Странники последнего пути

– Хорошо, давай по-другому. Рауатайский сладкий пирог разрезали на восемь кусочков. В твою тарелку положили три. Какую часть пирога ты получила? Математику Вела и так не слишком любила, а сегодня особенно – никак не могла сосредоточиться. Хотя уже без запинки считала до ста, умела складывать и вычитать и недавно начала постигать умножение и деление. Сегодня мама объясняла ей дроби. Дроби бывали обыкновенными, правильными и неправильными, и все они казались совершенно непонятными. Вела приходила в отчаяние, глядя на порезанные на дольки кружки из цветного картона, которые мама разложила по столу. И даже яблочные ломтики помогали плохо – Вела норовила закинуть кусочек в рот вместо того, чтобы разбираться, какая это часть от целого яблока. Она старательно морщила лоб и шевелила губами, но не потому, что горела желанием угадать правильный ответ, а потому что не хотела еще больше расстраивать маму. Мама и так ходила печальная и сердитая с самого утра, и Вела никак не могла взять в толк, почему. Кормилица Криста тоже разводила руками, а Тина, которая обычно прибиралась в детской, обиженно надувала губы – она получила от мамы выволочку за плохо вычищенное столовое серебро и потерянную где-то ложку. Обычно мама ни на кого не кричала, просто смотрела так, что всем становилось стыдно за свои проступки. Ну, или страшно. Страх мама тоже нагонять умела. А вот сегодня накричала и пригрозила выгнать Тину обратно в деревню. И на уроке математики мама думала о чем-то другом, грустном и нехорошем, поэтому Вела и ерзала, и чувствовала себя так неуютно. С Велой такое начало происходить совсем недавно: она стала ощущать, какое настроение у людей вокруг. Мама объяснила, что это просыпается дар сайфера, и заменила уроки рисования странными упражнениями, когда Веле надо было просто сидеть на одном месте и пытаться выкинуть из головы все мысли. Мама сказала, что это упражнение называется «ме-ди-та-ци-я». И оно вроде как поможет, если у Велы начнется головная боль от чужих чувств. – Ладно, хватит на сегодня, – мама вздохнула и отложила перо. – Вижу, дело у нас не клеится, белла. Давай лучше прогуляемся по саду и поучим лекарственные травы. А потом я займусь делами. После обеда ко мне придут из Виндбрейка, нужно будет разобрать спор из-за украденной коровы. Ботаника нравилась Веле куда больше математики, поэтому она радостно пискнула и побежала переодеваться. Мама тоже больше любила возиться с растениями, чем проводить суды. И среди всех этих грядок она, кажется, наконец-то успокоилась. Вела села рядом с ней на корточки и прижалась лбом к ее плечу: – Мам? Что-то случилось? Тебя кто-то обидел? Она ответила не сразу, хотя обычно слова у нее находились всегда и для всех. Ласково взъерошила ей челку и снова вздохнула: – Нет, ми дольче. Мне как-то не по себе. Будто душа не на месте. Может, просто погода меняется? В воздухе что-то такое… Наверное, будет шторм. Когда садику пролетел порыв ветра, Вела решила, что это он и есть – шторм. И мама, как всегда, права. Но потом раздались жуткий гул и грохот, земля под их ногами начала раскачиваться и прыгать, будто упрямый и капризный пони Торн. Вела с размаха плюхнулась на землю и здорово ушибла зад. До нее донеслись громкие крики и такие звуки, будто какой-то дракон начал играть с другим драконом в каменные кости. Вела вспомнила страшную драконью голову, висевшую в тронном зале. – Мама? Это Хозяйка вернулась, да? – спросила она дрожащим голосом и собралась было разреветься. Но не успела, потому что мама вдруг уронила ее на землю и накрыла собой: – Медитация, ми амо! Прячь свои мысли, чтобы тебя никто не услышал! Я тебя прикрою, но ты тоже старайся – сильно-сильно. Апретто! И Велу будто накрыло толстым ватным одеялом. Ей было очень страшно, но в ме-ди-та-ци-и не бывает страха, там вообще ничего нет, и Вела решила спрятаться в этом «ничего», как порой пряталась от рассерженной кормилицы Кристы в платяном шкафу. И у нее получилось. Может быть ей как-то помогла мама. А может, она и вправду сильно-сильно захотела спрятаться. Вела не знала, сколько времени просидела в этом «ничего». Но когда вернулась, поняла, что ее горло дерет жаждой, желудок скручивает голодом, а тело болит, придавленное маминым весом. Вела никогда не думала, что мама такая тяжелая. – Мам, слезь с меня, мне тяжело! – пискнула она. Но мама не ответила. Может быть заснула, пока ее ждала? Или сама спряталась в ме-ди-та-ци-ю? Вела застонала, завозилась сильнее, окликнула ее громче, но все было без толку. И тогда ей снова стало страшно. И даже не за себя – за маму. А что, если Хозяйка ее ранила? Или… или… Вела не выдержала и начала реветь от ужаса и боли. Она долго плакала, а потом стала кричать и звать на помощь, но ей никто не ответил. Постепенно ей стало понятно, что темнота вокруг не только из-за накрывших ее голову маминых рук – их обеих завалило чем-то тяжелым. Ватное одеяло исчезло, но до Велы по-прежнему не доносилось никаких звуков – ни голосов людей, ни мычания коров, ни квохтанья кур. Неужели Хозяйка их всех съела? Вела снова разрыдалась. Она плакала, пока не уснула от усталости. А когда проснулась, все было по-прежнему: больно, темно, тихо и страшно. Наверное, наступила ночь, потому что земля под ней стала холодной. Но мамино тело сверху по-прежнему ее грело, и Вела немного успокоилась: мама жива. Она обязательно очнется и убьет Хозяйку еще раз, как убила восставшего из мертвых лорда Родрика. И все станет по-прежнему. – Детка, где ты? – вдруг услышала она тихий знакомый голос внутри своей головы. И завопила: – Ключница! Скорее, вытащи нас отсюда! – Ах! Какое счастье, ты жива! Я не могу тебя вытащить, дитя мое, меня погребло под обломками, как и вас с миледи. Но я позвала на помощь. Скоро люди с окрестных деревень придут и откопают всех, кто еще жив. – Это сделала Хозяйка, да? Она отомстила маме и разрушила наш замок? – Нет, детка. Хозяйка мертва. Это сделала адровая статуя, в которую вселился бог Эотас. Вела не любила богов еще сильнее, чем математику – сперва просто потому, что мама всегда едва заметно поджимала губы, когда о них заходила речь. И на службе в замковой часовне только делала вид, что молится, Вела специально присматривалась. На расспросы, чем же ее обидели боги, мама не отвечала – отшучивалась, начинала говорить о другом. А однажды, когда Вела была особо настойчива, сказала: – Боги слишком большие, милая. Мы для них – пчелы в улье. Пасечники не любят пчел, они любят мед. И заботятся не об отдельных пчелках, а обо всем рое. Но ради каких-то своих резонов могут его разделить, переселить или вовсе уничтожить. Мнение пчел их не интересует… Пчела даже может попробовать ужалить пасечника, если найдет дырочку в его одежде. Но обязательно после этого умрет. Вела очень красочно все это себе представила и невзлюбила богов еще пуще. Ей было не слишком понятно, что за мед она производит. Но отдавать его пасечникам за здорово живешь ей совершенно не хотелось. Размышляя, ради какого такого меда бог Эотас разрушил их улей, она снова задремала. И проснулась от шума – кто-то разгребал камни над ее головой и громко звал: – Мири! Эй, Мири! Очень скоро тяжести на спине Велы поубавилось, забрезжил свет, а потом этот кто-то бережно вытянул наверх маму. Незнакомый голос произнес с дрожью: – Вот ты где. Опять за свое, напугала меня… И почему тебе так нравится меня пугать? Отвернуться не успеешь, а ты уже – бабах! – и в обмороке. Что, снова призраки голову дурят? Вела собралась с силами и сызнова жалобно запищала, и тут же почувствовала, как большие руки подхватили ее саму и вытащили наружу. Стоять Вела не могла: от голода или от тяжести, но ее тело не хотело слушаться, а ноги были, как у тряпичной куклы. Вела подумала, что никогда не сможет ходить и всхлипнула. А потом посмотрела на маму, лежащую на груде камней, покрытую кровью и пылью, – тихую и неподвижную, – и, забыв про собственную боль, заревела в голос. Незнакомый человек, который их вытащил, перестал бормотать что-то над мамой, сел рядом и одной рукой прижал Велу к себе: – Ну-ну… Вы обе живы, это главное. Все будет хорошо, ушастик. Ну, все, все. Вот, выпей воды. Вела поняла, что страшно хочет пить и начала жадно глотать воду, которая полилась из фляги ей прямо в рот. Потом шмыгнула носом и опять посмотрела на незнакомца. Он тоже был весь в серой пыли, размазанной по лицу потеками пота. Глаза у него были зеленые, как вода в старом пруду, и немного испуганные. Но добрые. Вела всхлипнула еще раз и, наконец, притихла. – Вот и молодец. Посиди-ка пока тут. – И он усадил ее, прислонив спиной в каменному обломку. – А я все-таки попробую понять, что не так с Мири. Пока он возился, осматривая и осторожно ощупывая маму, Вела вдруг сообразила, что никто не называл ее Мири, только дядя Луиджи, который порой навещал Каэд Нуа. Но этот человек совершенно на него не походил. Дядя Луиджи был эльфом и, наверное, лордом, как и мама, – чистым, красивым и важным. А этот выглядел, как чучело – волосы дыбом, в бороде какой-то мусор. – Почему ты назвал маму Мири? – просила Вела недоуменно. – Мы с ней дружили когда-то. Славные были денечки. И ей всегда везло, – пробормотал человек, глядя на маму. А потом спросил с отчаянием: – Ключница, что с ней? Раны не опасные: левая нога сломана, да куча ушибов и ссадин. А голова выглядит целой, даже синяков нет. Вряд ли сотрясение. И на губах крови нет, вроде это значит, что и внутри ничего не повреждено, да? Очень удачно эти блоки упали – заслонили и всю тяжесть на себя приняли. Должно быть, Ключница что-то ответила ему в голову, потому что человек кивнул: – Ладно, перенесу их пока отсюда в сторонку. – И снова посмотрел на Велу: – Тебя как зовут, ушастик? Я что-то запамятовал. Вера? Вельда? А выросла-то как! Не знал, что орланы так быстро растут. – Вела, – отозвалась она с удивлением. – Ты что, видел меня раньше? – Угу. Но ты тогда совсем крохой была. На ладошке помещалась, – он протянул свою широкую, как лопата, ладонь и усмехнулся, вспоминая что-то. – Как есть, цыпленок. Да еще и ворованный. Вела наморщила лоб. О том, что мама украла ее из Эйр-Гланфата, она никому не говорила – только ей, по секрету. И если этот человек об этом знал, выходит… – А ты – Эдер, да?! – воскликнула Вела с восторгом. – Мама мне рассказывала про тебя. Ух ты, значит, ты снова пришел ей на помощь? Мама говорила, ты всегда ее спасал. Вела подпрыгнула бы, если бы могла: приключения мамы и ее друзей всегда были ее любимой сказкой на ночь. Конечно, куда больше она обрадовалась бы Хиравиасу, все-таки тот был орланом, как и она. Но если Эдер здесь, значит все будет хорошо! Он снова спасет маму! – Тебя Ключница позвала? – продолжила тараторить Вела. – Может, она и Алота позвала? И Хиравиаса? Вот было бы здорово! Я однажды его видела, он приходил к нам в гости. А тебя и Алота – ни разу. Но Алот, наверное, обратно в Аэдир уплыл. А где ты был? Почему к нам не приходил? – Эй, полегче, малая, – Эдер покачал головой, почему-то смущенно, наклонился и снова взял ее на руки. – Вижу, с тобой точно все будет в порядке, вон как трещишь. Давай-ка я для начала унесу тебя на травку. А потом принесу к тебе Мири. Ключница говорит, лекарь сюда уже идет. Он вас обеих вылечит. А пока он идет, я попробую найти кого-нибудь еще... Ты только по сторонам не смотри, ладно? Страшно тут. Он, пробираясь через каменные завалы, которые теперь были вместо ее дома, принес Велу к лесочку за рухнувшими воротами замка. Уложил на траву неподалеку от своей стреноженной лошади, вытащил притороченный к седлу плащ, укрыл им Велу и ушел. Вскоре вернулся с мамой на руках и бережно, будто та была стеклянной, пристроил под одним с ней плащом. – Не бойся, вас тут никто не тронет. И звери, и люди отсюда разбежались и вряд ли сегодня вернутся. Ключница будет проверять, как ты. – Эдер положил рядом с ней флягу с водой, а потом достал из седельной сумки мешочек с сухарями и вяленым мясом. – Прости, ничего повкуснее не захватил, торопился… Ладно, я пойду. Постарайся поспать. Вела погрызла сухари, ополовинила флягу и вправду снова уснула. Разбудил ее лекарь. Напоил каким-то отваром, от которого ее ушибы сразу же перестали болеть, велел доесть сухари и мясо и ждать, пока он будет лечить маму. Вела обнаружила, что ноги снова могут ее держать, и так обрадовалась, что все-таки запрыгала. Но быстро устала и побрела к речке – умываться и чистить испачканную одежду. Когда она вернулась, лекарь сидел возле мамы с хмурым и озадаченным лицом, а рядом с ним стоял Эдер, такой же мрачный и задумчивый. – А, нагулялась? Хорошо. Я отвезу вас с Ми… с миледи в ближайшую деревню. Мы, наверное, еще долго тут ковыряться будем. А твой маме нужен уход. Да и за тобой кто-то присматривать должен. – Эдер помолчал, а потом невесело хмыкнул, полез за пазуху и достал из-под куртки притихшего Космо. – Вот, держи. Единственный, кого я нашел живым, кроме вас. Удивительно везучая тварюшка. От самой Старой Вайлии путешествует, и ничего ей не делается. Всю дорогу Эдер помалкивал, и Вела, сидящая в седле позади него, тоже молчала, расстроенная и напуганная. Неужели в замке и вправду никто-никто больше не выжил? Ни кормилица Криста, ни повариха Делма, ни ее внук Сенан, с которым они часто играли во дворе? Ни Блэки, ни Тыквочка, ни Милашка? На ее глаза снова навернулись слезы, Вела уткнулась лицом в спину Эдера и в который раз расплакалась. В Толсприсе Эдер быстро разыскал старосту и так раскомандовался, будто был тут главным. Велел найти маме комнату, отмыть Велу и накормить ее обедом, а потом собирать бригаду рабочих с инструментами – раскапывать руины замка. Староста даже не пикнул. Покивал, сказал, что лучше всего будет отвезти миледи и ее, Велу, в его дом. И что его жена о них позаботится. Эдер убедился, что маму уложили на удобную кровать, попрощался с Велой и ускакал в другую деревню. Собирать людей там, как он сказал. Велу действительно накормили вкусным супом, а потом хозяйка согрела ей воды, дала мыльного корня, стопку чистой одежды и отвела в умывальню. Поплескалась в бадье Вела с удовольствием, а вот одежда ей не понравилась. Ну кому понравятся поношенные штаны с заплаткой на коленке, небеленая рубаха и жилет из грубой овечьей шерсти? Такое даже Сенан бы надевать отказался. Но выбирать было не из чего, и Вела решила, что переодеться в чистое все же стоит. Мама всегда говорила, что настоящую леди красят не пышные наряды, а опрятность и хорошие манеры. Вот только манеры Велы продержались недолго. Ровно до той поры, когда она решила выйти погулять и встретилась с деревенскими мальчишками. – Эй, пигалица! Чего без дела шляешься? А ну, взяла ведро и пошла до колодца! – увидев ее, задиристо крикнул один из них. – Меня зовут Вела, – ответила она с достоинством. – Леди Каэд Нуа не понравится, что вы обидели ее дочь и наследницу. – Ха, – мальчишка презрительно сплюнул. – Да она помрет скоро, ее же Эотас проклял! Это уже все знают. Мой отец сказал, что если не помрет, надо будет эту нелюдь в лесу прикопать, чтобы проклятие Пусторожденных не вернулось. А ты вали в свой Эйр-Гланфат, или с какой помойки ты там выползла – пока тебя анимансерам на опыты не отдали! Вот тут-то Велу хорошие манеры и покинули. – Глупости! – закричала она. И пнула мальчишку в колено, а потом добавила ему между ног, как ей показывала мама, когда учила обороняться. Развернулась и побежала в дом старосты. Села около мамы на пол и все-таки разрыдалась. Вела не считала себя плаксой, просто в последнее время все было слишком… Слишком, вот! Наплакавшись, она ненадолго задумалась, а потом позвала: – Ключница! Ключница, ответь! Та хранила молчание, и Вела сообразила, что звать надо не ртом, а головой. Сосредоточилась, как перед медитацией, во всех подробностях представила трон, увенчанный вырезанной из серого камня фигурой, и позвала заново: – Ключница! – Да, детка? Ее голос был еле-еле слышен, но Вела все равно обрадовалась и завопила внутри своей головы, что было сил: – Ключница, скажи Эдеру, чтобы побыстрее забрал нас отсюда! Они хотят убить маму, а меня отдать на опыты! – Тихо, тихо, детка... Прошу тебя, успокойся и расскажи все по порядку. Она несколько раз глубоко вдохнула, выдохнула и представила, что находится в стеклянном шаре: так мама учила ее пропускать мимо чужие эмоции. Если это работает с чужими эмоциями, может поможет и со своими? Ей и вправду стало чуточку легче. Вела подробно пересказала разговор с деревенскими мальчишками и честно призналась, что повела себя, не как настоящая леди. Но Ключница, кажется, рассердилась вовсе не из-за этого. – Какая неблагодарность! – воскликнула она гневно. – Дети глупы, но они повторяют за взрослыми. Значит, такие разговоры и вправду ведутся. Неужели леди Каэд Нуа сделала для них недостаточно? Она принесла мир и безопасность на эти земли! Жаль, сейчас я слишком слаба, чтобы воззвать к эрлу Бадемару... Впрочем, вряд ли селяне отважатся на преступление так быстро. Я отправлю к вам Эдера, детка. Он непременно вас защитит. А пока его дожидаешься, на всякий случай не выходи из дома старосты. Но не бойся, в ближайшее время вам ничего не грозит. Вела шмыгнула носом и кивнула, хотя Ключница этого, конечно, не увидела. Сидеть запертой в комнате было скучно, но Вела развлекалась, обучая Космо новым трюкам и время от времени проверяя, как там мама. К вечеру маме стало хуже. Ее дыхание сделалось совсем слабым, а пульс, который Вела нащупала на ее горле, бился еле-еле. Вела все-таки выбежала из комнаты и испуганно вцепилась в рукав жены старосты: – Позовите лекаря, пожалуйста! Тот пришел довольно быстро, но лишь огорченно поцокал языком и сказал фразу, из которой Вела поняла только ее конец: – Жизненный тонус падает без объективных причин, а укрепляющие снадобья не оказывают должного эффекта – организм миледи не хочет бороться за жизнь. – Неправда! – закричала она с гневом: – Мама всегда борется до конца! Всегда! Она не сдастся! Лекарь пожал плечами и выпоил маме еще несколько микстур. – Я не знаю, чем тут помочь, – покачал он головой и ушел. И только Вела собралась в очередной раз разреветься, в комнату ввалились Эдер, староста и незнакомый жрец Бераса – невысокий и толстенький, но почему-то очень жуткий. Он выгнал Велу из комнаты, но она тут же прилипла ухом к двери. До нее донеслось, как священник начал читать нараспев какие-то молитвы, от которых у нее зашевелилась шерсть на всем теле. Потом он начал говорить нормально, только очень грустно, а следом сердито забубнил старейшина. – ...проклятие Пусторожденных! – только и смогла разобрать она. А потом раздался глухой звук, будто кто-то ударился об стену, и заговорил Эдер – спокойно, но достаточно громко, чтобы Вела услышала его слова: – Проклятие это или нет, я не знаю. И ты не знаешь и, вон, почтенный жрец тоже не знает. Зато я знаю точно, что у леди Каэд Нуа много друзей. И все они очень расстроятся, если до них дойдут слухи, что ее кто-то обидел. Знаешь, дружище, я ведь воевал когда-то и видел, как горят деревни. Паршивое зрелище. Мне бы очень не хотелось увидеть его снова. Тебе, я уверен, тоже. Староста что-то буркнул в ответ и сердито затопал к двери – Вела еле успела отпрыгнуть от широко распахнутой створки. За ним зашагал священник. Веле не понравилось его лицо: оно было не злым или озадаченным, а очень печальным. Такие лица бывают на похоронах, она видела, когда у них умер главный конюх. Вела посмотрела на Эдера, опасаясь увидеть такое же выражение и на его физиономии. Но тот всего лишь сосредоточенно набивал табаком свою трубку и даже не посмотрел на Велу, когда та снова зашла в комнату. Он заговорил после того, как выпустил изо рта несколько облачков дыма: – Дело вот какое. Эотас придумал новую штуку: взял и поглотил души всех, кто выжил в развалинах замка. Кроме вас двоих. Но он разорвал душу Мири и одну половинку все-таки слопал. Уж не знаю, то ли оставил вторую на сладкое, то ли она оказалась не очень-то и вкусной. В общем, теперь одна половинка тянет за собой другую. Если он уйдет слишком далеко, вторая тоже выскочит из тела, как морковка из грядки, когда ее дернешь посильнее. Так что нам придется покупать корабль и плыть за ним следом. Думаю, нагоним: по морскому дну-то сильно не побегаешь, даже если ты бог в адровой статуе. А там, глядишь, Мири все-таки очнется. – Эдер снова пыхнул дымом и покивал: – Так и сделаем. И тебя придется забрать, не слишком-то я теперь деревенским доверяю. Пойду, раздобуду телегу с возницей. Нужно еще заехать в руины, забрать оттуда кое-что. Так что, поспишь в телеге, лады, ушастик? К руинам они подъехали уже в темноте. Эдер велел Веле следить за своей лошадью, а потом рысцой побежал к воротам. Вернулся он где-то через час в сопровождении рабочих, которые тащили сундук и какую-то непонятную, но наверняка тяжелую штуку. Когда ее погрузили на телегу, Вела с удивлением узнала верхнюю часть Ключницы. – Что ж, поплывем вместе, детка, – услышала она ее голос. – Мне было бы слишком грустно оставаться там, забытой и погребенной, Эдер любезно согласился взять меня вместе с вами. Ключница здорово пригодилась им в Новом Хеомаре, потому что ни Вела, ни Эдер совершенно ничего не понимали ни в кораблях, ни в матросах. Вообще-то, Ключница тоже, зато она очень хорошо разбиралась во всяких договорах и сделках. И казны, которая лежала в том сундуке, хватило не только на покупку корабля, но и на первую зарплату морякам, и на всякие припасы, нужные в море. И даже немного осталось. Если честно, Вела думала, у них куда больше свободных денег, но Ключница объяснила, что мама предпочитала вкладывать доход в облигации и разные торговые операции, а золото, лежащее в сундуке, было на «черный день». Ну вот откуда она знала, что этот самый день все-таки наступит? – Надеюсь, ты не упадешь обратно в обморок, когда увидишь, на каком корыте тебе пришлось плыть, – проворчал Эдер, поднимаясь с мамой на руках на борт только что купленного ими шлюпа «Непокорный». Вела не понимала, чем он недоволен. Ей корабль ужасно понравился – он был большим и самым настоящим! Немножко грязным, но это пустяки. Правда, дядя Луиджи рассказывал ей про свой галеон. По сравнению с ним мачт, пушек и палуб у «Непокорного» и вправду было маловато. Но боцман-гном по имени Беодул сказал, что это не страшно, потому что шлюп быстрый и маневренный, а драться они ни с кем не собираются. С командой Вела быстро подружилась. Сперва она хотела сидеть в каюте с мамой, но Эдер сказал, что посторожит ее сам. А заодно и слегка подремлет после двух суток на ногах. К тому же они поставили рядом с капитанской каютой Ключницу, и та сказала, что через какое-то время сможет ощущать все, что происходит на корабле, как это было с ней в замке. И Вела радостно побежала знакомиться с матросами и заглядывать во все корабельные закоулки. Она-то замечательно выспалась в телеге рядом с мамой. На исходе второго дня пути Читупек, палубный матрос родом из Равнин Иксамитля, закричал с марса: – Парус на горизонте! Вела решила тоже влезть наверх: вдруг она разглядит что-то получше? Например, флаг или класс судна? За два дня она узнала о морском деле больше, чем за все годы, слушая рассказы мамы и ее брата, и ужасно этим гордилась. Вот, оказывается, для чего была нужна математика – рассчитывать курс! Выяснилось, что Вела считает быстрее, чем Беодул, и теперь это занятие нравилось ей гораздо больше. Она почти выучила названия всего такелажа и рангоута, и уже понимала команды боцмана, а Старый Энгрим даже дал ей подержаться за штурвал. Крутить его самой у нее не хватило сил, и Энгрим придерживал ее руки своими. Они простояли всю его вахту, болтая обо всем на свете. Ну а самое главное – у нее совершенно не было морской болезни! Это Эдер весь первый день передвигался, вцепившись в леера, и цвет лица у него был зеленоватый. В общем, Вела решила, что море ей очень нравится, и быть частью команды – тоже. Она проворно взобралась в «воронье гнездо» и увидела, как в сероватой вечерней дымке прямо на них под всеми парусами движется галеон. Они стояли с Читупеком и таращились на него, чтобы понять – убегать им уже или еще подождать, когда в ее голове раздался взволнованный голос Ключницы: – Детка! Миледи очнулась! И как раз в этот момент Вела разглядела, что поднятый на чужом корабле флаг – синий, и на нем нарисована перевернутая корона. – Пираты! – взвизгнула она и принялась спускаться вниз, торопясь изо всех сил и путаясь из-за этого в вантах. Когда она спрыгнула на палубу, галеон был уже на расстоянии пушечного выстрела. – Марш в трюм! – рявкнул ей Беодул. – Сиди там и не высовывайся! – Но там моя мама... – запротестовала было Вела, но Иррена уже схватила ее за руку и поволокла к люку, ведущему в трюм. – Попробуй там спрятаться, что ли. Будут же стрелять. Как бы не зацепило. А если мы проиграем бой, всех, кто останется жив, заберут в рабство, – прошептала она ей, и закрыла крышку люка. В трюме к ней подбежал Космо, тихо хрюкнул, приглашая поиграть. Вела сгребла его в охапку и забилась в дальний угол, скрывшись среди мешков с балластом. – Все будет хорошо! – пообещала она поросенку дрожащим голосом. – Мама очнулась, и она непременно победит пиратов! К тому же с ней Эдер. Они этих Принчипи раскидают, как котят… Довольно скоро до нее донеслись звуки боя: топот, суматошные выкрики, лязг стали и выстрелы. Вела, крепко прижав к себе Космо, пыталась угадать, кто же там все-таки побеждает? Когда шум наверху стих, она постаралась еще сильнее вжаться в тяжелые мешки и притвориться невидимкой. Вела отчаянно жалела, что кинжал, который подарила ей мама на день рождения – настоящий, заказанный специально под ее руку в Белой Кузне – остался где-то под руинами Каэд Нуа. Не то, чтобы Вела так уж хорошо умела с ним обращаться. Но она никогда бы не оттяпала бы себе палец, как тот мальчишка из Бухты Независимости, про которого рассказывала ей мама. В общем, с кинжалом она бы чувствовала себя увереннее. Ну, или хотя бы с ножом. Плохо, что она не успела вооружиться. Вела немного подумала, а потом с трудом вытащила булыжник из прохудившегося мешка с балластом. Покачала головой: – Слишком тяжелый, – и начала ковыряться в прорехе, пытаясь добыть себе камешек поменьше. От этого занятия ее отвлек сперва звук открываемого люка, а потом быстрые шаги вниз по лестнице. Вела замерла. – Вела! Ми амо! – услышала она мамин голос и пулей вылетела из своего укрытия. – Мама! С разбега она нечаянно врезалась в маму и чуть не сбила ее с ног. Вела обняла ее обеими руками, бессвязно причитая и снова плача, мама опустилась на колени и крепко обняла ее в ответ. – Все хорошо, милая, все непременно будет хорошо, – шептала мама. От нее пахло порохом и кровью. Вела вдруг почувствовала смесь ее эмоций: радость и надежду с четким привкусом горечи. А еще – страха. – Мы живы, и это главное, – сказала мама точь-в-точь как Эдер. – Мы вместе, и как-нибудь со всем этим справимся. Ты мне веришь? Вела понимала, что мама сама себе не верит и говорит это, чтобы ее успокоить. И чтобы успокоить ее саму, кивнула: – Да, мама. Конечно верю. Все будет хорошо!