Странное свидание лейтенанта Вандом

      Калеб вытащил ключ зажигания и вышел из автомобиля.       Особняк сенатора Кроссник определенно был призван производить впечатление на посетителей. Прямой, геометрически выверенный, выстроенный из стекла и темного камня в стиле новомодного ар-деко, он буквально нависал над городом и напоминал Калебу причудливую скалу — при всей величавой помпезности, веяло от него каким-то необъяснимым холодом. Впрочем, вид на город был, без преувеличения, завораживающим — казалось, отсюда можно рассмотреть каждую постройку, от небоскребов центра до самой маленькой хибары ирландского квартала.       Калеб пересек аллею особняка, прошел мимо вылощенных лужаек, идеально подстриженных кустов и мраморного фонтана, и остановился у застекленной входной двери. Он инстинктивно обернулся, осматриваясь напоследок — для такого баснословно дорогого особняка здесь было на удивление мало охраны — только пропускная будка на въезде. Слишком уж беспечно со стороны сенатора пренебрегать собственной безопасностью, зная, что происходит в городе.       Или, что более вероятно, сенатор уверена: «Дзанни» не станут кусать руку, которая их кормит.       За стеклом замаячил смутный силуэт, и через мгновение дверь отворилась: на пороге оказался поджарый мужчина средних лет — видимо, дворецкий. — Детектив… комиссар Кин, — осекшись, представился Калеб. Нелегко было привыкнуть к своему новому статусу — особенно учитывая, при каких обстоятельствах он попал в кресло главы департамента полиции.       Дворецкий едва заметно кивнул. — Сенатор ждет вас в своем кабинете. Следуйте за мной.       Внутреннее убранство особняка не уступало экстерьеру: выполненный в монохромной гамме, с отделкой из металла и стекла, он был столь же изысканным и элегантным, сколь застывшим и неуютным. Калеб подумал о доме: должно быть, в ирландском квартале большинству жителей и за всю жизнь не заработать столько, сколько стоит один только стул из гостиной сенатора. Может они с отцом и не купались в роскоши и золоте, но в их крошечной квартирке, снимаемой за четырнадцать долларов в неделю, было куда больше уюта и тепла, чем в этом жутком мраморном дворце.       Поднявшись по лестнице на второй этаж, дворецкий остановился у одной из дверей и, открыв ее, пропустил Калеба вперед.       За столом из черного дерева, застыв в кожаном кресле, сидела сенатор Кроссник — точно такая же моложавая, ухоженная и элегантно одетая, какой Калеб видел ее на газетных вырезках.       После того, как Шегон рассказал им с Вилл о том, кто стоит за беспорядками в городе, Калеб решил узнать о сенаторе больше. Это оказалось несложно: официальная биография сенатора, идеальная, совсем как белоснежная улыбка своей обладательницы, блистала с каждого газетного разворота.       « …Нерисса Кроссник, дочь зажиточного польского иммигранта, семья переехала в США в 1904 году; окончила престижную частную школу для девочек в 1919, в 1927 — Пристонский университет; будущего сенатора штата долго отказывались брать на юридический факультет из-за половой принадлежности. Еще в университете мисс Кроссник отличалась активной гражданской позицией и бескомпромиссностью взглядов. После получения степени бакалавра юриспруденции мисс Кроссник на несколько лет исчезает из внимания: по ее же собственным словам, «улаживает семейные дела», ухаживает за престарелыми родителями. Но в 1932 мисс Кроссник вновь заявляет о себе как видный деятель демократической партии США. Она выступает с резкой критикой экономической политики Герберта Грувера; после прихода к власти Франклина Рузвельта становится ярой сторонницей «нового курса».       «… За мисс Кроссник быстро закрепилось реноме эмансипированной женщины, хотя сама она никогда не относила себя к суфражисткам. С 1939 по 1947 она занимает пост помощника мэра города, также выдвигает ряд законотворческих инициатив на уровне штата, связанных с социально-экономической политикой; занимается спонсированием профсоюзов и вкладывает личные средства в постройку психиатрической лечебницы. Наконец, в 1951, демократическая партия выдвигает ее кандидатуру на пост сенатора штата. Мисс Кроссник выигрывает выборы с колоссальным отрывом, несмотря на то, что женщина-сенатор — небывалый прецедент в истории штата».       «…Сенатор Кроссник производит противоречивое впечатление — о таких, как она, принято говорить «стальная рука в бархате». Очаровательная и обаятельная сенатор, кажется, способна найти подход к каждому. Интервьюируя ее, я поймал себя на мысли, что мне не хочется разочаровывать эту женщину — ее харизма буквально обволакивает собеседника. Вероятно, в этом и состоит секрет успеха сенатора — она слишком хорошо знает человеческую натуру».       Впрочем, газетные статьи содержали в себе мало правды — и потому Калеб привык не доверять им. Он знал, как ловко высокопоставленные лица умеют прятать собственные скелеты в шкафу. С Принцем все было точно также — в ирландском квартале каждый знал, кто стоит за преступным синдикатом, но в прессе Фобос Эсканор представал перед публикой как щедрый меценат и наследник самой уважаемой семьи города. — Добрый вечер, комиссар, — Нерисса поспешно встала из-за стола и приветливо улыбнулась Калебу, взмахом руки приказывая дворецкому оставить их наедине. — Рада, что вы откликнулись на мое приглашение. — Невежливо отказывать сенатору штата, — натянуто улыбнулся Калеб в ответ. Он получил ее приглашение на следующий день после вступления в новую должность. Приятная неожиданность, если бы не слова Шегона о том, что сенатор обеспечивает Калебу неприкосновенность и приказала «Дзанни» освободить для него кресло комиссара полиции. — Хотелось бы надеяться, что вы приехали сюда не только из-за пиетета к моему статусу, — легко усмехнулась Нерисса и указала Калебу на одно из кресел в углу кабинета. — Присаживайтесь, комиссар.       Слегка помедлив, Калеб последовал ее словам. — Я рада, что вы нашли время для встречи со мной, несмотря на занятость, — Нерисса достала из шкафа штоф с бренди и два бокала. — Разгром полицейского департамента — это трагедия для нашего города. «Дзанни» — настоящие звери в человеческом обличье. То, что они сделали с вашим предшественником — бесчеловечно, — она глубоко выдохнула. — Я читала в газетах, что в него выпустили около дюжины пуль… — Четырнадцать пулевых, — холодно перебил Калеб, думая о том, до чего же цинично звучали соболезнования из уст сенатора. — В него выпустили автоматную очередь.       Нерисса изумленно посмотрела на Калеба, и он чуть спокойнее добавил: — Я видел тело — точнее, то, что от него осталось — и читал отчет о вскрытии. Не самые приятные впечатления.       Рассматривая бездыханное тело комиссара, которое стараниями «Дзанни» превратилось в кровавое решето, Калеб подумал о том, что, пожалуй, Шегона можно было счесть самым милосердным из всей четверки — конечно, если считать за милосердие, что тот отнимал жизнь с помощью одного выстрела в голову и не издевался над телами. — Это ужасно, — тяжело покачала головой Нерисса, — Но я надеюсь, что вы сумеете поймать этих головорезов, — она подошла к Калебу и протянула ему один из бокалов. — Давайте выпьем за ваш успех. — Я откажусь, — твердо ответил Калеб, поймав себя на мысли, что не станет брать ничего из рук этой отвратительной женщины. — Не пью при исполнении и за рулем.       Нерисса ухмыльнулась и отставила его бокал в сторону. — Очень похвально, Калеб. Я ведь могу вас так называть? — спросила она. Калеб едва заметно кивнул. — И все-таки я, с вашего позволения, подниму за вас бокал, — сенатор взмахнула рукой и сделала несколько глотков. — Вы ведь пригласили меня не для того, чтобы распивать бренди, — произнес Калеб. — Вы зрите в корень, — улыбнулась Нерисса, усаживаясь в соседнее кресло. — Я уже давно хотела встретиться с вами. Городу нужны такие люди, как вы, и я считаю, вы как никто достойны сидеть в кресле комиссара полиции. Конечно, о покойниках принято говорить либо хорошо, либо ничего, и я ни в коем случае не хочу умалять заслуг вашего предшественника, но буду с вами откровенна: он был слишком трусливым и нерешительным. Вы же совсем из другого теста. — Откуда такие выводы? — нахмурился Калеб — Вы только сегодня познакомились со мной. — Не нужно ложной скромности, Калеб, ваша слава идет впереди вас, — ответила Нерисса. — Вы — настоящий герой нашего города. Меньше чем за год вы очистили ирландский квартал от мафии, которая терроризировала его больше десяти лет. К тому же, вы и сами ирландец… Можно сказать, что вы буквально отвоевали свободу своей малой родины. — Не стоит приписывать все заслуги мне, — покачал головой Калеб. — В одиночку я бы никогда не сумел разрушить преступную империю Фобоса. — И это заставляет еще больше уважать вас, — покровительственно добавила Нерисса. — Вы сделали свое происхождение преимуществом, сумели организовать выходцев из квартала против преступников, возвысились над жизненными обстоятельствами и неприглядным окружением. — Неприглядным окружением? — скрестив руки на груди, переспросил Калеб. — Вы и сами знаете, какой репутацией пользуется ирландский квартал в городе. И, думаю, не станете отрицать, что большинство выходцев оттуда довольно… — сенатор слегка помедлила, — асоциальны.       Видимо, Нерисса постаралась подобрать деликатное выражение, чтобы не задеть Калеба, однако от него не укрылось, что на самом деле хотела сказать сенатор.       Калеб не понаслышке знал, как в городе относились к ирландцам — каждый первый считал их безродными нищими, обманщиками и беспринципными преступниками. Как только собеседник слышал его акцент или ирландское имя, Калеб становился для него вторым сортом. Окружающим было плевать, что Калеб терпеть не мог ложь и воровство, с детства мечтал работать в полиции, с отличием окончил школу, добился льготного поступления в лучший колледж штата и заработал все, что имел, честным трудом. Людям куда проще было считать его «сраным ирлашкой», за спиной у которого вертелись дружки-преступники.       А как же иначе — ведь все знали, какой репутацией пользуется ирландский квартал. — Не надо в такой манере отзываться о моем доме, — холодно ответил Калеб. — Там жил мой отец, живут мои друзья, а богатеи считают нас за второй сорт только потому, что им повезло родиться в «правильной» семье и при деньгах. — Извини, я совершенно не это имела в виду, Калеб,— примирительно ответила Нерисса; от Калеба не укрылось, как легко она перешла с ним на «ты». — Я не хотела оскорбить ни тебя, ни твоих близких. Я ведь и сама знаю, каково это — быть жертвой предубеждений, — она взмахнула рукой. — Я несколько лет добивалась того, чтобы получить высшее образование — узколобые старики не хотели учить юриспруденции женщину. Потом пробивала себе дорогу в политике — все считали, что женщина не может быть хорошим управленцем. Почти никто не утруждается тем, чтобы смотреть на мир с широко раскрытыми глазами, большинство довольствуется лишь набором поверхностных суждений. — Соглашусь с вами, — невесело хмыкнул Калеб, подумав о Вилл. Вероятно, поэтому они и сумели сработаться: Вилл была такой же упрямой отщепенкой с трудным характером, как и он, и в департаменте их тандем сразу же окрестили маргинальным.       Нерисса улыбнулась. — Приятно знать, что мы понимаем друг друга. Я с глубоким уважением отношусь к твоему происхождению, и поверь, я говорю это не только из вежливости.       Калеб с трудом сдержал презрительную усмешку: едва ли лицемерная сенатор, живущая в высокой башне из мрамора и стекла, могла представить, каково быть выходцем из самой бедной части города. — Я прожила несколько лет в ирландском квартале, — добавила Нерисса.       Калеб недоверчиво посмотрел на нее. Он не ждал от сенатора подобного откровения. — Знаю, в это трудно поверить, — невесело усмехнувшись, продолжила Нерисса, — но ирландский квартал приютил меня, когда я нуждалась в этом больше всего. — Она пригубила еще бренди. — И там я познакомилась с Джулианом. — Вы знали моего отца? — удивленно выдавил Калеб. — Да, — кивнула сенатор. — Мы познакомились с ним в двадцать шестом, через пару месяцев после того, как я закончила университет. — Отец не рассказывал, что был знаком с вами. — Твой отец был хорошим человеком, — Нерисса печально улыбнулась. — Честным и принципиальным. Ты очень похож на него, Калеб.       Калеб тяжело вздохнул: ему было непросто вспоминать об отце. Он погиб два года назад — тогда Калеб заканчивал последний курс колледжа. Полиция даже не стала браться за расследование — таких «несчастных случаев» в ирландском квартале было достаточно, чтобы в департаменте можно было закрыть глаза на очередную смерть.       Калеб часто думал: возможно, если бы тогда он был рядом, он мог бы спасти отца?... — Калеб, как он умер? — спросила Нерисса, пристально глядя на него, и на мгновение Калебу показалось, что на ее лице промелькнула необъяснимая затаенная боль. — Его застрелили, — ответил Калеб, сам удивляясь, почему решился на столь личное откровение с такой холодной и жестокой женщиной. — Это он настоящий герой, а я лишь продолжил его дело. Пока я учился в колледже, отец решил очистить квартал от мафии — это он организовал противодействие жителей своре Принца и вычислил, кто курирует преступные группировки. Но его устранили прежде, чем он сумел предоставить доказательства полиции. Департамент не стал копать глубоко и оставил смерть отца без внимания — никто не хотел связываться с ирландской мафией. Никто, кроме меня. — Кто убил его? — Неважно, — тяжело ответил Калеб, вспоминая хищную ухмылку Седрика, когда тот, держа Калеба на прицеле, признался, что самолично застрелил его отца; бледное лицо и простреленное плечо, когда полиция нашла его в особняке Принца, и полный невыразимой ненависти взгляд, с которым Змей смотрел на Фобоса, свидетельствуя против бывшего босса в суде. — Убийца с лихвой поплатился за все, что совершил. — Мне жаль, Калеб, — Нерисса легко дотронулась до его ладони.       Калеб резко выдернул руку и хмуро посмотрел на нее. — Мне не нужно ваше лицемерное сочувствие, — холодно ответил он. — Вы и представить себе не можете, каково мне. — Я бы так не сказала, Калеб, — ответила Нерисса. — Джулиан был мне не менее дорог, чем тебе. — Едва ли. Не надо подыгрывать моей скорби. — Джулиан спас меня, когда все, кем я дорожила, отвернулись от меня, — уязвленно ответила Нерисса. — Я любила твоего отца, Калеб. А он любил меня. — К чему вы клоните? — прямо спросил Калеб. Вероятно, давняя связь отца и Нериссы и привела к тому, что сенатор запрещает «Дзанни» трогать Калеба? Неужели сенатор настолько сентиментальна, что защищает Калеба только потому, что тот напоминает ей о романтичной влюбленности из прошлого? Калеб подумал о том, что подобный поворот достоин разве что женских романов с книжной полки Корнелии.       Но что, если отца и сенатора связывало нечто большее, чем мимолетная интрижка?... — Мы познакомились с Джулианом в двадцать шестом, — сказала Нерисса, пристально глядя на Калеба. — А в двадцать восьмом я родила ему сына. Сына, который никогда не знал обо мне.       Калеб ошарашенно взглянул на сенатора. Безумная невысказанная догадка застряла в горле.       Калеб никогда не знал своей матери — отец воспитывал его в одиночку. В ирландском квартале у многих были неполные семьи. Отца Дрейка убили в уличной потасовке, мать Олдерна умерла через несколько месяцев после рождения сына, а мать Бланка вообще никогда не была замужем… Калеб всегда считал, что отсутствие женщины в их с отцом жизни — явление само собой разумеющееся.       Когда ему было десять, он решился спросить у отца, почему они остались вдвоем — детский интерес, не более. Отец тяжело посмотрел на него, услышав вопрос, и на мгновение Калебу показалось, что тот, впервые за всю жизнь, не станет отвечать — он никогда не видел столько невыразимой печали в его глазах.       Но отец ответил. — Она сбежала через полгода после твоего рождения, Калеб, — его голос слегка дрогнул. — Не оставила ничего. Я пытался искать ее, но узнал только то, что женщина, чьим именем она представилась мне, умерла за два года до твоего рождения.       Больше Калеб никогда не спрашивал о матери: легко свыкся с мыслью, что в его жизни ее просто не существует. Кто бы ни была эта женщина, она давно сделала свой выбор. — Я твоя мать, Калеб.       Калеба будто ударили обухом по голове. Он резко вскочил с места, не зная, что сказать. Он не мог поверить, что Нерисса Кроссник, сенатор штата, живущая в роскошном особняке, покровитель преступников, и он, рядовой детектив, нищий мальчишка из ирландского квартала, добившийся потом и кровью признания жителей города — родня. Это казалось дикостью, чьей-то чудовищной шуткой!...       Шуткой, которая, однако, была ответом на все вопросы, которыми задавался Шегон, наставляя на Калеба пистолет в подворотне у «Дель Арте».       Паззл складывался идеально: порочная сенатор, жаждущая власти, имела слабость — и этой слабостью был ее внебрачный сын от бедного ирландца. Какое пятно на репутации безупречного политика! Но стоило Калебу стать народным героем, отношение Нериссы к нежеланному ребенку изменилось мгновенно, и вот мамаша-благодетельница освобождает Калебу высокопоставленную должность руками цепной мафии, приглашает его в свой роскошный особняк, разыгрывает уважение и дружелюбие, а затем рассказывает, что все эти годы хранила в сердце неподдельную любовь к отцу!       Калеба передернуло от омерзения. — Я понимаю твое смятение, Калеб, — выдержанно произнесла Нерисса. — У тебя должно быть столько вопросов… — Только один, мама, — гневно выдавил Калеб. — Чего ты ожидала от нашей встречи?! Что я распахну тебе свои объятия только потому, что ты соизволила появиться в моей жизни спустя двадцать шесть лет?! — Мне пришлось оставить вас с Джулианом, чтобы не подвергать риску, — ответила Нерисса. — Я вырос в ирландском квартале, где умирали каждый день! — криво усмехнулся Калеб. — Отец погиб от бандитской пули! Мои друзья страдали от гнета преступников! Да как у тебя язык поворачивается рассказывать, что ты не хотела подвергать нас риску?! — У меня было много врагов куда хуже ирландской мафии! — вспыхнула Нерисса. — Но я старалась помогать по мере возможностей… — Ни одного письма за двадцать шесть лет! — отчеканил Калеб. — Никакого намека на появление в моей жизни! Тяжелый взгляд отца в ответ на мои расспросы о тебе — ему нечего было рассказать, кроме того факта, что ты бросила нас! Черт подери, он даже не знал твоего настоящего имени! — Я ждала, что ты будешь злиться, — побледнела Нерисса. — Я понимаю, и потому не сержусь. Ты многого не знаешь: если бы не я, ты бы не стал тем, кем являешься сейчас. — Бессмысленные пафосные речи о семье и крови, — хмыкнул Калеб. — Без меня ты бы не стал лучшим детективом города! — возразила Нерисса. — Не получил бы народное признание! — Я получил все это, потому что усердно работал, — отрезал Калеб. — Учился. Трудился. Рисковал собственной головой и бросался под пули ради других. Меня поддерживал отец, помогали друзья, но ты здесь не при чём! — Если меня не было рядом, это не значит, что я не заботилась о тебе! — воскликнула Нерисса, вставая. — Ты никогда не задумывался о том, почему сумел поступить в колледж без гроша в кармане? — Я был отличником учебы, имел разряд по легкой атлетике и показал лучшие результаты на вступительных испытаниях, — ответил Калеб. — Ты действительно считаешь, что ирландского нищего мальчишку взяли бы в самый престижный колледж штата только из-за его учебных достижений? — Нерисса неприятно рассмеялась. — Это я замолвила за тебя словечко, сынок. Как и в департаменте — этот трусливый заносчивый ублюдок до последнего отказывался брать тебя на службу из-за того, что ему не нравилось твое происхождение!       Эти слова были подобны плевку в лицо. Нерисса, которая ни дня не провела рядом с сыном, только что втоптала всю жизнь Калеба в грязь, присвоив все его заслуги себе, и требовала, чтобы он целовал ей ноги за это! — Так ты оправдываешь себя?! — глухо выдавил Калеб. Он задыхался от отвращения к Нериссе. — Считаешь, что твои связи загладят вину передо мной и отцом?! Оглянись вокруг! У тебя головокружительная карьера. Шикарный особняк. Влиятельные друзья и подчиненные, которые по щелчку пальцев сделают за тебя грязную работу — вот ради чего ты пожертвовала семьей! Думаешь, я не понимаю, почему ты бросила нас? Проще всего было вычеркнуть нас из собственной жизни, сделать вид, что меня и отца не существует! Амбициозной молодой женщине не нужен нищий муж и ребенок из ирландского квартала! Но стоило мне «возвыситься над средой», пересажать Фобоса и его ублюдков, и ты решила, что теперь-то не стыдно снизойти до брошенного сына! И в качестве извинений за двадцатишестилетнее отсутствие ты решила преподнести мне кресло комиссара полиции, и теперь строишь из себя добродетельного ангела, рассказывая, что дала мне дорогу в жизнь?! Мне не нужны от тебя подачки! К тому же, испачканные в чужой крови! — О чем ты говоришь? — нахмурилась Нерисса. — Я знаю, что это ты стоишь за недобитками Рейтора и «Дзанни», — отчеканил Калеб. — Откуда у тебя такие сведения? — удивленно спросила Нерисса, скрещивая руки на груди. — Не уклоняйся от ответа, мама. — Я сенатор штата и уважаемая женщина, — отмахнулась Нерисса. — Зачем мне провоцировать беспорядки в городе и покрывать головорезов? — Алчность, жестокость и властолюбие. И поразительное лицемерие, — ответил Калеб. — Мне кажется, столько самовлюбленной лжи, что ты произнесла за сегодня, я не слышал за всю жизнь. — Ты готов засадить за решетку собственную мать? — рассмеялась Нерисса. — В тебе говорит обида, Калеб! — Возможно. А что говорит в тебе? — ухмыльнулся Калеб. — Устранение комиссара полиции было продиктовано далеко не материнской любовью. Очень практично убить двух зайцев одним махом: убрать неугодного человека и наладить отношения со мной! — Будь благодарен за то, что я сделала для тебя! Ты — часть меня и принадлежишь мне! — Вот ты и показала свою истинную натуру, — усмехнулся Калеб. — Единственное, что заставляет тебя «заботиться» обо мне — осознание, что когда-то я был частью тебя. Это эгоизм, а не материнская любовь. — Да как ты смеешь говорить мне такое! — возмущенно прошипела Нерисса. — Я — твоя мать! — Ты никогда не была моей матерью, — твердо произнес Калеб. — Твоими стараниями я занял кресло комиссара, и, клянусь памятью отца, я сделаю все, чтобы ты ответила перед законом за свои злодеяния! — Ты не сможешь! — сорвалась на крик Нерисса. — Не имеешь права поступить так со мной! — Так останови меня, мама, — вызывающе ответил Калеб. — Уверен, тебе не составит труда натравить на собственного сына цепную мафию.       Пронзительно завопив, Нерисса схватила стоящий рядом штоф и швырнула в Калеба. Калеб отскочил в сторону — штоф вдребезги разбился о стену, на которой, некрасиво стекая вниз, теперь темнели остатки бренди. — Уходи отсюда! Сейчас же! — завизжала Нерисса: по ее покрасневшему лицу стекала тушь вперемешку со слезами. Будто затравленный зверь в клетке, она в бешенстве разбрасывала вещи, и, казалось, вот-вот кинется на Калеба. — Вон!       Резко развернувшись, Калеб дернул дверь кабинета сенатора и выскочил в коридор, сбежал вниз по лестнице. Хотелось убежать как можно дальше из этого ужасного мраморного дворца, построенного на чужой крови. И убежать прочь от чудовищного наследства и черствой двуличной женщины, что посмела назваться его матерью.       Нерисса в неистовом бешенстве громила собственный кабинет — исцарапанный паркет был усыпан осколками разбитого стекла и разбросанными бумагами, обивка кожаного кресла непоправимо испорчена, как и полированная столешница кофейного столика, у которого к тому же отломилась ножка. Со стеллажей летели книги, журналы и дорогие статуэтки, а со стен — картины и грамоты.       Но эти разрушения были ничтожны по сравнению с тем, что переживала Нерисса в своей душе. План по сближению с сыном, который она тщательно выстраивала несколько месяцев, рухнул в одночасье, словно карточный домик! Она не заслужила ненависть Калеба! Нерисса, его мать и самый дорогой человек, хотела защитить его, сделать его жизнь лучше, помогала ему, а он буквально вонзил ей нож в сердце! Почему, почему все обернулось все именно так?!...       Калеб, наивный идеалист, справедливый и бескомпромиссный, пришел к ней, убежденный, что она виновна в городских беспорядках. Неудивительно, почему сын отверг все ее разумные доводы и не стал слушать: он упрямо вбил себе в голову, что Нерисса — алчная и вероломная лгунья! Все аргументы были бесполезны перед его непробиваемой упрямостью — что же, он отважен настолько, насколько и твердолоб!       А все потому, что Калеб знал о том, о чем ему знать не следовало.       Нерисса не сомневалась: ее выдал Калебу кто-то из своих. Крыса, посмевшая открыть свой поганый рот, буквально уничтожила отношения Нериссы с сыном! Хитрая мразь знала о Нериссе слишком много, раз додумалась разоблачить ее в обход официальных органов! Ублюдка необходимо вычислить, отыскать и наказать! Подонок будет умолять о пощаде, затем будет умолять о смерти, но Нерисса не позволит ему такой роскоши! Предатель отнял у нее самое дорогое, и Нерисса отплатит ему той же монетой!       Мысль о мести успокоила ее, заставила рассуждать здраво. Нерисса тяжело оперлась руками о столешницу, восстанавливая сбитое дыхание. Пожалуй, кроме отлова крысы, стоит озаботиться собственной репутацией — не стоит давать Калебу стоящие поводы ненавидеть мать. По-видимому, кроме чужих слов, у департамента нет доказательств ее причастности к преступлениям ирландцев и «Дзанни», и от лживого поклепа Нерисса сможет отмыться в два счета. Вероятно, стоит сработать на опережение и пустить в прессу доказательства опровержения? Или инсценировать покушение? Газеты в два счета разнесут сенсацию, а для надежности можно подкупить несколько авторитетных изданий. Надо как следует подумать над этим после того, как Нерисса расправится с изменником.       Размышления Нериссы прервал скрип открывающейся двери — в проеме появилась худощавая фигура дворецкого. — Уберите это, — легко взмахнула головой Нерисса, указывая на разгром, и твердой уверенной походкой вышла из кабинета. Она нервной рукой поправила манжеты своей белоснежной блузки. Пожалуй, следует привести себя в порядок — чувствовала, как на щеках засохла размазанная тушь.       Негоже показывать прислуге собственную слабость.