честно говоря

По весне прошла по городу новость, расшатавшая малость застоявшееся высшее общество. Мартовским морозным утром за завтраком, когда Андрею прямо за стол принесли почту, глава семейства сообщил домочадцам, что дочка Трубецких, дескать, вскоре совсем выходит замуж. Уже было поднеся чашку утреннего кофею к губам, Кира Андреевна резко отстранилась и с еле слышным звоном поставила фарфоровую посуду на блюдце; аппетит пропал. Виктор украдкой взглянул на неё, но тут же поспешил отвести взгляд за ненадобностью — на лице сестры в такие моменты он прочесть ничего не мог, хоть и понимал её чувства как-то само собою. Отец чуть тише и скомканнее зачитал дату и адрес проведения бала по случаю свадебного торжества, а затем и вовсе быстро пробормотал что-то про указанные меню и порядок, сообразил, что информация эта в целом пользы в себе никакой не несёт, особенно за три недели до назначенного дня. Кира перестала слушать после оглашения даты; ей в принципе хватало и знания о том, что Алина Павловна, не пройдёт и марта месяца, станет замужней. До конца истечения срока в эти самые три недели до венчания ей предстояло думать лишь об этом. Не сказать, что Алина Павловна была очень ей близка, но общались они довольно долго, и общались хорошо. Они, да Дарья с Виктором, часто отходили на прогулках от попечительниц, засиживаясь на заднем дворе усадьбы под огромным раскидистым деревом, болтая по нескольку часов. Алина Павловна часто краснела, и румяные щёки её так шли к рыжим-рыжим волосам, которые она любила распускать, будучи в компании молодёжи; после её забирала нянька и до самой кареты отчитывала за неподобающее поведение, пока та улыбалась большими выразительными глазами молодым Сменкиным и Дарье Александровне. Из всей их компании она, пожалуй, была самой воспитанной — лучшими манерами мог, возможно, похвастаться Виктор, но на него скверно влияла сестра. Кира Андреевна с Дарьей были неугомонными девицами, олицетворением бунта и протеста; хотя Дарья Александровна просто по натуре была девушкой, лёгкой на подъём — в ней бурлили энергия и молодость, и она легко соглашалась на авантюры, изредка даже выступая инициаторкой (чаще это была как раз-таки более скромная Алина Павловна, предлагавшая в шутку какую-нибудь глупость, что тут же подхватывала Даша). И за этими долгими, совсем не светскими разговорами, они провели отрочество; не перестали собираться под излюбленным деревом и тогда, когда все три девушки достигли совершеннолетия. Только темы стали почти постоянными, ведь как только всем исполнилось по шестнадцать, заявленные едва ли не с младенчества ожидания вдруг резко проявились сильнее. Абсолютно всех и каждую пытались сосватать, подруги даже бывали на ярмарках невест, ничего хорошего которые в себе не несли. Молодёжь, за редким исключением, смотрела на это всё иначе, и цели поскорее выскочить замуж да жениться у них не было, а потому девушек не пугала даже перспектива засидеться в девках, что старшее поколение — людей старой закалки — приводило в ужас. И Кира с Виктором целиком и полностью были уверены, что свадьба не была желанием Алины Павловны, которая при всей своей робости никогда б не смогла быть покорной женой, какой её предпочли бы видеть; ни одна из них не смогла бы. Даже если случилось бы им обвенчаться по любви, уж больно пылкие были они — молодые и ещё такие живые-живые, пусть иногда того не показывающие. У той за подругу болело сердце. Сама она в самом своём страшном кошмаре бы не могла вообразить жизни с нелюбимым человеком, которому тебе велено повиноваться. Юношу, заявленного в приглашении как жених, Сменкины не знали, но фамилию определённо раньше слышали, да и родители определённо были знакомы с семьёй их; так или иначе, а браку способствовала не иначе как родня Алины Павловны — уж в этом брат и сестра были уверены. — Кира Андревна, вы, стало быть, пожелаете взглянуть на распорядок торжества? — неуверенно обратилась к ней Лена, заходя в девичью спальню. Та стояла у окна и, вроде как, пыталась что-то изобразить на холсте, но мысли то и дело отвлекали от процесса. — Боюсь, что вам, сударыня, не удастся пропустить этот бал; подруга ваша, Алина-то Павловна, расстроится больно, если вы не явитесь… — Я буду, — отчеканила Сменкина, отчего гувернантка даже вздрогнула. — Спасибо, Лена. Будет полезно. Женщина вмиг повеселела, встретив такую уверенность со стороны подопечной, а потому не спешила уходить, даже передав приглашение. — Неужто пойдёте на бал, Кирочка? Первый ваш полноценный бал, просто представьте! Ах, как понравится вам, как придётся по душе, вот увидите! Танцы, кавалеры, угощения, танцы… — Право слово, Лена Викторовна! — всплылила темноволосая, до того сидящая за столом и внимательно изучающая написанное красивым почерком расписание на светлой бумаге. — Не до веселья мне; душа у меня болит за Алину Павловну. Не любит она его, Лена… — Да что вы такое говорите, Кира Андревна! Негоже такого о молодых говорить, оставьте это. Вы, сударыня, меня извините, но не понимаете вы ещё, не понимаете! Девушка, находясь в привычном настроении наверняка бы возразила, вступив с нею в долгий спор, но вместо того она лишь глубоко вздохнула, возвращаясь к письму: — Да нечего тут понимать, Лена Викторовна… Готовиться надо. Гувернантка собралась было выйти за дверь, как Кира Андреевна остановила её, окликнув: — Ты и сама всё понимаешь, Лена. Так не учи меня тому, что тебе самой чуждо. Гувернантка вздохнула, откланялась и вышла вон из комнат.

***

В вечер перед свадьбой пожаловали в дом невесты, к девичнику у Алины Павловны. Кира Андреевна тут же увела подругу в сторону и, до невозможности понизив голос, прямо спросила, по её ли воле устроен весь этот спектакль, на что Алина помотала головой, и Сменкина обняла её. Она знала это с самого начала, но должна была убедиться. На девичниках по традиции положено оплакивать невесту, но в бане, среди исключительно близких подруг Трубецкой, действительно царила атмосфера траура. В общей сложности их было четверо, но Кира Андреевна сразу сообразила, что кого-то не хватает, и кого-то очень важного, кто непременно должен был быть здесь — Дарья Александровна отсутствовала. Когда та спросила об этом невесту, она погрустнела пуще прежнего и на выдохе сказала, что Корнилова не придёт нынче; больше Кира не спрашивала о Дарье, хоть и догадывалась, что о причинах девушка знает, а может, и не она одна. Другие две девушки — Карина Спивак и Марина Сафронова — также жалели подругу. Кира их знала, но не сказать, что очень близко; им часто приходилось видеться в раннем детстве, прежде чем обе почти что перестали заглядывать с визитом. Пересекались они лишь в церкви или на приёмах у общих знакомых, но и редкость их недолгих встреч не мешала им знать об общих взглядах и мнениях их. — Алина Павловна, ma chère, — говорила Карина, кладя ладонь на её запястье, — а кто жених-то твой? Трубецкая вздыхала, но отвечала более мягко: — Хороший человек, знаете, очень хороший, — честно говорила она, — я его сыздавна знаю. Мы детьми ещё часто виделись, дружбу крепкую вели всегда, и я люблю его искренне, как друга своего; но никогда бы я не видела его своим мужем, сколько хорошего о нём я бы не думала. Карина понимающе кивала, и Кира её невольно уважала. Княжна Спивак, пожалуй, была из тех дворянских детей, от которых все люди старой закалки, да и сверстники тоже, ожидают соответствующего поведения; и правда, вся родня уже спала и видела её повенчанной, приговаривая всё время, что просто не нашлась ещё достойная партия покамись, тогда как Карина со своим ближним окружением понимали, что и не найдётся. Примерно в такой же ситуации пребывала и Марина, но только та была более смела в том, чтобы заявлять семье, чтобы те бросали надеяться видеть её в свадебном платье. Тем не менее, обе хорошо зарекомендовали себя в высшем свете, и на приёмах их слушали с интересом и даже уважением, что не было свойственно взрослым, обыкновенно проявляющим по отношению к молодым лишь снисходительность. — Что досадно, — замечала она, — что нам до этого всего нет дела, а всё нас вынуждает к тому возвращаться, да думать о том; а я не хочу о том думать. Ни сегодня, ни завтра, ни следующим днём, нет и не будет у меня желания думать о том. «Права она, — думалось Сменкиной, — права, и ужасно это». Мечты о том, чтобы в них видели кого-либо помимо невест, всё ещё были мечтами, и было страшно, что так мечтами и останутся. С этими мыслями Кира Андреевна уснула у Трубецких, стараясь не думать о предстоящем венчании.