Вызов

— Ну и где он? — ноет Дазай — руки на столе, лохматая голова на руках, листок бумаги прикрывает ее сверху. — Хочу, чтобы он повесил это над столом. Почему он не на работе? Это же нарушение дисциплины, да? — Повесь сам, — равнодушно говорит Йосано. — Не могу. Я туда не достаю. Зря он, что ли, так вымахал? Пусть вешает. Йосано походя снимает листок с его головы и смотрит. — «Дазай Осаму, лучший сотрудник месяца»? — Это правда, — поднимает голову Дазай. Глаза у него честные-честные. — Пять раскрытых дел. Пять, — он поднимает руку с растопыренными пальцами для наглядности. — А у Куникиды четыре. Я лучше. Йосано кладет листок на стол и садится рядом. — Зачем ты это делаешь? — негромко спрашивает она. — Это весело, — пожимает плечами Дазай. — Куникидушка так бесится, когда я говорю, что я лучший. Выглядит забавнее, чем «Суицид для чайников». Йосано берет его за ухо и слегка скручивает. — Весело тебе. А Куникида воспринимает это очень серьезно. Особенно когда Фукудзава дает понять, что тоже так считает. Дазай выпрямляется на стуле, легко сбрасывая руку Йосано. — Что? — Ты разве не замечал, как Куникида расстраивается, когда Фукудзава говорит о тебе в превосходной степени? — Но Фукудзава ведь шутит. Очередь Йосано воскликнуть: «Что?». — Я всегда считал, что Фукудзава нарочно преувеличивает мои достоинства. Ну, это же такой способ немного разрядить атмосферу, чтобы похвалы не выглядели чересчур серьезно. Я и сам постоянно им пользуюсь. Йосано молча смотрит на него. По-настоящему обеспокоенный Дазай — нечастое зрелище. — То есть господин Фукудзава, имея в своем распоряжении такого сотрудника как Куникида Доппо, всерьез называет лучшим кого-то еще? Йосано, я верю, что наш директор — умнейший человек, но вынужден сказать, что он идиот. — Вы полагаете, господин Дазай? — слышится от двери. Дазай оборачивается. В его лице ничего не меняется. — Полагаю, господин директор. Я отношусь к вам с большим уважением, но так поступать с Куникидой может только идиот. Он цемент, скрепляющий работу всего Агентства. Я могу блистательно раскрыть любое дело, но я никогда не буду вам ни опорой, ни защитой. На меня нельзя полагаться, господин директор. Вы делаете большую ошибку, переоценивая меня, но еще хуже то, что при этом вы не отдаете должное заслугам моего напарника. Я бы на его месте обиделся и устроил саботаж, но Куникида этого не сделает. Именно потому, что он — лучше. Фукудзава мягко улыбается, и Дазай вдруг чувствует, что идиот здесь никак не директор. — Я рад, что вы наконец стали настоящими напарниками, — говорит Фукудзава. — Спасибо, Осаму, это была самая прекрасная защитная речь, которую я слышал. — Только не рассказывайте о ней Куникиде, — просит Дазай, падая головой на стол и понимая, что обязательно расскажут. В красках. И с деталями. И может, это не так уж плохо? Может, не случится ничего страшного, если Куникида узнает, что Дазай считает его лучшим? Может, даже… Дазай старается не думать дальше, но представление о Куникиде, во взгляде которого в кои-то веки отражается не досада, а смятение и, может быть, признательность, не так-то просто изгнать из головы.