Во власти страха

Мин появился в зале суда за несколько минут до начала процесса. Он прошёл мимо Чимина, сделав над собой титаническое усилие, чтобы не взглянуть ему в лицо, и занял место стороны обвинения. Судья Ким Сону, стукнув молотком, объявила начало судебного заседания открытым и заговорила свою вступительную речь. Секретарь застучала по клавиатуре. Юнги, не выдержав, всё же посмотрел на Чимина. Тот взглянул на него в ответ с какой-то странной, совсем несвойственной ему кротостью, и перевёл глаза на судью. Мин трудно сглотнул, чувствуя, как растёт в горле больной ком. — Обвиняемый не должен доказывать свою собственную невиновность. Доказать его вину — обязанность обвинения. Если вы, так или иначе, испытываете сомнение в его виновности, — обратилась судья Ким к присяжным, — значит сделать этого не удалось. В таком случае вы выносите вердикт «невиновен». Это совсем не означает, что обвиняемый в самом деле невиновен, это означает лишь то, что стороне обвинения не удалось убедить вас в обратном... Юнги постучал ногтями нервно по столешнице, задумчиво посмотрев на свою папку с бумагами, потом вновь на Чимина. У того на столе не было даже ручки с листком. Ничего. Только он сам и его вера в судьбу и милостивого Иисуса. Он сидел, положив руки на стол, и мял задумчиво пальцы. Пак отказался от своего вступительного слова и, судя по всему, вообще не собирался никак защищаться. В какой-то момент у Юнги сложилось впечатление, что все они здесь собрались по собственному желанию, просто чтобы увидеть друг друга и соблюсти формальность. То, что единственное, по-настоящему заинтересованное в исходе этого заседания лицо по иронии судьбы казалось самым незаинтересованным, превращало всё происходящее в необъяснимый сюр. — Вы можете не свидетельствовать против себя, — напомнила судья, наблюдая, как Чимин поднимается с трудом с места и направляется к трибуне. Он хромал, сильно хромал, каждый шаг давался ему с усилием. Мин провёл по лицу рукой, словно пытался стереть таким образом увиденное. Пак поклялся говорить правду и томно вздохнул, поднимая взгляд к потолку. «Готовится лгать напропалую», — сделал вывод Юнги. — Вы уверяете, что не виновны в смерти Чон Джэёна, это правда? — начал он. — Да, — невозмутимо ответил Чимин. — Расскажите о ваших отношениях. — Что именно? — Как вы познакомились? — Он видел моё выступление в вузе, после концерта взял у меня номер телефона, мы встретились ещё несколько раз с его подачи, потом он предложил переехать к нему и стать парой. — Вот так сразу? — Да. — Вы как-то скрепляли ваш союз? Каким-то договором, любовными клятвами или может быть кольцами? — Нет. — Почему? — Потому что мы были вместе не для любви. — А для чего вы были вместе? — Ему нужно было моё тело, мне нужна была его материальная поддержка. — Вы занимались с ним сексом за деньги, правильно я понимаю? — Он обеспечивал меня, давал деньги и дарил подарки. — Как часто вы ссорились? — Не часто. — Когда вы ссорились, убитый применял физическую силу по отношению к вам? — Нет. — Вы страдали от насильственных действий с его стороны? — Нет. — В тот день, когда ваш сожитель был убит вы ссорились? — Нет. — Чем вы занимались в тот день? — Был дома, смотрел телевизор, спал. — А где был Чон Джэён до того, как вернулся домой? — Не знаю. — И вам было не интересно? — Нет. — И вы не скучали по нему? — Нет. — Вам нравилось его отсутствие? — Мне было всё равно. — Как вы узнали, что он был убит? — Увидел его мёртвым на кухне. — Как это произошло? — Я услышал два выстрела, когда был в спальне, спустился вниз, он был мёртв. — И как вы отреагировали? — Испугался, я поднялся обратно наверх и взял пистолет Джэёна. — Почему вы не вызвали полицию? — Я растерялся, впал в панику. — Сержант Чон Хосок утверждает, что вы не были в панике. — А мне следовало закатить истерику у него на плече? Я привык справляться сам со своими эмоциями. — Вы не считаете, что вели себя странно? — Нет. — А другие, по-вашему, могут так считать? — Мне всё равно, что думают обо мне другие. — Вы уверены в своей невиновности? — Да. Юнги посмотрел на него долгим взглядом, и Чимин его выдержал. Лицо Пака было грустным, но спокойным, даже в какой-то степени отрешённым. Только руки выдавали его. Сам того не замечая, он постоянно потирал пальцы, когда отвечал, а когда слушал очередной вопрос — замирал, и можно было заметить, как руки его в этот момент дрожат. — Нет больше вопросов, — закончил Юнги и вернулся к своему месту. — Хотите что-то добавить? — спросила судья Ким. Чимин, как и ожидалось, отрицательно покачал головой и тихо ответил: — Нет, ваша честь. Хромая, кажется, ещё сильнее, он вернулся на своё место. Юнги проводил его взглядом и вызвал единственного свидетеля. Сонгун заметно нервничал, намного сильнее, чем тогда в его кабинете. Голос его срывался, когда он рассказывал, о том, как услышал первый выстрел и о том, как постучал в хозяйскую дверь. — Когда вы постучали, кто-нибудь ответил вам? — спросил его Юнги. — Нет. Потом был второй выстрел, и я побежал к себе за телефоном, чтобы вызвать полицию. — Кто ещё был в доме этим вечером? — Никого, только господин Чон Джэён и его мальчик. — Вы имеете в виду Пак Чимина? — Да. — Вы проживали на территории особняка? — Да, в домике для прислуги. — Вам известно, как часто Пак Чимин и Чон Джэён ссорились? — Это нельзя было назвать ссорами. — А как бы вы это назвали? Сонгун несколько секунд молчал, жуя нижнюю губу. — Издевательством. Джэён ставил ему синяки. — Вы были свидетелем того, как это происходило? — Да, мне случилось однажды это видеть, но чаще я только слышал, как мальчик рыдал. — Расскажите о том, что видели. Сонгун замялся, он кривился и морщился, долго собираясь с мыслями. — Он прибежал ко мне среди ночи, — нехотя заговорил старик. — Пак Чимин? — уточнил Юнги. — Да. Он стучал мне в окно. Просил помочь. У него была кровь на лице. Мин мельком взглянул на Чимина, тот смотрел на Сонгуна так бесстрастно, словно речь шла вовсе не о нём. — И что вы сделали? — Ничего. Я его не впустил. — Почему? — Потому что это было не моё дело, — голос старика дрогнул, — Прости меня, мальчик мой, прости… — запричитал он шёпотом, смотря умоляюще на Чимина и промакивая носовым платком глаза, но у Пака не дрогнул на лице ни один мускул. «Чёрт, как он это выдерживает? — подумал Юнги. — Что так дисциплинировало его? Каторжный труд в танцевальном зале? Пережитое насилие? Или его сила духа не что иное, как божественный дар свыше?» — И что было потом? — вновь привлёк к себе внимание свидетеля Мин. — Джэён повалил его на землю и пинал ногами, а потом затащил за шкирку обратно в дом. — И вы никогда не пытались ему помочь, слыша его крики? — Не мог я вмешиваться в хозяйские дела… — завертел головой Сонгун, прикладывая ладони к груди. Юнги поджал губы, с неким презрением смотря в глаза старика, что прозрели и раскаялись слишком поздно. — Нет больше вопросов, — вздохнул он. — Пак Чимин, у вас есть вопросы к свидетелю? — спросила судья Ким. — Нет, ваша честь, — едва слышно ответил ей Пак. — Ваша честь, вы позволите задать ещё несколько вопросов обвиняемому? — попросил Юнги. — Только по существу, — разрешила судья. Чимин поднялся упираясь рукой о столешницу. Мин взял папку с документами и подошёл ближе. — Пак Чимин, выходит, вы всё же терпели насильственные действия со стороны Чон Джэёна? — Иногда он немного перегибал. У нас случались сильные ссоры, но потом мы просили друг у друга прощения и мирились. — И вы никогда не чувствовали обиды или ненависти за причинённую им боль? — Конечно, чувствовал, но не настолько, чтобы убить его, если вы об этом. Юнги несколько раз тихонько качнул головой, поджимая губы. — В таком случае, мне хотелось бы, чтобы вы кое-что нам объяснили… — произнёс он, мысленно уговаривая успокоиться своё сердце, что стучало как отбойный молоток. Он открыл папку и убрал несколько верхних страниц, под которыми лежала та самая тетрадка, где Чимин писал о своей любви и о своих мучениях. Пак узнал её мгновенно, Мин понял это по тому, как тот прикрыл обессилено веки, чуть склоняя перед ним голову. — Скажите… — слова застряли у Мина в горле. Пак взглянул на него, ожидая вопроса. Юнги трудно сглотнул, уже и вовсе потеряв нить собственных мыслей. Боль бескрайним океаном плескалась на дне тёмных, почти чёрных от расширенных зрачков, глаз. Её было так много, что она прорывалась наружу мелкой дрожью и сбивчивым дыханием. Уголок губ Пака чуть дрогнул, он свёл брови и едва заметно качнул головой, безмолвно соглашаясь с Мином в том, что проиграл. Мысли превратились в песок, Юнги дышал этим песком, и ощущал, как заполняется им изнутри. Ещё немного и он полностью превратится в осадочную горную породу. Тот, кто вдохнул в него жизнь, тот, кто пробудил в нём забытое чувство любви стоял сейчас перед ним в ожидании, когда его распнут. Чимин теперь был как открытая книга. Юнги знал, что тот чувствует, видел это в его глазах, в позе, в движениях и, кажется, сам, собственным сердцем испытывал ту боль, обиду и несправедливость, что мучили несчастного. Воспоминания, к которым Чимина вынудили вернуться, рвали ему душу на части, он отчаянно пытался с ними справиться и изо всех сил старался сдержать то жидкое серебро, что выступало в уголках его глаз. Обо всём об этом Юнги знал без слов. Но уже ничего не мог сделать, чтобы облегчить его состояние. Или мог? Эта мысль возникла и больше не хотела его покидать. Она поселилась в нём, как род тайной надежды, хрупкость которой так велика, что он боялся дотронуться до неё, чтобы взглянуть поближе. — Прокурор Мин, вы не можете сформулировать вопрос? — прозвучал голос судьи. «Я не хочу его формулировать, — подумал Мин и тяжело вздохнул. — Не хочу задавать его и не хочу слышать ответ». Он захлопнул папку и, прижав её к груди, отступил от Чимина на шаг назад. — Скажите, почему вы признались в убийстве сотруднику полиции при задержании? — Я уже говорил, — тихим, но надломленным голосом заговорил Чимин, продолжая смотреть Юнги в глаза. — Я испугался. — Нет больше вопросов, — произнёс Мин. Пак медленно моргнул и стёр дрожащими пальцами, побежавшую по щеке, крупную каплю. Ещё немного, и всё будет кончено, но Юнги знал, что это короткое мгновение будет преследовать его всю оставшуюся жизнь, и не раз в своих снах он увидит этот взгляд мягких карих глаз с мокрыми ресницами.