Странники последнего пути

Она, прихрамывая, обошла то, что осталось от Таоса, медленно поднялась по ступеням к циклопической машине, приложила обе ладони к ее холодной поверхности и произнесла ключ-слово. Кожу тут же закололо слабыми электрическими разрядами. Мирэлла поежилась и позволила гудящей энергии затянуть себя в адровые глубины. Душ там, внутри, оказалось ужасающе много: тысячи и тысячи. Они роились плотным облаком, дрожащие, напуганные, будто гигантская птичья стая или колоссальный блайт с непредсказуемо изменяющимися контурами. Мирэлла похолодела от мысли, что ее разорвет на миллион кусочков, едва она к этому прикоснется. Безумная затея. Как можно подчинить своей воле стихию? И вдруг поняла – как. Решение оказалось предельно простым, оно вспыхнуло в голове будто само собой, но огненные всполохи под закрытыми веками лучше всяких слов подсказали, кого она должна благодарить за подсказку. Если ей когда-нибудь захочется благодарить хоть одного из этих самозванцев. Паникующие души не услышат слова, не поймут мысли, но откликнутся на чувства, если те будут достаточно глубокими и сильными: они притянут их, как магнит – железные опилки. Только были ли ее чувства достаточно глубокими? Мирэлла не знала, как их измерять. Ее ярость, ее жажда справедливости и упрямство полыхали огнем, но на самом глубоком донышке сердца лежали вовсе не они. Там словно засел осколок ножа: ни притерпеться, ни избавиться – только ждать, что он выйдет сам собой или станет когда-нибудь чем-то иным. Но почему-то именно этот осколок давал ей силы, когда у нее опускались руки. Именно он говорил ей, что кроме силы есть смирение, а кроме свирепой убежденности – тихая надежда. И они тоже – часть пути. Или Пути – как говаривал Стоик. Того самого, на конце которого рано или поздно всех ждет смерть. Так какой смысл в колебаниях? – Не знаю, получится ли, – прошептала она едва слышно. – Но я попробую. И вошла в этот чудовищный водоворот, вручила всю себя его бурлению. Стая всколыхнулась, потянулась к ней, и Мирэлла, поддаваясь настойчивому зову, распахнула ей собственную душу. Ее наполняло и наполняло, словно мехи быстрой проточной водой, но никак не могло переполнить. Она стала вдруг бездонной, огромной – настолько, что тело завибрировало от чудовищного напряжения, будто в него попытались вместить весь мир. Это оказалось несравнимо приятнее и бесконечно мучительнее, чем те переживания, которые подарил ей своим благословением Абидон. Сейчас она сама ощутила себя кем-то вроде богини. Она стала единой с этим бессчетным множеством – как с теми душами, что влились в нее на Погребальном острове. Должно быть, боги рождались именно так – в наслаждении и боли. И если ее разум уже стонал от громадной нагрузки, грозя опрокинуться в безумие, значило ли это, что боги, принявшие куда больше душ, все-таки сошли с ума? Мысль мелькнула и исчезла. Мирэлла прочувствовала каждую душу, слитую с ней в одно целое, а потом направила этот поток по руслу вероятности, только что проложенному ее собственной волей – вперед, к Дирвуду! И поплыла за пределы адровой ловушки, огромная, как море. Растянулась во всю ширь над страной, ласково обняла ее своими сияющими крыльями и пролилась невидимым волшебным дождем, наполняя души дирвудцев и их гостей новой невиданной силой. Наверное, в эту ночь всем жителям свободного палатината приснились воистину удивительные и прекрасные сны – столько сочувствия и любви на них выплеснулось. Сама Мирэлла почти уже умирала от запредельного экстаза, отдавая себя, и намеревалась выжать из своей души все: до последней капли, досуха. Она так самозабвенно любила сейчас эту землю, что ей безумно хотелось влиться в нее навсегда. Но вдруг почувствовала в безбрежном море своей любви странную каплю горечи – острой, как осколок ножа, болезненной, но отчего-то для нее важной. Этот странный диссонанс встревожил ее и заставил заново осознать свою личность. И перед внутренним взором Мирэллы появились знакомые и любимые лица: Эдер, отец, мать, дед, Мэй, малышка Вела. И она поняла, что все еще хочет жить, а значит ее путь не окончен. Но разрывать контакт с облаком, полным любви, было больно, так больно… Мирэлла вырвала свою сущность из общности, будто саму себя разорвала пополам, и с горестным всхлипом отдернула ладони от адровой машины. Ее ноги подкосились, и она обессиленно рухнула на каменные плиты зала Солнца-в-Тени. Ее снова окружал холод. Ужасающий холод и чудовищное, непереносимое одиночество. – Эдер… Сказала она это вслух или просто подумала? Но кто-то бережно подхватил ее на руки и понес куда-то вниз по ступеням. Мирэлла так и не решилась открыть глаза, а потом упала в сон без сновидений. Спутники милосердно не стали ее будить, а когда она проснулась сама, сперва накормили вяленым мясом и сухарями, дали выпить вина и только потом набросились с расспросами. Вспомнив о вчерашнем, она едва не закричала от горя. Ее все еще колотило от холода, а в крови пузырились отголоски мощи утраченного единства. Она действительно разорвала эту связь: сама, добровольно?! Говорить о пережитом было трудно – словно вскрывать собственную грудную клетку и вынимать сердце. Поэтому пришлось обойтись лишь самыми общими фразами. И то с трудом удерживая наворачивающиеся слезы. Стоик, выслушав, покачал головой: – Так это правда... Мы что-то почувствовали, все враз. Что-то странное. Орлан говорил, что испытал подобное, когда сожрал душу того друида, но я решил, что он, как всегда, врет. Хиравиас ухмыльнулся и почесал ухо: – Хе-хе, выходит, Эйр-Гланфату-то твой дождик не прикинулся. А эти идиоты всерьез считали себя любимчиками Галавэйна. Представляю, как был бы счастлив Шимок! Но не свезло ему. – Значит, у меня внутри теперь еще одна душа? – Алот с сомнением коснулся своего лба. – Искренне надеюсь, что она будет молчать. Но все равно, спасибо. – Ты светилась, – с неодобрением заметил Эдер. – Знаешь, не делай так больше. Еще загоришься, а у нас под рукой нет ведра воды... Кстати, о ведре воды. Как там твои кошмары? Мирэлла снова стиснула зубы и зажмурилась, чтобы не расплакаться. Волшебное облако, прикосновение которого она все еще помнила, как наяву, не заслуживало таких равнодушных слов. Но ведь никто из них не знал, что она пережила. И никогда не узнает. Поэтому Мирэлла проглотила обиду, как ядовитый ком, и замерла, прислушиваясь к себе. Внутри было тихо – ни следа чужого присутствия. Ни голосов, ни образов: ничего. Лишь память, прячущаяся под спудом. – Все прошло… – едва слышно прошептала она и подняла на Эдера потрясенный взгляд. – Они все замолчали. – Здорово! – В обращенном к ней ответном взгляде было такое облегчение, что она немедленно простила Эдеру нечуткость. А потом он прибавил: – Значит, будем теперь ставить тебя в дозор наравне со всеми, а? Мирэлла вздохнула, сделала еще глоток из фляги и спросила: – Есть идеи, как нам отсюда выбираться? Оказалось, пока она спала, Хиравиас и Эдер успели обшарить сопредельные залы и обнаружить коридор, уводящий куда-то еще глубже под землю. Выбора все равно не оставалось, так что они двинулись по нему. Наученные путешествиями по Бесконечным Путям, они взяли с собой в Брейт Эаман запас еды, воды и зелий на две недели. Но сильно недооценили глубину Ямы и запутанность системы коридоров храма. Их путешествие растянулось более, чем на месяц. Древнее строение постоянно преподносило неприятные сюрпризы. Они то и дело натыкались на тупики и завалы, тратили время и силы на попытки их разобрать или разбить магией – часто тщетные. Рукотворные залы переходили в природные пещеры и снова сменялись высеченными в камне проходами. Им приходилось преодолевать пропасти и бурные подземные реки, драться с чудовищами, обезвреживать ловушки, разгадывать головоломки и блуждать в лабиринтах. Они привыкли к горькому вкусу чая из мха и лишайника, сваренного на слабом магическом огне, к паучьим яйцам на завтрак и слизнякам на ужин, а безглазую безвкусную рыбу, которую иногда удавалось поймать во время коротких стоянок, почитали, как деликатес. Скудный рацион, постоянный холод, наспех залеченные раны и кое-как починенное снаряжение замедляли их еще сильнее и с каждым днем делали все уязвимее. Но на исходе четвертой недели удача окончательно им изменила: Эдера серьезно покусали пауки. – Паршиво, – мрачно буркнул Хиравиас, перебинтовав ему раны разорванной на полосы сменной рубахой – бинты у них закончились. – Яд успел разлиться по крови. Укусы-то после заклинаний зарастут, а вот яд... Ну, то есть, хрен его знает. – Были бы у нас зелья. А так… – покачал головой Стоик, отошел от Эдера и сел на пол, привалившись к стене. Он всю дорогу молчал, открывая рот только для того, чтобы изречь что-нибудь безнадежно мрачное. Правда о его богине нанесла ему незаживающую рану, но попытки Мирэллы как-то успокоить или отвлечь Стоик встречал с неизменным ожесточением. – Тебе обязательно было лезть на рожон после того, как они вырвали у тебя из рук щит? – Алот тоже был ранен, но куда легче, чем Эдер. В бою тот откинул его от подступивших вплотную пауков и невольно подставился под их хелицеры именно из-за этого. И теперь Алот хмурился и не смотрел в его сторону – чувствовал свою вину. – Эй, но в итоге-то я их уделал. И руку они мне не откусили все-таки. Было бы обидно помирать с одной рукой, – голос Эдера был тихим и хриплым, а усмешка вышла кривой. Его то и дело рвало, а тело сотрясала крупная дрожь, и Мирэлла не могла понять, что это – лихорадка или мышечные спазмы. – В общем, день-другой точно придется лежать. Если отваляешься, молодец, – Хиравиас отвернулся и принялся с преувеличенным усердием копаться в своей отощавшей, как и он сам, сумке. Мирэлла вдруг поняла, что в благоприятный исход орлан не верит, и у нее потемнело в глазах. – Хорошо, – со спокойствием, удивившим ее саму, кивнула она, глядя в пустоту поверх их лиц. – Значит делаем долгий привал. Попробуйте раздобыть нам побольше еды. Раз на нас напали пауки, где-то поблизости должны быть их гнезда. Только будьте осторожны! Лучше голодать, чем… как он, – ее голос все-таки прервался. – Не надо говорить, будто меня тут нет. Я еще жив вообще-то, – с укоризной напомнил Эдер, приподняв голову, а потом с шипением уронил ее обратно на скатанный в виде подушки тент. – Я прослежу, чтобы так было и дальше, – пообещала Мирэлла твердо и положила смоченную тряпку на его пылающий лоб. – Ладно, следи, – разрешил Эдер благодушно. – А я тогда посплю. Он закрыл опухшие глаза и тут же провалился в забытье. Мирэлла прикоснулась пальцами к его насквозь мокрым от пота вискам и только сосредоточилась, как ее недоуменно окликнул Алот: – Погоди, ты же не владеешь исцеляющей магией. Что ты собираешься делать? – Установить связку душ и делиться своей жизненной силой через нее, – отозвалась она, досадуя на задержку. Алот взволнованно стиснул кулаки: – Но ты можешь нечаянно отдать слишком много и погибнуть! Я такое видел – это опасно! – Не более опасно, чем все, чем мы занимались последние несколько месяцев, – пожала Мирэлла плечами. – Не мешай мне, пожалуйста. И не волнуйся. Когда вы вернетесь, мы оба будем живы. Алот пронзил ее пристальным взглядом, будто хотел что-то сказать, но потом опустил глаза, покачал головой и отошел. А она забормотала сайферский наговор, потянулась своей душой, будто хоботком бабочки, к самой сути Эдера, укрепилась там, а потом расширила этот канал и представила, как по нему потекла кровь ее сердца. Голова тут же закружилась от накатившей слабости, а к горлу подступила мерзкая тошнота – Алот говорил правду, такая связь действительно была опасна. Еще и потому, что работала в обе стороны. Но она давала Эдеру шанс, а значит Мирэлла соглашалась потерпеть. Но Эдер все равно спал беспокойно: трясся, стонал, а потом начал бредить. То, стуча зубами, спорил с братом, то уговаривал какого-то Дага уйти и не ввязываться во что-то, то бессвязно молился, то осыпал Эотаса проклятьями, то упрекал его в предательстве с такой мучительной горечью, что у нее сжималось сердце. Мирэлла сидела рядом, меняла мгновенно высыхающие компрессы, обтирала холодной водой его шею, грудь, места укусов, и непрерывно вливала силы в слабо мерцающий огонек его сущности. В свете магического фонарика, оставленного им Алотом, она видела темные пятна вокруг мест укусов, измененные отеком черты лица Эдера, слышала его хриплое дыхание и ощущала бьющий его тело озноб. Через протянутую связь до нее докатывалась терзающая его боль, и Мирэлла скрипела зубами не только от приступов судорог, но и от страха и бессилия. – Борись, – шептала она, упорно прогоняя слезы и дурноту. – Живи, пожалуйста… – Не хочу, – вдруг очень отчетливо сказал он, не открывая глаз, и Мирэлла, охваченная гневом и испугом, не сразу поняла, что Эдер по-прежнему бредит. – Не хочу тебя отпускать. Проклятье, ты всегда делала вид, будто знаешь все лучше меня… Он замолчал, и Мирэлла тоже замерла, одновременно заинтригованная и смущенная этими словами. К кому он обращался? Неужели к ней? А Эдер после паузы продолжил так невнятно, что ей пришлось склониться над ним и предельно напрячь слух: – Ты же сказала это просто, чтобы я отцепился, так? Все те хорошие слова... «Знаю тебя лучше, чем ты сам»… Вранье все это. Посмотри на меня: так старался не стать тем, что ненавижу, что стал никем. Не нужно было тебя тогда слушать. Если бы я уехал с вами… Я должен был… уехать… Его речь окончательно сбилась в неразборчивое бормотание. Мирэлла вновь намочила тряпку и провела по его лицу, стирая горячечный пот и размышляя о том, что только что услышала. Эдер никогда не говорил о своем прошлом, и она знала причину: слишком много сожалений и разочарований там скрывалось. Эдер не сумел с ними справиться и предпочел похоронить их в памяти. Но сейчас, на острой кромке жизни и смерти, они к нему вернулись. Заглянуть глубже и посмотреть, с кем он там все-таки разговаривал, стало большим искушением. Но, во-первых, это было непорядочно, а во-вторых, отняло бы силы, так нужные для поддержки. Вскоре от усталости ее саму начало неудержимо клонить в сон. Мирэлла задремала и проснулась от того, что выронила из ослабевших рук тряпку. Встряхнувшись, она с тревогой взглянула на огонек жизни Эдера и в ту же секунду вскочила со сдавленным криком – он померк и мигал так, словно был готов вот-вот погаснуть. Ее грудь передавило холодной драконьей лапой, сердце застучало с перебоями, а дыхание застряло в легких. Мысли панически заметались, но в этом бестолковом мельтешении ей вдруг почудилось нечто, напоминающее выход. Мирэлла упала на колени, немедленно расширила связавший их с Эдером канал до мощного потока и пустила по нему не только жизненную силу, не только энергию души, но и саму свою душу. Такое грубое вливание витальности просто обязано было заставить его организм начать избавляться от яда. Давным-давно местре Спавинтозо упоминал о подобном трюке, как о безумном и самоубийственном, но сейчас ей было на это плевать, думать о последствиях она не желала. Однако без ответного контакта передача сущности шла плохо, и Мирэлла все-таки проникла глубже в душу Эдера. И снова в мельчайших подробностях разглядела все тот же прекрасный, заросший пылью, паутиной и сорняками храм, и невольно закусила губу от смеси жалости и восхищения. – Эй! – позвала она мысленно. Эдер отозвался – слабо, будто нехотя, но энергия потекла увереннее, прочищая не только его тело, но и сознание: – Это же мое словечко… Погоди-ка! Ты что, залезла в мою голову?! – Так нужно. Я пытаюсь тебе помочь. – Но лезть без спроса?! – Я не хочу, чтобы ты умер! – Все умрут. Есть у живых существ такая особенность. – Что ж ты тогда за мной в ледяное озеро прыгнул, если такой философ? – напомнила Мирэлла сердито. Ее замутило так сильно, что пришлось лечь. – Ты мой друг, Эдер. Хоть ты и постинаго. Он медленно повернул к ней голову и сипло выдохнул: – Ты опять светишься… – а потом продолжил уже про себя: – Ты точно не превратилась в какую-нибудь там богиню? – Прямо сейчас я хотела бы, чтобы это было правдой… Но нет, – отозвалась она с сожалением. Ее качало, словно она лежала в гамаке на корабле, идущем сквозь бурю. Мысли путались и ускользали, а тело заледенело. Мирэлла подползла к Эдеру поближе и обняла его поперек груди, впитывая его жар. – Наверное, если бы я была богиней, все было бы проще. – Скажешь тоже. Где боги, и где простота? – Эдер с трудом выпростал здоровую руку и тоже приобнял ее за плечо. – Но ты такая красивая сейчас… Для богини было бы в самый раз. – Если бы я была богиней, я бы сказала тебе: «Исцелись!» – и ты бы тут же выздоровел. Вот так, – она коснулась его лица, заставляя закрыть глаза, и тихо велела: – Спи, Эдер. Спи, мой дорогой. И проснись здоровым. И он действительно заснул – на этот раз глубоко и крепко. А Мирэлла продолжила шептать, вовсе не уверенная, что не бредит сама: – Если бы я была богиней, я бы стерла с твоей души все шрамы, как стирают дорожную пыль. Я бы велела твоей крови бежать по венам быстрее, я приказала бы твоим глазам снова увидеть все краски дня. Я зачаровала бы твою душу, и она выпустила бы из твоей спины крылья, как ветки весной выпускают листья. Я бы вдохнула всю твою боль, не оставив тебе ни капельки, и вместо нее выдохнула надежду. Я умыла бы тебя радостью, я одела бы тебя счастьем… – Она замолчала, глотая слезы, а потом продолжила: – Но я всего лишь смертная, Эдер. Все, что я могу, это отдавать тебе часть своей души и поить тебя своей силой… Может быть, ты напьешься допьяна, до похмелья. И тогда поймешь мою жажду, начнешь жаждать сам и будешь жить свободой, хотеть ее еще и еще. Только она даст тебе новый путь… Или сломает тебя окончательно. – Мирэлла всхлипнула и крепче прижалась щекой к его груди. – Но я верю, ты станешь сильнее, поймешь, кто ты, и чего ты хочешь. И будешь светиться сам… Стук сердца под ее ухом стал размеренным, свистящее дыхание очистилось. Тело оставалось горячим, будто натопленная печь, а огонек его сущности горел все еще слабо, но Мирэлла уже видела, что Эдер будет жить. Какое-то время она продолжала вливать в него энергию, а потом разорвала контакт и тоже уснула. Охотники вернулись с роскошной добычей – тремя молодыми скульдрами. Горячий мясной бульон оказался весьма кстати и быстро поставил на ноги и Эдера, и Мирэллу. Трехдневная передышка неожиданно сослужила всем добрую службу – они как следуют отдохнули, и дальнейший путь оказался куда более легким. – Наверное боги все же смирились с тем, что мы выживем, – с удовлетворением вздохнула Мирэлла, пока они отдыхали у полуразобранного выхода из подземелий, ведущего в залы Тейр Эврона. – Приятно думать, что мы их обскакали. – Или они не стали есть тебя прямо сейчас, а оставили про запас, как вкусный сухарик. Сообразили, что ты неплохо решаешь их проблемы, – хмыкнул Эдер. – Из всех твоих идиотских шуток эта – самая идиотская, – осуждающе покачал головой Стоик. Эдер не стал ввязываться в спор, лишь пожал плечами. Мирэлла подумала, что он вовсе не шутил, и по ее хребту пробежал мороз. Не в ее правилах было беспокоиться о вещах, изменить которые она не властна, но неприятный осадок от этой фразы все равно остался. После суток отдыха в «Небесных саженцах» они отправились в Каэд Нуа. Еще ни разу Мирэлла настолько остро не ощущала, что возвращается домой. Первым делом она отправилась смотреть, как устроили Велу. Ключница приказала превратить одну из гостевых комнат Брайтхоллоу в детскую и вызвала из соседней деревни кормилицу – пухлощекую и добродушную человеческую женщину. Собственный ребенок Кристы, так ее звали, родился пусторожденным и недавно умер от какой-то нелепой случайности. Криста уже отгоревала свое четыре месяца назад, когда он родился, и сейчас просто лучилась от счастья, прижимая к себе чужую малышку. Мирэлла с удовольствием зарылась носом в теплую пушистую макушку Велы, а потом отстранилась и радостно рассмеялась: – Ну вот, мы обе дома. Здорово, правда? Та весело и беззубо разулыбалась ей в ответ. А Мирэлла побежала в свой зверинец, перецеловала и перегладила каждого питомца, и только после, с чувством выполненного долга, отправилась раздавать распоряжения по поводу приготовлений к завтрашнему празднику. Ключница и прислуга расстарались на славу: пиршественный зал заливал яркий свет факелов и магических огоньков, стены покрывали гобелены, пестрые флаги и вымпелы Дирвуда, Хватки и Каэд Нуа, а воздух звенел от бравурных мелодий в исполнении сразу семерых музыкантов. Кроме своих спутников Мирэлла пригласила отметить ее новую победу командора Клайвера, маршала Форвина и старост ближайших деревень. И объявила им, что с Наследием Вайдвена покончено. Она опасалась, что ей снова не поверят, готовилась объяснять и убеждать, но Хвита, староста Болдхилла, задумчиво почесал затылок: – Мы с женой что-то почувствовали с месяц назад. Странное, ни на что не похожее. И Тома, наш кузнец, признался как-то за кружкой пива, что у него было так же. Значит, вы действительно это сделали, ваша милость? Наказали грешника, умилостивили богов и те нас простили? Мирэлла решила, что так понять, что с ними произошло, дирвудцам будет проще, и кивнула. Ей давно не было так хорошо и спокойно, как в этот вечер – она много смеялась, много пила и танцевала – и с Каной, и с Хиравиасом, и со Стоиком, и даже с Алотом, хотя тот сперва отнекивался и краснел. А Эдер пробормотал что-то про ноющее колено и отказался от приглашения. Он весь вечер помалкивал, на удивление мало пил, лишь дымил трубкой и отрешенно разглядывал гобелены. Мирэлла решила, что поговорит с ним завтра, и общалась с теми, кто этого хотел. – Домой… – Сагани с удивлением крутила головой, все еще не веря. – Сперва объемся вильегита… это квашеные ласты моржа, ужасно по ним соскучилась. Потом всю ночь буду заниматься любовью с Каллу. А потом неделю буду болтать с детьми, валяться на шкурах и ничего не делать. – Да, я тоже вернусь, – с усмешкой кивнул Кана. – Рауатай должен выбираться из изоляции. За пределами наших земель столько поучительного, интересного и полезного! – Думаешь, Дирвуду понравится, если сюда хлынут вооруженные до зубов аумауа? – хрипло расхохотался Стоик. Он был весьма пьян и, кажется, останавливаться на достигнутом не собирался. – А, впрочем, плевать… Кровь тешит всех богов, не только эту проклятую шлюху... – Ваэлю не нужна чужая кровь! – запальчиво воскликнул Хиравиас. – По крайней мере, никто не может обвинить его в этом прямо. А ты, Стоик, прямой, как твой паленый посох. События могут пойти тысячью разных путей, а ты кроме войны ничего не видишь Паледжина громко и презрительно фыркнула: – Тысячью? Ты ничего не смыслишь в политике, орлан. Войны не избежать… Вопрос лишь в том – как скоро она случится, и кто одержит в ней верх. В спор включились Клайвер, Форвин и пара захмелевших старост. А Мирэлла повернулась к Алоту и негромко спросила: – А что собираешься делать ты? – Искать. Пытаться кое-что исправить… – отозвался тот печально. – Но разве ты не можешь сделать что-то уже для себя? Теперь, когда Изельмир замолчала, твоя жизнь – это только твоя жизнь. Алот одарил ее долгим странным взглядом, потер ладонями лицо и вздохнул: – Знаешь, оказывается, совесть может докучать почище, чем Изельмир. Я помогал вершить зло. Это не дает мне покоя. И до тех пор, пока не замолчит совесть, его не будет. – А ты, Эдер? – повернулась к нему Мирэлла. – Чего хочешь ты? – Не знаю. Я еще думаю, – пожал тот плечами все с тем же отсутствующим видом. – Ты мог бы остаться, – предложила она мягко, чувствуя, как бешено начинает колотиться ее сердце. – Из тебя получился бы хороший начальник гарнизона. Деревни всегда будут нуждаться в защите, помощь такого хорошего воина, как ты, мне бы пригодилась. Эдер посмотрел на нее и, наконец, улыбнулся: – Спасибо. Над этим я тоже подумаю. Мирэлла улыбнулась в ответ: – Хорошо. Тогда поговорим попозже? Эдер отвел глаза и ответил невпопад: – Здесь очень хорошо… Тем временем, Хиравиасу наскучил спор, и он снова потащил ее танцевать. Праздник продлился далеко заполночь. А утром, когда она вышла из своих покоев в Брайтхоллоу, увидела, как Джоун, служанка, прибирается в комнате Эдера. Мирэллу вдруг замутило от предчувствия. Она почти подбежала к открытой двери и хрипло рявкнула: – Где он?! – Ушел, еще на рассвете, – моргнула та непонимающе. – Я еще удивилась, что так рано. – Прости, я не хотела на тебя кричать. – Мирэлла вздохнула. – Он ничего не просил передать? Она окинула взглядом комнату и увидела начищенные, аккуратно развешанные на стойке доспехи, в которых Эдер вернулся из Тейр Эврона, и зацепленный там же за перевязь меч Шепот Йенвуда, что так хорошо лежал в его руке все эти месяцы. И поняла, что уже знает ответ. – Нет, – помотала головой Джоун. – Попрощался только, вот и все. Мирэлла проглотила колючую горечь в горле и побрела прочь. Она ведь сама пожелала ему свободы, так ведь? Эдер был прав, что не принял ее предложение – ему нужно искать свой путь. И она даже догадывалась, почему Эдер не попрощался: скорее всего, опасался, что Мирэлла сможет его переубедить. Так почему же ей было так невыносимо грустно и обидно? Спутники покидали ее один за другим. Вслед за Эдером, так же молча и незаметно, ушла Скорбящая Мать. Кана и Хиравиас отправились в дорогу вместе, и оба сияли радостным предвкушением. Сагани распрощалась с ней со спокойным удовлетворением во взгляде. Глаза Стоика горели мрачной обреченностью, а Паледжины – тревогой. Но все они одинаково спешили по самым важным для себя делам. Дольше всех гостил Алот. Он словно почувствовал охватившую ее грусть и все это время старался находиться рядом. И от его дружелюбного молчания ей и вправду становилось легче. Но в конце концов засобирался в дорогу и он, и при этом гораздо больше напоминал Стоика, чем ей хотелось бы. – Если тебя вдруг занесет в Дирвуд – заглядывай в гости, – попросила Мирэлла, обнимая его на прощание. – Здесь тебя всегда ждут и всегда будут тебе рады. Лицо Алота просветлело: – Это… очень вдохновляет. Но для того, чтобы вернуться, сперва нужно уйти, не так ли?