Странники последнего пути

Утра в Белом Переходе были зябкими. Эдер мрачно разбил корку льда, наросшую в котелке за ночь, и сделал несколько ошеломительно холодных глотков. Оно и понятно – горы. Хорошо, что его рота не шла этим перевалом во время войны. По многим причинам хорошо, но лед в котелке по утрам – одна из них. Интересно, что заставляло людей тут селиться: холод, лед или редкостно вонючая рыба? Эдер покосился на мирно спящего любителя натираться дохлой рыбой – их нового товарища, чокнутого даже посильнее, чем Стоик. За его бессонную ночь следовало благодарить именно этого типа. Эдер заинтересовался незнакомым запахом самокрутки Закуа и попросил дать затянуться разок. Гребаный монах охотно поделился и даже не подумал предупредить, что непривычного человека может так развезти. Пришлось сделать незапланированный привал, потому что идти дальше Эдер не смог. Хранительница очень сердито пробурчала, что будь это настоящий отряд, а не бродячий балаган энтузиастов-единомышленников, она запретила бы ему курить раз и навсегда. Он лишь посмеялся. Ему тогда вообще все вещи казались в десять раз смешнее, чем обычно. Сейчас Эдера колол стыд. И вправду, устраивать эксперименты во время марша было безответственно. Но все равно, Хиравиас, который просто не успел затянуться первым, очень даже зря так над ним насмехался. Эдер немного подумал и мстительно насыпал снега в его сапоги. А потом, морщась от боли в обожженном плече, принялся колоть дрова и заново разводить огонь. Во время нападения на Сталварт огры подожгли дом, и Эдер полез вытаскивать людей из пожара. Спасатель из него оказался таким же хреновым, как и экспериментатор: и сам едва не сгорел, и сталвартца не спас, и его жену – Кейти, Кейси, как ее звали? – чуть не угробил. Но все ж таки вытащил. Когда он передал ее с рук на руки перепуганным соседям, а на нем самом потушили одежду, к Эдеру подошла Хранительница и спросила: – Помнишь, как ты накричал на меня на Йенвудском поле? Эдер, все еще кашляя, кивнул. Она всунула ему в руки пузырек с лечебным зельем и хмуро буркнула: – Я не стану на тебя кричать. Ты поступил, как герой, – и ушла, оставив его в полном недоумении. Чуть позже, сидя в трактире с повязками на ожогах и с кружкой подогретого эля в руках, Эдер сообразил, что его все-таки похвалили. Это было приятно и слегка странно. В огонь-то он полез вовсе не из геройства, а по дурости. Просто увидел: те ребята сейчас погибнут, и даже не успел подумать, что будет с ним самим. Хотя, в его мыслях о Хранительнице в последнее время вообще было много странного. Начать с того, что ему больше не хотелось звать ее девочкой. Не после того танца на праздничном пиру. Хорошо еще, что у него хватило мозга не приглашать ее любоваться на луну, а то наверняка снова схлопотал бы по морде. И, в общем-то, на этот раз заслуженно – крестьянин и принцесса! Смешно же. Детские сказочки. А если бы не схлопотал, если пошла бы? Ну вдруг, один шанс на миллион? Наверное, тогда он просто пропал бы. В груди опять захолодило дырой, выжженной ее пожаром, который никак не желал забываться. Свидетельство того, что Хранительница способна дать куда больше, чем он – взять. Если бы она согласилась быть с ним, хотя б одну ночь, он просто сел бы возле ее колена, рядом со стариной Блэки, и глаз с нее не сводил. И прибегал бы на свист, и ел с ее рук, и убивал бы каждого, кто ей хоть слово скажет. Да только нельзя так смотреть – снизу-вверх, унизительно как-то. Ему и на богов-то так смотреть не хочется: нельзя отдавать всего себя тем, кого не понимаешь, кто так высоко. А сейчас они с Хранительницей просто друзья, их взгляды на одном уровне, все в порядке. Все-таки, молодец он, что вовремя одумался. Только глядеть на нее теперь все равно было как-то… неловко, что ли? И грустно. Эдер чувствовал себя еще большим дураком, чем обычно, потому что воспоминания о том вечере его по-прежнему волновали, сколько он их ни гнал. Прогонит, никуда не денется – чему его жизнь и научила, так это тому, как избавляться от всяких тревожащих мыслей. О Водене больше десяти лет не вспоминал, пока не заявилась Хранительница и не поманила надеждой. Эдер вздохнул. Его мысли скакнули. Если б не эта проклятая война, он наверняка давно бы нянчил кучу племянников: на Водена многие девчонки заглядывались, долго ходить в холостяках ему бы не дали. Из брата наверняка получился бы заботливый муж и хороший отец. А может и из него самого – не худший. Если бы он не ушел тогда на войну, Элафа бы его точно окрутила бы... От тут же возникшей в голове картины ему сделалось окончательно паршиво: несбывшееся снова встало за плечом и принялось выть, как сеан-гула. И Эдер привычно заткнул в своем воображении уши и закрыл глаза, чтобы не видеть ее и не слышать, а потом сел к разгоревшемуся костру, поставил на него котелок со снегом и принялся натачивать саблю. Может, эта привычка не думать о разных важных вещах была вредной, вроде белолиста. Но так было проще – безопаснее. А уж говорить о таком он не смог бы даже с Хранительницей, хотя с ней-то обычно болтал на любые темы. Эдер пятнадцать лет помалкивал в тряпочку, теперь ему казалось, что он только и делает, что треплет языком. Но вытаскивать то, что тлело под ребрами горячими углями, он не хотел. В детстве и в юности Эдер рассказывал свои заветные секреты только Эотасу. Вряд ли в его жизни хоть кто-то займет это место. Достаточно, что он сейчас может просто разговаривать с приятелями, смеяться и не видеть в ответных взглядах враждебности. Хотя, в последнее время на него почему-то взъелся Алот: начал огрызаться на шутки, над которыми раньше посмеивался, пытался как-то уязвить и задеть. Из-за этого было трудно удержаться и не начать подшучивать над ним уже прицельно, тем более, Изельмир это страшно нравилось. Иногда Эдер думал, что было бы, если бы Изельмир шагала рядом с ними, как старшая сестра паренька. Наверняка, эти двое собачились бы не меньше, а может даже и дрались порой, как они с Воденом. Хорошо, что все эти перепалки происходили только на привале. На марше и в бою Алот был все так же собран и ужасно полезен. Эдер вспомнил, как того трясло, когда они пробирались по пещерам к матроне огров, и усмехнулся. Может и от холода, как он утверждал, а может все-таки трусил немного. Но ведь шел же. Эдеру и самому было сильно не по себе, как в замке Редрика. Замирать на каждом шагу и отчаянно надеяться, что ни у кого не брякнет оружие или обмундирование, что никто не поскользнется и не наступит на хрусткую льдинку ему ужасно не понравилось. Наверное, было бы проще прорваться с боем, но Хранительница твердо решила уладить дело миром. Что ж, уладила. А заодно получила дневник одного из фанатиков, искать которых они и выдвинулись из Каэд Нуа, раз уж проблема с наводнением все еще не решилась. И теперь они шли в гости к какому-то ученому чудику, которого прогнали из Сталварта за плохое поведение. «Свинцовый ключ» почему-то вообразил, что этот тип знает, как открыть ворота Арсенала Дургана. Старикашка утверждал, что и вправду знает. Пока они до него добрались, перебили в подземелье такую кучу конструктов, что Эдер уже не желал видеть в Гальвино союзника. Хранительница тоже. Она разговаривала с анимансером сквозь зубы, а выяснив, что ключ, который он предлагает – это Пробуждение чьей-то души, окончательно взбеленилась. – Ты предлагаешь это МНЕ? – тихим и жутким голосом уточнила она. – Хранителю? Ди верус? Они окончательно перешли на вайлианский, и Эдер в первый раз увидел, чтобы Хранительница рычала на кого-то с такой яростью. Жаль, Палледжина осталась расследовать исчезновения травников в ближайшей Каэд Нуа деревне, она бы потом рассказала – о чем именно ругались эти двое. Потому что в какой-то момент Хранительница выхватила рапиру и заколола анимансера. – А ты горячая штучка, – меланхолично заметила железная девушка, которую Гальвино называл Дьяволом из Карока. – Может возьмешь меня с собой, раз уж мне теперь незачем здесь оставаться? Хранительница с трудом перевела дыхание и с отвращение вытерла рапиру об одежду трупа. – Ты вольна идти, куда тебе вздумается, – буркнула она. – Если тебе нужен спутник, чтобы путешествовать по Белому Переходу, спрашивай Манеху или Закуа. Лично я возвращаюсь домой. – Да ладно. Ты что – передумала вскрывать Арсенал? – удивился Эдер. – А ты что – не слышал, какую цену за это нужно заплатить?! – снова зарычала она, но на этот раз, глядя ему в глаза. И в ее взгляде было не только бешенство, но и почему-то страх. – Послушай, у нас впервые появился шанс хотя бы на шаг обойти «Свинцовый ключ», – неуверенно начал Алот. – Если мы узнаем, что они там хотят найти… – То ничего не изменится! – сердито закончила она за него. – Мадиччо, это просто кузница! Эти паргруны были кузнецами, а вовсе не мистиками или анимансерами! С чего все вообразили, что там можно обрести всю мудрость Эоры? – Но «Свинцовый ключ» пощадил Гальвино, – настойчиво продолжил Алот. – Несмотря на всю свою ненависть к анимансии. Значит, они рассчитывали как-то его использовать и оставили на крайний случай. Мириэль, ты же не думаешь, что ты – единственная Хранительница на свете? Они вернутся. Она закрыла глаза ладонью и постояла так какое-то время. А потом посмотрела на Алота с болезненной усмешкой: – И ты предлагаешь мне кого-то пробудить? Ты, пробужденный? – Да! – кивнул он запальчиво. – Что, если там прячется еще одна машина, ворующая души? Ты хочешь сказать, что будешь спать спокойно, зная, что могла предотвратить преступление, но не сделала этого? – Да ничего страшного! – бодро заметила Манеха, пожав плечами. – Ты кого-нибудь пробудишь, мы узнаем волшебные слова, а потом я возьму этого бедолагу за руку, и мы отправимся искать Аббатство Павшей Луны вместе. Кстати, Алот, а ты не думал, что это и твою проблему решит? – Ой, тоже мне проблема, – пренебрежительно махнул рукой Хиравиас. – Вот если бы в нем не задорная деваха проснулась, а, ну я не знаю, какой-нибудь каннибал из Живых Земель, можно было бы хныкать. – А, то есть, по-твоему, мне повезло? – Алот с негодованием поджал губы. – Сложная задачка, да, Хранительница? – с издевкой спросил у нее Стоик. – Все еще рассчитываешь остаться чистенькой? Но твоя совесть будет нечиста в любом случае! Она закусила губу, с тоской посмотрела на Алота, перевела взгляд на Манеху, покачала головой и подняла устройство, которое ей предлагал Гальвино. Будто ядовитую змею голой рукой подобрала. И Эдеру почему-то захотелось крикнуть: «Брось эту гадость, пока не поздно!» Но он и сам не знал – нужно ли бросать эту штуковину. Стоик был прав, и хорошего решения тут все равно не было. – Возвращаемся в Сталварт, – сказала Хранительница сухо. А потом посмотрела на Дьявола: – Можешь идти со мной, если хочешь. – Иногда мне кажется, что ты нарочно подбираешь в свой балаган типов, что постраннее, – хмыкнул Эдер. – Ты тоже здесь, амико. Загляни в зеркало как-нибудь на досуге, – Хранительница перешагнула через тело ученого и зашагала к двери.