Light it up like dynamite

Хосок всегда считал себя взрослым. Хосок всегда считал себя здравомыслящим. Хосок всегда считал себя рассудительным во всем, что касалось личных отрошений. Он никогда не бросался в омут с головой, даже когда чувствовал, что отчаянно желает этого. Хосок никогда не влюблялся по-настоящему, так, чтобы до потемнения в глазах и судорог в конечностях. И тем более не тогда, когда случайно столкнулся в коридоре компании с мелким чудом, наглым и самоуверенным трейни с огромными черными глазищами и ярко-розовыми губами, сложившимися в трубочку, чтобы грязно выругаться на хёна, на которого сам же и налетел, выплеснув при этом на новую футболку целую чашку малинового чая. Спасибо, что остывшего. И все бы ничего. Только вот спустя три недели после случившегося это самое чудо решило вдруг нагло и без разрешения вломиться во взрослую, рассудительную жизнь Хосока. И вломился-то как красиво: с ноги распахнув дверь и беззастенчиво развалившись в том самом месте, где, предположительно, находился разум Хосока. До прошлой недели. Потому что с той минуты, когда мальчишка, больше похожий на испуганного, но самоуверенного крольчонка, поселился в их общаге, хён не может думать ни о чем, кроме этого нахала. Пацан с почти ненавистным именем Чон Чонгук заполнил собой все пространство вокруг Хосока, перетянув на себя внимание, которое раньше принадлежало исключительно танцам. Теперь Хосок не думает о себе, о собственном развитии и будущем. Теперь Хосок думает лишь о том, как отвоевать у жадного до невозможности тонсена кусок хлеба в прямом смысле этого слова. Все, что подмечают внимательные глазищи Чонгука, мгновенно оказывается в руках мелкого засранца. Или в карманах. Или во рту. Бананы? Это мои бананы! Чипсы? Это мои чипсы! Последняя бутылка обожаемого Хосоком спрайта в холодильнике? Да как ты вообще посмел посягнуть на святое, глупый хён! Хосок не хочет драться с мелким, но другого способа не сдохнуть от голода просто не видит. Приходится силой выбивать то, что принадлежит ему по праву. Делиться поровну? Нет, такого словосочетания Чонгук не знает в принципе. Даже мысли не допускает о его существовании. — Ты с голодного края притопал к нам? — снисходительно усмехается Намджун, наблюдая, как макнэ снова лопает общую пайку за обе щеки, словно все, что находится в холодильнике, безоговорочно принадлежит только ему одному. Но младший лишь яростней начинает работать челюстями, дожевывая последнюю куриную ножку из мегаупаковки и закусывая ее аппетитно хрустящим кусочком кимчи. Тоже последним, кстати. — Он что, опять сожрал все в одно лицо? — нервно хихикает Шуга, который в принципе никогда не улыбается, но с появлением в их команде наглого макнэ все чаще растягивает губы в кривоватой ухмылке. А младший проглатывает содержимое своего рта, вытирает блестящие от жира губы рукавом мешковатой толстовки и подходит к холодильнику. Без зазрения совести хватает с полки последнюю баночку спрайта и вскрывает ее. — Не смей! — Хоби не может больше мириться с подобной наглостью. Подлетает и вырывает баночку любимого напитка из руки тонсена. И плевать что половина содержимого расплескивается прозрачной лужицей на пол. Спрайт — это единственное, что он не готов отдавать кому-то. Тем более этому вездежрущему макнэ. — Это моё! — гневно рычит Хосок, нависая над ребенком, у которого хоть бы губа нижняя затряслась от страха, что ли. Но нет, не на того нарвался. Даже глазом не моргнув, Чонгук шипит, отбирает баночку обратно и залпом допивает содержимое прямо на глазах впавшего в ступор хёна. — Беги, малой! — только и успевает предупредить Намджун, прежде чем Хоби приходит в себя и пытается ухватит мелкого за шкирку, но тот оказывается проворней, и пальцы Хосока сжимают пустоту. — Хоби, только не прибей его! — просит сквозь смех лидер. — Нам дебютировать еще. Но Хосок уже не слышит Намджуна, согнувшегося пополам напару с Юнги-хёном в приступе истерического хохота. Он видит перед собой цель — наглого, мелкого кроля, возомнившего себя хозяином их маленькой общаги. Настигает его в ванной, когда тот пытается закрыться на замок, но Хосок на этот раз действует быстрее мелкого — успевает просунуть ногу в тяжелом ботинке в щель между дверью и косяком. Да и силы у Хоби побольше, чем у этого хлюпика шестнадцатилетнего. Хоби нависает над бесстрашно хихикающим макнэ, усевшимся прямо на пол, привалившись спиной к кафельной стенке. В тусклом свете, просачивающемся сквозь небольшое окошко под самым потолком, Хосок видит чернющие глаза и почему-то вдруг теряется в них. Его засасывает в эту глубину, словно в бездну, без малейшей надежды на спасение. — Хён жадный, — выдыхает сквозь смех младший и тянет губы в широченной улыбке, обнажая свои кроличьи зубки. И Хосок с ужасом осознает, что мелкий прав. Хоби жадный до всего, что считает своим. И почему-то в эту минуту на ум приходит вовсе не последняя баночка спрайта, а тот, кто беззастенчиво выпил ее. Хоби падает на колени и вцепляется в густые смоляные волосы на загривке макнэ. Притягивает его к себе и впивается во все еще улыбающиеся губы своими, отчетливо ощущая на них налет пресловутого спрайта. Ныряет языком в горячий рот, сладкий, с едва ощутимым привкусом сожранных мелким куриных запчастей в остром соусе, и эта адская смесь окончательно рушит уверенность Хосока во всем, что касается его самого. Хосок больше не считает себя взрослым. Хосок больше не считает себя здравомыслящим. Хосок больше не считет себя рассудительным, особенно в том, что касается личных отношений. Потому что впервые за свои почти двадцать лет Хосоку хочется броситься в омут с головой. Тем более когда он слышит шипение: — Любимый хён.