***
Эхо шагов. Темнота. Одиночество. Всё не так, как прежде. Шаги кажутся мягче, темнота прозрачнее, одиночество… изменилось. Он его больше не чувствует. Его просто нет. Сердце наполнено чем-то тёплым, приятным, томящим. Ожиданием? Наверное, это оно. Майлз так привык быть один, в полной тишине, в молчании, что сейчас его душа переворачивается внутри, словно феникс в полёте, распуская крылья. Эта неожиданная свобода приносит новый смысл в его жизнь. Сияющие карие глаза, её каштановые локоны, искренняя улыбка и безграничная доброта. Всё, что он искал, вдруг соединилось в одном человеке, в одной девушке. Майлз знает, как ей сложно и восхищается её смелостью. Её ничто не останавливает. Почему? Он мог бы узнать, прочесть её, словно открытую книгу. Но что-то сжимает его сердце, заставляя закрыть разум и открыть что-то иное, впустить её туда, не будучи уверенным, что это правильно. Майлз не хочет сомневаться, просто идти вперёд, к неведомой ему самому цели. Ведь её и правда нет. Чего он хочет? В чём его цель? Его немного смущает этот вопрос. Майлз входит в свой кабинет, садится в кресло. Такое ощущение, что уже начался новый день. Энергия струится из него мощным фонтаном. Он понимает, что не сможет заснуть. Ещё ни разу в жизни он не встречал человека дарящего столько сил, столько бодрости, как она. Гермиона Грейнджер — маленький фейерверк, от взгляда на который хочется ещё и ещё — идти за ним, любоваться, слушать, быть всё время рядом. Люди всегда его утомляли, сколько он себя помнит, общение с другими всегда приводило в состояние апатии, усталости, разочарования. Лишь два человека дарили ему покой: мать и профессор Снегг. Майлзу часто казалось, что декан гораздо ближе ему, чем родной отец, потому что он понимал. Понимал его проблемы, его мучения и одиночество. А мама… она просто любила его таким, какой он есть. Он устремил взгляд вперёд. С противоположной стены на него смотрела красивая женщина с длинными вьющимися тёмными волосами и васильковыми глазами. Это был дорогой его сердцу портрет. Мама представала в образе прекрасной греческой богини, в лавровом венце и белоснежной тоге. Её нежный взгляд грел душу. Удивительно было то, что этот портрет был единственным напоминанием о ней, а написал его лучший художник-маг со слов Майлза, уже после войны. — Она понравилась бы тебе, — тихо произнёс он. — Гермиона не такая как все. Она… настоящая. Женщина на портрете тепло улыбнулась. — Жаль, что ты создана так поздно, мы могли бы общаться… Она вздохнула, с сожалением пожав плечами и прикрывая глаза. — Я не чувствовал такого прежде. Не знал, что такое надежда, это так странно, мама. Женщина протянула к нему руку, в её глазах было столько доброты, что у Майлза навернулись слёзы. — Спасибо! — шепнул он. — Знал, что ты меня поймёшь. Завтра я покажу ей наше счастье. Думаешь… это будет правильно? Она согласно кивнула, и Майлз улыбнулся, отводя взгляд в сторону портрета отца, который, в отличии от матери, взирал на него сурово. — Я хочу, чтобы она была рядом… со мной, — тихо произнёс он сам себе. — Я знаю, какая у меня цель.***
Она вскочила раньше будильника. Взглянув на часы, моментально выпрыгнула из постели и побежала умываться, кормить кота, одеваться, собирать свою универсальную сумочку, которую хранила ещё со времён войны. Это была её лучшая подруга. С ней можно было путешествовать куда угодно, а раз она не знала, куда отправится, нужно быть готовой ко всему. Гермиона некоторое время думала, что ей надеть. Раз Майлз решил ей показать цветение незабудок, то, наверное, это будет поле или луг. Значит, лучше надеть джинсы, футболку, кеды и набросить кофту. Она заколола волосы маленькими заколками над ушами и удовлетворённо осмотрела себя с головы до ног. Ей нравилось, что для своих двадцати пяти, почти двадцати шести, лет, она выглядит как девчонка. Быстро выпив несладкий кофе со сливками, Гермиона надела наручные часы и нетерпеливо гипнотизировала их взглядом, пока большая стрелка не показала без одной минуты девять. Она тут же схватила ключи, бросила: «До скорого, Глотик!» Вылетела из квартиры, заперла дверь и понеслась вниз по лестнице, в предвкушении какого-то приключения, как ребёнок. Распахнув дверь, она буквально впечаталась в чью-то грудь. Вскинув взгляд тут же вспыхнула. — Доброе утро, — улыбнулся Майлз. — Вы пунктуальны. — Да. Я стараюсь, — усмехнулась она. — Извините. Доброе утро. — Готовы к путешествию? — осведомился он. — Ещё как! Знаете, я очень давно нигде не бывала не по работе, — смущённо произнесла она. — Куда же мы отправимся? — Это довольно далеко, но трансгрессировать можно. Графство Корнуолл находится на побережье… — То есть… — дыхание перехватило, холодок пробежал по её спине. — Это ваши владения? Майлз немного заволновался. — Если вы опасаетесь, мы можем отложить… Гермиона слишком любопытна, слишком взволнована и, кажется, ничто не способно её остановить. Она не знает почему, но доверяет этому человеку. Эти глаза не могут лгать. Ведь он всегда честно отвечал на её вопросы, не скрывал ничего. — Нет-нет! — торопливо ответила она. — Это, на самом деле, очень интересно. И… я так давно не видела моря. — Там, где мы окажемся, море слишком далеко. Сразу вы его не увидите. — Неважно, — улыбнулась Гермиона. — Я готова. Идёмте. Они направились к тому же гаражу. Девушка отперла дверь ключом. Оказавшись внутри, она произнесла: «Люмос». Майлз огляделся. Совершенно пустое маленькое помещенье. — Здесь можно было бы организовать маленькую лабораторию зельеварения, — неожиданно произнёс он, Гермиона не сдержала улыбку. — Маглы, обычно, делают из таких мест свалки и склады всякой всячины, если у них нет машины. Я подумываю купить автомобиль. — Слышал, это довольно сложное устройство. — Не настолько сложное, чтобы от него отказываться, — уверенно произнесла девушка. — Будем отправляться? Майлз неожиданно взял её за руку. Когда его пальцы осторожно проскользнули между её, в животе Гермионы что-то сжалось. Она с трудом сдержала глубокий вздох. Хлопок.***
Как только удалось восстановить равновесие, Гермиона стала вертеть головой во все стороны. Позади простиралось зелёное травянистое поле, а прямо перед ней возвышался холм, посередине которого пролегала узкая тропинка, по ней явно ходили очень редко. Майлз сразу же выпустил её руку. Гермиона почувствовала лёгкую досаду, но он ведь не мог поступить иначе! Конечно, не мог. — Идёмте, — выдохнул он, и девушка почувствовала что-то похожее на панику. — А что там? — кивнула она на тропинку, ведущую на вершину холма. — Там? — он сделал невероятно трогательную паузу, во время которой Гермиона успела понять, что «там» что-то очень важное. — Там — моя жизнь. Её сердце замерло. Майлз зашагал вверх по тропинке. Она чуть замешкалась, но затем решительно отправилась следом. Внутри что-то пульсировало, вздрагивало от волнения. Майлз чувствовал вдохновение, которого не испытывал прежде. Это было удивительно. Ему ещё не приходилось ни с кем делиться… своим счастьем. Он поднялся на холм и ждал Гермиону. Было так важно видеть её глаза в тот момент, когда она окажется рядом. Она трепетала. Дыхание прерывалось. Гермиона до последнего мгновения смотрела под ноги, не решаясь взглянуть вперёд. Лишь оказавшись с Майлзом рядом и взглянув ему в глаза, она устремила взор вдаль. Ему это было нужно. Необходимо видеть этот взгляд, наполненный восторгом, детской, искренней радостью. Перед ней расстилалась долина, покрытая колышущимся на ветру лёгким трёхцветным ковром. Голубое поле было украшено розовыми и белыми полосами нежных незабудок. Тонкое благоухание растворяло все мысли, оставляя только чувство безграничного покоя, тишины и счастья. Гермионе казалось, что это сон, невозможный, невероятный, сказочный, как будто небо опустилось на землю и застелило её мягкими облаками. Она подняла голову, приходя в ещё больший восторг, убеждаясь, что небо и это чудесное поле заодно. — Я никогда в жизни не видела такой красоты… — прошептала она. — Это невозможно. Майлз ни разу не испытывал того ликования, что овладело им теперь. Казалось, это тот момент, ради которого он был рождён на свет. Видеть эти горящие глаза, эту милую улыбку, кудри развевающиеся на ветру. Эту девочку — маленькую, искреннюю, восторженную. Даже если она никогда не будет с ним, он видел её счастье, этого уже так много! Ей не хотелось приходить в себя. Хотелось лишь смотреть на это мерное движение, волны, перекатывающиеся по холмам, вдыхать этот девственный воздух. Неожиданно Майлз опустился на траву, сел облокотившись на согнутые колени и смотрел вдаль. Гермиона любовалась его правильным профилем, чётко вырисовывающимся на ярком голубом фоне. Тёмными растрёпанными прядями, играющими на ветру. Поймав себя на мысли, что он невероятно красив, девушка смутилась и, потихоньку достав из сумочки маленькое покрывало, размером с полотенце, нерешительно села рядом, в одном шаге от него. Они долго молчали. Это было особое наслаждение, которое она, кажется, понимала так же, как и он. — Сколько лет вам понадобилось? — нерешительно спросила она. — Ведь обнаружить и вывести белую и розовую незабудку в таком большом количестве непросто. — Да. Мне понадобилось почти тринадцать лет, — спокойно произнёс Майлз, и глаза Гермионы невольно распахнулись ещё шире. — Первые пять лет ушло на то, чтобы отобрать достаточное количество посадочных семян белой и розовой незабудки. Вычислял время посадки, чтобы они цвели всё лето и захватывали осень. Они снова молчали. — И вы используете их для своего зелья и приготовления экстракта? — с любопытством спросила девушка. Майлз улыбнулся. Ему всегда нравился любознательный характер этой девушки. — Да, конечно. Это просто сокровище. Хотя изначально я совершенно не собирался их так использовать. Это поле… дань памяти. Молодой человек смутился. Он снова подумал о том, что опять посвящает её в очень личные подробности своей жизни. — Памяти вашей мамы? — с участием спросила она. — Да, — выдохнул Майлз. Гермиона закусила губу. Волнение утроилось, но она не смогла сдержаться. — Должно быть, она была прекрасной женщиной… — вздохнула она. — Да, — коротко бросил Майлз. — Хотите пройтись? — А можно? — с сомнением спросила она. — Страшно наступать на такую красоту. — Не волнуйтесь, они очень стойкие, — ухмыльнулся Майлз и протянул ей руку, склон был довольно крутой. Свернув покрывальце, Гермиона нерешительно вложила свою ладонь в его. Он осторожно потянул её за собой, спускаясь медленно и аккуратно. Это было так странно. Гермиона привыкла всегда и всё делать сама. Носиться по лесам и горам, нырять в озёра, летать на драконах, гиппогрифах и фестралах. Она могла найти выход из любой ситуации. Но рядом с ним она вдруг почувствовала, что не хочет больше. Это маленькая минутная слабость, но она зацепила какую-то важную струнку в душе. Его тёплая, уверенная рука словно вселяла в неё новую надежду, правда, Гермиона боялась даже подумать о том, на что она надеялась. Им стоило только спуститься с холма, и Майлз снова выпустил её руку. Он предельно осторожен. Его не оставляла мысль, что может спугнуть девушку. Этого нельзя допустить. Они пошли по волшебному волнующемуся полю. Миллионы крохотных цветочков ковром расстилались под ногами. Их аромат пленил, маня наклониться ближе, вдохнуть его всей грудью. И конечно, это волшебство подействовало. Гермиона присела на корточки среди островка розовых незабудок. — Не представляла, что такое возможно, — с нежностью проводя ладонью по шелковистым соцветиям, тихо произнесла она. — В детстве, если удавалось найти хотя бы один цветок среди голубого поля, мы считали это чудом, настоящим праздником. Загадывали желания… — Желания? — удивлённо переспросил Майлз и присел в нескольких шагах от неё. — Да! Знаете, маглы суеверны, иногда загадывают желания на всякие глупости: падающие звёзды, пятилепестковую сирень, четырёхлистный клевер, ещё много на что. Это так по-детски наивно и забавно. Здесь… — она улыбаясь широко раскинула руки. — Можно загадать тысячу желаний! Майлз тихонько засмеялся. Она ещё не видела его смеха, он показался таким милым. Морщинки у глаз придавали его взгляду столько доброты. — Так загадайте, почему бы и нет. Вдруг сбудется? — Я в это не верю, — опустив глаза, с еле заметной горечью произнесла девушка. — Это ненаучно. Это просто глупости. — Иногда даже ненаучные явления могут случаться, — уверенно заговорил Майлз, устраиваясь на цветочном ковре и вытягивая ноги. — Я много раз убеждался в этом на собственном опыте. Наши желания, словно магниты. Если человек чего-то хочет, по-настоящему, искренне, то есть вероятность, что он притянет к себе удачу, потому что желание, порождает действия, а действия толкают вперёд, к намеченной цели. И никакая наука, суеверия или препятствия не могут быть помехой. Гермиона изумлённо слушала, слегка склонив голову вниз. Его мысли казались такими простыми и в то же время мудрыми. Она, хитро прищурившись, ухмыльнулась и, взглянув ему в глаза, тоже села на траву, вытягивая ноги в другую сторону. — Эту мысль нужно обязательно записать в вашу коричневую книжечку, — усмехнулась она. — Там уже есть что-то подобное, — улыбался Майлз. — И потом, мысль слишком логична, чтобы уделять этому особое внимание. — Классифицируете мысли? — Обязательно. Порой, в голову приходит такой несусветный бред… — Я думала, такое бывает только со мной, — усмехнулась она. — Даже несусветный бред может быть полезен. Скажем, эти крохотные цветочки. Казалось бы, какая от них польза? Красивые, приятно пахнут, пчёлы к ним относятся с пониманием, да и другие насекомые. Но разве я мог лет в двенадцать оценить их пользу? Конечно, нет! Идеи приходят и уходят, но даже, на первый взгляд глупой идеей, не стоит разбрасываться. Пройдёт время и она может превратиться во что-то стоящее, очень важное, может быть даже спасёт кому-то жизнь. — Правда? — изумлённо воскликнула Гермиона, подаваясь к нему ближе. — Ваше зелье кого-то спасло? Она вдруг прочла растерянность в его глазах. Поняла, что Майлз затронул тему, которую не хотел обсуждать. Он опустил глаза. — Это… не совсем так, — тихо заговорил он. — Я просто стараюсь помочь… — Почему вас это смущает? Это же замечательно! — воскликнула она придвигаясь ещё ближе. — Если то, что вы делаете приносит кому-то облегчение, разве этого нужно смущаться? Я же не спрашиваю, кому вы помогаете, это не моё дело. — Я вообще не должен был затрагивать эту тему, — досада сквозила в его голосе, в потухшем взгляде, словно он сделал что-то ужасно неправильное. Она не могла этого понять. Всю жизнь ей хотелось, чтобы её заслуги и достижения признавали, замечали, учитывали при общении с ней. Для Гермионы это было важно. Быть незаметной — это не для неё. Она искренне недоумевала, что с ним такое случилось? Майлз пытался вернуться в прежнее состояние покоя, но перед ним упорно стояло бледное, уставшее лицо женщины, которая не видела смысла жить. Она не была больна, её жизнь наполнена комфортом, заботой близких. Но война, страхи, потери что-то сломали в ней. Она была всё так же прекрасна, всегда держала себя с достоинством. Но временами ей нужна была помощь. Майлз поклялся Люциусу, что никогда, ни одним словом никому не выдаст этой тайны. — Послушайте! — вдруг резко произнесла Гермиона, вырывая его из этого серого запутанного лабиринта размышлений. Её руки оказались на его плечах, и Майлз вздрогнул от неожиданности. Он взглянул ей в глаза. Она была решительна и даже немного сердита. — Давайте так! Если для вас это так важно, вы ничего не говорили, а я ничего не слышала! Уясните это раз и навсегда! — она слегка встряхнула его, и невольная улыбка тронула губы мужчины. — Я не шучу! Что вы смеётесь? — возмутилась Гермиона, безвольно роняя руки вниз. Майлз смотрел на неё и не верил, что это происходит, слова сами сорвались. — Ты самая удивительная, кого я встречал в своей жизни, — шепнул он и почувствовал, как жар охватывает всё внутри. Гермиона медленно втянула ноздрями воздух, отвела взгляд. Её щёки зарделись, а в груди, словно запрыгало что-то. Она ощутила дрожь в руках. Слабость и даже головокружение. Хотела встать, но его рука вдруг осторожно коснулась её пальцев, сплетаясь с ними. Сладость и одновременно страх закрались в душу. Гермиона не решалась оттолкнуть его. — Не бойся меня, — тихо произнёс он, и его голос показался ей ниже чем всегда, вкрадчивее, соблазнительнее. — Я никогда не причиню тебе зла. Обещаю. Он бережно взял её руку, поднёс к губам. Нежный поцелуй вскружил голову. Гермиона почувствовала, что задыхается. — Майлз, — прошептала она. — Пожалуйста, не надо. Я… совсем тебя не знаю… — Я ничего и не требую. Ничего. Он исподлобья взглянул ей в глаза. Что-то было в его взгляде. Что-то манящее, притягательное. Гермиона нехотя потянула к себе руку, и он беспрепятственно отпустил. Она смущённо отвернулась. Не знала, что думать, как объяснить такое быстрое развитие событий. Неужели тот факт, что он видел её ещё в Хогвартсе как-то влияет на его отношение к ней? — Почему ты это делаешь? — тихо спросила она, не глядя на него. — Что именно? — взволнованно произнёс он. — Ты ищешь со мной встреч, приводишь в те места, которые много для тебя значат, показываешь мне свои воспоминания. Почему? — она с искренним недоумением взглянула ему в глаза. Он просто смотрел на неё. Его взгляд медленно скользил по её волосам, глазам, контуру лица, губам… Майлз замер, понимая, что сейчас может всё разрушить, испортить то, что так осторожно выстраивал. Но она ждёт ответа. Он не может солгать, даже если бы захотел. — Ты единственный человек, кто мной интересуется. Ты единственная, кому я небезразличен. Почему-то ты пытаешься меня понять, слушаешь и не боишься… почти, — неловко улыбнулся он. — Знаю, я, возможно, бестактен… — Дело не в этом, — замотала она головой. — Дело даже не в тебе. Просто… Мне нужно узнать больше. Я и правда хочу понять. Она вдруг повернулась к нему, садясь по-турецки и прямо глядя в глаза. — Я хочу задавать вопросы, хочу получать ответы. Без ограничений! Мне это нужно. Я не знаю, почему! Ты говоришь… не встречал таких, как я. Но и я не встречала такого, как ты! У меня ощущение, что ты знаешь меня, как никто другой, даже друзья меня не знают так хорошо. Скажи, ты много знаешь обо мне? Майлз глубоко вдохнул. Запрокинул голову, признаваясь самому себе в том, что знал — этот разговор неизбежен. — Да. Я знаю о тебе много. — Откуда? — с интересом спросила она. В её глазах сиял азарт, который так ему нравился. — Я наблюдал за тобой в Хогвартсе. Все три года. Видел, как ты росла. Узнал, когда у тебя день рождения, что ты старше всех на курсе, как и я. — Правда? — радость вспыхнула в её голосе, но она тут же осеклась. — Когда у тебя день рождения? — Двадцать шестого октября. — Ладно. Что ещё ты знаешь? — Что ты любишь читать, учиться, у тебя много интересов и любимых занятий. У тебя есть кот… — Даже это? — Ты носилась с ним весь третий курс. — Да, он был несносен и ничуть не изменился, — закатила она глаза. — И это всё? Значит, Хогвартс определил твой интерес? — В общем-то да. — Но есть ещё что-то… Готова поспорить, Малфой немало трепался обо мне. Он очень подозрительно себя ведёт, предостерегает. Почему? Что ты такое скрываешь? — Гермиона, ты слишком торопишься, — устало вздохнул Майлз. — Мне сложно… собраться с мыслями. Драко тебя предостерегает? От чего? — Он считает, что общение с Пожирателем смерти испортит мою карьеру. — Ты тоже так считаешь? — немного заволновался он. Гермиона замешкалась. — Я не знаю. Ведь… мы просто общаемся, что тут такого? Холодок прошёл по его плечам и спине. Майлз почувствовал, что теряет равновесие. Стены его защиты стали разрушаться, осыпаться. Её мысли внезапным потоком хлынули в его сознание. «Он что-то скрывает. Что-то важное! Нужно правильно задать вопрос. Он не лжёт, я вижу. Он не сможет выкрутиться. Он что-то сделал, что-то страшное, иначе Волан-де-Морт не оставил бы его в живых. Ну зачем? Зачем мне это? Разве это важно? Это в прошлом. Но… я же не могу так рисковать!» Ему стало жутко. Он не может сейчас ей всё рассказать, слишком рано. Она ему не доверяет, подозревает. Майлз почувствовал, что совершил ошибку, только не мог понять, когда. — Я провожу тебя домой, хорошо? Отсюда нельзя трансгрессировать, — он уже хотел подняться, когда её маленькие пальцы впились в его запястье. — Подожди. Ты не должен сбегать, — с мольбой в голосе проговорила Гермиона. — Это нечестно. Я уже здесь, мы можем всё прояснить. У меня столько вопросов… — Зачем тебе это? — внезапно выпалил он. — Зачем тебе копаться во мне? Да, я был Пожирателем смерти. Вот! — он резко дёрнул вверх рукав, обнажая левое предплечье. Блеклая, но всё ещё зловещая метка разрезала его руку. — Я и не скрываю этого. Но поверь, я никого не убивал, не пытал, вообще не причинял боли. Никому, кроме своего отца, который был во мне разочарован. И я стараюсь не думать о том, где он и что с ним. Это самая отвратительная часть моей жизни, которую я хочу забыть… В его голосе было столько боли. Гермиона словно испытала дежавю. Это уже было. Она видела эту муку, эти терзания, ей довелось уже пережить всё это. — Пожалуйста, успокойся, — тихо заговорила она. — Прости! Прости меня. Не знаю, что на меня нашло. Наверное, я просто испугалась немного. — Мой отец пришёл однажды и велел подчиниться, — мрачно заговорил Трэверс. — Сказал, если я не выполню его требование, лишусь жизни, сначала я, а потом и он, потому что Тёмный Лорд не прощает предательства. И когда… я отказался, он велел это сделать ради памяти матери. Он просто знал, куда нужно бить. В самое нутро, в кровоточащую рану. Никто не любил меня так, как она. Никто не понимал и не собирался понимать. Меня боялись, сторонились. Я всегда один. Я привык и не жалуюсь. Но ты… — в его голосе появилась нежность, щемящая душу. — Ты что-то изменила, и всё перевернулось. Я… словно проснулся в тот вечер, когда ты пришла на приём к Малфоям. И я не знаю, что это. Я, привыкший долгими тёмными вечерами коротать время за книгами и зельями, начал думать о чём-то другом. О ком-то… о девочке, которая любит читать. Её сияющие глаза притягивали, а молчание мучило. Она не думала. Гермиона словно остановила мысли. Она просто смотрела на него, слушала не анализируя. — Скажи что-нибудь, — шепнул он. Она встрепенулась, нервно сглотнула. — Я… я просто… никогда не думала, что могу… столько значить… для кого-то. Перевернуть чью-то жизнь. Я чувствую себя виноватой… — Виноватой? — его возмущение удивило, даже напугало. — В чём виноватой? В том, что я впервые за долгие годы чувствую себя живым? — Майлз, не говори так, — замотала она головой. — Это всё так внезапно и… странно. Мне нужно подумать. Она резко поднялась. Слегка закружилась голова, Гермиона покачнулась. Майлз уже держал её за плечи и с тревогой заглядывал в глаза. — Всё в порядке? — шепнул он. — Да, — виновато улыбнулась Гермиона. — Мне нужно домой. Она окинула взглядом нежную долину и взглянула ему в глаза. Почувствовала, как замирает дыхание, как тепло его рук проникает под кожу. Гермиона не могла отвести от него взгляда, словно заворожённая погружаясь в синие озёра, глубоко-глубоко. И этот запах… пьянящий, дурманящий. Дыхание участилось и, как будто взмах крыльев толкнул её вперёд, к нему. К его губам. Зачем? Она не знала. Почувствовала, как огонь растекается по жилам. Кружит голову, но она видит как его шокированный взгляд, смягчается, как вздрагивают его ресницы, и глаза закрываются. Майлз вздыхает тихо, трепетно раскрывая губы, мягко отвечает на её порывистый, но такой невинный поцелуй, делает всего один шаг, проскальзывая ладонями по её плечам к шее, прижимаясь к её губам так сладко, нежно. Гермиона задрожала. Это словно сладкий сон. Несбыточная мечта. Каждое его движение, как электрический разряд. Розовые цветы, голубые… всё плывёт. «Не отпускай меня! Не отпускай! — стонало её сознание. — Я не могу больше одна! Я хочу быть с тобой! Только не обмани. Прошу тебя, умоляю! Майлз! Не поступай со мной так! Не поступай так, как он…» Мурашки проносятся по телу, он чувствует её боль, её страх, её надежду. И потом он видит себя, свои глаза, губы, улыбку, слышит свой голос. Она думает о нём, думает, что ничего прекраснее не испытывала в своей жизни. И он ласкает её плечи, обвивает талию рукой, чувствуя, как её маленькие пальчики зарываются в его волосы на затылке. Их тихие стоны сливаются, уносясь в голубое небо. «Я верю, ты не причинишь мне боли. Ты же обещал…» Гермиона осторожно отстраняется, её глаза полны слёз, но она улыбается. — Я не причиню тебе зла… — прошептал он. — Я сдержу слово.