Счастье в серых тонах (Gray Colored Happiness)

Его имя – Шинта. Довольно милое имя для того, кто занимается столь неприятной работой. Но с другой стороны, он имеет мало общего с остальными. Скажем так: несмотря на то, что он новичок, и то, что он похож на мышонка, он вполне придерживается своей трудовой этики. Если слово «этика» вообще применима в данной работе. У него словно серая аура. Поворачиваюсь на спину, чувствуя шероховатый матрац и внезапную острую боль, пронзающую плечо и спускающуюся вниз по позвоночнику. Напрягаю шею, стараясь подавить вскрик. Прикрываю веки, хотя все равно ничего не вижу. Прошло пять дней с тех пор, как я впервые вошел в это грязное, затхлое место. Чистота и безопасность – не про него. Здесь у меня много времени, чтобы думать, как, например, сейчас. К сожалению, они занялись мной более тщательно, нежели я предполагал. Или это я оказался лучшим актером, чем думал. Трудно сказать, что случилось хорошего или плохого в эти дни. Во всяком случае, в ближайшее время это вряд ли закончится. Стараюсь двигаться медленно, даже дышать. Давление на плечи просто невыносимо. Но еще хуже было вывернутым суставам, я бы предпочел не чувствовать их совсем. События последних дней прокручиваются в голове раз за разом. По крайней мере, я не сказал ничего, что могло бы доставить ему проблем. И пусть многое было рассказано, есть вещи, которые они никогда не услышат. Некоторые воспоминания слишком ценны, чтобы делиться ими. Они гораздо важнее, чем глупая физическая боль. И пусть я не желаю признаваться в этом, но они получили гораздо больше, чем я предполагал. *** Мышонок наклоняется вперед настолько, что его зловонное дыхание раздражает ноздри. Сомневаюсь, что он чистил зубы в ближайшие дни, возможно, недели. Наконец-то он разрывает бесконечную тишину. - Так ты расскажешь мне о том, как ты получил эти глаза? Вот так просто, вопрос, который никто не хотел задавать до этого. С тех пор, как Наруто впервые увидел их. Но мы оба оказались перед личиной всего мира. Сейчас было немного иначе. Он стал другим. Понимаю, чего хотят эти люди. Это история, которую они хотят услышать. Рассказ о том, как Орочимару, змеиный саннин, лидер Звука, враг Конохи, был разгромлен. Но они будут разочарованы, ведь на самом деле все не так уж и интересно. И было не так уж и сложно. Условно говоря. При всей своей огромной и ужасающей силе он сделал одну маленькую, но роковую ошибку. Сейчас это казалось забавным, но тогда – реальностью. Враг ниндзя всего мира, казалось бы, бессмертная легенда, был убит двумя мальчишками. И этими двумя были мы. Мальчишки. Но это не значит, что я собираюсь подарить им эту историю. Кривя губы, посылаю мышонку одну из своих обыденных усмешек. Ответ лишь дразнит его. - Это подарок. Раздражение искажает лицо мышонка. Украдкой кошусь на Ибики, который виднеется из-за плеча. Знаменитый шиноби сидит с закрытыми глазами и выглядит скучающе, словно находится на грани того, чтобы провалиться в сон. Возможно, он здесь не для того, чтобы наблюдать за этой игрой, и ему не столь важно то, о чем я говорю. Снова смотрю на мышонка и стираю с лица любые эмоции. Я не боюсь его. Раздражение уже исчезло, сменившись снисходительной усмешкой. Успокаивающей и требовательной одновременно. Он быстро учится. Не знаю, радоваться или обижаться, что я для него лишь учебный объект. - Подарок, значит, - он словно назло поглаживает мою руку своей, и это неприятно. – С какой стати Орочимару делать его? Они больше похожи на наказание, не так ли? - Откуда я могу знать, что у него на уме? – скалюсь я. Теперь, когда я думаю об этом, оно кажется мне нелепым. Но мысли теряются из-за того, что мышонок играется с моим пальцем. - А теперь расскажи мне правду, Саске-кун. Мы ведь друзья, не так ли? – едва сдерживаюсь от того, чтобы сообщить ему о том, как я ненавижу свое имя в таком варианте. Это слишком напоминает о нем, и о том, как он его произносил: растягивая, словно подзывая к себе домашнее животное. – Если, конечно, ты на самом деле Саске-кун. - О чем ты говоришь? – он оттягивает палец назад, мучительно растягивая связки, но мне приходится делать вид, что я это не замечаю. - Ладно, - продолжает он вкрадчивым тоненьким голоском. – Орочимару всегда скрывался за чужими личинами. Так скажи мне, змееныш, откуда мы можем узнать, кто ты на самом деле? Мой гнев растёт, хоть я и знаю, что именно этой реакции от меня ждут. Иногда я и сам не знаю ответа на этот вопрос. Честно говоря, в здравом сознании, я бы никогда не позволил этому змею выбраться на свободу. Но все познается на практике. И это тоже раздражает. Сейчас же не время эмоциям брать надо мной верх. Пусть они видят, что я не слабак. Поэтому мой гнев стихает. Странная, доведенная до автоматизма сила, которая возвращает полный контроль над телом. Далекое, чужеродное чувство, которое наполняет меня спокойствием. Я был обучен делать это, и мой организм реагирует почти автоматически. Все, что нужно сделать, так это позволить силе течь сквозь меня. Смотрю на мышонка, как змея на свою добычу – прямо в глаза и отвечаю. - Я – Саске. Отрепетированная улыбка на секунду содрогается. - И все-таки ты так и не ответил на мой вопрос. Видишь ли, нам действительно надо знать, - он поднимает руку к лицу и нежно проводит большим пальцем под нижним веком. Так много раз делал Наруто, но у мышонка нет на это права. Мы не друзья. Мне даже не нравится этот ублюдок. И пусть то, что делал Наруто – не относится к делу, я чувствую, как мышонок понимает бесполезность своих движений. Его тревога ощутима. Он все еще новичок в этом. И это дает мне преимущество. - Расскажи мне историю этих глаз, - его большой палец грубо трется о веко, раздражая ресницы, но я все еще игнорирую это. – Пока ты не сделаешь это, ты не сможешь вернуться домой. Домой? Хочется рассмеяться в лицо. Как самонадеянно. Слежу за своим дыханием и концентрируюсь на лёгких, сердце, стараясь направить все внимание внутрь себя, как я учил. Время, проведенное с Орочимару, было не таким уж и бесполезным. Сейчас – лишь игра. Мне приходилось сталкиваться с гораздо более опасными людьми, взять хотя бы последнего учителя. - Расскажи мне, Саске-кун. Расскажи мне об этих глазах, - повторяет он, и это бесит. Только я по-прежнему молчу. Чувствую, как растягиваются мои мышцы и сухожилия. Медленно. И если бы я не ожидал этого хода, то я наверняка бы уже не смог сконцентрироваться на чем-то еще. Боль становится еще острей, а кожа натягивается до предела, но мой взгляд не опускается к руке, продолжая наблюдать за чужим лицом. Он продолжал тянуть мой палец, но я держу рот на замке, лишь изнутри кусая губу, чтобы сосредоточиться на этой боли. Левый указательный палец теперь согнут в обратную сторону под неестественным углом. Сломана первая фаланга. Судя по всему, это только начало. Сознание едва покалывает и тепло пульсирует внутри. Стоит едва расслабиться, и боль заполнит меня. Но я проходил через это раньше, пребывая в твердом уме и чистой памяти. Нервные окончания рук помнят боль и просто сообщают мне об этом. Если эти люди думают, что это сработает, то они будут удивлены. Сейчас я понимаю, что это лишь разминка и прелюдия к моему настоящему наказанию. Но если они готовы подарить мне смерть, то каков смысл бороться? На это случай есть простой и старый как мир ответ. Потому что я могу. Потому что у меня есть гордость. Потому что я Учиха. И именно так должно быть. Разговариваю сам с собой, и в этот момент агония от незначительной травмы накрывает меня. Это произошло потому, что я расслабился. Мышонок скалится мне совсем по-волчьи, продолжая гладить своими отвратительно костлявыми пальцами. - Неправильный ответ, - говорит он, полностью уверенный в том, что звучит угрожающе. Сжимаю челюсти и делаю медленный глубокий вдох. Именно тогда я ухмыляюсь, глядя на него. - Если тебе не нравится ответ, то может, не стоило задавать его? – я не собираюсь отступать. Мне предстоит еще долгий путь. – Я – Саске. Мышонок закрывает глаза и качает головой, издавая короткий смешок. Он берется за другой палец. Мое дыхание учащается, а грудь дрожит от усилия. Слезы готовы выступить на глазах, но я смаргиваю их обратно. Я отказываюсь. Бессознательно сжимаю здоровую руку так сильно, что обломанные ногти расцарапывают ладонь, мешая грязь с кровью. - Тебе стоит облегчить свою жизнь. В конце концов мы все равно узнаем правду, - он наконец убирает свои омерзительные руки от моего лица. Его лицо выглядит так, словно больной разум торжествует. Он задирает мою руку, суя ее едва ли не под нос. Обхватывает мой палец, не чувствуя почти никакого сопротивления. Разве что кровь на второй ладони медленно смешивается с кровью. Подушечкой пальца он обводит палец, словно запоминая его контур, а потом зажимает мизинец. - Спрошу еще раз. Откуда у тебя эти глаза? Но я молчу, готовясь к новому испытанию. Но ему удается застигнуть меня врасплох, когда вместо того, чтобы дернуть палец назад, он выкручивает ее вперед, а потом рывком тянет всю руку. Земля уходит из-под ног, и мне хочется собственной рукой задушить его. Смотреть, как лицо становится сначала синим, а потом фиолетовым, глаза меркнут, а рот открывается и закрывается, стараясь захватить воздух. Хочу видеть, как никчемная жизнь покидает его, зная что я – последнее, что он увидит. И в глубине души понимаю, что я действительно бы мог сделать это. По крайней мере, использовал бы подобный шанс. //Звучит весело// Метка на шее пульсирует гораздо сильнее, чем обычно. Но нет, я не могу. Успокойся. У корня языка становится омерзительно горько. Ничего не поможет, я сдержу обещание. Боль в правой руке помогает сбалансировать и не замечать боль в левой. Кажется, я не чувствую ее вообще. Однажды Орочимару сказал, что у меня склонность к мазохизму. Но эти ощущения мне не нравятся. Просто так я могу справляться с ними. Думаю, он все же выдавал желаемое за действительное. Изворотливый ублюдок. Концентрирую взгляд на моем мучителе и вижу, как он смотрит на меня, злорадствуя и немного глупо. Вижу всю камеру за ним благодаря зрению, похожему на рыбий глаз. Эти желтые глаза просто прекрасны для ограниченного пространства. Двое АНБУ у стены так и стоят неподвижно и бесчувственно в своих бело-черных масках. Ибики сидит в углу, молча наблюдая за происходящим в комнате. Только после этого я вновь смотрю на мышонка. Посмотрим, насколько хороши его нервы. На моих губах появляется кривая усмешка. - Знаешь, - я растягиваю каждое слово, - змеи едят мышей. На его лице смятение и тень страха. - Что? Но я лишь усмехаюсь в ответ. *** Дверь в мою камеру тихо скрипит, открываясь. Чувствую знакомую чакру, приближающуюся ко мне. Но я не двигаюсь. Мне не хочется видеть ее, но сейчас я ничего не могу с этим сделать. Наверняка она решила для себя, что это помощь. Чувствую запах ее мыла: слишком приторный и цветочный. Она присаживается на пол рядом с моим тонким матрацем. Даже если я не вижу из-за повязки, я чувствую все, что она делает. Она смотрит на меня, оценивая позу, в которой я лежу, количество ран, порезов, ожогов. И старые, и новые – все интересуют ее. Это занимает некоторое время, и мне даже странно, что так долго. Такое чувство, словно она видит меня впервые. Слышу тихий вздох совсем рядом. Потом ее рука касается моего плеча: тихо, осторожно, но и этого достаточно, чтобы судорога прошлась по всему телу. Она отдергивает руку, словно от горячего, но я лишь переворачиваюсь на живот, словно это поможет. Прохладный воздух в камере разве что немного уменьшает боль. - Саске, - тихо зовет она, когда я затихаю. Ее голос где-то близко, и, кажется, я чувствую дыхание у себя на лице. От ее тела исходит тепло. - Саске, - шепчет она, теряя терпение. – Ты должен встать. Снова нерешительно вздыхает, а потом сжимает плечо, не так сильно, но достаточно для того, чтобы стиснуть зубы и упереться лбом в матрац. Это не поможет. Ничто не поможет, кроме времени. Только тогда боль исчезнет, или я привыкну к ней. Опыт научил меня этому. Разве что теперь у меня появился «друг», который ноет и пытается оказать помощь. Было бы куда проще, если бы она просто оставила меня в покое. Но она настойчива. Тянется рукой к животу, дрожащему в конвульсиях, а потом надавливает на грудную клетку. Воздух выходит и я, задыхаясь, кашляю. - Видишь? – говорит Сакура, не обращая внимания, что она делает только хуже. С неоправданно тяжелым вдохом она срывает повязку с глаз, которые тут же режет от яркого света. Я изворачиваюсь, напоминая чем-то рептилию, но она тянется к моему лицу и пытается в него заглянуть. Чувствую, как зрачки стягиваются в темную линию и почти исчезают. Странная вещь, к которой до сих пор не могу привыкнуть, и надеюсь, что никогда не привыкну. Надо что-то делать с «ним». Сакура вздрагивает, не в силах скрыть отвращения от этих странных змеиных глаз, которые словно пленяют жертву. Так лучше. Она должна помнить, с кем имеет дело. Но она быстро берет себя в руки, сжимает губы и причудливо гнет брови в молчаливой просьбе объясниться и сесть. Но, спасибо, не стоит. Пульсирующая боль в плече требует иного. Она просит меня остаться в том же положении, в котором я нахожусь. Сакуру не заботит ни мой комфорт, ни ее безопасность. Наклонившись, она обхватывает меня и сажает перед собой. Инстинктивно, вытягиваю руку, чтобы оттолкнуть ее. Что, конечно, являлось ошибкой. Боль, пронзающая руку от самого плеча вниз, настолько сильная, что нельзя не кричать. Медный привкус крови появляется во рту от того, что я прикусил язык. Осторожно прижимаю руку к груди, но это ни капли не утешает боль. Сакура только и делает, что смотрит с любопытством, склонив голову, словно я подопытный кролик, а не живой человек. Бросаю ей сердитый взгляд, в конце концов, это ее вина. Только вместо раскаяния, она поджимает губы и смотрит на меня. - Ты все? – по-матерински снисходительно. Мне хочется ударить ее. - Убирайся, - говорю, не отрывая взгляда. Она лишь качает головой. Вот так просто она решает, что лучше. Но именно потому, что она одна из тех, кто продолжал верить в меня, кто боролся за меня даже тогда, когда это казалось бессмысленным, я терплю ее присутствие. И она пользуется этим. Я слишком добр. Все-таки я слишком лоялен с ней. Даже если каким-то странным способом она пытается помочь, от ее действий лишь хуже. //Но ты наслаждаешься этой болью, не так ли? Ищешь ее, словно побитый щенок. Неужели ты думаешь, что от этого будет хоть кому-нибудь легче?// Заткнись. У меня нет времени тебя слушать. Но боль реальна и сбивает с толку. Именно она держит меня в здравом уме и сознании. После нее остаются шрамы, которые покрыли мое тело за годы. Они нужны, что бы напоминать себе о том, кто я. Тот первый раз, когда он меня предал. Чертов АНБУ. Но Сакуру не волнует мое мнение, она кудахчет, словно курица. - Повернись, - командует она, словно я должен повиноваться. И я не двигаюсь. С сердитым рычанием она встает и оказывается позади меня. Садясь на колени, кладет ладони мне на спину, не снимая грязной рубашки. Она концентрируется на плече, массируя ревущую плоть. - Может, ты оставишь его? – выплевываю я. – Сколько раз говорить, что с ним не надо ничего делать? Но она игнорирует мои протесты и продолжает, как и всегда. - Не будь ребенком. Ты же знаешь, что если бы не запрещалось использовать чакру, я бы излечила тебя. И я не делаю ничего, что могло бы навредить тебе. Разве не понимаешь, что так ты можешь просто забыть о жизни ниндзя вообще? Фыркаю с отвращением. Она так легко говорит о будущем, словно оно у меня есть. Но может, ей надо верить во что-то. Тогда при чем тут я? Может, ей просто стоит забыть обо мне? Стискиваю зубы и сжимаю кулаки, пока она использует с сотню садистских методов, чтобы надавить на больное. Почему бы ей просто не идти своей дорогой? Но Сакура не пойдет на уступки. Вскоре это становится не так уж и ужасно, поэтому я позволяю тихой привычной боли растекаться по телу. Но девушка рывком возвращает к реальности. - Сними рубашку. Что?.. Черт! Я не просил ее об этом. Медленно открываю глаза и еще медленней поворачиваюсь к ней. - Нет, - говорю так твердо, как могу. Она вздыхает, пока ее ладони чопорно лежат на коленях. - Слушай, я не смогу ничего сделать, пока она на тебе. Почему тебе так трудно? - Почему ты так раздражаешь? – спрашиваю в ответ ее. – Я не просил твоей помощи и не нуждаюсь в ней. В этом нет смысла. И это правда. Ведь каждый день похож на последний: боль и еще больше боли, а еще вопросы, на которые я не дам ответа. Быстро отвожу взгляд от влажных зеленых глаз, полных отчаяния и злости. И тогда я чувствую их. Теплые руки, касающиеся кожи спины, тайком под рубашкой. Именно они заставляют меня содрогнуться. Рывком отдергиваю их, чувствую резкую боль в плече и случайно (а может, и нет) ударяю ее локтем в бок. Плечо словно охватывает огонь, но я держусь и смотрю на нее вполоборота. Когда она поднимает глаза, на ее щеках слезы, а надутые губы решительно поджаты. «Соберись!» - говорю я себе. – «Какой ты Учиха, раз боишься какой-то маленькой девочки?» Глупо, конечно. Сакура далеко не маленькая девочка, да и страха сейчас нет. Но слабость - не часть меня. Черт бы побрал этого Орочимару. Отворачиваюсь, и моя спина сгибается словно от тяжести. Не собираюсь показывать свой страх перед лицом врага, коим сейчас была Сакура. Осторожно она скользит руками под подол рубашки, но вместо того, чтобы снять ее, задирает, собирая складками на плечах и шее. Теперь моя спина полностью обнажена. Холодный воздух заставляет мурашки бежать вдоль позвоночника. Многолетние шрамы едва покалывает, словно они получены только что. Я помню их все: и новые, и старые. Слышу короткий, плохо сокрытый вздох. Многие из них Сакура видит впервые. Едва заметные прикосновения к моей коже следуют почти сразу же. Грубые мозолистые пальцы обладают странной мягкостью, незнакомой до этого момента. Она разминает пальцы, и костяшки хрустят, а потом берет мою руку, словно пытаясь исправить сотворенное. Несмотря на запрет, я чувствую легкий намек на воздействие чакры. Слишком рискованно. И все впустую. Ее пальцы маленькие и теплые, я чувствую их отчетливо. Они едва толкают меня в спину, проверяя степень повреждений, только это делает еще хуже. Каждый нерв напряжен до предела в ожидании предательской боли. «Хватит трогать меня! Просто прекрати меня касаться, черт побери!» Мой мозг напряжен, а все из-за того, что я хочу удержать все в себе. Я – Саске. И меня не волнует что-то настолько обыденное и неразумное. Сакура останавливается и опускает руки. - Что-то не так? – тихо спрашивает она. Мои глаза открываются. Оказывается, я с силой сжимал их. Икры сводит от синяков, поставленных чужими руками, а челюсть болит от напряжения. Отрицательно мотаю головой. Сакура огибает меня, а потом садится напротив, быстро смахивает слезу, скатившуюся по щеке. Отворачиваюсь от нее, чтобы смотреть на пустую стену. «Это не то, о чем ты подумал.» Не хочу, чтобы было так. Я действительно ненавижу все это. А теперь не могу остановиться. Плачу, как жалкий ребенок. И всегда плакал, ничего не меняется. Ненавижу это. Рубашка возвращается на место, и я сразу чувствую себя немного спокойнее. Так смешно, что это имеет для меня значение. Сжимаю кулаки от того, что мне хочется кричать. Сакура просто смотрит. Не хочу видеть ее. Не могу. - Почему? – тихо спрашивает она. – Почему ты позволяешь Наруто? Почему не мне? Но у меня нет ответа на ее вопрос. Мотаю головой. Меня может касаться только Наруто, и то… В первый раз, когда он подошел ко мне, я ударил его с такой силой, что кость в руке треснула. Хочу, чтобы он был здесь. Ненавижу свое желание видеть его. Но в этой камере слишком холодно и пусто. Кутаюсь в старую рваную ткань рубашки. Но даже она сейчас кажется слишком грубой.