За стенами замка

      20 Ноября, 1996. Двор школы       Гермиона так и не взглянула в зеркало с той ночи. Девушка боялась того, что могла увидеть.       Она была в ужасном состоянии и наверняка выглядела так же ужасно, как и чувствовала себя: её руки безудержно тряслись, стоило только вспомнить его взгляд и слова, сказанные им в конце.       Я пожалел тебя.       Гермиона никогда еще не чувствовала себя такой грязной, и поэтому после произошедшего прибежала в ванную и долго пыталась оттереть все следы грязи со своей кожи, ног и спины. И неважно как сильно она хотела его или чтобы он взял её – ей все равно было плохо.       Я пожалел тебя.       Он занялся с ней сексом, потому что думал, что это то, чего она хотела; потому что она сказала, что любит его, и ему стало жаль её.       От мыслей её отвлек подсевший к ней Гарри, и она вздрогнула. Гермиона часто вздрагивала с той ночи: стоило кому-то посмотреть на неё, ей казалось, что они всё знают: знают, какой жалкой она была и как унизительно с ней поступили; как ушёл Драко, оставил её без одежды, в грязи, прямо посреди замка со словами о жалости и взглядом полным отвращения. Ей казалось, они видели её насквозь: то, как она стояла после ещё какое-то время на трясущихся ногах и плакала, чувствуя грязь по всему телу и ноющую боль в шее.       Гарри посмотрел на неё озабоченным взглядом, и Гермионе снова захотелось плакать: она как никогда прежде была близка к тому, чтобы рассказать своему другу правду, всё, что скрывала от него на протяжении стольких дней.       — Мне жаль, — сказал он. Гермиона взяла его за руку и сжала её. Она не могла говорить сейчас: боялась того, в чём могла признаться. Гарри сжал её руку в ответ, — я знаю, что ты чувствуешь к нему.       Гермиона в испуге резко повернула к нему свою голову. Он знал, что она чувствовала? Но как? Откуда?       Лицо Гарри смягчилось, и он с сочувствием посмотрел на неё.       — Рон. Он и Лаванда вместе, и мне жаль, что тебе пришлось смотреть на это, — пояснил он, и Гермиона вздохнула с облегчением, понимая, что, если бы друг знал правду, сейчас бы точно оттолкнул её руку прочь.       Гермиона почувствовала себя дикой трусихой, не найдя в себе решимости поправить его, и просто кивнула. Ведь дело и правда было в парне, только вот не в том, о котором подумал Гарри; и она так же видела Драко с другой девушкой, Пэнси, видела, как его голова покоилась на её коленях.       — Мне тоже жаль, — наконец ответила Гермиона, — из-за Джинни.       — Гермиона...       — Ты мой лучший друг, Гарри, — сказала она и грустно улыбнулась ему. — Я же видела, как ты смотришь на неё.       — Она сестра Рона.       — Он был бы не против, Гарри. Ты его лучший друг, и он не мог пожелать лучшего человека на эту роль.       — Но она с Дином.       Гермиона кивнула. Джинни была с Дином, и она кричала на Блейза из-за Гермионы, но любила Гарри. Гермионе захотелось стать чуть больше похожей на Джинни, иметь такой же сильный характер, как у неё.       — Ты в порядке? — спросил Гарри спустя какое-то время, они оба молчали, просто наслаждаясь компанией друг друга и тем, как просто было сидеть здесь просто так рядом друг с другом. Гермиона смотрела за проходящими мимо студентами, прячущими ладони в карманах и окутавшими лица в тёплые шарфы. — Ты в последнее время отдалилась от нас и выглядишь грустной.       Гермиона вздохнула и посмотрела вниз на их сцепленные руки, наслаждаясь ощущением спокойствия, которое Гарри приносил ей. Она старалась не думать о Драко, но каждый раз, стоило ей сделать глубокий вдох, она чувствовала его: между своих рёбер, в груди и в горле, в линиях на её ладонях. Этот парень, разбитый и брошенный, ухватился за её сердце всем своим истерзанным телом и сжал руки вокруг неё – Гермиона не думала, что сможет так просто оправиться после него.       — Мне одиноко, — призналась Гермиона. — Я знаю, что не должна этого испытывать, но...       — Я понимаю. Мне тоже. Сириус... — Гарри прикрыл глаза, и Гермиона в попытке приободрить его пододвинулась ближе. — Он был в моей жизни не так долго, но я... У меня было такое ощущение, что он был со мной всю мою жизнь, и сейчас его нет, а я даже и половины не успел сказать из того, что хотел.       — Он был твоей семьёй, Гарри, он знал. Это не важно, он всё знал.       — И всё же я хотел бы иметь возможность сказать ему. И я хотел, чтобы люди, которых я люблю, никогда не уходили.       — У тебя есть я и Рон, и Ремус. Знаю, что это не одно и то же, Сириус был твоим крёстным, лучшим другом твоего отца, но... у тебя есть я, Гарри.       — Тогда почему мне кажется, что я теряю тебя? — спросил её Гарри с грустью в голосе, он выглядел разбитым.       Гермиона так устала смотреть на разбитые жизни.       — Ты никогда не потеряешь меня, Гарри. Со мной всё будет хорошо, как и с тобой тоже. Я не дам тебе чувствовать себя одиноким.       — Спасибо, Гермиона, — снова сжал её руку Гарри, — я бы хотел, чтобы и ты смогла сказать, что тебя гложет, — тихо сказал он, но в его голосе не было упрёка или горечи, просто честность. В этом и был Гарри: настоящий, честный, добрый.       Гермиона кивнула. Гарри встал и протянул ей руку, чтобы помочь встать, но девушка покачала головой.       — Я посижу здесь ещё немного, — сказала она, и Гарри просто кивнул. Он пошёл в сторону замка, и Гермиона проводила его взглядом.       Гермиона развязала свой красно-золотой шарф, не обращая внимания на резкий холод в области шеи без него, ведь она больше не могла терпеть это удушающее чувство от него. Рука, которую она прятала до этого в кармане, слегка дрожала, так и норовя на протяжении всего разговора с Гарри стянуть давящую ткань и швырнуть куда подальше, чтобы позволить нормально вздохнуть.       Перед глазами всё еще стоял взгляд серых глаз и сильные руки, сжимающие горло.       Гермиона подняла голову вверх и стала смотреть на белое небо, усеянное облаками. Её губы изогнулись, когда на одну из её ресниц приземлилась снежинка. Гермиона больше не могла вытирать слёзы, у неё не было сил. Девушка просто позволила им скатываться и замерзать прямо на щеках в холодный ноябрьский день, наслаждаясь леденящим ветром.       7 Ноября, 2003. Больница Святого Мунго       Каждый день Блейз навещал палату Гермионы в конце рабочего дня, чтобы забрать Омут и понаблюдать за тем, как она спит. Ему нравилось смотреть на её умиротворенное лицо: приятная альтернатива тому беспокойному взгляду, присутствовавшему у неё во время бодрствования.       Блейз знал, причиной этой перемены было очередное воспоминание, которое его подруга решила пересмотреть. Раньше юный целитель был против идеи с воспоминаниями, но сейчас действительно был рад, что согласился привезти Омут, так как эти моменты с ней и Драко времен школы делали её спокойнее и даже помогали Блейзу в ведении её случая. Теперь им было понятно, каким слабым и блеклым проклятие было против любви, и пусть его природа до конца и не была известна, эти моменты помогали пробираться сквозь темноту, съедающую её изнутри.       Блейз подошёл ближе, но увидев нахмуренные во сне брови Гермионы, остановился в замешательстве. На её лице проступила глубокая печаль, Блейз бросил взгляд в сторону Омута и, когда увидел части воспоминания, которые она просматривала в последний раз, сжал свою челюсть.       Он хорошо помнил тот день, и теперь настал его черед внести долю своих воспоминаний.       20 Ноября, 1996. Школьный двор       Блейза можно было назвать кем угодно, но он определённо не был сумасшедшим или каким-то навязчивым преследователем. Вовсе нет. И даже если всё выглядело наоборот, ему было абсолютно плевать, ведь интуиция парня подсказывала, что что-то произошло, и он не мог не проверить, всё ли с ней в порядке.       На протяжении нескольких недель итальянская кровь кипела в его жилах, и он даже заметил за собой, как изменилась манера его речи и он начал то и дело яростно жестикулировать руками во время ссор с друзьями... Мерлин, с собственными друзьями! Он не мог поверить в то, что делали его друзья, что делали Драко и Пэнси. Блейз, конечно, знал, что эти двое были теми еще гадюками, но, Мерлин, он никогда не думал, что Драко может упасть так низко, а Пэнси согласится на такого рода гнусность.       И да, теперь у этих двоих что-то было. Что-то очень показное, видимо, чтобы об этом говорил весь замок; что-то, что не имело совершенно никакого смысла и от чего Блейз злился только больше, ведь он знал, что то, что происходило между этими двумя нужно было только лишь для того, чтобы сделать кое-кому больно.       Может Паркинсон и ненавидела Грейнджер на протяжении многих лет, особенно после того, как узнала об отношениях той с Драко, но Пэнси никогда не была бессердечной стервой, чтобы постоянно мозолить глаза гриффиндорке, демонстративно ласкаясь с Драко на каждом углу прямо на глазах у Гермионы.       Слава богам, Блейз ещё не видел, как эти двое целовались, иначе бы его стошнило прямо на них. Но он видел, как Пэнси сидит на коленях Драко и как рука Драко обвивала её за талию; как его голова покоилась у неё на коленях, а пальцы девушки ласково перебирали его волосы. Когда бы Блейз ни посмотрел в их сторону, они все время шептались и хихикали, словно были в каком-то дерьмовом кино. По мнению Блейза, всё это выглядело до смешного глупо и немного наигранно, и, Мерлин, у него было так много всего, что он хотел высказать им по этому поводу.       Что касается Тео, он был крайне бесполезен, впрочем, как и всегда, притворяясь, будто бы не видит, что делал Драко и что где-то там в замке есть девушка, с которой они были очень близки. Мерлин, Тео даже делал вид, что это не его отец сидел в Азкабане, а жизнь в Мэноре – сущая сказка.       Блейз готов был придушить их обоих.       Но для того, чтобы сделать это, ему пришлось бы подойти достаточно близко, чтобы заговорить с ними, а этого он не мог сделать, так как был до такой степень зол на Драко, что не мог даже находиться поблизости от него. Как нельзя кстати пришлась вновь возникнувшая дружба Драко с Винсом и Грегом, с которыми он практически перестал общаться ещё с четвёртого курса – с тех пор, как в его жизни появилась Гермиона Грейнджер.       Теперь же эта троица была неразлучной и водилась везде вместе, словно что-то замышляя, в то время как Драко продолжал пропадать. Блейз замечал всё: то, как его лучший друг исчезал прямо на глазах, становясь всё бледнее и тоньше. Мерлин, хотел бы он знать что за хрень с ним происходила, но Блейз был так зол на него, что одно лишь присутствие рядом с ним Драко заставляло его кровь бурлить как огненную жидкость, и поэтому он решил отстраниться от всех, сохраняя дистанцию и подолгу пребывая в мучительной тишине, изводившей не хуже, чем яростные споры.       Но теперь, наконец, стало тихо. Блейз вышел во двор, чтобы привести мысли в порядок. Снег и пронизывающий до костей холод не беспокоили его, и он подумал, что наверное, его кровь окончательно остудилась, превратив его в хладнокровное существо.       И пусть он и был хладнокровным, Гермиона Грейнджер такой точно не была. Вот она, сидит в одиночестве на краю фонтана прямо по центру двора, окруженная снегом. Гриффиндорцы выглядели достаточно опечаленными, но стоило Поттеру уйти, и от выражения лица Грейнджер, полного отчаянием и печалью, Блейзу стало не по себе, и в нём словно что-то щёлкнуло. Парень втянул в лёгкие ледяной воздух и почувствовал, как холод пронизывает его изнутри, затрагивая при этом и его сердце.       Грейнджер трясущимися руками отчаянно пыталась справиться с шарфом, словно красно-золотая ткань сдавливала ей шею, если судить по глубоким и быстрым вдохам. Когда девушка подняла голову и взглянула на небо, раскрывая свою шею, и на её коже стали видны яркие багрово-зелёные следы.       Блейз крепко вцепился в каменную колонну, за которой прятался.       Руки слизеринца затряслись, а перед глазами всё покраснело: даже с такого расстояния он видел, что следы имели форму пальцев, и Блейз точно знал, кого Гермиона могла подпустить к себе достаточно близко, что тот схватил её за шею. Блейз наблюдал, как на глазах девушки появились слёзы, а от грустной улыбки, появившейся на её лице, ему стало только хуже.       Парень почти упал: вид Грейнджер, покрытой снегом, со слезами на глазах и багровыми следами на шее, навсегда отпечатался в его разуме. Его охватил небывалый гнев, не такой, как тогда с этой свиньёй Маклаггеном, распускавшим свои грязные руки с Грейнджер, словно бы та была его вещью, нет. Чувство, охватившее его в этот момент было похоже на то, что он испытал с третьим мужем матери, когда тот поднял на неё руку. Муженёк ударил её, тянул за волосы и избивал, словно какую-то грязную бродягу. Блейз тогда был слишком мал, чтобы противостоять ему – ему банально не хватало сил, не говоря уже о том, что у него тогда не было палочки, но даже без неё гнева, охватившего его в ту минуту, хватило на то, чтобы высвободить его магию, заставив кровь Мужа номер три в буквальном смысле вскипеть, пока Блейз с огнём в глазах наблюдал за тем, как мужчина взмок, пытаясь остудиться. Блейз хорошо помнил тот день, когда мужчина перед ним дрожал и дёргался до самой смерти.       Блейз практически выбил дверь, когда резко ворвался в общую гостиную, и, увидев Драко, лежавшего на диване с невозмутимым выражением лица и пристроившего голову на коленях у Пэнси, разозлился ещё больше:       — УБЛЮДОК! — закричал Блейз, заставив не одного только Драко подпрыгнуть на месте от неожиданности.       Была суббота, и даже несмотря на то, что бóльшая часть студентов предпочла спрятаться в тёплых закоулках замка, таких как библиотека или Большой зал, в общей гостиной было достаточно многолюдно.       Драко резко вскочил на ноги, недоумевая и оглядываясь по сторонам с широко раскрытыми глазами. Блейз быстро подскочил к нему и набросился, толкнув назад со всей силы, отчего Драко чуть было не упал прямо на задницу. Краем глаза Блейз заметил движение вокруг них: младшие студенты постарались отойти как можно дальше или уйти отсюда вовсе, прочь из гостиной в свои комнаты, старшие же остались на своих местах, с непониманием наблюдая за происходящим.       — Как ты смеешь? — выкрикнул он, сильно тряся Драко за плечи. — Как ты смеешь, маленький ты ублюдок? — Блейз снова с силой оттолкнул Драко, но в этот раз тот ожидал этого и сумел сохранить равновесие.       — Что ты несёшь? — выплюнул Драко, накинувшись на Блейза, схватив того обеими руками за ключицы, отчего Блейз только рассмеялся.       На заднем фоне где-то кричала Пэнси, Тео встал перед Дафной, заслоняя собой и держа её подальше от происходящего, в то время как Винс и Грег достали свои палочки.       — Что? — со злостью выплюнул он. — Мою шею обхватить не так легко? — понизив голос, прошипел он, но достаточно, чтобы Драко его услышал.       Драко замер. Он убрал свои руки от Блейза и сделал два-три шага назад, его руки тряслись, а глаза в удивлении расширились.       — Я... — начал было он, но Блейз не хотел его слышать.       Он медленно двинулся к Драко, словно пантера к своей добыче: медленно, твёрдо, уверенно – было видно, как Драко изо всех сил старался не съёжиться от вида друга, но Блейз как никто другой знал, что смелость никогда не была отличительной чертой Драко.       — Я разглядел следы от твоих грязных пальцев даже с такого большого расстояния, — тихо процедил сквозь зубы, — на её шее. — Он остановился в нескольких дюймах от Драко, нависая над ним, — Тронешь её снова, и, клянусь, я оторву твои мерзкие руки.       — Неужели? — с вызовом спросил его Драко, и Блейз почти зарычал, схватив того за воротник и сильно прижав к стене.       Глаза Драко с вызовом сузились, словно специально провоцируя Блейза ударить того, и Мерлин, Блейз хотел этого как никогда прежде, но он дал слово своей матери много лет назад, что будет контролировать свой гнев и что больше никогда не позволит себе причинить кому-то вред.       — Мне плевать на то маленькое представление, которые вы устроили с твоей новой подружкой, — сказал Блейз, — мне плевать, что ты растворяешься прямо на глазах... Тронешь её ещё раз, и клянусь, Драко, я...       — Почему тебе вообще есть до этого какое-то дело? — спросил Драко его в ответ, и Блейз вспомнил, как ругался с Джинни Уизли, но даже тогда он не слышал такой ревности.       — Потому что, — наконец прорычал он, — хоть ты и просил нас держаться подальше от неё по непонятно каким причинам, она всё ещё мой друг, и я не позволю причинить ей вред, — сказал он и отпустил Драко. — Обещаю тебе, Драко, если ты снова сделаешь ей больно, у тебя появится ещё одна причина для страха.       7 Ноября, 2003. Больница Святого Мунго       — Я думал, Омут для Грейнджер, — сказал Драко, когда Блейз поднял свою голову. Драко заметил, как его темнокожий друг слегка покраснел. — Ты даже подрался со мной из-за него.       — Помнишь тот день, когда я чуть не выбил из тебя всё дерьмо в общей комнате? — спросил Блейз, и Драко напрягся, и его челюсти сжались. Он молча кивнул. — Она просматривала это воспоминание, не конкретно его, я же так и не рассказал ей о том, что тогда произошло... то, где я увидел, что ты сделал с ней.       — Зачем она хочет сохранить его, — спросил Драко, понизив голос – в нём слышался стыд.       — Думаю, она хранит всё: и хорошее, и плохое.       — Я всё ещё не простил себя за тот день, — признался Драко.       Блейз кивнул:       — Хорошо, — сказал он, и его голос тут же посуровел, — и не должен.       Он протянул Омут Драко.       22 Ноября, 1996. Библиотека       — Так мы всё ещё делаем вид, что ничего не произошло? — спросила Пэнси у Драко спустя два дня.       — Мне нечего добавить.       — Нечего? Тебе нечего сказать к тому, что твой лучший друг напал на тебя, явно намереваясь выбить из тебя всё дерьмо? Или о том, что он угрожал оторвать тебе руки, если ты снова прикоснешься к ней? Что, чёрт возьми, ты натворил? — спросила Пэнси практически шепотом.       Драко не ответил; он молча смотрел в окно, наблюдая за девушкой этажом ниже.       — Просто помни, что избегая её, ты учишь её жить без тебя, — сказала Пэнси, перегнувшись через его плечо и проследив за его взглядом. Ему было всё равно, что она заметила, за кем он смотрел, но ещё больше ему было всё равно, как грустно звучал её голос и сколько боли он причинил ей.       — Иногда от человека, с которым мы хотели бы быть больше всего, лучше держаться подальше, — ответил он, пожав плечами.       — Драко, ты так и не понял? — спросила его Пэнси, и её голос был слишком сломленный. Драко любил её, и ему было тяжело видеть смотреть на неё такую разбитую.       Пэнси была слишком живой, слишком шумной, её глаза всегда были полны жизнью, но сейчас девушка перед ним была лишь тенью того, кем Пэнси была раньше – очередная маска в общей гостиной, с слишком тяжким бременем на плечах.       — Что? — спросил он, всё еще наблюдая за девушкой, сидящей у дерева, с длинными вьющимися волосами, обрамляющими ее лицо и не желающие заправляться за ее ухо, слишком упрямые - прямо как и их владелица.       Пэнси тяжело вздохнула, и даже не глядя в ее сторону, Драко понял, что на ее лице проступила грустная улыбка.       — Она могла бы стать лучшей вещью, которая произошла в твоей жизни, если бы ты только позволил ей остаться, но, если ты отпустишь её, вместо этого она станет тем, о чём ты будешь жалеть всю свою оставшуюся жизнь.       — Знаешь, что с ней произойдет, если я не отпущу ее, Пэнс? Её убьют – вот что произойдет. Я не могу, я не могу так поступить с ней и думать только о себе... только не с ней, — ответил он со злостью, и как только слова сошли с его губ, он понял, как сильно ранил этим девушку перед ним.       Пэнси обожала его, даже боготворила, и он понимал, что должен благодарить судьбу за такого преданного друга и что не должен быть таким эгоистом, воспринимая всегда как должное. Потому что то, что они делали – их маленькое шоу – была полностью вина Драко; и он использовал её, использовал её чувства, пользовался тем, что она была влюблена в него много лет, сколько он помнит их, и ему было необходимо, чтобы Гермиона была от него как можно дальше. Сейчас... после того... больше, чем когда-либо.       Спасибо Пэнси, что она ничего не спрашивала – просто кивала с грустью и закатывала глаза всякий раз, стоило Драко попросить у неё что-то. И хоть они и смогли одурачить всех вокруг, одурачить его Пэнси так и не смогла: он видел, как она реагировала на его прикосновения, на его объятия или на то, как он притягивал её к себе ближе; он видел, как она взволнованно вздрагивала каждый раз, когда он целовал её в щеку.       — Я знаю, Драко, — вздохнула она, — но ты уже впустил её в свою жизнь; ты впустил эту девушку в свою жизнь тогда, когда не впускал никого другого. Ты впустил её, полностью понимая, что это против всего, чему тебя учили, Драко, и всё же ты выбрал её и теперь не можешь отпустить.       — Она попала в больницу из-за моего отца. Это всё из-за него. Если бы он узнал...       — Твой отец никогда бы не причинил ей вреда, если бы узнал правду. Он не монстр, он твой отец, он любит тебя и любит твою мать. Всё, что он когда-либо делал, было для того, чтобы защитить тебя. Он никогда не причинил бы ей боль.       Но Драко сделал это. Драко причинил ей боль. Он помнил, как очухался после того, как схватил эту красивую шею, сжал её, вспомнил её глаза, широко раскрытые от ужаса.       «Я боюсь тебя», – сказала она, и Мерлин, не была ли она права? Его девочка всегда была права. Она должна была бояться его, потому что Драко сам боялся того, на что был способен.       — Но никогда не принял бы её, — ответил он вместо того, о чём думал. Драко вздохнул и решил сказать правду хоть раз, — это пугает меня, Пэнс. По-настоящему пугает, что если по какой-то чудесной причине мы оба переживём эту войну, и она будет со мной, я брошу всё ради неё и оставлю своё имя.       — Драко... — начала Пэнси, искренне растерявшись от такого признания. Мерлин, она и понятия не имела, что такое возможно.       — Пэнси, ты не понимаешь, что я чувствую к Грейнджер... это слишком много. Моих чувств к ней слишком много, но даже их недостаточно, потому что я это я, а она... Их недостаточно, потому что то, что я уже сделал и то, что собираюсь сделать... Я так не могу, Пэнс.       25 Ноября, 1996. Кабинет Истории магии       Гермиона была в порядке. Её шея заживала, и она больше не болела всякий раз, стоило ей обернуться резче обычного, а перед глазами больше не стоял взгляд серых глаз в темноте. С ней всё было в порядке.       С той ночи прошло достаточно времени, и Гермиона не раз обдумывала произошедшее и теперь могла жить дальше. В жизни Драко творился кошмар, и, поступив так с Гермионой, он видимо хотел дать волю эмоциям, а сейчас жалел об этом. Гермиона видела это в его глазах: глазах напуганного человека, сожалеющего о своём поступке. Она могла бы простить его, но ведь Драко не просто напугал ее, причинив физическую боль, он оставил её одну, без одежды, всю в грязи и с ненужной ей жалостью, а этого она не могла простить так же легко. Он унизил её и пошатнул её чувство собственного достоинства.       В это время профессор Бинс в своей монотонной и нудной манере перечислял исторические факты о Драконах, и только он мог сделать рассказ об этих существах настолько неинтересным. После экзаменов мало кто решил продолжить изучение Истории магии, и группа в этом году была одной из самых маленьких на её курсе: из присутствовавших здесь были лишь Парвати с Гриффиндора, три студента с Когтеврана, ни одного пуффендуйца и два студента со Слизерина, Драко и Дафна. Гермиона скучала по Гарри и Рону на этих занятиях, потому что, по крайней мере, с ними могла хоть как-то отвлечься.       Кабинет был слишком большой для семерых студентов, и из-за монотонной подачи материала преподавателем-призраком ни один из них не мог полностью сконцентрироваться на лекции. Профессор будто бы не замечал этого, хотя более вероятно, ему просто было всё равно – Гермиона не была уверена точно.       Во время её размышлений Драко обошёл свой стол, пройдя мимо когтевранцев, и сел рядом с ней. Гермиона повернулась к нему со льдом в глазах.       Опустив взгляд ниже, Драко сглотнул: она знала, что он увидел ещё не до конца зажившие жёлтые следы, расположенные достаточно высоко, чтобы их нельзя было скрыть шарфом – те, что остались от его больших пальцев, которыми он сдавливал ее горло той ночью.       — Мне так жаль, — прошептал Драко, и Гермиона кивнула. Драко покачал головой, — как?.. Я... твоя шея, я...       — Это не было самой ужасной вещью, которую ты сделал со мной в тот вечер, — ответила она, и Драко несколько съежился. «Хорошо», – подумала Гермиона, потому что чувствовала себя в этот момент просто отвратительно и хотела, чтобы и он почувствовал, каково это.       Мерлин, какими сволочами они были. Он, конечно, был бóльшей сволочью, ведь Гермиона не сделала и половины из того, что успел сделать он. Но сейчас, единственное, о чём она могла думать – это причинить и ему боль, и, Господи, разве не созданы они друг для друга? Говорить вещи, которые, как они знают, причинят боль, но все равно произнести их.       Гермиона не была глупой. Она могла наделать много глупых вещей, особенно когда это касается Драко, но сейчас она всё понимала: она знала, что прошлый год не был её лихорадочным бредом; всё, что было между ними – было по-настоящему, и он любил её так же, как она любила его; Драко рассказал о ней своим друзьям, прикасался к ней и целовал с таким обожанием и любовью в глазах, которые невозможно было подделать; он хотел просыпаться вместе с ней.       «Я думаю, Драко Малфой любит тебя, Гермиона», – сказала как-то Луна.       «Ты – лучшее, что происходило в моей жизни», – говорил Драко: «теперь ты моя», – именно эти слова он произнёс.       «Я бы мог делать это вечно», – выдыхал он ей в шею. И если это не было любовью, тогда она и понятия не имела, что такое любовь.       Он любит её, но напуган из-за этого, из-за того, что значит любить её.       — Мне жаль, — снова сказал он, и в этот раз Гермиона не стала кивать и отвернулась. — Грейнджер, мне так жаль. Прости меня.       — Тебе в самом деле жаль? Ведь я знаю тебя, и ты имел в виду всё, что сказал и всё, что сделал, — ответила она, не глядя на него, но сразу поняла, что на его лице проступило недоверие. — Ладно, может, не совсем те слова, но ты хотел сделать больно и сделал. Так за что же именно, Драко, ты извиняешься?       — Я... — начал было Драко, но что-то в сердце Гермионы дрогнуло, и она поняла, что не хочет слышать очередные «мне жаль» или того хуже, «я не знаю». Мерлин знает, она не могла слышать от него «я не знаю» в этот момент.       — Ты так изменился. Ты теряешь самого себя, и я теряю себя в попытке найти тебя настоящего.       — Пожалуйста, — голос Драко звучал почти умоляюще, — из всех людей мне нужно, чтобы именно ты помнила, кто я такой, — сказал он, и ей понадобилось не мало сил, чтобы не потянуться к нему.       Драко заслуживал знать, что он лучше того, что о нём думают остальные, и он сам, но Гермиона не могла быть тем человеком, который будет напоминать ему об этом, по крайней мере не сейчас – не тогда, когда она была сама так потеряна, отчаянно желая обнять его. Гермиона не понимала, что он сделал с ней, и что она сделала с ним; она не понимала, как они пришли ко всему этому.       — Я всегда буду помнить тебя таким, каким был со мной, но ты скрыл этого человека, спрятал от меня. Я не знаю, было ли то, что я знала настоящим или настоящий Драко сейчас передо мной... — она замолчала, пытаясь удержать слёзы. — Я хочу, чтобы ты знал, что когда тебе станет одиноко, или ты будешь чувствовать себя потерянным и забудешь, кто ты есть, просто помни, что часть тебя всегда будет со мной и... — она сделала глубокий вдох, — ты всегда можешь на меня положиться. Я здесь и не думаю, что смогу уйти, даже если хотела бы.       Драко не ответил, и Гермиона промолчала.