Вызов

Дазай опаздывает на работу. Шагает неспешно, руки в карманах, думает о вечном — о погоде. Погода чудесная, солнечно, прозрачно, аквамариново. В такую погоду хорошо падать с моста: вместо прошедшей жизни перед глазами мелькают прибрежная зелень и блики на воде. Хорошо. Куникиде вот опять хлопоты — вытаскивать его, откачивать, ругаться… Дазай умирает по разным причинам. Обычно для того, чтобы ощутить себя живым. Иногда — чтобы что-то объяснить Ацуши или другому новичку. В последнее время он все чаще пытается умереть в пределах досягаемости напарника. Куникида будет в ярости, но полезет его вытаскивать и реанимировать. Возвращать несуществующую душу в не очень качественное тело. Потом он будет ругаться, а Дазай — отпускать раздражающие шуточки и вздыхать по несостоявшемуся самоубийству. В их перебранках главное — не слова, а взгляды. Я беспокоюсь за тебя, идиот, молча говорит Куникида. Пожалуйста, только не переставай это делать, одними глазами отвечает Дазай. То, что Куникида не может его не спасать, делает Дазая почти счастливым. Это нечестно, но в Портовой мафии честность не в чести. Дазай плохо спал сегодня. Он часто плохо спит. Просыпается под утро, лежит, листает в телефоне соцсети, новости, что-то читает, смотрит, как светлеет небо за окном. Снова засыпает. Оставшееся время добирает когда придется: ранним вечером или посреди рабочего дня, беся Куникиду. Сон урывками, жизнь урывками, от суицида до суицида. Дазай привык. Хуже, когда он спит не просыпаясь и видит сны. Почти всегда это искаженная реальность. Почти всегда там смерти, кровь и боль: уже случившиеся или только вероятные. Проснувшись, Дазай еще ощущает эту боль — как от срезанного куска кожи. Одасаку, Чуя, Йосано, Мори, Рампо, даже Ацуши успел отметиться. Они умирают у него на глазах, разорванные пополам или прошитые стаей металлических игл, залитые кислотой или располосованные неизвестной способностью, как рыба под ножом повара. Дазай не жалуется на воображение. Он мог бы пожаловаться на то, что на предплечьях осталось слишком мало нетронутого места, чтобы приходить в себя, но Фукудзава не одобрит. И Куникида тоже. Еще и наорет. Дазай улыбается краешками губ. Днем сонная муть оседает на дне сознания. Если не взбалтывать, то вполне нормально. Не отлично, но терпимо. Сегодня ему снился Куникида, точнее, кажется, его отдельные части. Дазай не хочет вспоминать. И так понадобилось не менее десяти минут, чтобы заглушить, затереть в памяти то, что выглядело совсем как реальность; а потом еще оказалось, что закончились бинты. Собственно, поэтому Дазай и опаздывает. Солнечно, тепло, по-июльски ослепительно… — Привет! — говорит Дазай, открывая дверь. — Куникидушка, только не ори, я… Он натыкается взглядом на пустой стол. Видно, что с утра за ним еще никто не сидел. — Где он? — спрашивает Дазай. Муть на дне колышется, волнуется. — Уехал с господином Фукудзавой на встречу, — отвечает Наоми. — Почему без меня? — отрывисто интересуется Дазай. Муть все выше, ближе к поверхности. — Мы напарники, и по правилам на встрече нужны двое сопровождающих. — Ты опоздал, — резонно возражает Йосано. — Директор и Куникида решили, что в этом случае будет достаточно одного. — В этом случае? Речь о Гильдии. — Дазай падает на свой стул и думает, что это обычный рабочий день. Обычная встреча. А он, как обычно, опоздал. Как он мог забыть? Почему не пришел вовремя? Как это все получилось? И тут он вспоминает кое-что еще. — Но ведь машина директора на месте. Я видел, когда заходил в Агентство. — Да, — подтверждает вошедший Танидзаки, — господин Фукудзава только что вернулся. Просил тебя, Наоми, приготовить чай. Дазай — само спокойствие — берет телефон и набирает напарника. Абонент, сообщают ему, недоступен. Недоступен. Недоступен. Слово похоже на кирпич. Черная муть ударяет в голову. Время для Дазая сжимается, уплотняется, как антиматерия. За какие-то секунды перед глазами проносятся события ближайших часов, дней. Вот сейчас Фукудзава соберет всех и с прискорбием сообщит. Неважно, что там случилось, просто: они потеряли… Агентство лишилось… невосполнимая утрата… Потом будут похороны и скорбящие лица, потом ВДА поможет Дазаю найти виновных — а он землю будет рыть, но найдет. Потом пошлет Агентство к херам и пойдет к Чуе. Чуя тот еще мудак, но Дазаю он не откажет. Дазай знает, на какие кнопки давить. Потом «Двойной черный» еще раз покажет себя в деле, и по итогам от Йокогамы мало что останется. Исполнителя же они просто разнесут на атомы. Это будет медленно и очень, очень болезненно. Дазай приложит усилия. А потом… Ацуши прижимает уши. Тигр внутри него чует неладное. Рампо звериное чутье ни к чему — его сверхдедукция уже все просчитала и сделала выводы. Он приподнимается со стула: — Дазай, послушай… Дазай улыбается, и Рампо понимает, что останавливать его уже поздно. Надо бежать к Фукудзаве и… Даже Рампо понятия не имеет, можно ли что-то сделать с потерявшим контроль Дазаем. Это плохо, думает он, это очень, очень, очень плохо, это хуже Мафии и Гильдии, вместе взятых, да помогут нам боги, но это пиздец… И в это время за спиной Дазая открывается дверь. — И какого черта никто не работает? Взбешенный Дазай оборачивается — будто вихрь по кабинету. — Где ты был? — Выполнял поручение директора, — Куникида невозмутим. — Какое еще поручение?! — Я не уполномочен раскрывать подробности, Дазай. — Ах, не уполномочен? — Дазай, кажется, вот-вот взорвется. — А брать трубку ты тоже не уполномочен?! Куникида смотрит в телефон. — Действительно, пропущенные. Я ставил машину, а в подземном паркинге хреновая связь. Он направляется к своему столу. Когда он проходит мимо, Дазай, не вынимая кулаков из карманов, качается навстречу, почти падает на него, прижимаясь, пряча лицо в плече. Всего на полминуты с него слетают все маски, он становится настоящим Дазаем Осаму, открытым, понятным, лишенным всякой защиты. И невообразимым образом Куникида дает ему эти полминуты — молчит, не трогает, ничего не предпринимает, ждет. В кабинете предельно тихо. Слышно, как течет время. Кажется, даже слышно, как стучит чье-то сердце. Ровно в ту секунду, когда Дазай приходит в себя, Куникида отстраняется и начинает орать про опоздания и последствия и называть Дазая разными словами. И тот опять почти счастлив, потому что в глазах Куникиды есть нечто такое, что подсказывает: будь они наедине, возможно, все пошло бы совсем по-другому. Но, к сожалению, они не одни.