Счастье в серых тонах (Gray Colored Happiness)

Глава 41. Бесцельно слоняюсь по улицам, отложившимся в памяти. Безликие дома вокруг, повозки, люди, бурная жизнь. Они словно путеводные нити для других. У меня же, нет ничего кроме зияющей пустоты, поселившейся внутри, расширяющейся и затягивающей в себя все, чего я касаюсь. Иду, сталкиваюсь с людьми: пустые лица, бездушные мешки плоти. Все они что-то хотят, кричат, требуют, толкают. Но я не отвечаю. Шаринган налился кроваво-красным. Даже это сейчас не важно. *** - Забудь уже! Яманака вскрикивает, ударяя кулаком о косяк двери. Едва сдерживаясь, она обхватывает светлую голову руками и с негодованием смотрит на меня своими мутно-зелеными глазами. С трудом могу разобрать и часть ее речи. - Твои мысли совсем не здесь! Не понимаю, как ты собираешься работать с таким настроем! Даже не отвечаю, упрямо смотрю на стену, как будто вижу насквозь. Ино добрых пятнадцать минут пыталась достучаться до меня, пока не перешла на крик. Но это бессмысленно. Мне всегда было плевать на Коноху. - В следующий раз тебе стоит быть готовым к работе, - цедит она. Все, что я чувствую – ноты раздражения и терпения на исходе. – В противном случае, ты просто тратишь свое время. Хлопает дверь. Звук раздается эхом в пустотах души. Нет ничего, что было бы живо. Лишь бесплодные земли и ветер, стегающий сухой грязный лед. *** Темнота прекрасна. Тихий, всепоглощающий, слепой мрак и тьма внутри. Знаю, что лежу на кровати, но не чувствую ее. Знаю, что могу коснуться подоконника рукой, если захочу. Но желания нет. Тело тяжелее свинца. Мне не подняться. Не знаю, как долго лежу здесь, свернувшись калачиком, словно окровавленный плод, слишком рано покинувший материнское чрево. Время не имеет значение там, где я сейчас нахожусь. Бессмысленно смотреть на циферблат, который все равно не рассмотрю мутным взглядом. Стоит опустить веки и темнота наполняется образами потерь, больно колет одиночество: бездонное и пустое. Поэтому держу глаза открытыми, чтобы смотреть в потолок часами, днями, месяцами, годами. Тело ноет от боли, но я не чувствую. Только не сейчас. Воздух циркулирует по легким. Вдох. Десять секунд. Выдох. Жизнь не покидает меня, словно она что-то значит. Хочу разучиться дышать. Глазные яблоки жжет. Их покрывает раскаленный сухой песок, но я не моргаю. Это требует слишком больших усилий. Я ничего не чувствую и чувствую слишком много. Темнота в комнате сгущается, воздух становится тяжелей и плотней. Время ползет. А может и нет. Не знаю, но мне не важно. Жду, хотя нечего. Я сделал все, что мог. Больше нет никакой цели. Тишина прекрасна. Не потому что она нежная и умиротворенная, а потому что ничего не требует от меня. В герметичной пустоте комнаты нет ни щебета птиц, ни иных звуков. Наверное, они все умерли. Глупый маленький брат. Итачи сидит в кресле напротив. Точно так же, как это было давно. Не знаю, откуда взялось это кресло: его здесь не было, а спрашивать я не буду. Разве этим ты должен быть занят сейчас? Разве должен впустую тратить свою жизнь, подаренную тебе? Опускаю веки, чувствуя, как кислота разливается от прикосновения к иссохшимся глазным яблокам. Посмотри, что ты наделал. Я говорил тебе ненавидеть. Ненависть – это защита. Итачи откидывается на спинку и скрещивает руки на бедрах. Ты никогда не слушал меня. Сглатываю угловатый каменный ком в горле, который застрял в районе адамова яблока. Теперь он царапает, кровоточит, пытаясь спуститься вниз к груди. Пустота слишком всеобъемлющая. Итачи говорит то, что не имеет никакого отношения к нынешнему положению вещей. Я устал и переутомлен, не более. Ему стоит заткнуться и дать мне идти своим путем. Неужели моя жертва ничему не научила тебя? Сделка ни к чему не привела? Его презрение так и парит в воздухе, сгущая грозовые тучи. Итачи делает все, что ему хочется. Мне плевать. Что ты теперь будешь делать? Он больше не придет. Не похоже, чтобы Итачи был зол, просто констатировал факт. Он оставил тебя. Боль возвращается, быстрым росчерком рассекает сердце, тянет за нити, превращая орган в кучу дешевого мяса. Он всего лишь опухоль, язва, нарост, болезненный абсцесс, от которого нужно избавиться как можно скорее. Комок поднимается к горлу, заставляет выпрямить спину, почувствовать боль. Я не могу избавиться от него, потому что его не существует. Тебя выбросили. Где-то по другую сторону реальности хлопает дверь. И открывается другая. - Саске. Голос Какаши звучит недовольно, словно я позволил своим внутренностям вытечь на пол. Ну и пусть. - Почему ты все еще здесь? У нас тренировка. Какаши делает шаги, а под ногами хлюпает раздавленная личность, по которой он шел. Только я слышу эти звуки. - Почему ты здесь? Действительно, почему? Молчу. У меня может быть хоть один день свободный от объяснений? - Отвечай на вопрос, Саске. Маленький брат, с тобой разговаривают. Разве вежливо оставлять вопрос без ответа? Словно меня когда-то беспокоили манеры? Кроме того, разумное во мне давно сдалось. И после многих неудачных попыток вырваться, больше не трепыхалось. - Саске, посмотри на меня. Какаши похож на безумца. Итачи улыбается со своего места: самодовольный, всезнающий. Пальцы касаются горла, но не душат, как я ожидал. - Ну, ты не мертв. Я не стал бы говорить так. Весьма спорный вопрос. Ты играл со смертью так часто, не так ли, маленький братец? Пальцы исчезли, но места прикосновения жгут словно колкие иглы или уколы ножа. - Тогда что произошло? Почему ты просто лежишь обездвиженный? Потому что не могу ничего сделать, и не хочу. Смотрю на стену. Хочу, чтобы оставили в покое. Ты всегда был таким ранимым, Саске. - Посмотри на меня. Твой командир отдает приказ. Не важно. Пусть сам Господь отдает приказы. Я не могу двигаться. Я словно мох на дереве, застрял в своей постели: недвижимый и ненужный. К тому же, напомню, меня это не волнует. Сильная рука хватает за плечо и пытается поднять, но я слишком тяжел. Какаши ворчит, отступает, и тело падает обратно. Все, что ты делаешь - это разочаровываешь всех. Чем я обязан окружающим? - Ты так и будешь лежать и тратить чужое время? Полагаю, он желает воззвать к совести. Но та молчит. У меня нет и чувства вины. Кроме того, я и так слишком много времени служил тем, кому ничего не должен. И мне нет дела до Конохи. - Именно это теперь твоя цель? Все усилия, время, терпение… за это ты платишь своим равнодушием? Ничего не напоминает, Саске? Они думают лишь о себе. Разве когда-нибудь это изменится? - Мне казалось, что ты изменился. Но они не уверены в этом. - И что теперь? Ты потерял себя. Скажи, маленький брат, каково это, потерять все? Новый опыт, не так ли? - Раньше ты был кем-то, а сейчас – никто. В воздухе повисает разочарование, а вместе с ним отвращение, ненависть и гнев, что делает атмосферу еще более невыносимой. Только мне все равно. Я знаю, каково это – не оправдать надежд деревни, но это не трогает меня. Я отдельно от них: от Какаши, от Конохи, от всех, так же как и был всегда. Тягостный вздох прогоняет остатки веры в меня. Какаши выходит, обиженный словно ребенок. Дверь закрывается не полностью, и ломоть искусственного света падает в комнату, разрезая блаженную пустоту. Безучастно смотрю на нее, готовый смириться с разрушением последнего, что осталось моим – тьмы. *** Кости болят не меньше сознания. Мне нужно немного тишины и покоя, но Итачи не унимается. Ты стал пустым местом. Он не замолкает. Не имеешь никакой ценности. Глаза болят, иссохшиеся от затхлого воздуха. Думал, что тебе знакомо одиночество, верно, Саске? Хочу моргнуть, но веки высечены из камня. Думал, что знал себя? Как же больно. Но всегда есть дно, куда можно упасть. И сейчас у тебя нет ничего, за что можно держаться. Боль в груди разрастается, недовольная тем, что ей пренебрегают. Ничего не могу поделать. Мне слишком тяжело двигаться. Даже он покинул тебя. Внутри цемент и лед. Даже на месте кровавых внутренностей. Теперь каждый знает, чего ты на самом деле стоишь. Рот полон сухой ваты. Ничего. Я все еще не могу дышать. И в какой-то момент сознание покидает меня. *** Открываю глаза и белой стены уже нет. Ночь заглянула ко мне в комнату. Опускаю веки, желая вновь провалиться в бессознательное, но ничего не выходит. Слишком много мыслей: о Наруто, об Итачи, матери, Орочимару и Кабуто, и даже отце. Пытаюсь думать о Наруто, о том игрушечном мире, где все правильно и все счастливы. Но даже воображение не желает работать правильно. Никогда этому не быть правдой. - Все. Хватит. Вставай. С трудом разлепляю глаза. В комнате слабые сумерки. Должно быть за окнами день, но для меня нет особой разницы. - Давай. Поднимайся. Чьи-то пальцы подбираются под спину, поднимая меня. Но я не пытаюсь поддаваться. Такая пассивность раздражает, и бледная рука тянется к узким полосам жалюзи. Тут же нахожу силы в себе. Зажимаю рукой пластиковые ленты. Не нужно света. Темнота – прекрасна. Темнота – мой товарищ. Но передо мной мелькает вторая рука, и она убирает мои пальцы с небывалой легкостью. - А ты не так уж и беспомощен, - замечает девушка. – Прекрасно. Вот. Ешь. На покрывало бесцеремонно опускается тарелка. Нарезанные дольки яблок и сыр. Ароматы тут же забивают нос, вызывая тошноту. Дольки яблока падают на кровать. Безразлично смотрю на них, а потом и вовсе отворачиваюсь. В слабом свете еда выглядит грязно-серой и неприятной. Желудок воротит, отказываясь принимать ее. Не хочу есть. Поворачиваюсь к окну, всматриваясь в узкие щели между жалюзи. Берусь за край узких полос и раздвигаю их. Свет слепит глаза. Хватит, оно не стоит того. Посуда позвякивает за спиной. Сыр и яблоки возвращаются на место, глухо стуча, словно бамбуковые колокольчики. Девушка собрала все выпавшее обратно, словно ничего не случилось. Теперь тарелка оказывается у самого лица. Сладость яблок и молочная кислота сыра ударяют в нос. Организм протестует с новой силой. Отворачиваюсь. Тарелка следует за мной. - Так или иначе, ты будешь есть, - голос звучит угрожающе. – Даже если мне придется запихивать каждый кусок в твое горло. Тонкие неприятные пальцы ловят за подбородок. С недовольным рыком отстраняюсь. Девушка с напряжением повторяет движенье. Она не отступится. Она не тот человек, который позволит перечить ей. Неохотно тянусь к тарелке и беру дольку очищенного яблока. Кусаю и чувствую, как сводит зубы. Слишком холодные, слишком хрустящие, слишком безвкусные, словно картофель. На языке полузабытое ощущение неестественной сладости. Когда я ел в последний раз? Яблоко проваливается в желудок гранитным камнем. - Прекрасно, - чрезмерно довольная собой девушка, не может не оставить комментария. Тарелка вновь маячит перед глазами. – Всё это. Раздраженно смотрю на содержимое. В темноте формы стерлись, приобретя странные едва различимые черты. Сакура. Точно. Ее звали Сакура. И я не хочу ее видеть. Желудок жалобно воет, напоминая о себе. Беру еще дольку и прожевываю. Теперь в горле встал ком, который невозможно проглотить. Останавливаюсь. Не видя прогресса, Сакура трясет тарелкой у лица, а потом ставит на тумбочку и пихает мне яблоки, словно я инвалид. С неохотой принимаю их, неестественно долго прожевываю и глотаю. Все внутри меня протестует. Но Сакуру это не беспокоит. Снова яблоко, сыр, яблоко, сыр. До тех пор, пока склеившийся внутри комок не наполнил тяжестью желудок. Хочется извергнуть его обратно. - А теперь скажи, - отставляя пустую тарелку, спрашивает она, - неужели было так сложно? - Да, - желудочная щелочь подступает к горлу. - Я мог бы умереть. - И все-таки, - кажется, в ее голосе различимы нотки веселья, - когда ты перестанешь жалеть себя? Хмурюсь, смотря на нее. В этой комнате без света, она вряд ли различит лицо. - Я не жалею себя, - голос хриплый и скрипучий. Сколько времени прошло с тех пор, когда я последний раз разговаривал? Сакура выпрямляется. Полоска света, пробившаяся сквозь жалюзи, отражается на ее лице. - Ага. Концентрируюсь на стене. Она никогда ничего не требует от меня. - Разве это достойное поведение для шиноби?- несколько театрально заявляет она. Только в голосе Харуно больше нет и тени веселья. – Разве это достойное поведение для Учиха Саске? Она повышает голос. И она права. - Ну, так что?- едко оборачивается Сакура. – Ты думаешь, что единственный чувствуешь боль? Думаешь, это делает тебя особенным, да? – девушка фыркает с сарказмом и злобой. – Добро пожаловать в мой мир. Перевожу взгляд на нее, щурясь, но девушка показывает мне лишь затылок. - Это часть жизни. Счастье всегда сменяет боль. Жизнь не просто череда черно-белых полос, - она с трудом говорит это, но все же подходит ко мне и мягко кладет руку на плечо. Не особо удачно отмахиваюсь от нее. Ты когда-нибудь видел серый цвет, маленький брат? - Я не жалею себя, - повторяю с нажимом. – Неужели мне нельзя взять чертов перерыв? - Конечно, можно, - совершенно спокойно отвечает Сакура. – Но ты занимаешься не этим. Ты только и делаешь, что лежишь здесь, словно мусор, - девушка игнорирует колкий взгляд. – Как мешок с отходами, – многозначительно уточняет она. Отталкиваю ее. Тело сводит от напряжения. Мышцы уже забыли свое предназначение. - Ты никому не нужен в таком состоянии, - осуждает Сакура. – Ты этого добиваешься? После того, чего добился, остаться бездейственным? - Бездейственным? – переспрашиваю со смешком. Но девушка уверенно кивает. - Именно. Сакура обреченно вздыхает и вскидывает в воздух руки, роняя их со шлепком на колени. - Это не Учиха Саске, - заявляет она. – Не знаю, кто ты. Но ты просто тратишь мое время. - Тогда уходи, - прогоняю ее. - О, - выпрямляя спину, замечает Харуно. – Это было бы слишком просто для тебя. Тогда ты просто вернешься к тому, чтобы оплакивать свою ничтожную душонку. Очень полезно. Сжимаю до боли зубы. - Ты ничего не понимаешь, - голос, все еще хриплый, медленно приходит в норму. Молчание не должно было быть настолько долгим и многозначительным. - Ты прав, - спокойно соглашается Харуно, - я ничего не понимаю. А кто виноват во всем этом, как ты думаешь? – девушка скрестила руки на груди, оставаясь непреклонной. – Никто и не поймет, пока ты сам не позволишь, - и ее голос опустился до шепота. – Ты не единственный, чье сердце разбито. Моргаю, стараясь избавиться от пелены на глазах. До сих пор ощущаю песок под глазами. Никто не разбивал мне сердца. Оно из стали, а это невозможно разбить. И все же отвечаю. - Не могу, - хотя на самом деле нет желания. Сакура склоняет голову, словно любопытная кошка. - Не можешь что? Кладу руку себе на грудь, сжимаю пальцы там, где недавно поселилась боль. Перевожу дыхание, словно глотнув жидкого азота. Не могу. Все еще не могу. Сакура долго смотрит на меня, а потом заглядывает в лицо. Пытаюсь увидеть черты ее лица, но не могу рассмотреть в этой мути. Удивительно, но она не боится положить свою теплую ладонь на мой ледяной кулак. - То, что ты остаешься тут, не изменит ситуации, - девушка сжимает мою руку, и пытается опустить вниз. Нет сил, чтобы сопротивляться. Тело вновь налилось свинцом. – Нам нужна твоя помощь. Коноха в опасности. Ты понимаешь это куда лучше, чем кто-то из нас, - ее пальцы вплелись в спутанные волосы на затылке. – Разве это для тебя пустой звук? Она не понимает. Коноха сама по себе не причина. Отворачиваюсь. - Меня не волнует Коноха. - А люди, живущие здесь? – я не вижу, как меняется лицо Сакуры. – Разве мы не заслужили этого? – ее рука вновь касается холодных запястий. – Разве я не заслужила? Рассуди ее, братец. Быстро Сакура вскакивает на ноги и делает широкие шаги по комнате. Проходит время, прежде чем она вновь начинает говорить. - Знаешь ли, - ее кулаки дрожат от напряжения, – Наруто любил Коноху. Тебе не обязательно понимать за что, он просто дорожил деревней. И если бы ты дорожил Наруто так же сильно, как делаешь вид, то тоже бы пытался защитить ее, - на долю секунды Сакура останавливается. Тело сводит от ярости. Сквозь зубы, она добавляет. – Ты – дурак. Но, даже несмотря на это, я остаюсь рядом с тобой. Даже если попросишь уйти – я останусь, - она ждет. Ее решение четкое и обдуманное. Сакура похожа на оловянную статуэтку в своей решимости. Но я лишь едва кошу в ее сторону взгляд. Темнота все еще царит в комнате. И пусть глаза привыкли к ней, я все еще не могу рассмотреть лица. - Ты хочешь, чтобы я осталась? – Сакура прилагает слишком много усилий, чтобы контролировать голос. Это чувствуется. Я не шелохнулся. Я даже не смотрю на нее. Итачи все еще сидит в кресле, наблюдая за мной, как за подопытной крысой. Его лицо озаряет мрачная улыбка, словно все знания мира стали ему доступны. С отвращением Харуно фыркает, вскидывает руки вверх, а потом разворачивается к двери. Дергая за ручку, девушка пускает яркий свет другого мира, где четко различимы ее волосы, изгиб плеч: сочетание розового и персиковых цветов. Так какой будет твой ответ? - Да. Я знаю, что произнес вслух, только кому предназначался ответ: Сакуре или Итачи? И сам не могу понять. Возможно, им обоим или же никому в отдельности. Но если не могу разобраться, то кто руководит мной? Сакура останавливается, ее голова опускается вниз. Она так и стоит целых сто двадцать секунд, а потом закрывает дверь. Девушка поворачивается, расправляет плечи, становясь выше, и подходит ко мне. Она берет кресло, в котором сидел Итачи (тот исчез так бесшумно) и падает в него. На ее губах улыбка. Даже не видя, я знал, что Сакура улыбается. - Тебя не было так долго, - наконец признается она, и дергает за шнур жалюзи.