Странники последнего пути

…Стены просторного зала тонут в полумраке. Затхлость воздуха, смешанная с резким озоновым запахом магических фонарей, неприятно щекочет ноздри. Здесь всего две ярко освещенных площадки, и посреди одной из них стоит она. Она спокойна и холодна, холодна до самых кончиков пальцев. В другом круге света – женщина, и на нее не хочется смотреть. Это больно. Это нарушает покой и ломает холодный панцирь. Она знает, эта женщина не сводит с нее взгляда, и он режет тело, словно заточенная сталь. Она думает, что под ее мантией уже тысячи кровоточащих порезов, и скоро ее кровь зальет каменные плиты пола. Но это неважно, неважно. Она права. Она права, ведь так, Учитель? Это так больно, но она потерпит – ради их правды. Ради всего мира. Ради него. Но она не думала, что будет так больно!.. Мирэлла со сдавленным стоном проснулась. Старина Блэки беспокойно завозился в ее объятиях – кажется, она слишком сильно его сдавила. Мирэлла разжала руки и глубоко вдохнула. Пахло костром, хвоей и собачьей шерстью. Никакой затхлости, никакого озона. Никаких каменных плит – только трава и лежанка из нарубленного лапника. Это просто сон. Так почему ей все еще больно, почему хочется прикоснуться к шрамам от этих воображаемых порезов, запечатленных не на коже, а на самой душе? Раздались шаги, и она, наконец, разлепила глаза. К ней подошел Эдер – лохматый, ухмыляющийся. Реальный. Он присел на корточки и протянул ей кружку. В другой он держал свою извечную трубку, источающую землисто-сладкий дым. – А, жива? Держи-ка. Осторожно, горячая. На вкус, как недельные портянки, но должно помочь после вчерашнего. – Что это? – спросила она хрипло, чувствуя, как сон окончательно выпускает ее из холодных когтей. – Отвар кровавого мха и веснушки. Первейшее средство при похмелье. Мирэлла села, приняла из его рук кружку и оглядела лагерь. Разбросанные вчера ночью бутылки стояли аккуратными рядами, свиные кости куда-то исчезли. Стоик и Алот мирно спали, и последнему нисколько не мешала слегка подгнившая кошка, свернувшаяся клубочком на его груди. Эдер, хоть и выглядел помятым, судя по всему, чувствовал себя прекрасно, раз уж успел прибраться, развести костер, принести воды и приготовить отвар. Самой ей казалось, что при резком движении она разобьется, как стеклянная. – Спасибо, – пробормотала Мирэлла и, вспомнив свое вчерашнее поведение, ощутила, как к ее щекам прилила кровь. – Как мило, что ты встал пораньше и решил сварить зелье. – Привычка, – пожал Эдер плечами. Он смотрел как обычно – спокойно и внимательно. Ни капли осуждения. Кажется, Эдер все-таки не считал ее легкомысленной и распущенной идиоткой. – К чему: к раннему пробуждению, к заботливости или к похмелью? – уточнила Мирэлла, уткнувшись в кружку. Отвар и в самом деле был крайне невкусным, но прекрасно бодрил. – Ко всему вместе, – подмигнул он. А потом пыхнул дымом и спросил: – Эй, тебе что, кошмары снились? Наверное, свинина на ночь была дурной идеей. Это прозвучало так, как будто ему и вправду было не все равно. Или она опять выдавала желаемое за действительное? Там, у дерева с висельниками, Эдер показался ей кем-то вроде последнего паладина Эотаса. Близость смерти способна создавать некий ореол трагической романтики. Весьма краткосрочный: Мирэлла быстро осознала, что перед ней обычная деревенщина, а у нее слишком живое воображение. И обижаться на Эдера за то, что он оказался не тем, кем она его себе нарисовала, было глупо. Но Мирэлла все равно обижалась. Хотя, если подумать, без дурацкого ореола ему было даже лучше. Стал бы паладин прибираться в лагере, варить отвар и интересоваться, как она спала? Ей действительно хотелось поговорить о своих кошмарах. Почему бы не с Эдером? Год в Аэдире показал, что она не слишком хорошо разбирается в людях, а ее чутье на обман не такое уж острое, несмотря на все матушкины уроки. Небольшая компания авантюристов, к которой она прибилась сразу по приезду, кинула ее умирать от ран, убежав с найденным ими сокровищем. Ей удалось не только выжить, но разыскать бывших товарищей и забрать свою долю, оставив им взамен несколько шрамов. Но Мирэлла окончательно поняла, что ни за что не станет в Аэдире своей – не с ее акцентом. Она подумывала перебраться в Вайлианские республики, когда услышала рассказ о дирвудской Позолоченной долине, где текут реки вина, а берега инкрустированы алмазами. Разумеется, она понимала, что слухи следует поделить на десять. Но никак не ожидала, что они окажутся совершеннейшим враньем. Только замыкаться в тотальном недоверии Мирэлла не желала. Она терпеть не могла одиночество, а именно на него обречены все параноики. Потому покачала головой и ответила: – Дело не в свинине, Эдер. Мне кажется, это как-то связано с тем, что я стала Хранительницей. Это похоже на чужие жизни, сны слишком реальные. И да, они меня немного пугают, – закончила она смущенно, все-таки преуменьшив свой ужас. – Надеюсь, Мервальд мне поможет... Но он не помог. Мирэлла не могла определить свои чувства, когда смотрела на тело убитого ею старого Хранителя. Злость? Страх? Разочарование? Опустошение? Верить ли ей его словам? Неужели все, что ее ждет – это реальность, переплетенная с видениями и иллюзиями, да неминуемое безумие? Слишком печально, чтобы быть ее будущим. Все внутри нее восставало против этого. Но потом Мирэлла увидела колеблющуюся нить его души, застрявшей между плотным миром и миром иным. Она бы могла поглотить ее и стать сильнее – укрепить за счет Мервальда свою собственную душу и, когда придет ее черед сходить с ума, выстоять в схватке воспоминаний и остаться собой. Или она могла бы привязать эту нить к Каэд Нуа и заставить душу бывшего хозяина приносить брошенному им замку пользу: защищать, восстанавливать разрушенное. Отец наверняка посоветовал бы ей первое, а мать – второе. Она выбрала третье: разорвала эту нить, подтолкнув душу Мервальда к Колесу. И ей стало легче от этого: от того, что она идет своим путем и сама строит свое будущее. Именно поэтому она с таким энтузиазмом ухватилась за идею разыскать следы неуловимой организации и согласилась стать хозяйкой проклятого замка. Она проинспектировала территорию Каэд Нуа и увидела, насколько надежным и удобным он может быть. Замок оказался почти в два раза больше Фиордонеро, при желании за его стенами можно было спрятать жителей пары деревень. И такая красота десятки лет стояла заброшенной?! Мирэлла осознала, что не просто может позволить себе стать леди Каэд Нуа – она жаждет этого всей душой! Пока у нее есть более важные задачи, но, когда замок вновь обретет более-менее жилой вид, ей нужно будет непременно сюда вернуться. Ключница пообещала, что призовет обратно казначея, сенешаля и бригадира рабочих, которые, отчаявшись, ушли отсюда десять лет назад. Она могла восстанавливать стены своей магией, но косметический ремонт ей был все же не под силу. И Мирэлла оставила ей остатки своих аэдирских сокровищ – на дальнейшее развитие. И задумалась о том, где ей раздобыть денег еще. Все-таки, содержание замка, пусть волшебного и слегка проклятого, было делом не из дешевых. Кроме того, судьбе было угодно, чтобы она осталась главой небольшого отряда. А значит, ей нужно было обеспечивать его припасами и экипировкой. Но это было выгоднее, чем платить за охрану наемникам. Честно говоря, она думала, что спутники ее покинут. Мервальд мертв, ее дальнейшие перспективы, как Хранителя, весьма туманны. Зачем им за ней идти? Она могла понять Кану – наверное, только вежливость не позволила ему остаться в полуразрушенном, но более-менее безопасном замке и продолжить свои исследования. Он сказал, что поможет ей искать «Свинцовый ключ», а она пообещала устроить экспедицию на Бесконечные пути. Это было деловым партнерством в чистом виде. Но вот то, что за ней продолжат следовать Стоик, Алот и Эдер, стало для нее сюрпризом. – Твое испытание еще не окончено, – покачал головой Стоик. Наверное, только Магран ведала, что творилось в его голове. Мирэлла вовсе не была уверена, что он не нападет на нее за запрет ее сопровождать. Но она вспомнила его слова о Пламени и Пути и поняла, что в них все-таки был смысл. Кто знает, какой еще смысл ей откроет этот мужчина, выглядящий полным безумцем? К тому же, священник показал себя опытным и умелым бойцом. Учитывая ее планы, отвергать его помощь было бы неразумно. Как и безраздельно ему доверять. Но куда серьезнее в плане доверия ее беспокоил Алот. Он был Пробужденным: ее таланта сайфера хватало на то, чтобы это разглядеть. Но Алот почему-то это скрывал. Не слишком ей верил? Тогда зачем остался в отряде? Или у него были какие-то свои, скрытые мотивы? Алот казался ей весьма приятным, серьезным и рассудительным юношей, слегка неуверенным в себе, а его попытки врать выглядели забавно. Если бы они встретились во дворце ее деда, она не упустила бы случая сойтись с ним поближе. Он будил в ней любопытство. Но что, если это просто личина? Впрочем, идей, кому могло понадобиться за ней следить, у Мирэллы не было. В Аэдире она как-то раз поймала сыщика, нанятого принцем. Но вряд ли Алот мог оказаться кем-то в этом роде – для сыщика он слишком часто влипал в неприятности. В любом случае, его упорное желание идти за ней казалось подозрительным. Она попыталась вызнать у него правду, но не преуспела, а потому спросила его прямо: – Ты ведь понимаешь, что это опасно, Алот? Я собираюсь вступить в противостояние с тайной и наверняка могущественной сектой. Тебе вовсе не нужно рисковать со мной вместе. А он склонил голову набок и, глядя куда-то в сторону, ответил: – В Дирвуде у меня не так много знакомых. Приличными людьми можно назвать и того меньше. Мне кажется разумным держаться тех, кто не планирует причинять мне вред и умеет за себя постоять. Эти слова звучали, как отговорка. Но Алот казался расстроенным ее расспросами и подозрительностью, и Мирэлла решила, что ее скептические мысли – не повод отказывать в помощи. Эдер тоже выглядел по-настоящему расстроенным – смертью Мервальда. Почти так же сильно, как она сама. – Глупо было надеяться, – усмехнулся он, когда они покинули давящую тяжесть обветшалых стен замка. В этой усмешке было столько горечи, что ей захотелось хоть как-то его утешить. Этот человек был ей никем – незнакомцем с отвратительными манерами и сомнительным юмором. И все-таки он вызвался идти с ней вместе на откровенно самоубийственную миссию. Вызвался, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько это рискованно и глупо. Скорее всего, если бы не его помощь, она осталась бы в замке Редрика навсегда. Это заслуживало уважения. И благодарности. Но все, что она могла сейчас – лишь поддержать его желание поискать истину о брате в архиве. Он был прав: архивариусы не станут искать затерянную в картотеках информацию ради какого-то фермера. Это снова походило на сделку: он предоставляет ей свой меч в обмен на услугу. Но где-то глубже, под рассудочными доводами, Мирэлла видела еще одну правду: ей просто не хочется с ним расставаться. Пожалуй, они смогли бы стать друзьями, несмотря на все их различия. Эх, если бы он не был крестьянином!.. Но нет, она не станет об этом думать. Новые заботы и новые перспективы на время вытеснили из ее памяти холод ночных кошмаров. Но они вернулись. Снова и снова, и снова. …В ее руках копье, что прекраснее рассвета, вернее супруга и надежнее земли под ногами. Она несется по джунглям, рядом с ней ее друг и брат с гладкой шкурой цвета полуночи. Их ведет запах крови. Добыча ранена, добыча начинает уставать. Скоро их бег закончится пиром! Но брат предупреждающе рычит – рядом враги, самые опасные, двуногие. Она самоуверенно решает принять бой – с ней ее копье и ее брат, а значит с нею боги, и она непобедима! Страх смерти ей неведом, в ее жилах течет огонь. Но врагов оказывается слишком много. Их кривые мечи оставляют глубокие раны, и самая глубокая – поперек горла ее брата, а значит и поперек ее сердца. Она протяжно воет от бешенства и горя и кидается в бой с удвоенной силой. Она разит врагов копьем до тех пор, пока на ногах рядом с ней не остается никого. Тогда она берет нож и кромсает их тела ножом, а потом рвет зубами, размазывая по лицу кровь и слезы. Прощай, брат, мы пируем вместе в последний раз…