Вызов

Началось все совершенно невинно. — Куникидушка, а почему ты сегодня с меня отчеты не требуешь? — спросил Дазай. Все подумали, что он нарывается. Он не нарывался. На самом деле Дазай боялся. Конечно, не так, как пули или неожиданной способности, не так, как взрыва или ножа у горла. Тот страх был веселым и органичным, естественным человеческим страхом смерти, который Дазай давно уже переработал в легкое беспокойство, не доставляющее особых неудобств. Этот страх был другим. Смутным, неопределимым, заполняющим внутренности. Дазай не мог сформулировать, чего именно боится. Почему так нервно и настороженно реагирует на любые изменения в поведении Куникиды. Почему не заданный вовремя вопрос по отчетам способен вызвать учащенное сердцебиение на грани стресса. Это оставалось медицинской загадкой. Возможно, он боялся, что Куникида из-за чересчур тесных контактов с ним станет другим. Слишком мягким или слишком жестким. Слишком циничным или слишком чувствительным. Не таким, каким он притягивал Дазая. Непривычно теплые чувства вызвал именно такой Куникида, каким он был с самого начала, — педантичный, ответственный, добрый и непреклонный. Возможно, Дазай боялся слишком сильно утянуть Куникиду в себя. Возможно, он боялся, что потеряет интерес, если Куникида изменится. Единственный интерес, ярко и больно вспыхнувший за последние годы. Дазай не хотел его лишаться. Он держался за этот интерес, как пальто за гвоздь, на котором висит. — А смысл? Ты ведь их все равно не сделал. Потому что ты никогда не делаешь того, что говорят! — Куникида орал, как обычно, и Дазай немного расслабился. — Я делаю, Куникидушка, — с улыбкой заверил он. — Я очень послушный, если хорошо попросить. — Если хорошо зарядить в челюсть — возможно! — Рукоприкладство не метод. — Дазай радостно похлопал ресницами. Все шло как надо. — Попробуй лаской. — Серьезно?! — От крика качнулась лампа над столом. Куникида замолчал. Потом сделал глубокий вдох, а потом вдруг подцепил указательным пальцем гастук-боло и притянул Дазая к себе. Дазай внутренне напрягся, лихорадочно соображая, что Куникида намерен сделать. Он ведь не идиот, чтоб поцеловать Дазая при всех? Это слишком слащаво, это худшая из идей, неужели у него настолько размягчились мозги? Неужели Дазай так в нем ошибся? — Хорошо, — вполголоса произнес Куникида. Его дыхание касалось щек Дазая, так близко они оказались. — Давай на спор. Ты выполняешь одну мою команду. Я освобождаю тебя от отчетов на неделю. — И в чем подвох? — расцвел Дазай. Худшие ожидания не оправдались. — Ты выполняешь ее вплоть до отмены. — То есть? — насторожился Дазай. — Пока я не скажу «хватит». Например, это будет команда «сидеть на стуле». Ты будешь сидеть, пока я не отменю распоряжение. — А если это будет причинять мне неудобства? — Дазай любил рискованные игры. И ему уже было интересно, что пришло Куникиде в голову. — Полагаю, я смогу отличить настоящие неудобства от тех, которые ты считаешь таковыми. — Вроде того, что от жесткого стола болят локти? — Вроде того. — М-м… Согласен. И когда начнем? — Не сейчас, — бросил Куникида — к разочарованию всего отдела, с интересом ловившего каждое их слово.

* * *

После ужина Куникида обнял со спины застывшего у окна Дазая, ткнулся носом под ухо, щекоча теплым дыханием кожу. Дазай расслабился, прижимаясь к нему, прилипая всем телом. С Куникидой он обнаружил в себе охренительную тактильность. Правда, распространялась она только на одного человека. По мнению Дазая, этого было вполне достаточно. — Подождешь? — спросил он. Голос слегка охрип. Под кожей разгоралось, жар бежал по венам, губы мгновенно подернулись сухой пленкой. — Конечно, — отозвался Куникида, прикусывая мочку. — Не задерживайся. Оказавшись в ванной, Дазай размотал бинты, может, чуточку быстрее обычного. Принял душ, нарочно сделав воду похолоднее. Возбуждение никуда не делось. Возможно, потому, что прохладный душ напоминал Куникиду — вечно размеренного и расчетливого и всегда готового взорваться обжигающим потоком эмоций. Дазай вышел, не утруждая себя одеванием. Куникида поймал его в объятия за порогом спальни. Он тоже успел раздеться. Кожа была горячей, что каждый раз поражало Дазая, как маленькое чудо. Он грелся о Куникиду и не скрывал этого. Может быть, потому, что Куникида не возражал и укутывал его в свое тепло, заменяя бинты и плащ. На кровати Дазай оказался снизу, прижатый тяжелым телом. Ему нравилось чувствовать Куникиду на себе и в себе — как нравилось и самому трахать его лицом к лицу, видя, как краснеют скулы и губы ловят ускользающее дыхание. Но сейчас после недолгой возни, пока они притирались друг к другу и заново узнавали ощущение обнаженного тела, Дазай оказался на животе, прижатым к кровати. — Тяжело, — пожаловался он. Он не любил эту позу лишь потому, что имел в ней очень мало возможностей трогать Куникиду и смотреть на него. — Нормально. — Куникида мокро лизнул его, от плеча к уху. — Руки по швам. — Что? — не понял Дазай. — Прижми ладони к бедрам и не отпускай, пока не скажу. Или ты уже передумал и готов писать отчеты? — Сука ты, — сказал Дазай в подушку. Губы расплывались в улыбке. Куникида был неподражаем. — Руки, — напомнил тот. Дазай вытянул руки, прижал ладони к бедрам. — Так? — Да. — Куникида встал на колени и потянул Дазая за собой, вверх. Дазай послушно выпрямился. Куникида снова лизнул его шею, подул. Побежали мурашки, Дазай тихо и коротко простонал. Губы Куникиды прошлись по шее, по плечам, спустились по позвоночнику, то целуя до легкой боли, то выдыхая быстро остывающий воздух на еще влажную кожу. Дазай уже горел изнутри, мелко вздрагивал и кусал губы. Он любил эти медленные игры, но раньше у него всегда была возможность ответить. А сейчас он не мог даже пошевелить руками, оставалось только глушить стоны в груди. Зубы ощутимо прикусили бок. Дазай тихо взвыл, сжал кулаки. — Так можно? — уточнил он с запозданием. — Можно, — ответил Куникида невнятно — язык медленно вел вверх по позвоночнику. — Главное — руки по швам. — Понял, — выдохнул Дазай. — А… Бля-я-ядь! Он не успел задать новый вопрос — зубы Куникиды впились в плечо, ногти с силой проехались по бедрам, твердый член вжался в ложбинку ягодиц. Дазая тряхнуло. Он успел влипнуть, вплавиться в горячее тело за спиной, когда Куникида отстранился — весь, сразу: руки, член, бедра. Дазай покачнулся от неожиданности, едва не завалился на бок. Его ощутимо пошатывало, мозг отказывался поддерживать равновесие. — Доппо… — вышло жалобно, почти скуляще. Дазай не стал оглядываться — побоялся вправду навернуться с кровати. Странное ощущение нереальности окутало его. — Сейчас. — Куникида даже не скрывал ноток ехидства. Он мазнул между ягодиц скользкими пальцами, приставил головку, нажал. — Нормально? — Да. — Они трахались только утром, и оба знали, что обойдется и без предварительной растяжки. Было туго, охренительно туго, Дазай чувствовал жаркое дыхание на шее и сам дышал тяжело, с присвистом, ощущая каждый дюйм входящей в него плоти. Собственный член покачивался, стремясь преодолеть гравитацию. Ногти впились в ладони. Больше всего Дазай хотел сейчас завести руки за спину, обхватить бедра Куникиды и втолкнуть его в себя чуточку быстрее — но не мог. Он не мог проиграть пари. Куникида потом будет издеваться при каждом удобном случае… Да он и сейчас издевается! Дазай толкнулся назад, навстречу, но Куникида оказался начеку и вовремя пресек его движение. И замедлился еще немного — так, что Дазаю пришлось основательно прикусить губу. Сукасукасука… Наконец лобок вжался в ягодицы, и Дазай перевел дыхание. Он любил ощущение Куникиды внутри себя. Он как будто становился полноценным на некоторое время. Все его шрамы, пустота, чернота и отсутствие любви становились легитимны и переставали иметь всякое значение. Куникида остановился, замер. Вдохнул запах его волос на затылке. Провел обеими ладонями по паху, не касаясь члена, по напряженному животу, по ребрам. Сжал соски. Дазай сглотнул. Куникида потер уязвимую, болезненно чувствительную плоть, сдавив подушечками большого и указательного пальцев. Пальцы были сильные, жесткие, гладкие. Соски мгновенно затвердели и будто вспыхнули огнем. Дазай застонал в голос. Куникида чуть качнулся назад, отстраняясь, и снова толкнулся внутрь, входя чуть глубже. Дазаю хотелось другого — хотелось упасть вперед, грудью на подушки, завести назад руки, раздвинуть ягодицы и чтобы Куникида вошел до предела, чтобы дальше было некуда, чтобы придавил его собой, накрыл ладонями кулаки и трахал с оттяжкой, заставляя кончить без рук. Но у Куникиды, похоже, сегодня были другие планы. Дазай все-таки потянулся было ладонью назад… — Руки, — напомнил Куникида. Правый сосок сдавило до легкой боли. Дазай скрипнул зубами и вернул ладонь на место. Он не проиграет. Куникида трахал его медленно, сильно, но неспешно, заставляя тянуться за собой всем телом, а затем и вовсе остановился где-то глубоко внутри. Дазай подумал, что захныкать будет не так уж и унизительно. От ногтей на ладонях уже образовались лунки, член изнывал без внимания, заполненность казалась почти излишней и все тело ныло от неудовлетворенности, недостаточности. И только соски под пальцами Куникиды ощущались раскаленными, растертыми до красноты. И он все еще продолжал растирать их плоскими подушечками больших пальцев, по кругу, безостановочно… — Перестань, — выдохнул Дазай, — это невыносимо. — Серьезно? — Куникида убрал ладони, и Дазай взвыл. Теперь соски пылали еще сильнее. Теперь это действительно было невыносимо. — Верни, — потребовал он слишком высоким — ну и плевать — голосом. Куникида снова жарко выдохнул в шею, положил ладони на грудь, прижал, провел по кругу. Он не двигался, и Дазай сам толкнулся назад, насаживаясь на его член, сам качнул бедрами, чтобы найти нужное положение. Казалось, он распался на три чувствительные до предела точки: натертое, туго обхватившее член кольцо ануса и словно взрывающиеся при каждом прикосновении соски. Он уже не замечал вырывающихся из горла стонов, не контролировал движения бедер, не чувствовал зубов на плече. На коже выступил пот, волосы прилипли ко лбу, искусанные губы краснели ярким пятном на бледном лице. Пожалуйста, говорил весь его вид, пожалуйста, сделай что-нибудь, пока я еще сознаю себя. Куникида опустил руку, сжал его член — и Дазай тут же кончил, откинув голову ему на плечо и зажмурившись, ощущая разом и боль, и блаженство. Ресницы слиплись, в уголках глаз блеснула влага. Куникида толкнулся в последний раз и вылился в него с глухим «хватит», стиснув в кольце рук так, что у Дазая перехватило дыхание. — Куникидушка, — шепнул он, — ты блядь пиздец. Где ты раньше был со своими идеями? Он пошевелил руками, будто прилипшими к бедрам, поднял, с трудом разжал кулаки. Следы от ногтей действительно остались. — Я выиграл, — слабо и радостно сообщил он. — Я свободен от отчетов. А еще я хочу упасть и не вставать два дня. Куникида лег, аккуратно утащив его за собой, повернул, посмотрел, убирая волосы со лба. Зрачки наполовину перекрывали зелень радужки. — Тебе понравилось? — спросил он непривычно низким голосом. — Да, — сказал Дазай. — Охуеть. Давно планировал? — Не очень. Боялся, что не пойму, когда надо будет действительно прекратить. — Поймешь, — уверенно сказал Дазай. — Ты — поймешь. Ты… — Что? — спросил Куникида, не дождавшись. — Не знаю. Может, это правильно — что мы вместе. — Не может, а точно. Зря я, что ли, весь «Идеал» под тебя переписывал? — Врешь ведь. — Вру, — легко согласился Куникида. — Но только в этом. Дазай тронул сосок кончиком пальца и дернулся, как от удара током. — Ну все, — сообщил он. — Теперь ты от меня никогда не отделаешься. — Даже не собирался, — сказал Куникида. — Я в душ.