J2 feat. Avery – New Divide (feat. Avery)
Дай основание заполнить эту брешь, преодолеть пустоту между нами… Достаточную для того, чтобы добраться до истины, что покоится по ту сторону границы…
Раскалённое железо ярко искрит, падая и сгорая маленькими звёздочками, когда бьёшь по нему молотом на резком выдохе. Руки сильно напряжены, в ушах уже звенит от длительной работы, а на обнажённом рельефе тела видна каждая напряжённая мышца. С виска бежит капля пота, очерчивая формирующиеся скулы, острую линию подбородка, и падает на сапоги, тут же испаряясь. Юноша с красным платком, повязанным на голове, чтобы не мешались волосы, бросает в воду горячее изделие, которое с характерным шипением остывает и принимает выточенную форму. Грудная клетка молодого альфы вздымается чаще обычного из-за жары в помещении, но это его не останавливает. Он небрежно стирает влажность со лба тыльной стороной перчатки, делает глубокий вдох через рот и поворачивается к печи. Берёт щипцами новое раскалённое железо и встаёт у наковальни, принимаясь отбивать по огненно-жёлтому металлу. В его зрачках бушует огонь, ярость и злость, которую он старательно пытается выбить из себя с помощью работы, но каждый удар будто отражается на собственном сердце, потому что альфа не знает, как избавиться от тех чужих слов, что засели в его голове. Он слишком сильно ударяет металл, из-за чего придаваемая форма нарушается, заставляя его остановиться. Альфа разворачивается и бросает железо в огонь, одной рукой облокачиваясь на печь. — Я же просил тебя не работать раздетым, — низкий голос высокого мужчины привлекает к себе внимание молодого альфы, заставляя того в упор смотреть в огонь. — Чонгук, ты слышишь меня? Кузнец встречается взглядом с тёмными, как ночь, глазами альфы, наполненными влагой далеко не от физической боли, что причинял вчерашний ожог в области груди – аристократы постарались, видите ли, мальчишка слишком дерзок и усмирить его пыл попытались. Негоже рабам рот открывать. Благо до перестрелки дело не дошло, потому что в руках альфы было ружьё на тот момент, когда подоспел кузнец. Мужчине самому больно смотреть на запёкшуюся кровь выжженной груди, на которой обязательно останется шрам на всю жизнь. Тело альфы начинает заполняться ожогами и шрамами. — А есть от этого разница? — Чонгук стягивает перчатки и бросает их на стол, голой рукой хватая горячие щипцы. — Одним рубцом больше, одним меньше – так и должен выглядеть такой, как я. Чонгук знает, что здесь он не свой, чужой, потому что об этом каждый день напоминают ему взгляды жителей пустынного городка. Брошенный, грязный маленький крысёныш, ошибочно рождённый раб. Альфа определённо родился не в то время, потому что сейчас развитие человечества претерпевает свой наихудший провал, где богатые управляют рабами, считая их нелюдями, дикарями. — Ты ведь меня на дороге нашёл, — Чонгук озвучивает те ужасные слова, что он услышал от местных, и которые ранили мальчишку сильнее, чем вчерашний ожог. — Брошенного среди пустыни, ненужного и нежеланного! Зачем ты спас меня?! — Кто тебе такое сказал? — кузнец подходит ближе и садится на табурет, равняясь с альфой, который только начинает расти и крепнуть. Сложно жить в маленьком городке, где законом правит пуля, что говорить об отношениях между людьми, особенно к таким, как Чонгук. Хоть он и вырос под крылом кузнеца, но уважение обошло его стороной, напоминая о его месте в этом мире. Но кузнец уверен, что не это заслуживает мальчик, его сын. — Тебя не бросали. Я никогда не рассказывал, потому что ты был мал, чтобы понять это, но сейчас, думаю, пришло время, — мужчина ласково улыбается, касаясь ладони альфы и перехватив из его руки щипцы. — На самом деле ты был спрятан меж сухих кустов на дороге, где переводили рабов. Тебя так сильно любили, что пришлось оставить в надежде подарить жизнь, которую не смогла дать тебе мать, не пожелавшая своей участи. Ты рождён в неволе, но сейчас не позволяй другим отбирать у тебя свободу – это единственное, что оставила тебе мать. Чонгук мог бы принять любую правду, даже самую жестокую тех грязных слов, которыми его поливают, но не эту. Эта бьёт ещё сильнее, чем всё, что претерпел альфа. — Однажды ты встретишь кого-то, кто будет в таком же отчаянии. И тогда ты поймёшь, кто по-настоящему в этом мире является дикарём. С этого самого дня Чон окончательно возненавидел аристократию, людей, высшее общество, их грязные деньги, решающие цену жизни. Юнец больше не позволял чужим словам задевать себя, отдался ремеслу и новой цели. Цели, которая приведёт его туда, куда альфа даже не думал. Спустя всего полгода Чонгук начинает выбираться в ближайшие города развозить товар. Его первые поездки были с кузнецом, а освоившись в отдалённой местности, он стал ходить в одиночку. В один из таких походов начинается песчаная буря. Идти дальше нельзя, песок не даёт и шагу ступить, поэтому, укрыв половину лица платком, Чонгук решает свернуть, чтобы переждать непогоду. И то было его первое судьбоносное решение. Юный альфа заходит на чужие земли, сам того не ведая, наткнувшись на двух индейцев. До этого момента Чону не доводилось сталкиваться с племенами, поэтому первое, что приходит на ум, это бежать. И это не самый лучший вариант, потому что индейцы принимают его за вора. Чонгука приводят к вождю, мужчине с нарисованными оранжевыми линиями на лице, плечах и руках, что символизировали что-то божественное, и сажают перед ним. Альфа понимает, что он может и не покинуть их племя, если не предпримет попыток объясниться, но не спешит этого делать, смотря, как вождь наливает гостю напиток в глиняную чашу. Чон наслышан о зельях индейцев, после которых не все в своём уме остаются, да и не особо что-то в горло лезет, когда позади стоят двое с копьями. У альфы есть нож в сумке, где-то между выкованными инструментами и фляжки с водой, которую уже в своих руках рассматривает вождь. Они ищут, что он украл? — Khalama-nul! — донёсся посторонний голос кого-то, кто немного приоткрывает ткань вигвама, пропуская свет внутрь, который падает рядом, показывая тень от вошедшего. Чонгук оборачивается и видит высокого мужчину, поцелованного в макушку самим солнцем, подарившего ему необычные золотые волосы, чьи глаза блестят жизнью, любовью и свободой. Поросёнок в его руках уже устал делать попытки побега, обессиленно свешивает свои короткие ножки и хрюкает, маленькими бусинками рассматривая индейцев и такого же как он, пойманного. — Khalama-nul, Mustang, — приветствует городского вождь, положив ладонь на сердце. Юный альфа внимательно наблюдает, как этот мужчина, которого называют, как дух Дикого Запада, отдаёт поросёнка, а взамен получает маленький свёрток. Таким образом происходит обмен, который Чонгук откладывает в своей памяти, как и сияющий взгляд златовласого странника, которым оказывается одарён. Местные непослушные дети тут же забегают следом, кидаются обнимать мужчину, что-то говоря ему на другом языке, на что получают ответы на своём же. Кто он такой? Что делает среди племени индейцев, которые так радушно принимают его, но не других? Все знают, что племена не слишком настроены на сотрудничество с бледнолицыми, поэтому их земли стараются обойти стороной, а попав в плен, молиться небесам в надежде, что выйдешь отсюда живым. Наконец внимание полностью достаётся «воришке», о котором разговаривают вождь с мужчиной, и опять же Чон ничего не понимает. Он так и не притрагивается к чаше с напитком, хотя отказывать, если это гостеприимство, в чём альфа сомневается, весьма грубо. — Страшно, наверное, — слышится родная речь, — впервые попасть к племени Чероки? Ещё не догадался, что они требуют от тебя? — Почему я не могу уйти? — задаёт встречный вопрос Чонгук, даже не смотря на мужчину, который присаживается рядом и принимает такую же чашу от вождя. Мустанг берёт чашу, предназначенную для «воришки» и ставит ему на ладонь. От него пахнет поросёнком и весь его внешний вид говорит, что он не из аристократов, чем немного располагает к себе. Вероятнее всего фермер или простой рабочий, однако, что такой человек по социальному статусу делает в этом племени? Если с индейцами и устанавливают связь, то только аристократы. Что скрывает этот мужчина? — Правило обмена, — Мустанг делает глоток напитка, одновременно с вождём племени, и ставит чашу обратно. — Когда ты приходишь в гости, то приносишь подарки в знак уважения, дружбы и благодарности. Если ты этого не делаешь, вождь вправе потребовать что-то от тебя сам. — У меня ничего нет, — Чонгук смотрит в поверхность своей чаши, — железки да крошки еды на дорогу. — Разве подарок должен иметь цену? Чаша в руках юного альфы содрогается от этих слов, потому что ни от кого прежде ему не доводилось слышать подобных слов. Неужели в мире остались люди, не подверженные этой жестокости, где людьми правят доллары? — Если выпьешь это, тебя отпустят, — заверяет Мустанг. Чонгук крепче сжимает обожжённую глину в руке, совершенно ничего не понимая, и резко выпивает содержимое, которое на вкус оказывается очень приятным и ароматным. Мужчина что-то говорит вождю, отчего тот делает жест рукой, подав знак, чтобы Чонгуку вернули его вещи. И Чон переводит взгляд на фермера, который лишь по-доброму улыбается, договариваясь о чём-то с главой племени. Почему он вообще помог ему? Когда они выходят из вигвама, мужчина запрокидывает голову к лучам солнца, которое снова видно на ясном небе, после утихнувшей бури, и смотрит в необычные, наполненные чем-то тяжёлым, глаза юноши, который ждёт ответа. — Почему они так просто отпустили меня? — Чонгук не может просто уйти, не отблагодарив за непрошенное, но спасение духа Дикого Запада. — Я ведь ничего не подарил им. — Подарил, — уверяет мужчина. — Выпив чашу с вождём, ты даришь ему свою дружбу. Теперь, ты можешь приходить сюда, и Чероки примут тебя, как своего. Удивительно и очень странно. Чонгук, прожив всю жизнь в маленьком пустынном городке, видел многое от жителей и приезжих аристократов, но никто из них не дарил друг другу дружбу. Это же так просто. — Ты ведь сын кузнеца? — уточняет Мустанг, получив ответ в виде короткого кивка. — Я много слышал о тебе, и вот мы наконец встретились. — Слышал, что я тот самый брошенный на дороге мальчишка? — Что ты очень сильный для своего юного возраста, — Мустанг направляется в сторону поселения, проводя Чона по окрестностям и показывая это самое племя, которое расположилось здесь уже очень давно. — Как старательно ты выполняешь свою работу и как смотришь на аристократов. О твоей любви к свободе я тоже наслышан, но больше меня увлекли твои беседы с бизонами. Чонгук совершенно не понимает, откуда этот мужчина, которого он впервые видит, столько всего знает. И как он мог знать о том, как альфа ходит на пастбища бизонов, чтобы поведать им о своих маленьких достижениях, которые уже стали началом выполнения его цели? Правда, всё же был один невольный свидетель. Чон перемещает взгляд на выделяющуюся среди других девушку, одетую в такую же простую, что и фермер, одежду, и в руках она держит ребёнка из племени. Вокруг неё сидят дети и слушают какую-то историю, которую она пытается рассказать на слабо выученном языке, отчего те иногда хохочут. И Чонгук, поймав на себе её ледяной взгляд, понимает, откуда Мустангу стало известно обо всём – альфа видел пару раз эту девушку у реки с бизонами и в пустынном городке в недалёком детстве. — Могу ли я попросить тебя об одолжении? — Мустанг заводит руку во внутренний карман фермерской куртки и вытаскивает оттуда свёрток, раскрывая ему и показывая какой-то кусок камня. — Сможешь сделать из этого кольцо? Чонгук ещё раз смотрит на девушку, её лучезарную улыбку и взгляд мужчины, полный любви к ней, а потом берёт свёрток и думает, что это будет отличной платой за своё спасение. Он обязательно сюда вернётся ещё раз, чтобы отдать выкованное кольцо Мустангу, а пока юный альфа запоминает новое и единственное правило дружеского обмена в племени Чероки. Альфа задерживается здесь до самой ночи, как приглашённый гость на особый праздник. Он сидит неподалёку от вождя и с неприкрытым восхищением наблюдает за обрядами, танцами и выступлениями, слушая, о чём индейцы слагают легенды. И когда пиршество заканчивается, Чонгук забирает свои вещи, решив не оставаться здесь до утра, а двинуться на незаконченные дела, как вдруг чувствует прикосновение к своему плечу. Чон останавливается, оборачивается и видит вождя, который держит поводья гнедой лошади с чёрной, как ночь, гривой. — Saika-nul, Haliaeetus, — произносит вождь. Чонгук понимает только последнее слово, которым его назвали в этом племени, что означает белоголового орла – повелителя небес, отражающего дух свободы. И смысл становится более понятен, когда вождь протягивает узды, даруя новому другу гнедую кобылу. Альфа хочет что-нибудь сказать, поблагодарить за бесценный подарок, заверить, что она станет первой и последней лошадью, которую он будет седлать, но не знает, как выразить это на их языке. А потом замечает позади Мустанга, который с улыбкой показывает жест, касаясь лба и сердца. И Чонгук повторяет его, получая точно такой же от вождя. Но шли годы, а таинственный Мустанг больше не появляется в племени индейцев. Минует пятый год, когда Чонгук возвращается из города, по пути решив заехать к племени, всё ещё храня у сердца выкованное им кольцо для голубоглазой, что растворилась, словно мираж. И вот тогда альфа снова встречается с мужчиной, что открыл для него невероятный чужой мир. Только эта встреча не оборачивается счастливыми празднествами и горячими приветствиями – Мустанг не может ступать на одну ногу, которая переломана в нескольких местах. То время отчётливо откладывается в памяти Чонгука, который стал помощником и опорой для покалеченной души Мустанга. Проблемы вначале начались на ферме, которую содержал мужчина, потом в городе с официальными делами, как торговца, а спустя ещё немного времени, Чон узнал слишком много. Та история, что глубоким шрамом осталась на сердце мужчины, стала открыта перед альфой. Скорбь Мустанга была неутешительна, а желание вернуть сына, которого он потерял, неутолимо. И обречён нести эту ношу долгие неутолимые годы. — А ну стой! — Чонгук хватает мальчишку за порванную рубашку, заметив, как тот схватил товар с тележки и попытался убежать. — Куда это мы так спешим? Пойманный омега хмурится, пытается вырваться и даже укусить альфу, борясь до самого последнего. Этот малый весь в пыли, грязный и тощий, вероятнее всего, чей-то раб, ведь такие в городе абсолютно нормальное явление. — Благодарю за поимку, — рядом возникает аристократ, высокомерным взглядом окидывая юнца в руках Чона, который весь сжимается от вида своего владельца, — этот раб получит наказание за кражу… — Если он принадлежит вам, — Чонгук поднимает волчьи глаза, полные ненависти к рабству и аристократии, и ослабляет хватку на омеге, потянув его за себя, — то почему вы его не кормите? Его кража – это ваша вина. — Да как ты смеешь?! Возмущённый лицемерной правдой мужчина привлёк бы всеобщее внимание на улице, если бы вовремя не появился хромающий на одну ногу торговец, который лишь приветливо улыбается и снимает шляпу, обратив всё внимание на себя. — Приношу свои извинения за поведение моего пылкого младшего брата. Не будет ли вам угодно забыть о произошедшем конфликте и разойтись, покуда дела не смеют ждать? Чон цокает и отпускает мальчишку, всё ещё не понимая, как у Мустанга хватает терпения и сил, чтобы так разговаривать с прогнившим обществом. Он такой, может вежливо и без фальши улыбаться, но ни на секунду не забывать, кто здесь по-настоящему дикарь. — Слова вашего брата стали для меня оскорблением! — не уступает аристократ. — Тогда я посмею избавить вас от причины оскорбления, — Мустанг достаёт из кармана свёрнутые доллары и начинает отсчитывать. — Сколько дадите за своего раба? Мальчишка вместе с Чонгуком резко переводят взоры на торговца, что перекладывает в руку уже достаточно купюр, чтобы заплатить за одного раба, а аристократ до сих пор молчит. — Угодно будет пять долларов? Десять? — Мустанг перехватывает все в одну руку и протягивает мужчине напротив. — Отдам все, чтобы вы запамятовали своего раба, словно его никогда и не было. Чонгук уже столько знаком с Мустангом, но тот до сих пор не устаёт его удивлять. А маленький раб, которого только что освободили от оков, бросается со слезами к мужчине, пытаясь сквозь плач поблагодарить за избавление от этого аристократа и обещая до конца своей жизни служить только ему. И среди слёз и чавканья едой, которую отдаёт Чонгук омеге, он разбирает лишь имя. — Мэйсон. С этого самого дня в заботы Чона вошёл ещё и купленный раб, которому Мустанг дал свободу, находясь рядом с ним. Мэйсон не был проблемным мальчиком, быстро учился, хорошо себя вёл и вечно слонялся хвостиком за мужчиной, смотря на него своими кукольными глазами, полными благодарности и привязанности. Вначале Чонгука это сильно напрягало, он даже ругался с Мэйсоном, который, когда подрос, стал высказывать свои права на место рядом с Мустангом, отчего мужчина лишь скромно улыбался и баловал омегу своим вниманием. Чонгук в какой-то степени не хотел, чтобы Мэйсон знал слишком много, ведь последнее время дела торговца стали не совсем законными. А всё началось со строительства железной дороги, которая стала уничтожать всё, задевая мирных жителей, что встречала на своём пути. А как стало известно Мустангу, направление лежит прямо через поселение племени Чероки. В тот вечер, когда об этом стало известно, мужчина сидел на плетёном стуле на крыльце фермы и смотрел на небо, думая, как правильно будет поступить. Он мог бы пойти к шерифу пустынного городка, через который будет проходить железная дорога, попытаться через него повлиять на решение аристократов, ведь требуется лишь немного изменить направление, чтобы не потревожить племя, которому некуда уйти. Но его останавливало случившееся ранее и обещание старика, что при следующей встрече законом для Мустанга станет пуля. Проблема не в самом обещании, а в том, что старик не хочет отдавать его сына, который уже вырос среди аристократии, будучи спрятанным где-то в одном из ближних городов. А он всё никак не может простить себе такое предательство и найти единственное, что осталось от возлюбленной. Как Мустанг может прийти к шерифу с просьбой повлиять на строительство железной дороги, рассказав о препятствии в виде поселения индейцев, и не упомянуть про сына? Вернуть себе сына. — Тебе не обязательно идти к нему самому, — доносится позади голос Чона, наблюдавшего за мужчиной с того момента, как он покинул дом. Тяжёлые думы настигли Мустанга, не давая ему права на ещё одну ошибку, когда на кону стоит уже больше, чем одна жизнь. — Пошли к старику меня. — Твоя личность не должна явиться раньше положенного срока, — отрицает мужчина, задумчиво обводя взглядом лежащие перед взором просторы. — Не забывай, что Чонгук остаётся в кузнице, когда Джей появляется на горизонте. Приди ты к шерифу, как сын кузнеца, навлечёшь смуту на Джея, как тот, кто повторит эту же просьбу. Чонгук складывает руки, облокачиваясь на перила позади, и молча соглашается с этим, ведь в случае неудачи мирного договора, Мустанг придумал план, по которому аристократию можно напугать, прибегнув к силе и жестокости, кои они любят использовать в своих делах. — Я пошлю того, чьего имени не существует в этом мире. Мэйсон. Мустанг подпустил этого малого слишком близко к себе и даже нашёл ему занятие – воспитывать таких же, как и он, купленных у аристократов рабов. Чон уже не удивляется, когда на пороге особняка в Северном городе Мустанг появляется с очередным ребёнком. Но не своим. Чонгук знает, что Мэйсон выполнит любую просьбу от Мустанга, а ещё улыбнётся так по-детски наивно, даже не пытаясь скрыть своих чувств ко взрослому мужчине. Когда Чон это заметил впервые, то дождавшись, когда омега останется один, сказал, чтобы он забыл о своих чувствах, потому что сердце Мустанга до сих пор тоскует, и там не осталось больше места. На что Мэйсон тихо произнёс «знаю, но я уже отдал свою душу» и улыбнулся с застывшими слезами на глазах. Чонгук тогда впервые увидел, как прекрасна и сильна бывает любовь. Но есть ещё одна причина, по которой в скором времени Мэйсон станет постоянной тенью Мустанга, следуя за ним всюду. — Хмурые облака нынче затянули небо, — мужчина поднимается со стула, хлопает альфу по плечу, опираясь другой рукой на трость, и уходит, оставляя здесь свои неозвученные сомнения и составленные планы. Чонгук поднимает голову и видит россыпь звёзд, потому что на небе нет ни облака – вся дымка лишь в гаснущих глазах Мустанга. Проходит достаточно времени с того момента, когда с аристократией пытались договориться, предлагая им условие, выполнив которое не началось бы то, что происходит сейчас. Дикий Запад охватывают слухи о группе разбойников, что кличут себя Фэрусами. Их главарь, восседающий на гнедой кобыле и прикрывающий лицо красным платком, внушает страх, бросив один лишь взгляд волчьих глаз, горящих свободой и дикостью. Поговаривают, что они уже показывались на глаза и до строительства железной дороги, но дали себя заметить лишь сейчас. Фэрусы орудуют вдали от города, в пустынных местностях, откуда не сбежать и не спастись, перехватывают материалы, грабят, заявляются даже в города, внушая трепет громким звуком выпущенной пули. Их невозможно поймать, они растворяются в ночи, словно мрачные тени, не оставляя после себя следов. Ходят слухи, что люди, повидавшие лицо главаря, уже никогда не возвращаются обратно в свой дом. — Джей, — Уилсон подъезжает на лошади к главарю, который смотрит через подзорную трубу на шерифа, сопровождающего новый груз в пустынный город, и быстро прикидывает степень угрозы тех револьверов, что висят в кобурах десяти городских. — Давай оставим Монику здесь. — Что ты имеешь против?! — раздаётся позади бойкий девчачий голос новенькой в их рядах, которая попала к ним по случайности. — Посмотри мне в глаза и рискни повторить! Чонгук тогда по делам близ Большого города был, когда заметил, как офицер ведёт преступницу. Она тогда упала и не смогла встать, на что тот мужчина пнул её в живот, приказав подняться, словно девчонка просто упрямый скот. « — Почему ты спас меня?» « — Я не тебя спасал, а избавил мир от мусора.» Вот и пришла Моника хвостиком за главарём Фэрусов, тайно издалека следуя за альфой всю дорогу. На самом деле Чон знал, что за ним следят, поэтому позволил девчонке пойти за ним, и не зря, ведь она оказалась выдающимся и сильным духом бойцом. — Она уже достаточно наблюдала. Чонгук складывает трубу и натягивает красный платок с шеи, коротко свистнув. Гнедая кобыла послушно близится и подставляет нос к ладони своего хозяина, принимая ласку грубых рук главаря Фэрусов. — Моника, седлай лошадь. Мы начинаем. Всё проходит по одному и тому же плану, только с каждым разом это начинает всё больше надоедать. Упрямые аристократы, которые не хотят вложить чуть больше грязных денег, сместить железные пути в сторону, уступить здравому смыслу, всё посылают людей, в глупой надежде, что Фэрусы отступят. Но кто создаёт людям этим миражи, что большой опасности Дикари не несут? Шериф неожиданно закручивает лассо и забрасывает его на голову кобылы главаря, резко потянув на себя, из-за чего лошадь путается в ногах и падает наземь. Её болезненное ржание больно сжимает сердце альфы, который падает рядом и перестаёт замечать, что происходит вокруг. Конечно, Фэрусы быстро окружают их, не давая никому к нему приблизиться, перехватывают сопровождающих и лишают оружия. Чонгук подползает к кобыле, кладёт ладонь на её шею и смотрит на сломанную переднюю ногу, кость которой искривилась, мучая бедное животное. И Чона клинит беспощадно и жестоко, потому что этот же человек переломал ногу Мустангу, кости которого плохо срослись, обрекая мужчину всю жизнь ходить с тростью и чувствовать боль. Влага на глазах блестит яркой искрой, когда кто-то предлагает застрелить кобылу, избавив тем самым её от мучений, только Чон не может. Он пообещал, что она будет первой и последней, кого альфа будет седлать, обещал племени не дать железной дороге подойти ближе, обещал Мустангу отомстить аристократии. И его волчьи глаза устремляются на шерифа. Альфа смутно помнит, кто оттащил его, когда в порыве ярости он переломал старику рёбра, но он запомнил, как Уилсон сказал, что только шерифу известно, где сын Мустанга, поэтому убивать его было нельзя. — Завтра будут перевозить груз в пустынный городок через основную дорогу, — докладывает Мэйсон, вернувшись с Мустангом к Фэрусам. — Говорят, шериф приедет. Прошло уже полгода с того момента, как Чонгук отправил старика на больничную койку. Шесть месяцев долгого томления, чтобы отомстить за кобылу, за Мустанга, который узнав о том происшествии ничего не сказал. Хотел ли он смерти того, кто так поступил с ним? И как он вообще допустил, чтобы шериф так сломал его? Чонгук не знал ответов на эти вопросы, и никто ему не хотел их давать. — Кто бы ни сопровождал груз, мы не преследуем цель лишить их жизни, — Мустанг безжизненными глазами будто смотрит в сторону Чонгука, который и без этого уже понимает, что обращение здесь только к нему. — Не пуля должна судить их. А собственное чувство вины, которое уже сполна ощутил на себе Мустанг. Чонгук стоит на возвышенности, смотрит через трубу на ковбоев и подозрительно незнакомого человека впереди них, похожего на аристократа, а не старика шерифа, хотя шляпа на голове со звёздочкой. Его лошадь внезапно встаёт и начинает сопротивляться, отчего наезднику приходится слезть и попробовать позвать за собой – чует их присутствие. — Выдвигаемся, — Чон складывает трубу и ласково проводит по шее кобылы, которая вновь может рассекать дикие земли с ним. Но одному и тому же плану захвата в этот день суждено измениться, стать судьбоносным в жизни главаря Фэрусов, как тот самый, когда в песчаную бурю он свернул не в ту сторону. — И это всё? Чонгук спускается со своей лошади, осматривает вблизи пойманных городских и останавливается на юноше, чьи глаза были небесно-голубыми, отчего внутри что-то резко ударило. Упало с убранной полки сознания что-то знакомое. — Мерзость, — Чон отворачивается, — и где сам шериф? Наивный, жалкий старик… с полгода как не виделись, неужели сгинул? — Закрой свой рот! — раздаётся голос позади, привлекая всё внимание. Чон показывает жестом, чтобы его оставили и дали ему возможность подойти, но омега запинается о собственные ноги, чем сильно расстраивает главаря, а потом внезапно метает кинжал. Чонгук, совершенно не ожидая такого поворота событий, успевает увернуться и ударить голубоглазого в живот, напоследок выбивая из руки последний кинжал. Альфа хватает юношу за горло и чувствует за платком, как щекочет кровь, скапливающаяся в ране от кинжала. И всё же ему удалось его ранить. — Убери руки, грязное животное. — А ты кто такой? — Чонгук сжимает горло омеги сильнее. — Сынок шерифа? — Твоя смерть. Раздаётся хохот Фэрусов, а Чону совсем не до смеха, ведь из-под упавшей шляпы на глаза показываются золотистые волосы. Никого особо это не цепляет, потому что редко, кому удавалось видеть обладателя примерно такого же цвета без шляпы. — Не думаешь, что твоя наступит раньше? Просто возвращайся в город и передай шерифу, что мои требования до сих пор в силе, а пока они не будут исполнены, мы будем грабить и убивать. — Ты обрекаешь рабочих на голод! Уйми своё эго, люди не должны умирать из-за каких-то там твоих прихотей! — Они и так умирают во время строительства железной дороги, в чём разница? Сейчас я настолько милосерден к тебе и твоим людям, что отпускаю вас живыми, так радуйся и возвращайся в свою роскошную до тошноты жизнь. Чонгук мешкается, позволяя всем городским уйти, но что-то внутри его останавливает, потому что перед глазами совершенно другой образ. К сожалению, время стёрло тот лик девушки, которую он видел у реки с бизонами и в племени рядом с Мустангом, но он точно помнит голубые глаза. Сомнение наводит только одно – возраст. Задумавшись, Чон не успевает среагировать, когда омега хватает красный платок на его лице и стягивает, обнажая истинную личность предводителя Фэрусов. И его конечно же узнают. Чонгук знаком с этим мужиком, знает о его грязных делах, поэтому без сомнения убивает, чем заставляет Монику, видящую такого главаря впервые, вздрогнуть. Этот аристократ что-то про честь говорит, совесть, стоя перед дулом револьвера, который Чон направляет на него, но нажать на курок не может. — Вот как меня называют в высшем обществе, — Чонгук замечает позади проползающую песчаную кобру и опускает оружие, решив дать волю судьбе. — Ладно, обчистить тут всё. Оставляйте только продовольствие для рабочих. Пусть ещё поживут. Альфа останавливается у кобры, которая, завидев недруга, начинает шипеть и раздувать свой капюшон, и резко пинает её в сторону аристократа, заставляя того оцепенеть от ужаса. Укусит – голубоглазый умрёт, оставит – будет жить. — Знаешь, почему Запад называют «Диким»? — Чонгук вплотную подходит к омеге, образ которого заставляет его действовать вопреки своим первоначальным целям. — Потому что таким, как ты, тут не выжить. Дикие земли с ещё более дикими людьми. Чонгук достаёт револьвер и стреляет в голову ползучей твари. Для начала они выяснят, кто он такой, а в случае опровержения догадки, главарь Фэрусов лично исправит свою ошибку. — Давай узнаем, кто тут действительно дикарь? — Чон подносит пальцы к губам и коротко свистит, подзывая к себе свою гнедую кобылу. — Попробуй оседлать меня, если сможешь. — А что было дальше? — мальчик с волчьими глазами смотрит на омегу, который прерывает свой рассказ, увидев его отца. Чонгук прислоняется к дверному косяку, прожигая взглядом смутившегося Лу, который хотел бы рассказать как Тэхён был захвачен в плен главарём Фэрусов, как они боролись за свободу, как Чон был дважды на грани смерти, от которой чудом удалось уйти. А после как Чонгук полгода искал свою мать, освободив тех рабов, которые много лет назад переходили здесь. Да только это не сказка на ночь, а настоящая легенда, о которой ныне поют индейцы на праздниках. Да и не всё можно было рассказывать юному Дикарю. — Да, Лу, — соглашается Чон, складывая руки, — что было дальше? Расскажешь и мне, как одна строптивая особа невзлюбила Дикаря? Или сразу перейдёшь на тот момент, когда я познакомился с тобой? — Да! — восклицает маленький Сончон, повернувшись к дяде и сверкая глазами. — Как ты познакомился с отцом? Ох, Лу прекрасно помнит этот момент, когда он зашёл к Тэхёну в ванную и увидел их вдвоём. — Не принесёшь Сончону молока? — Чонгук довольно улыбается, увидев, как стремительно краснеют щёки омеги от упоминания того момента. — Конечно, — улыбается Лу и поднимается с кровати мальчика. Альфа меняется местами с омегой, присаживается перед златовласым мальчиком, собравшим в себе упрямство и красоту от Тэхёна и смелость, дикость и взгляд от Чонгука. Он – лучшее, что Чон смог сотворить. — А я узнал, откуда у тебя шрамы! — восторженно заявляет Сончон. — И как ты встретился с Мустангом! Улыбка на лице альфы незаметно содрогается, но не гаснет. Чонгук проводит ладонью по золотистым волосам ребёнка, слушая пересказ удивительной легенды, которую рассказал Лу. Много изменилось с того времени, когда Фэрусы рассекали дикие земли, внушая страх и трепет. Закатное солнце меняет полная луна, освещающая пески свои холодным светом, ветер с Севера зарывается в чёрные волосы альфы, выводящего гнедую лошадь из стойла фермы, где они ненадолго остановились. Чонгук сажает мальчика перед собой и накручивает на ладонь поводья. Эта ночь плачет падающими звёздами. В племени индейцев сегодня необычная ночь: территорию племени Чероки наполняет множество людей, что пришли поведать легенду небесам. Вождь Белый Гусь окунает в пиалу с краской палец и поднимает ладонь, прикасаясь к щеке златовласого бога с голубыми глазами, оставляя особый знак. Тэхён поднимает густые ресницы и благодарит вождя, поднимаясь с колен и смотря на большой костёр позади. Всё тот же барабан задаёт ритм, дети приносят цветы и аккуратно складывают их на деревянную горизонтальную поверхность, что находится у реки, искры и тени мелькают повсюду, и омега останавливает взгляд на главаре Фэрусов. Чонгук подходит к Тэхёну, одной рукой держа Сончона, а другой нежно касается его щеки и подхватывает несдержанную слезу небесных глаз, что сегодня заполнены водами оазисов, когда шаманка запевает особую песнь сказания. Она родна каждому находящемуся здесь, позволяя сердцам слиться в одно звучание, потому что сегодня звучит уходящая легенда духа Дикого Запада, что обретёт своё сердце.Однажды ты встретишь кого-то, кто будет в таком же отчаянии. И тогда ты поймёшь, кто по-настоящему в этом мире является дикарём.
Чонгук почему-то вспоминает слова отца и только сейчас понимает, что встреча с Мустангом, находящимся в таком же отчаянии, дала ему ту цель, которая привела его сюда. Он же дал надежду каждому из Фэрусов, объединил их, многим подарив вторую жизнь. Несломленный аристократией, собственной виной, предрассудками и несправедливостью, чьё имя было стёрто, но не забыто. Мужчина, что отчаянно искал своего потерянного сына и нашёл. Человек, кто спас множество жизней, но не уберёг свою. Мэйсон стоит на берегу реки, которая сегодня заберёт его душу с собой. Он помнит тот момент, когда ещё зрячие глаза посмотрели на него, и мужчина присел перед ним, чтобы сказать, что Мэйсон свободен. Мустанг подарил ему свободу, жизнь, наделил её смыслом и вырастил, подарив возможность любить. Омега обещал служить ему всю жизнь, и он выполнил своё обещание. Теперь Мэйсон присаживается перед Мустангом и кладёт белый цветок в его холодную ладонь. Тэхён подходит последним, смотрит на отца, которого обрёл слишком поздно, но которого пришлось хоронить дважды, опускает последний цветок и касается ладонью деревянного плота, отдавая Мустанга, окружённого цветами, течению реки. Печали уйдут, останется грустная радость, потому что сегодня небо роняет свои звёзды за горизонт, где Мустанг наконец встретится со своей возлюбленной. Он стал вторым домом, добрым другом, отцом, надеждой. И он превратился в легенду о любви Дикаря и аристократки.Легенду Дикого Запада.