Странники последнего пути

Голоса шуршали, как волны о прибрежный песок, размеренно и неостановимо: обещали, звали, угрожали. Рассказывали свои истории, захлебываясь и перебивая друг друга. Каждую ночь, когда она лежала в тишине, бились в черепе, будто пойманные сачком насекомые, пытались проползти глубже – в самую душу. Некоторым удавалось послать свой отголосок, и тогда ей снился очередной кошмар. Сайферская привычка держать разум закрытым даже во сне пока еще спасала, и Мирэлла старалась не думать – как долго это продлится. Вместе с шорохом ночью к ней приходил страх. Ей самой казались жалкими и смешными собственные попытки победить тысячелетнего мудреца или адрового дракона в ее подземелье, подружиться с заносчивыми и грубыми лордами-соседями, обрести покой, счастье, любовь, да и просто выжить. Ночью все ее надежды на будущее расползались, будто гнилая плоть носителя под сапогом. И Мирэлла шептала вместо молитвы наставление деда: «Ошибиться – не грех. Умереть – не грех. Грех – остановиться и предать себя». Поэтому утром вставала на ноги и просто шла вперед. Для начала Мирэлла решила разобраться со своим замком. Ключница потрудилась здесь на славу: стены сияли новой кладкой, двор выглядел ухоженным и кипел жизнью – звенел молот кузнеца, мычали коровы, ржали кони, гомонила прислуга, а ее небольшая наемная армия гремела оружием на ристалище. Понаблюдав за солдатами, Мирэлла решила, что они и вправду хороши. Возможно даже лучшие, как и обещал ей отец. Он оказался так щедр, будто пытался задобрить вину. Хорошо, что они примирились – одной печалью на ее сердце стало меньше. Помочь избавиться от другой печали был призван маршал Форвин, любезно посланный в Каэд Нуа эрлом Бадемаром. Сагани и Хиравиас, уважив просьбу Мирэллы, выяснили, какими войсками располагает лорд Гэтбин. Использование боевых магов, берсерков и даже Охотников за разумом в военных стычках было делом обычным. В гвардии ее деда таких хватало, именно они и удачливый пиратский флот снискали принчипато Джардинио славу маленького, но мощного княжества. Но Холодные Ходоки… В представлении Мирэллы те, кто призывал на службу отморозков, по недоразумению именовавшихся паладинами, и сам недалеко от них ушел. Маршал набросал для нее план грядущей битвы, в котором этим бронированным убийцам не давали шансов дойти до их рядов: – Они наверняка пойдут на острие атаки, стараясь пробить наш строй и посеять панику. Ударим их с обоих флангов лучниками и аркебузирами. А когда проредим их отряды, пустим вперед конницу рыцарей Горна. Звучало неплохо. Но военные рассказы отца и деда утверждали, что даже самые хитрые схемы – ничто перед еще более хитрыми поворотами судьбы. Когда Мирэлла впервые окинула взглядом Йенвудское поле и ряды противников далеко впереди, ее охватил не боевой азарт, а глубокая печаль. Она представила, сколько крови прольется на эту землю, сколько трупов станет пищей падальщиков, и ее замутило. Она до сих пор вздрагивала, вспоминая Бухту Непокорности. И, подумав, что на этот раз именно из-за ее амбиций будут снова гибнуть люди, едва не развернула своего коня прочь. Гордость ей этого не позволила. Гордость, а еще память о поколениях воинственных предков и понимание, что она будет куда лучшим сюзереном, чем Гэтбин. Ей было тошно, ей было страшно и противно. Но она обязана была довести начатое до конца. И потому, когда гулкий голос боевого рога просигналил атаку, вместо того, чтобы остаться в тылу и руководить боем в безопасности, помчалась вперед вместе с авангардом рыцарей Горна, послав в Хель и советы маршала Форвина, и увещевания товарищей. Ей повезло, она выжила в мясорубке боя. Их конница, поддерживаемая стрелками, смяла и разметала Холодных Ходоков. Мирэлла протрубила вызов на поединок, только лорд Гэтбин оставил его без внимания. Но она все равно добралась до него, в бешенном галопе прорвавшись сквозь охрану, и без всяких церемоний с наскока снесла голову этого сукина сына саблей. Знамя Гэтбина упало в грязь, растоптанное ее конем, и это заставило его армию дрогнуть и побежать. Мирэлла остановила своих солдат, бросившихся было в погоню. Спины убегающих врагов были для нее лучшим из зрелищ – это означало, что сегодня они не умрут. И она тоже. Когда Мирэлла вернулась в лагерь, усталая, залитая своей и чужой кровью, но счастливая и пьяная от победы, на нее насели товарищи. – С ума сошла?! Какого хрена ты поперлась в атаку? – рычал ей Эдер в одно ухо. – Это было в высшей степени безответственно и неблагоразумно! – шипел Алот в другое. Она обняла их обоих, прижала к себе и весело предложила: – Пойдем выпьем? Она непременно снова безобразно напилась бы и опять выкинула какую-нибудь предосудительную глупость, но измученное тело ее спасло: Мирэлла уснула прямо посреди разговора. И проснулась за два часа до рассвета, вновь сбегая в явь от кошмаров. После возвращения в Каэд Нуа ей пришлось устроить праздничный пир для соседей, спешащих поздравить ее с победой. Демонстрация силы оказалась куда более действенной, чем декларация добрых намерений. На пир прибыл даже эрл Бадемар. Мирэлла как следует постаралась, укладывая волосы и нанося вайлианскую косметику, но результат того стоил. Честно говоря, она успела соскучится по комплиментам, которыми ее баловали во дворце принца делла Роверио, и в тот вечер удовлетворила свою жажду сполна. Но лучшим комплиментом для нее стал разинутый рот Эдера. Когда официальная часть с речами, обменом подарками и громкими заверениями в дружбе, а также торжественными полонезами и менуэтами была закончена, Мирэлла подошла к нему. Эдер сидел за столом с ее остальными спутниками и, кажется, был занят тем, что пытался вместе с ними перепробовать все поданные вина. – Ух, – пробормотал он, увидев ее, и почесал затылок. – Даже не знаю, что сказать. Все так… церемонно. – Уже менее церемонно, чем было в начале, – рассмеялась она, глядя на него поверх бокала. Ей казалось, что ее сердце бьется так громко, что заглушает музыку. Она здорово трусила сейчас. Наверное, даже больше чем на Йенвудском поле. И все равно сказала небрежно: – Снова заиграли лендлер. Эрл Бадемар показал мне основные па. Кажется, это не сложнее, чем каскарда или мореска. Эдер неуверенно пожал плечами, явно не понимая ее намека. – Может, ты продолжишь мое обучение? – предложила Мирэлла прямо, явственно ощущая, как наливаются румянцем ее уши и щеки и надеясь, что это спишут на жару и опьянение. – Я? – удивился Эдер. – Алот, ты танцуешь лендлер? – Э-э, нет, – смущенно признался тот. – Вот видишь, – снова повернулась к Эдеру Мирэлла. – Ты один тут дирвудец… Кроме Стоика, но он танцевать не станет, так ведь? – Стоик кивнул, он был уже изрядно навеселе и глядел на нее с осоловелой веселой ухмылкой. – И ты, Эдер, мой друг, в отличие от всех этих лордов, – она решительно поставила свой бокал на стол, будто точку поставила. Эдер усмехнулся: – Да уж. К некоторым лордам, наверное, и подходить-то не хочется, не то, чтобы держать за руку. Фунт мыльного корня потом изводить... Ладно, давай попробуем. Но я не очень хороший танцор. Это оказалось правдой – Эдер несколько раз оттоптал ей ноги и уморительно комментировал собственную неповоротливость. Мирэлла хохотала так, что на них начали оглядываться. Ей было все равно. На самом деле она смеялась вовсе не над остротами Эдера. Мирэлла едва их слышала за гулким пульсом в своих ушах, за ощущением больших и жарких ладоней на своей талии, за пахнущим вином дыханием на своем затылке, когда она в очередной тур танца поворачивалась к нему спиной. И ей было невероятно хорошо. Она чувствовала себя невесомой и бессмертной в его руках – языком пламени, морской волной, хрустальным бризом. Ее пронизывало радостью и наслаждением от ушей и до кончиков пальцев. А потом музыка смолкла, танец закончился, и Эдер отвесил ей важный поклон. Наверное, первый, за все время их знакомства. Она вообще не помнила, чтобы он кому-то кланялся, даже из вежливости. И ей это нравилось. – Это точно второй лендлер в жизни? – спросил Эдер, усмехаясь. – Ты здорово танцуешь. – Ты тоже, – солгала она, не испытывая ни малейших угрызений совести. Мирэлле хотелось куда большего, чем простой танец: горячих поцелуев, тесного соприкосновения тел – кожа к коже, нескромных и жадных прикосновений. Низ ее живота плавился от вожделения, ей не хватало воздуха, а голова кружилась так, словно она выпила не пару бокалов, а целый бочонок. Она была готова взять Эдера за руку и увести в одну из укромных комнат на втором этаже, и он охотно с ней пошел бы. Но Мирэлле хватило силы воли не поддаться соблазну. Как они посмотрят в глаза друг другу наутро? Им будет стыдно – обоим. Это она понимала так же четко, как и то, что прямо здесь и сейчас Эдер хочет ее не меньше, чем она его. Но это все вино и фривольный танец. Точно так же он отреагировал бы на любую другую симпатичную девицу. А Мирэлле было нужно, чтобы он желал ее – и только ее! На меньшее она была не согласна. Поэтому, приветливо махнув рукой товарищам, ушла к другой группе гостей – выполнять свой долг хозяйки. И старалась не глядеть в его сторону, чтобы нечаянно не увидеть, как он уходит с какой-нибудь служаночкой. Пир продлился далеко за полночь. После того, как все гости разошлись по своим комнатам, Мирэлла выскользнула во двор замка – подышать свежим воздухом и немного протрезветь перед сном. Ее внимание привлек звук со стороны ристалища. Она с удивлением увидела там Алота, который с остервенением лупил тренировочным мечом соломенное чучело. Мирэлла приблизилась, понаблюдала за ним какое-то время и негромко спросила: – И что же тебя так рассердило? Он вздрогнул и опустил меч. – Нет, ничего… Мне просто не спалось, вот я и решил устать, как следует. В глаза он ей не смотрел – с того самого дня, как они сбежали из горящей Бухты Непокорности. Мирэлле тоже было сложно на него глядеть, ей все еще было горько от того, что мужчина, которого она считала своим другом, все это время ей лгал. Она произнесла слова прощения, но гадкий осадочек все еще лежал на сердце. С этим нужно было что-то делать. – У тебя неправильная стойка, – сказала Мирэлла и подобрала другой тренировочный меч. – Смотри! Алот глянул на нее недоверчиво, а потом неуверенно повторил ее выпад. Мирэлла показала еще раз, и у него вышло гораздо лучше. Они тренировались около часа. Ее прическа окончательно растрепалась, а подол платья выпачкался в грязи, но она чувствовала себя довольной: Алот перестал зажиматься, его движения становились все более уверенными, а удары – более расчетливыми. – Расслабь кисть, – она взяла его за руку, но Алот снова напрягся. Мирэлла посмотрела ему в глаза и разглядела в них отчаяние. Сердце кольнуло. Она тихо спросила: – Все в порядке? Тот кивнул. Но Мирэлла чувствовала – он лжет. И решила, что для начала выложит правду сама: – Алот, я сказала, что простила тебя. Наверное, я была тогда не совсем честна. Мне до сих пор немного больно. И я вижу, что тебе тоже. Но там, на Йенвудском поле, мы оба обо всем забыли, верно? Ты беспокоился обо мне, и я это чувствовала. Значит, мы все преодолеем со временем, ведь правда? Он глядел ей в глаза, и в этом взгляде расцветала надежда. Мирэлла взяла в ладони его руки и крепко встряхнула: – И перестань мне кланяться. Мы ведь не чужие. Мы друзья, так? Алот издал смешок, освободил руки и похлопал ее по плечу: – Конечно так. Но уже поздно. Спокойной ночи, Мириэль, – и зашагал к Брайтхоллоу. И она не могла понять, почему от ее последних слов его улыбка сделалась надломленной.