Вызов

— Куникида, ты домой? — Нет, идите, я еще поработаю. И все будто бы нормально. Это же Куникида. Это по утрам он секунды высчитывает, а вечером трудоголизм берет верх над четким графиком. Все должно быть в лучшем виде. На отлично. Идеально. Это же Куникида. На то, что Дазай тоже начинает задерживаться, никто вообще внимания не обращает. Это же Дазай. Это меньшая из его странностей. — Иди домой, — однажды говорит Куникида. — Я же всех отпустил. — Сам иди. — Дазай сложил руки на подлокотнике дивана, сверху пристроил подбородок и смотрит. Будто одни глаза на лице. Будто нормальный человек. Бинтов не видно. — Зачем? Там никого нет. — А мне зачем? Там тебя нет. Куникида хмыкает, но больше ничего не говорит. Позволяет Дазаю остаться там, где он хочет. Куникида всегда так делает. Еще однажды он засиживается так допоздна, что глухая ночь начинает больше походить на ранний рассвет. Его усилия приносят плоды, Фукудзава даже похвалил его на совещании. Разбор старых, еще не оцифрованных дел привел к тому, что двое убийц оказались арестованы, а один невинно осужденный — выпущен на свободу. У Куникиды отличная наблюдательность и способность сопоставлять вещи, на первый взгляд несопоставимые. А еще он любит справедливость. За что его и любит Дазай. Дазай вообще питает слабость к непонятному и необъяснимому. Куникида снимает очки и прижимает пальцы к покрасневшим векам. Он чувствует взгляд Дазая, как чувствует рассвет. — Ты устал, — говорит Дазай. — Иди домой. Куникида усмехается. — А смысл? — Никакого, — соглашается Дазай. — Тогда давай съедемся. — Хочешь доставать меня еще и дома? — Куникиде лень удивляться и думать, зачем Дазай опять несет чушь. — Но мы провели вместе столько ночей и ни разу не поругались, — хитро напоминает Дазай. — Я обещаю печь блинчики по утрам. — Без попыток сунуть голову в духовку? — Ну конечно! — Куникида отлично знает такого Дазая — переполненного напускным энтузиазмом и почти настоящими улыбками. Он знает любого Дазая. Он включается в игру. — Тогда я буду закупать продукты. — А я — стиральный порошок и гели! — Я буду следить за машиной и кухонными полотенцами и орать на тебя за брошенные под кровать бинты. — Я буду прятать твою ленту, когда захочу задержать тебя дома с утра. И не забудь внести в расписание спонтанный секс! — Спонтанность нельзя запланировать! На то она и спонтанность!!! — Я буду штрафовать тебя каждый раз, когда ты на меня орешь! — А я тебя — каждый раз, когда ты вешаешься! — Я заведу собаку — что-нибудь маленькое и черное. Назову Рюноске. Куникида смеется. Действительно смешно. — А я тогда… Это слишком далеко зашло. Как это зашло так далеко? — Пожалуй, мне действительно пора. Дазай растерян. Обычно он сам останавливается, когда считает нужным. — Не усни на ходу. — Я на машине. — О боже! — Дазай театрально прижимает руку ко лбу. — Постарайся не въехать… ни во что, кроме своего гаража. Куникида уже не слышит — или делает вид. Выходит, прикрывает дверь, спускается на полпролета лестницы и останавливается. Так все ярко, четко перед глазами, под закрытыми веками, так неожиданно легко представить. Запах идеальных блинчиков, крошечный вертлявый пес, дом, где всегда кто-то есть, даже если никого нет. Без темных углов. Место, где… Он оборачивается назад, к повороту, за которым закрытая дверь. Рука скользит по перилам вверх. Подошва касается верхней ступеньки. Это же Дазай. Конечно, он шутил, неизвестно зачем. Просто… угадал с картинкой. Куникида выходит на холодную улицу. Рассвет там, далеко, за домами. Здесь, в ущельях улиц, еще ночь. Пахнет пылью и немного бензином. И йодом. Йокогама. Где-то там, в безликих кварталах, место, в котором он проживает. Мотор тихо урчит. Машина идеально вписывается в поворот. После ухода Куникиды Дазай минуту стоит неподвижно, потом плашмя падает на диван, будто весь он только плащ и голова. И острые колени, и руки, в одной из которых зажата газета. В рекламных столбцах темно-зеленым маркером обведены несколько объявлений о сдаче домов. Может, догнать? Упасть с размаху на капот, послушать привычный ор, сунуть под нос страницу-улику, страницу-доказательство. И все получится. Газета шелестит, мнется под влажными пальцами. — Ну и ладно, — роняет Дазай, швыряя бумажный ком в урну. — Нам ведь и так чертовски весело.