Пламя сердца гаснет в пламени костра

Часть VII. С наступлением утра в комнату постучали. Джек, не прикрывший глаза ни на минуту этой ночью, долго не мог заставить себя встать с кровати, но когда все же это сделал, то не сразу подошел к двери, хоть стук и был довольно продолжителен, а только лишь после того, как открыл настежь окно. «Прохладный воздух и правда не помешает» — подумал Фрост — «особенно после вчерашнего». Затем, оперевшись на подоконник и глубоко вздохнув, он наконец решился подойти и отворить дверь. За ней стояла Донна, и почему-то юноша даже не удивился. Мать лишь иногда поднималась к нему в покои, отец так вообще никогда не удосуживался этого сделать. Вот и оставалось всего два варианта — Мэри либо Донна (а в последнее время это могла быть и Эльза). Сразу же исключив первую, потому как сестра никогда бы не стала стучать так настойчиво, после первой же попытки она вопила на весь дом «Джееек!» своим тонким пронзительным голосом и, предположив Донну, он не прогадал. Кухарка первым делом посмотрела на опухшую губу Джека, досадно отведя взгляд тем самым показывая, что все серьезно. Юноша решил разрядить и без того напряженную обстановку, царившую еще с прошлого вечера, своим саркастичным подмечанием: — Что, все настолько плохо что даже смотреть не можешь? — Все… нормально. Думаю, до свадьбы должно зажить. Натянуто улыбнувшись для того, чтобы подбодрить Джека, Донна, на секунду задумавшись, видимо вспомнила, что приходила за чем-то другим, и сразу же озвучила следующее: — Господин Джек, завтрак почти остыл. Вам стоит спуститься и поесть. — Спасибо, но я не голодный. — Как же? В самом деле? Выдержав минутную паузу, она продолжила: — Может, Вам принести в комнату? Кофе, каша… могу принести Ваш любимый шоколадный пудинг, который, правда, я на вечер заготовила, но это между нами. — Не стоит. Я не голоден. Но спасибо за заботу, Донна. Джек хотел было уже закрыть дверь, но кухарка ее аккуратно придержала. Затем, оглядев коридор, она достала из своего передника бумажный сверток, который затем протянула Фросту. — Я подумала, Вам это нужно, господин Джек. — Что это? Донна, стараясь сильно не шуршать, развернула сверток, в котором лежала кожаная обложка дневника. — Если хотите знать мое мнение, то я думаю, что с Вами поступили неправильно и жестоко. Сказала она полушепотом. — Спасибо, Донна, но мне она уже не нужна. — Отчего же? — Нет смысла. Дневник уже сгорел, какой толк от обложки. Понимающе кивнув, Донна удалилась обратно, на кухню. Сказать, что Джек был опустошен полностью после этого разговора — пожалуй, не сказать ничего. Визит кухарки добил его еще больше, лишь напомнив о том скандале. Губа противно пульсировала при каждом прикосновении к ней, голова разрывалась от постоянных раздумий и бессонницы. «Что может быть паршивей этого дня», подумал про себя Фрост. Возможно ли было вообразить себе человека более одинокого, чем он тогда? Джеку казалось, что в этой комнате он проживет всю жизнь, и даже не из-за запрета отца покидать поместье до конца лета, но потому, что жизнь за стенами дома не представлялась ему возможной в принципе. Он не думал о том, чтобы отучиться в академии, получить профессию, завести семью, детей и жить счастливо до скончания дней своих. Джек совершенно точно знал, что будет одинок до конца жизни, гонимый всеми и отовсюду в силу своего взбалмошного характера и мыслей, что посещают его, если только юноша не решится на… Нет, ему нельзя было даже допускать этой мысли. Конечно, обстоятельства могли побудить на необдуманные поступки, но это был слишком кардинальный метод прекратить страдания, да и был ли способен на это себялюбивый Фрост. «Несчастье стало моим божеством» — вспомнилось ему вдруг. В тот же миг, когда все вокруг замерло на долю секунды, в голову со всего размаху ударила невиданная злоба, вперемешку с тревогой и обидой. Сев за письменный стол и обмакнув в замаранную чернильницу наконечник пера, он начал записывать первое что приходило в голову. А в голову кроме мрачных мыслей и обрывков когда-то услышанных фраз ничего не приходило. «Все зря», «это бессмысленно», «ненавижу этот фарс», «почему все так, а не иначе?», «ты никогда не исправишься», «это все глупости», «ты ничтожество» и еще множество страшных изречений, которые даже не помещались на одном целом листе. С секундной вспышки гнева Джек внезапно почувствовал полное бессилие, от которого то самое перо, что он зажимал в руке, незамедлительно приземлилось на пол, оставив там крупную каплю чернил, что вскоре расползлась в уродливую кляксу. Упав в бессознании на листки, Джек впервые за много лет заплакал. Слезы ознаменовали собой новую главу в жизни Фроста — ту, в которой он пребывал в состоянии невыносимой агонии, которая все больше и больше овладевала всем его телом и разумом. Все привычные радости — от вкусных блюд, прочтения новой книги, созерцания звезд в небе или алых закатов — утратили всяческий смысл. Теперь в душе остались только образовавшиеся пустоты, которые потихоньку затягивали внутрь юное, некогда расцветавшее и страстно жаждущее всех впечатлений что только может подарить этот мир, теперь безропотное и практически умерщвленное сердце.