***
Бакуго уходит из общежития во время обеда, раньше, чем обычно, намереваясь проведать Изуку перед началом полуденных занятий, однако на входе в отделение его наперерез останавливает один из дронов Исцеляющей Девочки. Неожиданность ситуации выбивает его из колеи, а непреклонность дрона пропустить его вперёд вызывает только реакционную злость и раздражение, стремительно перетекающие в неконтролируемую тревожность и дрожь в пальцах. Он уже готов справедливо отомстить «возомнившему себя главным куску железа», когда Исцеляющая Девочка останавливает его за секунду до происшествия, кивая головой в сторону палаты, приглашая войти, останавливаясь, однако, прежде чем он успеет заглянуть через стекло. – Что происходит? – тон его голоса висит на грани отчаяния, рискуя пойти под откос. – Функция его почек начала стремительно снижаться, – она рассудительно, но в то же время отяжеляюще-мрачно объясняет, – прошлой ночью он провёл слишком много времени в состоянии дыхательной недостаточности, из-за чего клеткам и органам не поступало адекватное количество кислорода. К сожалению, это нанесло вред его почкам, которые сейчас едва справляются со своей задачей, поэтому мне пришлось перевести его на диализ, чтобы дать организму время передохнуть. – Можно мне его увидеть? Она даёт ему разрешение, улыбаясь по-матерински тепло, но в то же время устало и измученно. Бенто, принесённое им ранее валится из рук — он не совсем готов увидеть представшую перед ним картину. Лицо и неприкрытые одеялом ноги Изуку сильно раздуты и все в отёках, а подойдя ближе, его взгляд невольно падает на хирургический пластырь на его шее с двумя трубками, подсоединёнными к машине с ёмкостями для... Он пятится назад, делая два пошатывающихся шага в сторону двери, его желудок угрожает дать слабину, когда он наблюдает, как его кровь, кровь Изуку, циркулирует по аппарату, оставаясь там на пару секунд, почти сразу же возвращаясь обратно, в его слабое, окружённое, как ему казалось, тревожным и неправильным количеством оборудования тело. Его болезненная хрупкость по-настоящему открывается перед Бакуго, заползает ему под кожу, и все оставшиеся силы моментально его покидают, когда он спускается на стул рядом, забывая и забрасывая свой обед. Исцеляющая Девочка поднимает упавшую на пол пластиковую коробочку и подходит ближе, наблюдая, как его выражение лица постепенно сменяется с неверия в увиденное на чувство непостижимой ей сперва утраты. Она укладывает бенто на маленький столик рядом. – Он умрёт? – вопрос задан прямолинейно и смиренно, со слабостью и болью в голосе настолько живой и настоящей, готовой к любому, казалось, ответу, что Исцеляющая Девочка чувствует, как внутри неё что-то непоправимо разбивается. – Я делаю всё, что только возможно, – она отвечает, годы практики позволяют держать интонацию размеренной и спокойной, располагаясь напротив, – интубация и диализ вкупе с антибиотиками дают ему лучший шанс справиться с болезнью. – Но... – Бакуго шепчет, перебивая её и прерывисто то хмуря, то расслабляя сходящиеся к переносице брови. – Сепсис невероятно опасен. Мидория старается выкарабкаться изо всех сил, однако прошлая ночь сильно сказалась на состоянии его уже достаточно повреждённых внутренних органах. Его артериальное давление показывает положительную динамику благодаря вазопрессорной терапии, а ИВЛ и диализ помогают уменьшить нагрузку на организм, но... К сожалению, я не могу обещать, что он сможет выжить. Она стоит немного в стороне, наблюдая за хаотичными движениями челюстей Бакуго, напряжённо размышляющего над ответом, пока он наконец не решается тихо прошептать тяжело дающиеся ему слова: – Можно мне остаться? В его высказывании нет ни капли высокомерия или привычной для всех жадной самоуверенности, только лишь тонкоголосая, но от того не менее настойчивая и уверенная, молящая об необходимом ему разрешении просьба. Она нежно сжимает его руку в своей, обещая, что попытается переговорить с Айзавой, прежде чем покинуть комнату, напоследок бегло отмечая жизненные показатели для дальнейшего сообщения их как и его классному руководителю, так и Тошинори с мамой Изуку. Бакуго чувствует, как давящие слёзы подступают к его глазам, образовавшийся в горле горький комок начинает давить сильнее, а в груди растёт что-то невероятно тяжёлое и невыносимое, молящее выйти наружу. Но он идёт против своей воли, заталкивая "слабые" эмоции назад вовнутрь, не давая себе проявить бессилие ни на секунду. Чья-то узловатая, не по годам морщинистая рука укладывается на его плечо, и слегка подняв голову, он обнаруживает Всемогущего, стоящего вместе с ним, пристально наблюдающего за Изуку. Он видит, как по обоим его глазам катится горькая, жгучая слеза, исчезая за голубой хирургической маской. И что-то внутри Бакуго ломается. Его плечи грузно и обрывисто вздымаются под тяжестью угнетающего его горя, пока он окончательно не может больше сдерживать собственные слёзы. В комнате тихо, за исключением время от времени звучащих в воздухе всхлипываний, и они плачут вдвоём; утешающая рука на плече Бакуго слегка дрожит, но всё ещё остаётся на своём месте.***
Когда у Инко наконец-то появляется свободная минута от поглощающей всё её личное время работы, Айзава соглашается подобрать её на своей машине. Не в первый раз она обращает внимание на его тихое и молчаливое поведение в компании других людей, однако именно сегодня тишина наполнена тревогой и будто предчувствием чего-то неизбежно-ужасного. Она не может спокойно усидеть на месте, её руки неконтролируемо трясутся, она пытается сказать что-то, задать вопрос или хоть как-то разрядить обстановку, но голос словно покидает связки в самый неподходящий момент, не в силах сформировать и простейшее предложение. К её счастью, искать нужные слова больше не приходится, когда Айзава заворачивает ко входу в медпункт, кидая на неё мимолётный взгляд и заглушая рокочущий мотор автомобиля. – Исцеляющая Девочка сообщит вам все медицинские подробности, – он говорит, и тон его будто онемевшего голоса заставляет её сердце чуть ли не выпрыгнуть из груди, – она объяснила вам его нынешний статус болезни? – она кивает, получая в ответ такой же жест, – Я зайду туда вместе с вами. Скорее всего, с нами в палате будет Бакуго Кацуки. Он находился вместе с вашим сыном в любое возможное для него время. Я могу попросить его покинуть помещение, если для вас его присутствие будет неудобным. Он выжидает пару минут, давая Инко поразмыслить над решением, прежде чем кивнуть в ответ, когда она делает выбор в пользу уединения с Изуку. Мотивы и причины внезапной смены поведения Бакуго по отношению к Изуку были ей в меньшей степени непонятны, однако сейчас это было наименее значимым из её беспокойств. Всё, о чем она только может переживать сейчас – это её собственный сын. По предварительной просьбе Айзавы Бакуго покидает палату Изуку перед приходом в неё Инко. Он устраивается в коридоре медпункта, выждав, пока она скроется за дверью комнаты, перед тем как опереться всем телом на противоположную стену, убеждаясь в том, что с другой стороны увидеть его было невозможно. Пару раз он собирался вернуться в общежитие, но всегда чувствовал себя парализованным в тщетных попытках пересилить себя и открыть дверь на выход, покинуть, наконец, отделение, однако тревога брала верх, заставляя его снова и снова возвращаться назад. Через пару минут Айзава решает составить ему компанию, рутинно опускаясь на корточки. – Тебе нужно хоть что-то поесть, Бакуго, – он настойчиво предлагает через пару минут молчания, не отрывая взгляд от противоположной стены. Бакуго слабо и отстранённо ворчит ему в ответ, пока Айзава не принимает своё окончательное и безоговорочное решение, – ты всегда можешь вернуться в общежитие. Знаю, что даже под угрозой домашнего ареста ты не оставишь его тут одного, поэтому сейчас я отведу тебя поесть что-нибудь, а потом оповещу обо всём класс после их практических занятий. Бакуго натянуто и слишком неестественно кивает в ответ на утверждение Айзавы, и уже через пару минут оказывается в очень удобно-пустой для своего состояния учительской, предоставленный порцией карри с рисом, зелёным чаем и любезно одолженными Директором Недзу крекерами. Желудок недовольно урчит, следствие затянувшегося недостатка ему внимания, поэтому он подбирает палочки со стола, механически пережёвывая предложенную ему еду, пока тарелка окончательно не пустеет. Айзава ловит себя на едва заметно промелькнувшей на своих губах улыбке, наблюдая, как его ученик постепенно опустошает до дна чашу зелёного чая, затем переходя к двум стаканам минеральной воды. Гончий и Цементос подходят ближе к расположившимся на диване двоим, явно намереваясь спросить об нынешнем состоянии Изуку, однако один взгляд Айзавы даёт им понять неуместность их вмешательства сейчас, из-за чего оба немедленно покидают кабинет, бесшумно закрывая за собой дверь. Рука на плече Бакуго заставляет его поднять голову, когда над собой он замечает Айзаву, пытающегося привлечь его внимание. – Ты ни в чем не виноват, – его тон серьёзен и строг, лицо выражает абсолютную решительность и непоколебимость. На пару секунд Бакуго застывает в одном напряжённом положении, не сумев вымолвить и слова в ответ, пока накопившиеся внутри эмоции окончательно не берут над его сознанием верх, заставляя порывисто вскочить на ноги, угрожающе нависнув над Айзавой. – Да как вы вообще можете такое говорить?! – он резко переходит на сдавленный крик, – Я гребаными днями находился с Деку в одном пространстве, я ещё тогда заметил, что он совсем бледный и едва на ногах стоял, да даже то, как он постоянно трогал свою голову будто у него хренова мигрень, я всё это видел, но так ничего и не сделал. Он просто продолжал втирать мне про то, что «всё было в порядке и он просто устал», хоть я и знал, что это было нихрена не так. Кусок идиота, который не думает своей гребаной головой и готов всё ради других перетерпеть, даже если ему это собственных костей стоит. И даже так, он ведь никогда этого не признает. Я должен был надавить на него сильнее, должен был сделать хоть что-то— Его голос срывается на судорожный, хриплый кашель, тяжело вдыхая в горящие лёгкие воздух из-за чистой силы, вложенной в его отчаянный выпад. Айзава не сдвинулся с места и не сказал ни слова, выбирая взамен вмешательства понаблюдать за ним, слушая, что именно думал и чувствовал в этот момент его ученик. Он невозмутимо поворачивается к нему напрямую, похлопывая руками колени. – Ты когда-нибудь уставал настолько, что кажется будто скоро в обморок упадёшь? – он спокойно спрашивает. Бакуго дёргается со своего места от неожиданной специфичности вопроса. Он механически кивает. – И как это ощущалось? Он останавливается на секунду, давая себе время подумать над ответом, бегая глазами под нахмуренными бровями. – Голова болела, сердце бешено колотилось, и что-то будто давило на тело и стягивало вниз, хреново, в общем. Выглядел тоже хреново, весь бледный и— Он резко вскидывает голову, встречаясь с пронзительным взглядом чёрных глаз. – Так же думал и Мидория. Он не врал и не пытался скрыть своё состояние, вполне вероятно тогда он ещё был совершенно здоров, – Айзава мягко и спокойно объясняет. Тишина в комнате возобновляется вновь, однако на этот раз она сопровождается облегчением; облегчением чего-то, что заставляет Бакуго наконец-то расслабить постоянно напряжённые плечи, ощущая внутри, как отяжеляющее его дни напролёт чувство вины пусть и немного, но постепенно начинает сбавлять свои глубоко укоренившиеся позиции в его голове.***
Инко робко присаживается на стул рядом с кроватью Изуку, осторожно, с некоторой опаской сжимает его руку в своей, невольно размышляя о том, что ранее ей сказал Айзава по поводу Бакуго, обдумывая и расшифровывая случайно подслушанные его слова. Время от времени, когда Изуку начинает болезненно занывать сквозь сжатые губы или слегка подергивать рукой, она тут же успокаивает его ласковыми неразборчивыми словами, однако мысленно Инко была совсем в другом месте. Когда Исцеляющая Девочка приходит проверить жизненные показатели Изуку и заменить его вазопрессорную капельницу, к Инко наконец-то возвращается её ранее утерянный дар речи. – Бакуго Кацуки годами издевался и задирал моего сына, неоднократно истязался над ним, – она обрывает свою речь, подавляя подходящие к горлу рыдания, – я не могу понять, почему он—, очередной всхлип, – неужели я неправильного о нём мнения, раз до сих пор считаю его всё таким же задирой? Покровительственный и даже оборонительный тон в её голосе твёрд и непоколебим. Исцеляющая Девочка подвигает стоящий рядом стул, размещая её руку между своих двух. – Я совсем немного наслышана об отношениях между ними с начала учебы 1-А класса в ЮЭЙ; Бакуго сам по себе был агрессивен ко всем ученикам, однако особенно много доставалось вашему сыну, – Инко приоткрывает рот в безуспешной попытке вымолвить хоть какой-то ответ, когда на её глазах выступают более неудержимые слёзы. – Их вражда между собой была мне совсем непонятна, и, если честно, я и сейчас не знаю её причину. Но он изменился. Сквозь всё это время Бакуго, пусть он ворчлив и грубоват, – она признаёт, – показал себя с совсем другой стороны. Мне кажется, именно эта школьная обстановка, где ему необходимо проходить через и искать выход из трудностей вместе с другими людьми, слушать критику собственного поведения, высказываемую в его адрес напрямую – это то, что помогло ему в конечном счете понять, кто он и чего хочет добиться в жизни, – она кивает головой в сторону Изуку: – И ваш сын является значимой частью его осознания. Он тоже изменился, – она нежно улыбается, – впервые встретив его, мне была очевидна решимость Изуку, однако с этим и критически пониженная самооценка. Он сумел найти друзей, которые искренне заботятся о нем, и с этим у него получилось найти самого себя. Его уверенность в себе, пусть и не настолько очевидная и явная, пришла через время и усилия. Иногда мне приходилось наблюдать, как взаимодействуют эти двое; ваш сын подаёт хороший пример Бакуго с точки зрения смягчения его буйного темперамента, а он, в свою очередь, со своим трудным, но бойким характером и подходом помогает Мидории раскрыть свой огромный потенциал. Инко тихо кивает в ответ, переводя тяжелый взгляд на болезненное лицо Изуку.***
Ещё никогда его класс не замолкал настолько быстро, когда в этот вечер Айзава навещает их общежитие, чтобы доложить последние новости по состоянию Изуку. Он поочерёдно объясняет, что сейчас там находится его мать и навестить Изуку можно будет только в часы посещения либо по одному человеку, либо по паре, также указав на то, что вход в палату запрещён, если путь им преграждает медицинский дрон Исцеляющей Девочки. Никто не попытался перебить Айзаву или задать вопрос посреди его речи, что только усилило ощущение тревожности в воздухе. Тишина продолжается до тех пор, пока Тсую не вскидывает одну руку вверх: – Это произошло из-за нас? Атмосфера вокруг словно трескается от переполняющего её напряжения. – Нет, – Айзава отвечает монотонным голосом, – Мидория не заразился гриппом от вас. Он сам вряд ли подозревал о своей болезни до перенаправления его в медпункт.***
До Инко доносится едва уловимый звук передвижения по коридору Бакуго, когда она заглядывает за перегораживающий ей обзор шторку, замечая, как он опирается на стену, запрокидывая голову назад. Кивнув себе для уверенности, она слегка высовывается через дверь, жестом указывая ему присоединиться. Поколебавшись секунду, он выпрямляется на ногах и уже меньше чем через минуту они вдвоём сидят в относительной тишине, не считая гудящих машин, занимающих почти все свободное пространство в комнате. Внезапно, до них доносится болезненный вскрик Изуку, и прежде чем Инко успевает среагировать, Бакуго подрывается со своего места, опасливо дотрагивается до его плеча, тихо проговаривая бессвязные, но утешающие слова, слегка напрягая голос, когда он начинает дрожать. Инко вскакивает со своего места и нежно проходится рукой по вьющимся волосам Изуку, вполголоса шепча что-то ему на ухо и покрывая ласковыми поцелуями его висок. Бакуго вздрагивает, замечая её внезапное передвижение, на момент забывая о её присутствии. Он откидывается обратно на стул, не отпуская руку с запястья Изуку, пока его дрожь полностью не замирает. Инко вытирает рукой выступившие на глазах слёзы, замечая напряжение в теле Бакуго, пока он пристально наблюдает за состоянием Изуку. Между ними нависает тяжёлая тишина, когда к её удивлению она внезапно прерывается хриплым шёпотом, едва достигающим её ушей. – Мне жаль. Она тяжело вздыхает. – Изуку об этом знает? Её глаза встречаются с вопросительным взглядом. – Ты уже извинился перед моим сыном? – голос совсем не грубый, однако он рефлективно содрогается от произнесённых ею слов, будто ударенный молнией. Он слабо мотает головой, и в его глазах она замечает отчётливый отпечаток поглощающей его изнутри вины. – Сначала попроси прощения у него, а потом уже мы сможем об этом поговорить, хорошо? – её пальцы бегло пробегаются по его локтю и, обернувшись, он замечает расплывчатую улыбку на лице Инко, – Я верю в то, что люди меняются. Она просматривает за его плечо, замечая ожидающего за дверью Айзаву и спускаясь со стула, напоследок аккуратно сжимая руку Бакуго, прежде чем поспешно покинуть комнату. Он отстранённо смотрит в сторону давно закрытой двери ещё долгое время, пока возвращение Исцеляющей Девочки не заставляет его наконец-то свести глаза с мертвой точки, мгновенно приходя в себя.***
С трудом полученным разрешением Айзавы, Киришима как можно незаметнее проскальзывает через двери общежития, неся с собой ещё горячую коробочку бенто для двоих. Ему долго приходится уговаривать Бакуго перестать противиться и взять предложенную ему порцию еды, и уже через пару минут они сидят в полной тишине, разделяя добродушно принесённый Киришимой поздний ужин. – Айзава совсем не шутил насчёт состояния Мидории, а? – сказанная им фраза кажется дежурной и будто совсем беззаботной, однако в его тоне нет ни капли легкомыслия, когда он переводит глаза на диализатор, наблюдая за непрекращающимися циклами его работы. Бакуго неразборчиво, но утвердительно хмыкает в ответ. – Ты планируешь вернуться в общежитие? – он нерешительно поднимает вопрос, беспокоивший его с самого раннего утра. Бакуго рефлективно мотает головой, с трудом переводя будто зафиксированный чем-то на Изуку взгляд, чтобы наконец-то заглянуть в глаза Киришиме. – Не могу, – он односложно предлагает в качестве объяснения, – мне нужно здесь быть, если вдруг— Он запинается, голос прерывается и замирает у него в горле, не в силах досказать последнюю часть своего предложения. Киришима складывает кусочки ментального пазла самостоятельно, из-за чего его желудок мгновенно сжимается в болезненный комок. – П-постой, то есть он может— – Никто нихрена не знает, – Бакуго с трудом выговаривает, – он тот ещё упрямый засранец, но на этот раз этого может не хватить. Пространство между ними погружается в подобающую ситуации мрачную тишину, пока Киришима не решает легонько подопнуть ногой сумку, принесенную с собой с общежития. Она наполнена учебниками и тетрадями, одеждой и душевыми принадлежностями, что сам Киришима объяснил его изначальной догадкой про намерение Бакуго остаться в отделении. Особенно благодарен он был последнему пункту, принюхавшись к своим нынешним вещам посильнее. – Да-да, знаю, – Киришима беззлобно дразнит его, что в итоге заслуживает ему удар руки вполсилы и ворчливое «заткнись уже». Исцеляющая Девочка разрешает ему принять душ в небольшом помещении на нижнем этаже, на что Киришима стремительно выталкивает его из комнаты, обещая присмотреть за Изуку в его отсутствие. Горячая вода помогает расслабить мышцы Бакуго, находившиеся в постоянном ноющем напряжении после часов, проведённых в неудобном положении сидя на полу и стульях палаты. Не позволяя себе задержаться на приятном ощущении лишнюю минуту, он торопливо намыливается, уходя с головой в размышления о его прошлом разговоре с Айзавой и Инко. Высушившись, он поднимается обратно, тихое «спасибо» Киришиме замирает у него на губах, заметив, как тот что-то тихо шепчет Изуку на ухо, проходясь пушистым больничным полотенцем по его рукам. Всё тело Изуку мелко подрагивает, а выступившие на лбу капельки лихорадочного пота зеркальным глянцем отражают свет потолочной лампы. Бакуго кидает сумку на пол, неожиданный звук заставляет Киришиму обернуться, прежде чем окунуть полотенце обратно в прохладную воду, слегка отжимая его после. – Что ты делаешь? – Бакуго задаёт вопрос, тон голоса скорее подозрительный, чем изначально запланированный равнодушный. – А, это? Так ещё Мидория для меня делал, когда я температурил, – Киришима объясняет, – как я понял, это помогает телу слегка охладиться, хоть для него это было больше чем-то успокаивающим, поэтому я подумал, что что-то такое ему бы сейчас было приятно, – он указывает головой на второе полотенце в чаше, однако Бакуго колеблется. Ему никогда не нравилось мочить руки; нет возможности выработать пот — значит нет возможности воспроизвести взрыв, а это значит стать уязвимым, ослабить оборону, дать противнику преимущество. Но он отталкивает все назойливые мысли и опасения назад, окунает полотенце в воду, отжимает и повторяет движения Киришимы, уже на другой руке Изуку, пока его температура не начинает постепенно спускаться к более приемлемому показателю. Вдвоём, они садятся за рутинное выполнение домашней работы, иногда, впрочем, прерываемой слишком отчаянными и драматичными мольбами о помощи Киришимы и раздражённым рявканьем Бакуго в ответ. Легкий отголосок чего-то знакомого, чего-то, что напоминает им о времени, когда всё ещё было в порядке, помогает им обоим почувствовать себя менее растерянно и тягостно, пусть Бакуго и не осмеливается свести взгляд с Изуку почти всё это время, неконтролируемо возвращаясь к сформировавшейся тревожностью привычке. – Эй, задрот, – на грани сознания он шепчет вполголоса, сворачиваясь на своей самодельной кровати, бездумно поглаживая большим пальцем запястье руки Изуку, – сейчас твоя гребаная упрямость была б как никогда кстати...