Вызов

— А зачем так долго промывать рис? — Чтобы он был рассыпчатым. — А почему нельзя варить сразу? — Чтобы рис впитал остатки жидкости. — А зачем смачивать руки? Можно лепить и так. — Потому что рис будет липнуть к рукам. Вот как у тебя сейчас. — А можно, моим вкладом будет клеить полоски нори? — Можно, Дазай. — И ты не обидишься, что я свалил на тебя всю работу с ужином? — Ты и в Агентстве так делаешь. — Ты точно раньше был учителем. Досье не врет. — Я сам его заполнял. Дазай смеется. Онигири, приготовленные Куникидой, получаются очень вкусными. Вклад Дазая заключается в базиликовых глазках, прилепленных на каждый рисовый треугольник. Идти домой уже поздно. Все-таки Йокогама — не самый миролюбивый город на свете, на ее улицах и обидеть могут. Всю эту чушь Дазай несет с честными глазами и жалобно надутыми губами. Именно так он выглядел и два часа назад, когда ни с того ни с сего нагло напросился к Куникиде в гости. Куникида только кивнул и ни о чем не спросил до сих пор. Так-то они иногда понимают друг друга с полуслова. Когда очень надо. Сегодня надо Дазаю. Но в вопросах ночлега Куникида непреклонен — он никому не уступит свой футон. Так что Дазаю приходится ютиться на широком, в меру упругом, идеально пружинящем диване. Белье свежее, воздух свежий — когда еще так выспишься. Остается неизвестным, почему под утро Дазай обнаруживается на футоне Куникиды — зацелованный, как пожар, горячий, взлохмаченный, в сперме и соли. Впрочем, Куникида не лучше — а у него еще и волосы длинные, и Дазай регулярно придавливает их локтем. Куникида охает. — Прости, прости, — шепчет Дазай, целуя его от подбородка к уху, мелко, часто, жарко. — Прости, хочу еще… хочу еще тебя, Доппо… — Бери, — отвечает Куникида, поворачивая голову, открывая шею, на которой уже живого места нет. И чуть позже: — Оса-аму-у… Имя Дазая словно создано для стонов.

* * *

Они стоят перед зеркалом. В зеркале отражается убийственная правда. — Скажешь, что провел бурную ночь, — пожимает плечами Дазай. — Обычное дело. — Не для того, кто все уши прожужжал своим будущим идеалом. — А, то есть ты все-таки это сознаешь? — Не думай, что к тебе не будет вопросов. Тема парного суицида тоже поднимается не так чтоб редко. И отнюдь не в плане «затрахать до смерти». — Так, может, не пойдем сегодня на работу? — легкомысленно предлагает Дазай. Глаза Куникиды расширяются. Плохая мысль. — Ну или, хочешь, я поделюсь с тобой бинтами? Глаза Куникиды становятся еще больше. Варианты закончились, засосы, царапины, зацелованные губы и сияющие глаза остались. Чертовы онигири.