэён был плохим человеком? — Не в моих правилах вмешиваться в личную жизнь хозяев. Я лишь слуга и дело моё прислуживать. И я служил ему полжизни. И полжизни был нем. Но не глух. И не слеп. Я видел его бесчинства. Иначе, как вы думаете, почему в его огромном, шикарном доме нет больше ни одной души, кроме молчаливого древнего старика? Оттого ль, что хорошим человеком он был? — Он был груб с мальчиком? — спросил Мин и пришёл в некое замешательство, осознав, что неосознанно назвал Чимина мальчиком. Сонгун прикрыл печально веки и начал покачиваться из стороны в сторону как маятник, сложив на груди ладони. — Оох, как он кричал порой… — Быть может, он кричал немного по другой причине? Я думаю, вы прекрасно понимаете, с какой именно целью он там находился. — Понимаю… чего ж тут не понимать, — хмыкнул старик и посмотрел на Юнги прямым взглядом, отчего тот даже смутился. — Я может и стар, но могу ещё различить, как кричат, занимаясь любовью, а как вопят от боли. — Почему вы не сказали об этом детективу? Вас ведь опрашивали, — вздохнул сокрушенно Юнги. — Я подумал, что мне нет никакого дела до этого мальчишки… но потом мне стало его жаль. — Почему вам стало его жаль? — Так ведь без вины он виноватый, прокурор Мин, неужто вы сами не понимаете, как там было?