Хроники расхитителей гробниц. Пещера кровавых зомби

Здоровяк откашлялся и сказал: — Товарищи, это я вас в это втравил, и теперь нам всем, кажись, крышка. В жизни ничего не боялся, но не думал, что помру вот так. На нем была черная куртка с капюшоном, как у ниндзя, а потому сложно было сказать, как он выглядит. Впрочем, вглядевшись во мрак, я заметил, что он очень крупный мужчина. Вот уж никогда не думал, что такой здоровяк может грабить могилы. Паньцзы выругался. — Эй ты, жирдяй. Ты откуда, мать твою, взялся? Пока жив, я тебя так отделаю… Я смотрел, как быстро гаснут спички. Со слезами на глазах я взмолился: — Ребята, лучше вам поскорее найти выход. Иначе будет уже все равно, кто кому наваляет, — в выигрыше останутся одни жуки. Паньцзы огляделся и отдал Толстяку карабин, а затем протянул мне коробок. — Подожги мы одежду, мы бы выиграли немного времени, но теперь это уже ничего не изменит — огня все равно не хватит. Мы, наверно, вообще умрем раньше, чем спички загорятся. Так что на счет три я вас прикрою и отвлеку жуков, а вы бегите к тому краю стены. Пусть один влезет наверх с плеч другого, а потом поможет ему подняться — времени должно хватить. Я долго ждать не буду. Как окажетесь в безопасности, я подбегу, и вы втащите меня. А теперь хватит тянуть! И прежде, чем я успел возразить, Паньцзы запрыгнул в самую гущу трупоедов. Жуки хлынули к нему, точно волна цунами, освобождая нам путь. Я закричал и бросился было ему на помощь, но Толстяк потянул меня назад. — Вверх! Он побежал, таща меня за собой, а затем подставил плечо, давая вскарабкаться туда, где было безопасно. Я протянул руку и затащил его к себе. После этого я посмотрел вниз. Трупоеды облепили Паньцзы с головы до ног, и он катался по полу, крича от боли. Мне едва удалось удержаться от слез, когда я увидел, в каком он состоянии. Толстяк заорал: — Быстро… Лезь сюда! Осталось несколько шагов… Скорее! Вот только Паньцзы никак бы не смог забраться. Трупоеды набились ему в рот, и любая попытка встать заканчивалась новым падением под напором их атаки. Тогда он подтянул колени к груди и, увидев, что мы кричим, помотал головой. Почти все лицо у него облепили жуки. На моих глазах он вытянул руку и сложил пальцы в виде пистолета. Его предплечье и плечо были жутко изранены, и я понимал, что он просит нас стрелять него и насмерть. Толстяк просто не в силах был на это смотреть; на скулах у него заходили желваки, и он выкрикнул: — Брат, прости меня! И тут ловушка неожиданно открылась, и вниз, прямо туда, где лежал в мучениях Паньцзы, спрыгнул еще один человек. Не свалился, а именно намеренно прыгнул, а потому, оказавшись на земле, удержался на ногах, хотя удар от падения и заставил его чуть заметно пошатнуться. Восстановив равновесие, он глубоко вдохнул. Трупоедов его появления попросту ошарашило. Они немедленно принялись с лихорадочной поспешностью разбегаться во все стороны, словно изо всех сил старались оказаться подальше от этого человека. Те самые насекомые, что бросились к нам, подобно приливной волне, сейчас, как отлив, отступали прочь, исчезая в нескольких крупных отверстиях в стене. Я внимательно присмотрелся. Разве это не Молчун? Толстяк закричал: — Боже! Он и впрямь уцелел! Я посмотрел на Молчуна снова, и увидел, что его одежда изодрана в клочья, а сам он залит кровью, словно серьезно ранен. Однако, несмотря на собственное состояние, он подхватил Паньцзы на руки и вместе с ним бросился к нам. Мы потянулись вниз; я вцепился в Паньцзы, Толстяк ухватился за Молчуна, и мы затащили их наверх. Все случившееся походило на то, как море превращается в поля шелковицы, а те, в свою очередь, оборачиваются морем (прим. пер.: китайская идиома, обозначающая перемены. Пожалуй, сопоставима со знаменитым «Все проходит. И это пройдет» царя Соломона.). Наше положение было безнадежно, и тут нам указали выход. Мгновения назад мы не сомневались, что нам конец, а теперь все изменилось. Мы хотели было осмотреть раны Паньцзы, но Молчун махнул рукой: — Нужно спешить. Он идет за нами. Я понятия не имел, о чем он, а вот Толстяк тут же подорвался на ноги, будто, напротив, понимал слишком хорошо. Молчун взвалил Паньцзы на спину, я подхватил лампу и стал освещать дорогу. Все вместе мы побежали по туннелю прочь. Я не представлял, как долго мы бежали, и даже не мог сказать, сколько раз повернули, когда Молчун потянул Толстяка, заставляя остановиться, и сказал: — Хорошо. Туннели здесь довольно сложные. Ему будет непросто быстро нас найти. Мы остановились. Я весь взмок от пота. — О чем ты? — спросил я. Молчун вздохнул и, не отвечая, опустил Паньцзы на пол. Ну и ладно, решил я, сейчас самым важным было позаботиться о ранах Паньцзы. Он действительно сильно пострадал — на всем его теле практически не осталось живого места. Если бы мы его перевязали, если бы у нас было хоть что-то, чем можно перевязать, он бы сделался похож на мумию. Я внимательно осмотрел раны. Большинство из них были поверхностными, но несколько на шее и животе могли оказаться смертельными. Очевидно, эти жуки отлично умели метить в самые мягкие и беззащитные части человеческого тела. В памяти всплыл труп, до руки которого я тогда дотронулся. Рана в животе у него тоже была самой тяжелой. Молчун положил руку на живот Паньцзы и снял с пояса меч. — Держи его, — велел он мне. — Ты что задумал? — Меня охватило жуткое предчувствие. Молчун уставился на Паньцзы с видом мясника, изучающего жертву, и запустил в рану два своих кошмарно длинных пальца. — Один из жуков забрался ему в живот. — Быть не может… — Я подозрительно посмотрел на него, а затем на Толстяка, который уже держал Паньцзы за ноги. — Учитывая все, что было, ему я верю больше, — заявил он. Мне оставалось только подчиниться и вцепиться в руки Паньцзы. Подняв меч, Молчун принялся прощупывать рану, а затем, видимо, найдя, что искал, молниеносным движением вонзил в нее пальцы, схватил свою находку и вытащил наружу светло-зеленого трупоеда. И пусть он действовал с невероятной быстротой, его поступки все равно причиняли боль, потому что Паньцзы выгнуло и он забился так яростно, что я едва мог его удержать. — Он задохнулся у него в животе. — Молчун отшвырнул дохлого жука в сторону. — Рана уже слишком глубокая. Если ее не продезинфицировать, туда попадет инфекция, и тогда быть беде. Толстяк вынул из карабина последний патрон. — Почему бы не перенять передовой опыт американцев и не воспользоваться вот этой вот пулей? Разберем патрон и продезинфицируем порохом. Паньцзы схватил Толстяка за ноги и, стиснув от боли зубы, прохрипел: — У меня не огнестрел! Ты хочешь… хочешь выжечь мне к чертям все кишки? Он вытащил из кармана брюк моток перепачканных кровью бинтов. По виду, тех самых, которыми перевязывал себе голову. — Хвала небесам, я их не выбросил, — пробормотал он. — Просто перевяжите меня, только сделайте это как следует, да затяните потуже. Все эти раны обычная ерунда! — Дружище, в этом году геройство не в моде, — возразил Толстяк. — Мне твои кишки видно. Не стоит тебе спектакли устраивать. Он принялся разбирать патрон, но мы с Молчуном остановили его. — Не пори горячку, — сказал я. — Он умрет, если порох сожжет ему внутренности. Давай сперва его перебинтуем. Выслушав меня, Толстяк согласно кивнул. В три руки мы перевязали раны Паньцзы, а потом я оторвал от своей рубашки кусок ткани и обмотал ею все еще раз. Все это время Паньцзы с трудом не давал себе отключиться от боли. Я смотрел, как он привалился к стене, хватая ртом воздух, и меня затапливала вина. Если бы я не напортачил тогда со спичками, ему бы не пришлось сейчас проходить через все это. И тут меня неожиданно пробрало любопытство, и я спросил Толстяка: — Ах да, а ты-то кто такой? Тот уже открыл было рот, чтобы ответить, но Молчун жестом велел нам заткнуться. Мы замолчали, и я услышал вселяющий ужас стрекот. Звук доносился из другого конца туннеля.