За стенами замка

      28 Октября, 1995. Ниша на шестом этаже       Это унизительно. Хватит.       Гермиона продолжала повторять эти слова себе снова и снова, но она не могла сдержать слезы. Сегодня был предпоследний день ее наказания у Амбридж, из-за которого она в очередной раз пропустила ужин; из глубоко вырезанных слов на тыльной стороне руки шла кровь, которую она не могла остановить. Гермиона не могла нормально двигать рукой, потому что каждое движение сопровождалось сильной болью, растягивая раны на ней еще сильнее. Ко всему прочему, у нее саднило в горле, словно вместо зелья, она выпила целый стакан песка, после которого даже вода причиняла боль.       Она продолжала тихо постанывать от боли, когда услышала приближающиеся шаги.       Перестань плакать!       «Слишком поздно», — подумала она, когда шаги остановились рядом с ней, и она поняла, что кто бы ни стоял за скрывающим ее гобеленом, он определенно знал, что она там.       — Грейнджер? — спросил владелец шагов, и Гермиона быстро попыталась стереть слезы со своего лица, узнав в нем голос Драко. В спешке она дернула своей больной рукой и всхлипнула от боли еще громче. — Какого черта! — воскликнул Драко, одернув гобелен. Его глаза расширились, и его лицо при виде ее стало еще бледнее, чем обычно.       — Оставь меня, пожалуйста, — всхлипнула Гермиона, проклиная себя за то, что не смогла сдержать приступ икоты, последовавшей после ее слов. Она знала, что испачкала лицо своей кровью, и это никак нельзя было не заметить.       Драко ничего не ответил. Он не сдвинулся с места, не сводя взгляда с ее руки. Его глаза все еще были широко раскрыты, и выглядел он крайне шокированным. Гермиона наблюдала за тем, как эмоции на его лице быстро сменялись: с удивленного на растерянное, а затем, несомненно, на гнев.       Глаза Драко резко потемнели, он сжимал руки до хруста в костяшках и сильно стиснул челюсть. Было похоже, что он злился на нее, и она, не выдержав, выпалила:       — Что? — вырвалось у нее. Драко словно вышел из оцепенения, его глаза метнулись к ее лицу, и его взгляд немного смягчился. — Что? — повторила она уже спокойнее.       — Твоя кровь, — задумчиво пробормотал он.       — Что с ней? — растерялась Гермиона, не понимая, почему ее кровь вызвала у него такую реакцию.       — Она красная, — сказал Драко шёпотом, словно раскрыл чей-то секрет.       — Конечно она красная, почему она должна быть... а-а-а, — поняла она.       Грязнокровка.       — Да, — сдавленно усмехнулся Драко, в его голосе звучала горечь, и Гермиона снова начала на него злиться.       Она ничего не ответила ему. Драко продолжал смотреть на нее, и она позволила ему это. Видимо, у него был свой момент осознания, и только Бог знает, как сильно ей не хотелось всё испортить.       Они стояли так еще какое-то время, Драко зашёл за гобелен и сел на пол рядом с ней, не произнеся ни слова. Гермиона наблюдала за ним, отчаянно желая знать, что происходит в его голове.       Она не знала, сколько времени он молчал, возможно минуты или даже несколько часов, но наконец, Драко произнёс:       — Всю свою жизнь я знал только одно, — начал он и нежно взял ее за запястье, — я вырос, веря, что все магглорожденные намного хуже чистокровных и даже любого другого волшебника. Я думал, что магглорожденные украли свою магию у других волшебников, и именно поэтому их кровь грязная, потому что они украли чужую магию и из-за них появляются сквибы. Я думал, они ниже меня, потому что у них не было многовековой истории в магическом мире, как они в таком случае могли быть его частью?       Я верил в это, потому что думал, что, крадя чужую магию, они не достойны магии совсем и никогда не смогут стать по-настоящему могущественными настоящими волшебниками. Я думал, что они опасны и их нужно остерегаться. Я потратил одиннадцать лет своей жизни, восхваляя чистоту крови, и общался только с теми, кто разделял со мной те же взгляды. Это всё, что у меня было, Грейнджер, — прошептал он, гладя ее руку большим пальцем. — Это то, кем я был. Идея, что ты ниже меня, недостойная всего этого - это всё, что у меня было.       Мне всегда твердили, что это и есть истина, как Слово Божье, понимаешь? Всё, что я знал, пришло ко мне от отца, который вырастил меня и который всегда любил меня. Так же и с матерью, она научила меня многим вещам и тому, кто я есть. Кто я такой, чтобы спорить со своими родителями? С теми, кто дал мне жизнь, кто вырастил меня? Как я могу спорить с тем, чему меня учили, если семья для нас всегда была превыше всего?       Я видел, я столько раз видел, что бывает с теми, кто идёт против убеждений семьи, кто думает по-другому, и я перестал задавать вопросы, перестал подвергать сомнению каждое слово отца, только чтобы он гордился мной. Я пытался быть похожим на него во всём, и это было так легко, так легко и естественно, Грейнджер. Но затем, затем стало тяжело - поддерживать эти убеждения, но я это продолжал делать.       Ты была первой магглорожденной волшебницей, которую я встретил, и я помню, как был зол, когда узнал о твоём происхождении. Я почувствовал себя преданным, обманутым, потому что я говорил с тобой в поезде, и ты всё рассказывала и рассказывала вещи о Хогвартсе, его истории, мы обсуждали ее, и мне это очень понравилось. Но затем я узнал, что ты была магглорожденной, и я был так зол на тебя, потому что думал, что ты обманула меня. От этой мысли я возненавидел тебя ещё больше.       Каждое мое знание, каждое убеждение ты опровергла. Ты всегда доказывала, что я был не прав, и я ненавидел тебя за это, ненавидел так сильно, Грейнджер. Ты доказала, что я ошибался во всём, и мне оставалось держаться за последнее, что у меня осталось, и я знал, что ты никогда не сможешь это отнять у меня, — говорил Драко, осторожно проведя пальцем по кровавой дорожке на ее руке.       — Но она красная, — закончила за него Гермиона. Драко кивнул.       — Красная.       — Мне жаль, — сказала она.       — За что? — усмехнулся он.       — За то, что я оказалась не тем, во что ты верил, — объяснила Гермиона и положила свою здоровую руку на его ладонь.       — Экскуро! — произнёс Драко, направив свою палочку на ее руку. — Извини, что не убрал сразу.       — Все в порядке. Я пыталась очистить ее здоровой рукой, но ничего не вышло.       — Будет шрам, — заметил Драко, переместив свою руку с запястья на ее ладонь, — можно я кое-что попробую? — спросил он.       — Что? — спросила Гермиона, стараясь не обращать внимание на жар, исходящий от того места, где их руки соприкасались.       — Заклинание, которому меня научила мама, — пояснил Драко и накрыв своей второй рукой ее. Держа обе ее руки в своих, он закрыл глаза, — Ut adducam cura, ego adducam curatio, ad sanitatem et ego.       — Беспалочковая магия! — ахнула Гермиона при виде свечения, исходящего от их рук. Драко приоткрыл один глаз и довольно усмехнулся. Он был таким красивым.       — Ut adducam cura, ego adducam curatio, ad sanitatem et ego, — повторял Драко, и свечение усилилось, а в ее руке появилось слабое покалывание. Гермиона не была уверена, причиной этому было заклинание или прикосновение Драко к ней.       Драко повторил заклинание еще пару раз, свечение больше не усиливалось, освещая их переплетенные руки, и затем прекратилось, и они наблюдали, как оно потухает.       — Только целители могут убрать рубцы полностью, но теперь они хотя бы станут меньше и перестанут кровоточить.       — Спасибо, Драко, — сказала Гермиона, восхищенная его работой. Некогда красовавшиеся на ее руке слова «Я должна уважать старших» теперь почти исчезли, превратившись в небольшие следы. — Как ты этому научился?       — Мама большой фанат беспалочковой магии, а я не упускал ни одной возможности получить лишние ссадины и синяки, вот она и научила меня летом. У меня получается свести только небольшие ранки, такое я исцелил впервые.       — Ну, скажи ей, что я ей очень благодарна, — сказала Гермиона и улыбнулась, подняв на него глаза.       — Не думаю, что могу передать ей твои слова, — сказал Драко с горечью в голосе и вздохнул.       Гермиона немного подвинулась, чтобы сесть поудобнее, и вытянула ноги перед собой, стараясь, чтобы они не выходили за гобелен. Она хлопнула рядом с собой, и Драко сел рядом с ней, его ноги почти касались края гобелена.       — Нокс! — сказала Гермиона, и свет от ее палочки тут же погас, оставляя их в полной темноте, — Хм, нужно было сначала взять ее, — пробормотала она, осознав, что теперь ей придётся искать палочку вслепую.       — По сценарию, ты в этот момент нападаешь на меня? — прозвучал его голос справа от нее, она тихо засмеялась.       — Ты в порядке? — спросила Гермиона обеспокоенно, по голосу Драко она знала, что он понял, что она имела в виду.       — Нет. Такое ощущение, что вся моя жизнь - это сплошная ложь. Я всегда был ей доволен, и сейчас... — Драко расстроенно всматривался в ее силуэт.       — Понимаю.       — Я закончил читать. «Гордость и предубеждение», — сказал Драко несколько минут спустя, когда их дыхание синхронизировалось. — Потрясающе.       — Серьезно? — взволнованно спросила Гермиона.       — Да, — ответил Драко, и они бурно начали обсуждать роман. Драко рассказал, как ему понравилось следить за постепенными изменениями во взглядах Элизабет по отношению к мистеру Дарси и наоборот. Как черты характера, которые они поначалу презирали друг в друге, стали именно тем, что вызывало потом у них восхищение. Гермиона заметила, как важно было воспитание и окружение в формировании взглядов и моральных устоев, а Драко отметил, как по-деловому относились люди к браку и как сильно это влияло на поведение персонажей, которые искали более выгодную для себя партию.       Гермиона была рада тому, что они были в кромешной темноте, ее лицо уже успело стать малинового цвета от такого большого количества ассоциаций и их отношений друг с другом.       Они провели так несколько часов, общаясь друг с другом, обсуждая каждую деталь в романе, пока оба не поняли, что начали сравнивать его с тем, что происходило в жизни и в мире магов в частности. Драко подробно рассказывал о правилах, принятых в чистокровных семьях, их этикете и допустимых ухаживаниях.       — Я знаю, почему ты хотела, чтобы я прочитал эту книгу, — сказал Драко, после небольшой паузы. — Мы похожи с мистером Дарси. Подожди, — в поисках своей сумки он дважды коснулся ее лодыжки, и достал книгу, — Люмос! — произнёс он, заставив их сощуриться от яркого света, и прочитал вслух:       «Всю жизнь я был эгоистом если не по образу мыслей, то, во всяком случае, в поступках. Когда я был ребенком, мне дали понятие о правильном и неправильном, но не показали, как надо лепить свой характер. Мне привили хорошие принципы, но позволили следовать им с гордостью и высокомерием. Будучи, на свою беду, единственным сыном (а в течение многих лет - и единственным ребенком), я был испорчен моими излишне великодушными родителями (мой отец был особенно добрым и отзывчивым человеком). Они допускали, одобряли, почти воспитывали во мне эгоизм и властность, пренебрежение ко всем, кто находился за пределами нашего семейного круга, презрение ко всему остальному миру, готовность ни во что не ставить ум и заслуги других людей по сравнению с моими собственными».       Они оба тихо засмеялись, и Гермиона взяла у него книгу и продолжила читать:       «И таким бы я оставался до сих пор, если бы не вы, мой чудеснейший, мой дорогой друг Элизабет! Чем только я вам не обязан! Вы преподали мне урок, который поначалу показался мне, правда, горьким, но на самом деле был необыкновенно полезным. Вы научили меня душевному смирению. Я предложил вам руку, не сомневаясь, что она будет принята. А вы мне показали, насколько при всех моих достоинствах я не заслуживаю того, чтобы меня полюбила женщина, любовью которой стоит по-настоящему дорожить». [1]       Гермиона засмеялась, Драко мягко толкнул ее в плечо.       — Теперь ты напрашиваешься на благодарность, — забрал у нее книгу Драко и закрыл ее.       — Что ж, думаю, я проделала неплохую работу, сделав тебя на половину терпимым, — пошутила Гермиона, и Драко удивленно на нее посмотрел.       — "Наполовину терпимым?" Это как?       — Ты упорно отказываешься перестать вести себя как сволочь, когда меня нет рядом.       — Грейнджер, я не могу резко стать хорошим парнем, для этого в Хогвартсе есть пуффендуйцы, — ответил Драко, и она знала, что это неправда.       Гермиона знала о причинах, по которым он так грубо вёл себя по отношению к другим.       — Почему? — расстроенно спросила Гермиона. — Почему тебе нужно быть самодовольным претенциозным идиотом всё время?       — Ты ранила меня до глубины души этим описанием, кстати совершенно не соответствующим действительности, — ответил Драко наигранно обиженно.       — Почему ты так упорно стараешься сделать так, чтобы все тебя ненавидели? — тихо спросила Гермиона, и внезапно его лицо снова стало серьезным. — Почему тебе так важно, чтобы люди думали о тебе плохо?       — Не делай вид, что знаешь меня, Грейнджер, потому что это не так, — презрительно усмехнулся Драко. Гермиона возненавидела себя за то, что он закрылся от нее, и если бы она решила прикоснуться к нему, он обязательно оттолкнул ее руку.       Гермиона мягко ему улыбнулась:       — Ошибаешься, Драко. Я знаю тебя. Знаю, кто ты есть на самом деле. Единственное, чего я не понимаю, так это то, почему ты думаешь, что должен быть не тем, кем являешься на самом деле.       — Я тот, кого ожидают во мне увидеть.       Гермиона съёжилась от того, как его слова были похожи на те, что сказал ей Блейз пару недель назад. Она не хотела думать о том, что это может значить.       — Позволь миру узнать, какой ты есть, а не каким они хотят тебя видеть.       — Не хочу, чтобы у кого-то были завышенные ожидания, — ответил Драко. — Думаю, нам пора идти. Уже почти час ночи.       Гермиона поняла, что он не хотел больше об этом говорить, и вздохнула. Ей так не нравилось, когда Драко закрывался и скрывал свои настоящие эмоции за маской беспристрастия и высокомерия, которую он отлично натренировал за столько лет.       Она услышала, как он вздохнул, и остановилась.       — Эти слова, — начал он, когда они вышли из ниши в коридор, — мне нравятся: «Мне теперь трудно назвать определенный час, или место, или взгляд, или слово, когда был сделан первый шаг. Слишком это было давно. И я понял, что со мной происходит, только тогда, когда уже был на середине пути», — и это так подходит, в смысле, я же не могу сейчас ничего исправить, изменить то, как я смотрел на тебя или все те обидные слова, которые говорил. Я не могу изменить всё здесь и сейчас, потому что я рос с этими убеждениями слишком долго, это то, что определяет меня.       Она мягко улыбнулась ему, узнав цитату:       — Ты не можешь изменить этого, но ты можешь изменить то, что будет.       Драко кивнул, и даже в тусклом свете палочки, она увидела, как выражение его лица смягчилось.       — Я не могу обещать, что перестану думать о твоём происхождении или съеживаться в присутствии магглов, потому что я всегда так делал, но думаю, я могу попробовать.       — Буду рада помочь, — ответила Гермиона, и Драко тихо засмеялся.       — "Наполовину терпимым", да?       Гермиона ничего не ответила и только улыбнулась в ответ, свернув в коридор, ведущий в гостиную Гриффиндора.       29 Октября, 1995. Кабинет Амбридж       Амбридж уже самодовольно ухмылялась, когда Гермиона пришла в последний день ее наказания. Судя по всему, Амбридж пребывала в хорошем настроении.       Настроение у Гермионы, напротив, было не таким хорошим: она не только не спала полночи, но и получила выговор от профессора Макгонагалл, потому что Полная Дама рассказала ей о ее позднем возвращении в башню. Во время завтрака и обеда ей пришлось слушать трепетные обсуждения между ее сокурсниками о предстоящем матче по квиддичу против Слизерина. Те же, в свою очередь, не упускали ни единой возможности заставить Рона переживать и нервничать еще больше, и надо отметить, у них хорошо получалось: Рон не умолкая настаивал на том, что на поле вместо него должен выйти Кормак. Вдобавок ко всему, Забини решил, что ему очень нравится сидеть с ней на Рунах, и он на протяжении всего занятия отпускал многозначительные намеки из-за позднего возвращения в гостиную Драко и такой «уставшей сегодня утром» Гермионы.       — Какое удивительное совпадение, — говорил он.       И наконец Драко. На протяжении всего завтрака и обеда он сидел с этим довольным выражением лица, отпуская грубые комментарии и громко смеясь за столом, чтобы привлечь внимание окружающих к своей персоне. Весь день он игнорировал ее присутствие, а когда они встретились в пустом классе Рун, не обмолвился с ней и парой слов.       И несмотря на то, что основная часть этого ужасного дня уже подходила к концу, ей предстояло очередное, хоть и последнее, наказание у Амбридж. Тысяча безвкусных разноцветных тарелок с котятами и ее довольная мерзкая ухмылка не делали этот день лучше.       Гермиона едва успела сесть за стол и разложить вещи, как в коридоре прозвучал громкий взрыв, и Амбридж подпрыгнула на своём месте в кресле. Генеральный инспектор вскочила со своего места, с подозрением переводя взгляд с тихо сидевшей на своём месте Гермионы на дверь. Очередной взрыв, на этот раз громче предыдущего, прозвучал совсем рядом с классом по Защите от Темных искусств, и Амбридж громко визгнула. Дверь в кабинет Амбридж с грохотом распахнулась, и в проеме появился взволнованный Филч, метающий взгляд из стороны в стороны, весь зелёный и покрытый какой-то вязкой гноеподобной жидкостью, в руках он держал недовольную миссис Норрис.       — Взрывы! — тяжело выдохнул Филч. Хлипкая зелёная жидкость упала с его волос на кошку. — Дым! Студенты носятся повсюду и смеются! Они разрушили пол! — один из гнойничков на его лице вскрылся, и брызги попали на мягкий кардиган Амбридж.       Пробормотав несколько проклятий и очистив кофточку, она выбежала из кабинета вместе с Филчем.       Гермиона оставалась на месте еще несколько мгновений, прежде чем схватила в охапку свои вещи и выскочила из кабинета вслед за ненавистной парочкой. От увиденного, она чуть не уронила все свои вещи на пол.       По всему полу лежала темная мутная дымка, и судя по всему, каждый, кто проходил через него, тут же покрывался гнойниками по всему лицу. С другой стороны коридора Пивз летал под потолком, смеясь и кудахча, и забрасывал всех проходящих мимо студентов навозными бомбами и вонючками, отчего большинство портретов перепачкались и их стало невозможно узнать. Студенты хаотично бегали вокруг, прикрывая свои головы и смеясь, некоторые из них тоже начали кидаться бомбочками друг в друга.       Они услышали громкий визг слева и увидели Амбридж, покрытую с головы до ног слизью и другими непонятными субстанциями, которые могли сделать только в «Зонко». Женщина издала еще один пронзительный крик и взмахнула палочкой в попытке расчистить беспорядок вокруг.       Повернув голову в сторону, Гермиона заметила в дальнем конце коридора Драко. Он выглядывал из-за угла и выглядел крайне довольным собой. Его волосы немного выбились из его идеально уложенной обычно прически, и на его лице была такая детская улыбка, отчего он выглядел как нашкодивший мальчишка.       Это был Драко. Весь этот беспорядок был его рук дело, тут и дедукции не надо. Мерлин, его глаза, когда он встретился взглядом с ней, сияли так сильно, и Гермиона могла поклясться, что он никогда и никому так не улыбался. Он перевёл взгляд с ее лица на ее руку, и его улыбка стала еще шире. Грудь Гермионы наполнилась безграничной нежностью. Он сделал это всё ради нее.       Не заботясь о том, что мимо нее пробежал какой-то третьекурсник, она быстро подбежала к нему. В его веселых глазах уже успели проступить слезы от смеха. Она приблизилась к статуе одноглазой ведьмы, и они спрятались за ней.       В этот момент Драко выглядел совсем иначе. Драко, наполненный сарказмом, такой холодный и сдержанный, невозможный шовинист и придурок, был не тем парнем, с которым она пряталась сейчас за статуей. От этого Драко искрило весельем, наслаждаясь моментом, он был таким искренним и настоящим, именно таким Драко восхищалась Гермиона, и она не знала, что делать с тем взрывов чувств, который появился у нее в груди.       Она решила.       Гермиона отважилась совершить невообразимый для себя поступок. Она понимала, что это глупо и она пожалеет об этом позже, но хотела сделать это прямо здесь и прямо сейчас. Она ничего не хотела сделать так сильно, как поцеловать его в этот момент.       И она поцеловала его.       Она прижала его к себе обеими руками за шею, и еще до того, как его лицо успело среагировать, накрыла его губы своими. От него не последовало никакой реакции, он словно замер на месте, но она не отпрянула назад, продолжая прижимать его лицо к себе, продолжая целовать его. Спустя мгновение она почувствовала, что он шевельнулся и ответил на ее поцелуй. Это было восхитительно.       Драко положил руки ей на бёдра, раскрыв свои губы, целуя ее нежно и даже неуверенно. Ее сердце казалось вот-вот выпрыгнет из груди, и она боялась, что он может услышать его, но судя по всему, даже если он услышал, ему было все равно. Все это было так необычно, и уже после она поняла, что это ее первый настоящий поцелуй. Драко наклонил голову, и она неосознанно сделала то же самое, отчего они столкнулись лбами и улыбнулись друг другу в губы.       Необычно. Это было необычно. И по тому, как он целовал ее, двигал своим языком и губами, было понятно, что в его голове была сотня вопросов. Почему? Как?       Из его горла раздался тихий звук, и он слегка отстранился. Гермиона открыла глаза и встретилась взглядом с его, потемневшим и слегка нахмуренным. Она отстранилась и поняла, что все это время стояла на носочках.       Он отвел глаза и начал смотреть куда угодно, но только не на нее, в это время она опустила взгляд на нарисованную на его груди змею. Его дыхание сбилось, и его запах был везде, она все еще могла чувствовать его руки на своих бёдрах. Гермиона ужаснулась от мысли, что своими руками разрушила всё, что у них было. Разрушила их дружбу.       — Я... — начала она и увидела, как Драко неопределенно покачал головой. Она попыталась проигнорировать образовавшийся ком в горле.       — Это не должно было произойти, — сказал Драко, и в ее груди стало тесно от этих слов. Он все еще не смотрел на нее, и она яростно закивала головой. — Этого не может снова повториться. — добавил он и покинул их укрытие еще до того, как закончил своё предложение.       Может быть, думала она позже, может быть это все из-за того, что последние несколько недель она проводила с ним практически каждый день. Может быть все из-за его признания прошлым вечером или потому, что он проявил заботу о ней, не настучал на них Амбридж или разозлился из-за того, как ей было плохо от наказания, или извинений, которые он принёс ей за все те годы издевательств и оскорблений.       «Может быть, ничего серьезного не произошло, и это был простой мимолётный порыв. Несомненно, это не повторится снова, нет, никогда» — повторяла себе Гермиона в постели и вскоре уснула. [1] «Гордость и предубеждение». Перевод И. Маршака