Вызов

Сначала Дазай жалеет, что открыл глаза. Потом — что вообще проснулся. Потом — что так и не совершил суицид. А как было бы прекрасно. Но что поделаешь. Приходится как-то жить… Даже если вчера надрался самым нечеловеческим образом. Случайно вышло. Переживет, не в первый раз. Главное — не шевелиться… Осознание реальности приходит, постепенно, кусками. Он в постели. Он не дома. Он не один. На то, чтобы повернуть голову, уходит минуты полторы. На то, чтобы понять, что эти всклокоченные светлые волосы могут принадлежать только одному человеку — вдвое больше. Попытка сесть оборачивается выстрелом в голову. Дазай изо всех сил сжимает запястьями виски, сглатывает едкую слюну и молится, чтобы его не стошнило. Молитва оказывается услышана. Тошнота и головная боль чуть стихают, и Дазай получает возможность подумать, что все это подозрительно. Очень подозрительно. Да пиздец вообще, честно говоря. На нем даже бинтов нет. Как я мог, думает Дазай, хотя нет — как он мог?! Они же напарники, коллеги. Лишние сложности. И вообще. Как им это в голову-то пришло, боги всемогущие, как? Куникида тоже открывает глаза, не отрывая головы от подушки. Умный. Предусмотрительный. — Что тут было? — спрашивает Дазай слабым голосом. — Бля-я-я… — отвечает Куникида. — Ну ты и пьянь, Дазай. Пиздец какая ты пьянь. Если только это не был изысканный способ самоубийства. — Да лучше б я умер, — фыркает Дазай. Снова сжимает виски и думает, как лучше подступиться. Что там вчера произошло? — И как все было? — Неописуемо. — Куникида лаконичен, что, впрочем, объяснимо. Если он в таком же состоянии, осмысленный разговор — уже подвиг. — Неописуемо плохо? — аккуратно уточняет Дазай в надежде на лучшее. — Ну а то. Учитывая, сколько ты выжрал… Дазай внезапно расстраивается. Это ж надо было так. Он, может, в первый раз с Куникидой по-другому хотел. Нет, не то чтобы он хотел. В смысле, не то чтобы прямо с Куникидой. Просто представлял пару раз. Пару-тройку раз. Когда его видел, в основном. Да. И вот все испортил. По-дурацки как-то вышло. Сам виноват. Зачем-то он все-таки пытается выяснить подробности. Типа как все получилось, с чего началось, что он говорил. С чего. С первой рюмки началось, отвечает Куникида. А говорил ты много — пока мог говорить. А потом, спрашивает Дазай, откладывая самоубийство путем сгорания от стыда на попозже, как мы к тебе-то попали. Ну, я тоже был не то чтобы совсем трезв, объясняет Куникида. И везти тебя домой, а потом еще ехать к себе вообще не хотелось. Так что вызвал такси до своего дома. Скажи спасибо, что дотащил до кровати, а не бросил там, где ты порывался прилечь. Ты при попытке войти в лифт три раза падал. И еще раньше, на ступеньках, хорошо так задницей приложился. — Че? — говорит Дазай. — Чем? Так это поэтому у меня задница болит? — Ну да. А ты думал, почему? — Ни почему, — быстро отвечает Дазай и поднимается. У него даже голова болеть перестает. Хотя нет, все равно болит. Будто по ней дополнительно молотком стукнули. — Стоять, — говорит Куникида и дергает его за руку, и Дазай плюхается на кровать. Эффект сногсшибательный: боль прошивает насквозь, от виска до задницы, Дазай громко стонет. Куникида садится рядом, сжимает пальцами его виски, гладит кругами, несильно надавливая. — Так что ты там себе надумал? — интересуется он. — А что я мог надумать? — вполголоса, чтобы не спугнуть отступающую боль, отвечает Дазай. — Оба голые, в постели, и жопа болит. — Любопытно. — Ну теперь-то я, конечно, рад, что ничего не было, — чуть оживает Дазай — похоже, дела обстоят не так уж плохо. — Точно рад? — негромко спрашивает Куникида. — Конечно, точно, — уверяет Дазай. — Безусловно. Вне всяких сомнений. — Чисто из любопытства — а если бы было? — вдруг спрашивает Куникида. Дазай теряется от неожиданности. Молчит. Понимает, что надо ответить, если хочет продолжения. Если вообще чего-то хочет. Но язык будто отнялся. Он действительно хочет? Или лучше оставить все, как есть? Или?.. Дазай не знает. — Иди в душ, — усмехается Куникида, отнимая пальцы от его висков. — Потом кофе, прогулка, разминка… — Только не разминка, — умирающе стонет Дазай — валять дурака он всегда готов. — Лучше убей меня сразу, это будет милосерднее. — Ладно, — не спорит Куникида. Похоже, ему и самому не очень хорошо. — Душ, кофе и еще немного здорового сна. — И на работу? — Сегодня суббота вообще-то. Мы пили по случаю пятницы. — А, — тупит Дазай. И не может удержаться: — Тогда что потом? — Посмотрим, — говорит Куникида. — Но ты меня не выгонишь? — Жалобным взглядом Дазая можно армии на колени ставить. Но Куникида орешек покрепче. — Из своего дома? — Из своей постели, — машинально отвечает Дазай и испытывает мгновенное желание спрятаться под одеяло с головой. Алкоголь явно еще не выветрился. — Практика показывает, что тебя хрен выгонишь оттуда, где ты хочешь остаться, — говорит Куникида, будто поправляя невидимые очки. — Так что вопрос в том, хочешь ли. Возможно, он издевается. Мстит Дазаю за все дурацкие шуточки. Или сам так по-дурацки шутит. Или не имеет в виду ничего, кроме дурацкого «здорового сна». Пофиг. — Хочу, — говорит Дазай. Ему бы сейчас в постели Куникиды задержаться, а там — видно будет. Голова болит, но длинные волосы Куникиды мягко скользят по спине, когда тот встает, а крепкие ягодичные мышцы красиво напрягаются, и Дазай начинает думать, что пятничное свинство было хитро замаскированным планом его подсознания. Ведь почему нет, когда — да?