Роман с Пожирателем

      — Итак, — деловито произнесла она. — Ванная здесь. Она, конечно, маленькая… для тебя, но помыться можно. Мыло… — она развернула новый кусок и положила в мыльницу. — Сейчас.       Гермиона ушла. Майлз устало запрокинул голову, снова и снова прокручивая этот тяжёлый день в голове. Ему ужасно хотелось лечь и уснуть, но было очевидно, что всё не закончится так просто. Девушка вернулась, неся в руках полотенце, джинсы и футболку, явно не её размера.       — Это вещи моего папы, — с виноватой улыбкой произнесла она. — Всё чистое, не волнуйся.       Она включила воду и вышла. Какое это было блаженство — смыть с себя эту, казалось прилипшую к нему, атмосферу Азкабана. Вода — это чистота. Майлз никогда не задумывался над тем, насколько это важно. Почему-то в её доме он чувствовал себя так спокойно. Волновало другое. Как? Как теперь это всё прекратить? Как он скажет ей об этом?       Спустя пятнадцать минут он вышел из ванной в непривычно коротких для него джинсах и нелепо обтянувшей плечи футболке. На синяк он даже смотреть не стал, с ним теперь всё равно ничего не поделаешь. Неспеша прошёл в кухню, тихонько шлёпая босыми ступнями. Гермиона обернулась, она стояла у окна, всматриваясь в темноту. Её взгляд быстро пробежал по нему, на мгновение задержавшись на левом предплечье.       — Немного не твой размер, ну да ничего, на один раз можно потерпеть, — приветливо улыбнулась она, и направилась в ванную, где лежали его вещи. Майлз присел на стул, пока девушка закидывала его одежду в стиральную машину и громко говорила: — Через час положу их в сушилку, и всё будет в порядке. Ты ведь не торопишься?       — Мне некуда, — тихо ответил он, но она уже стояла рядом.       — Дай посмотрю.       Она осторожно взяла в ладони его лицо, повернула к свету. Сердце сжалось, словно её саму ударили. Ближе к подбородку был явный синий след двух колец цепи.       — Это отец? — тихо спросила она.       Майлз молча кивнул.       — У меня есть бальзам. Готовила давно. Очень давно, но у него неограниченный срок годности. Если смазать, будет меньше болеть и быстрее заживёт.       — Да, я знаю такой, готовил однажды. На пчелином воске.       — Да, — улыбнулась она. — Именно.       Открыв шкафчик у окна, достала круглую широкую банку. Она зачерпнула тремя пальцами желтоватое содержимое и стала бережно втирать в его челюсть.       Майлз не сводил глаз с её внимательного лица. Её руки волновали, взгляд грел душу. В нём было всё: сострадание, нежность и даже нечто большее.       — Что было в том письме? — наконец спросила она. Майлз закрыл глаза. Стало холодно, когда её рука остановилась и пропала. Он взглянул ей в глаза. Не мог понять их выражения. Мог бы послушать, что она думает, но давно решил, что с этим нужно бороться всерьёз. — Я знаю, что произошло. Это моя работа, Майлз. Ответь, пожалуйста.       — Кто-то сообщил моему отцу о тебе. Теперь каждый сотрудник министерства, каждый служащий в Азкабане знает, что я… встречаюсь с маглорождённой волшебницей. Но никто не знает, что это ты. Они не осмелились спросить. Но если до этого дойдёт, я не смогу солгать. Я должен уйти. Не хочу впутывать тебя в этот скандал. Это может отразиться на твоей карьере, на репутации…       — Что ты такое говоришь? — возмущённо воскликнула она. — Ты что хочешь сказать? Что… наша жизнь только-только началась и ты, вот так просто…       — Это непросто, Гермиона, — с неожиданной дрожью в голосе произнёс он. — Это. Не. Просто. Я не хочу этого больше всего на свете. Но навредить тебе, всё равно что…       — Считай, что я этого не слышала, — резко заявила она. — Отец требовал, чтобы ты со мной порвал?       — Да.       — И ты ему пообещал? — с трепетом спросила Гермиона.       — Нет.       — Нет? — удивилась она.       — Я прямо сказал, что это невозможно. Его протесты ничего не значат. Но общество… оно жестоко. Тебя могут осудить за связь со мной, бывшим Пожирателем, сыном убийцы…       — Майлз… — вздохнула она, садясь напротив. — Что за домерлиновы рассуждения?       — Гермиона, это не шутки. Если Скитер в тебя вцепится, может погубить все твои начинания. Я не хочу быть причиной…       — А я не боюсь! — горячо заговорила она. — Я пойду против стереотипов. Защищая маглорождённых, я вовсе не стремлюсь унизить чистокровных. Меня не может опорочить общение с тобой. Тебя оправдали! Ты — не убийца, не палач…       — Но мой отец…       — Ты не в ответе за отца! Люди должны научиться это понимать! Неужели, всё, что ты говорил… ничего не значит? Ты обещал…       — Я помню. Помню, что я обещал.       Майлз облокотился на колени, закрыл лицо руками.       — Я больше всего в этой жизни хочу быть с тобой, но не такой ценой. Я не готов создавать тебе трудности.       — А я готова! — Гермиона вскочила на ноги. Майлз устремил на неё поражённый взгляд. — Вот так просто отказываешься? Ты… так просто…       Она с вызовом смотрела ему в глаза. Прямо, несгибаемо. Ему стало так совестно, за каждое слово, за каждый шаг. Он был готов на что угодно, чтобы быть с ней.       — Ты должна подумать…       — Я подумала, когда приняла твоё приглашение на обед. Тогда, когда ты встретил меня у кабинета. Всё было решено в ту же минуту! Мы встречались в холле министерства, в «Серебряной маске» у всех на виду! Если… дело только во мне… Если ты не боишься этих трудностей…       — Пойми, за себя мне нечего бояться. Я уже отбоялся. Давно.       — Я смогу за себя постоять, поверь. Ты… важен для меня. Может даже важнее, чем…       Она отвернулась к окну. Гермиону била мелкая дрожь. Неужели только что она призналась Майлзу в своих чувствах? Она почувствовала себя слабой, уязвимой и ненавидела себя за это. В оконном отражении видела, как он поднялся подошёл и робко положил ладони на её плечи, сжал осторожно, трепетно, словно боялся повредить тонкую фарфоровую статуэтку.       Гермиона ощутила его дыхание на своей макушке. Это было так приятно, что-то родное и близкое.       — Ты — самое дорогое, что есть в моей жизни, — прошептал он. — И я… никогда не потерял бы тебя из вида. Оберегал бы на расстоянии, чтобы ты была счастлива. Но если ты готова жить с Пожирателем смерти, нести на себе это клеймо…       Гермиона медленно повернулась, запрокинув голову смотрела в его волшебные искренние глаза, а Майлз нежно перебирал её кудри, лежащие на плечах.       — Ты смелая гриффиндорка, — улыбнулся он. — Очень смелая. Я… должен сказать тебе ещё кое-что очень важное. Может быть, это даже важнее, чем клеймо Пожирателя.       Майлз бережно обнял её плечи, прижимая девушку к своей груди, как будто в последний раз. Как она это выдержит? Жизнь с легилиментом — это совершенно другая жизнь. Гермиона вдруг порывисто обняла его в ответ, и Майлз вздрогнул от боли, издав глубокий тяжёлый стон.       Она отскочила, врезаясь спиной в подоконник.       — Что с тобой? — воскликнула она. — Тебе больно? Повернись!       Майлз послушно повернулся, и Гермиона осторожно приподняла его футболку. Жуткий, чёрный кровоподтёк оставленный цепью, заставил её тихо заскулить.       — Как же… Как… он мог? Ты же… его сын, — простонала она. — Что же ты молчал?       — Всё не так плохо, — прошептал он. — Я его почти не чувствую, только когда ты дотронулась.       — Снимай немедленно! — потребовала она. — Садись. Я буду очень осторожна, но если будет больно говори сразу же, хорошо? Ох, какой ужас. За что он так с тобой? Ты хоть защищался? Дурацкий вопрос, видно же, что нет. За что можно так бить своего собственного сына?       — За то, что не отказался от тебя, — тихо ответил Майлз и ощутил мягкое прикосновение к спине. Её липкая скользкая рука бережно погладила кровоподтёк от плеча до самой поясницы. Он почувствовал, как на него наваливается потрясающая, умиротворяющая слабость. Каждое движение, как ласковые волны, омывающие пустынный каменистый берег. Тепло разливается внутри, заставляя веки устало сомкнуться. Ничего прекраснее он не испытывал в своей жизни.       Она видела, как расслабились его широкие плечи, как он ссутулился, дыхание стало тихим, размеренным. Ей казалось, что это какой-то несбыточный сон. Мужчина, которого она так ждала — здесь, в её доме, и она лёгкими, нежными движениями словно привязывает его к своему сердцу, пропитывается им.       Майлз внезапно чувствует, как её движения становятся всё невесомей, снадобье впиталось полностью, он это знает, но она нежно ласкает его рану легко, как будто эти движения сами по себе целебное зелье. Он расправил плечи, поднял голову, боль, как тяжесть проскользнула между лопатками и тут же утихла. Но она это заметила, осторожно положила ладонь именно туда, откуда был выстрел. Майлз блаженно выдохнул.       Ей так хотелось, пройтись ладонями по его плечам, обвить шею, окунуться носом в тёмные растрёпанные пряди. Нет. Так нельзя. Она и так позволила себе быть слишком смелой. Сердце бешено забилось, когда он медленно, осторожно повернулся к ней. Майлз обвил мускулистыми жилистыми руками её тоненькую талию. Мурашки прошли по рукам девушки, и она невольно приблизилась, нежно проскальзывая пальцами по его плечам.       — Ты позволишь мне остаться с тобой? — прошептал он, с нежностью глядя ей в глаза. — Мне больше некуда идти.       Гермиона ласково улыбнулась, с наслаждением погружая пальцы в его чёлку.       — Оставайся, — шепнула она. — Тебе не нужно никуда идти.       — Я должен сказать тебе что-то очень важное, Гермиона, — выдохнул он. — Я давно хочу признаться.       Она вдруг яростно замотала головой.       — Это важно! — шепнул он и медленно поднялся.       Её почти испуганные глаза, как будто кричали: «Не надо!» Это было хуже, чем «Обезъяз». Эти нежные приоткрытые губы горели алым пламенем, щёки зарумянились, она ждала чего-то, ей было страшно. И Майлз не решался всё испортить, только не сейчас. Он почти уверен, Гермиона всё поймёт однажды. Но ему так важно сейчас знать, о чём она думает. Шум прибоя исчез, уступая место её тихому дыханию. «…как мне сказать то, что я знаю? Ты думаешь, я не поняла? Ты ведь слышишь меня? Скажи, ты меня слышишь?»       Его глаза расширились, ресницы дрогнули.       «Что же ты молчишь? Ответь, ты меня слышишь?» Он не верил тому что происходит. Неужели? «Майлз, просто сделай шаг. Ответь мне?» — это был стон. Стон её души. Мольба в глазах.       — Я… слышу тебя… — почти беззвучно прошептал он. — Я слышу.       Восторженная улыбка озарила её лицо. Гермиона всё поняла. Это было ни с чем не сравнимое счастье. «Тогда почему ты… так далеко?»       Мороз прошёл по его спине. «Я хочу быть твоей… только твоей!» Он страстно припал к её губам, и восторженный стон вырвался из её груди. Умопомрачительный, уничтожающий все преграды. Майлз прижал её к себе нежно, безудержно. Её объятия пьянили, движения губ, её хрупкое, дрожащее в нетерпении тело, вздохи дурманили. Он подхватил её за бёдра инстинктивно, словно уже делал это когда-то, и она осторожно обвила его бёдра ногами, крепко обнимая за шею.       — Держись, — выдохнула она прямо в поцелуе. Раздался хлопок, и всё вокруг потемнело. Он столкнулся с чем-то и потерял равновесие, покачнулся и сел на что-то мягкое. Гермиона оказалась у него на коленях. «Это спальня, Майлз. Просто… моя кровать», не отпуская его губы улыбалась она. Его руки скользнули по её обнажённой спине, смело сдёргивая тонкую футболку. Её стройный силуэт в свете луны был прекрасен. Его и без того тяжёлое дыхание стало прерывистым, он почти задыхался от этой жажды, которой никогда прежде не испытывал с такой силой. «Смелее… Я так хочу этого!» И его губы плавно, осторожно касаются её груди. Резкий, шумный выдох, она запрокидывает голову, прогибается ему навстречу.       — Ещё! — нежно стонет она, и её голос лишает рассудка окончательно. Майлз больше не чувствует боли, всё напряжение сосредоточено внизу, там где он не привык его чувствовать. Он резко выдыхает, внезапно переворачивая её на спину, роняя на кровать. Она улыбается, ласково оглаживая ладонями его грудь, живот, расстёгивает пуговицу на джинсах, молнию. Майлз впивается в её грудь внезапно, резко, Гермиона вскрикивает, крик перерастает в стон, мучительно сладкий, он ласкает её голодно, упивается ею. Она стонет громко, безудержно, словно они одни во вселенной.       Ему страшно, но страх затмевает жажда, она разожгла её так, что погасить невозможно. Он быстро стаскивает с неё шорты вместе с бельём. Видит, как она вдруг вздрагивает, игривая улыбка становится мягче, это ожидание мучает. Ей страшно, он это видит, даже не читая мысли. «Иди ко мне, просто… иди поближе», это похоже на шёпот. Майлз нависает над ней, прикасается ладонью к её щеке, его взгляд нежен, движения неторопливы. Гермиона осторожно обхватывает ногой его бёдра, прижимается своим животом к его. Это тепло дурманит, он не выдерживает напряжения, чуть подаваясь вперёд, и она вздрагивает, приподнимает бёдра ему навстречу. И он скользит, видя, как её ресницы смыкаются, спина прогибается, а пальцы впиваются в покрывало. Этот стон… Нет, он ничего подобного не слышал в своей жизни. Чувствует, как внутри всё пульсирует, напрягается, заставляя сделать резкий рывок. Его окутывает нежность, смешанная с дикой страстью, он впивается в её губы, движется резко, беспощадно, наслаждаясь этими сладкими звуками: её стонами, вздохами. Его собственные стоны вперемешку с хриплым тихим рычанием, как будто ему не принадлежат.       Гермиона растворилась, она больше не думает, она слушает, чувствует, отдаётся всем своим существом ему. Безоговорочно. Уязвимо. Свободно. Она решила. Поставила на карту всё. Это полёт. Его руки, губы, его движения, резкие, мощные, безусловные. Гермиона с трудом понимает, что он не сводит с неё взгляда, улыбается так ласково. На секунду возникает мимолётная мысль, которую потом невозможно изгнать из сознания «Я люблю тебя. Люблю. Люблю…» Мысль крутится, повторяется, темп ускоряется, в животе что-то скручивается, всё сильнее и сильнее. «Майлз, я… я…» Глаза распахиваются и внутри всё горит, растекается, и он вздрагивает, сдавливая в руках её запястья. Входит так глубоко, что она сжимается, нежно касается его плеча губами. Он опускается рядом, бессознательно притягивая её к себе, вдыхая её аромат. Эта постель словно облако, нежное, мягкое, а рядом она, его свет, его единственная.       — Гермиона… — тихо шепчет он.       Она обнимает его плечи осторожно, протискивая свою стройную ножку между его ног. Ей хочется слиться с ним воедино. Навсегда. И он целует её утомлённое лицо, её губы. Они осторожно ласкают друг друга, тихо, слушая звуки дыхания, не имея ни единого шанса отвести взгляд.       — Как ты узнала? — устало прошептал Майлз.       Она нежно улыбнулась, ласково проводя пальчиком по его плечу.       — Никто никогда не понимал меня так, как ты. Ты слишком хорошо меня знаешь. Буквально всё. Все мои сомнения, страхи, желания. Так не бывает. Я давно подозревала, просто… решила проверить. Но ты не сразу ответил. Ты не всегда слышишь мои мысли?       — Я старался их вообще не слушать. Но это сложно, когда защита не выдерживает. Сильные эмоции, неожиданности, и стена рушится, мысли снова наполняют сознание…       — Значит, ты легилимент. Причём это не требует палочковой магии.       — Не требует. Я просто слышу, как дышу.       Гермиона с улыбкой прикусила губу.       — Это потрясающе, — прошептала она. — Мне придётся в совершенстве овладеть окклюменцией, чтобы скрывать свои мысли?       — Тебе есть что скрывать? — усмехнулся он.       — Кто знает, кто знает, — загадочно улыбаясь, перекатилась на спину Гермиона. — Думаешь, у тебя одного есть секреты?       Он с нежностью любовался ею. Её прошлое — это что-то запретное. Сейчас он с какой-то невероятной силой чувствовал, что хочет знать всё, но это может быть больно для неё. Он не решался спросить. Да и признаваться в том, что он случайно проникал в самые запретные уголки её памяти, совсем не хотелось. Он задумчиво всматривался в её нежные черты, не замечая, как внимательно всматривается в него она.       — Что ты ищешь? — тихо спросила Гермиона, ласково скользя рукой по его волосам. — Я небезупречна, как ты понимаешь.       Нотка грусти прозвучала в её голосе. Майлз ощутил её так явно.       — Я и подавно, — улыбнулся он, притягивая её за талию к своей груди. Майлз нежно коснулся её аккуратного носика своим.       — Тебя… что-то тревожит? — прошептала она.       — Твоё будущее. Я хотел бы быть лучшим для тебя. Но моё прошлое…       — Майлз, — нежно прошептала она, с блаженством касаясь его губ. Он глубоко вздохнул, ощущая лёгкое головокружение от её прикосновения. — Если бы ты знал, насколько это неважно.       Гермиона целует его, она делает это так, словно ждала всю жизнь, словно нуждалась в этом больше всего.       — Если бы ты могла видеть, как ты прекрасна, — выдыхал он в её шею, касаясь нежной кожи губами. — Это невыносимо…       Его объятия — мечта. Гермиона не могла предположить, что это будет так. Так открыто, совершенно естественно, без тени смущения, словно он именно тот, кого она так ждала. Больше ничего не нужно. Её вдруг начинают одолевать вопросы. Их просто море, безграничное, волнующееся. Она понимает, что он, вероятно, знает о ней всё. А она? Что знает она? Первый вопрос сам срывается с губ, неизвестно почему, просто потому что так хочется.       — Сколько у тебя было женщин? — она тут же вспыхнула, чувствуя, как замерло его дыхание. Он смотрел ей в глаза, словно ушам своим не верил. Гермиона растерялась и на автомате выпалила: — Прости. Это просто… не знаю. Просто… всё так быстро, я даже не успела тебя узнать получше. Что ты смеёшься? — простонала она.       Майлз уткнулся лицом в подушку и тихо смеялся. Это тот вопрос, который он безумно хотел задать ей, но был уверен, что это будет слишком сейчас. Она, однозначно, гораздо смелее, чем он думал.       — Ладно, не отвечай! — воскликнула она, резко садясь и пытаясь быстро соскочить с кровати, но была тут же схвачена за руку и прижата к кровати.       Он смотрел ей в глаза, улыбался, и в этом взгляде был он весь. Вся его нежность, вся доброта, вся его правда.       — Уверена, что хочешь знать?       — Я думаю, — очень серьёзно заговорила она. — Если у нас серьёзные отношения, то мы должны знать друг о друге всё самое важное. Наш опыт, жизненный опыт, всегда помогает в будущем, например, избежать ошибок…       — Ты удивительная, Гермиона. И ты права.       Майлз приподнялся на локте, помолчал немного, бережно, наматывая на палец её локон. Он не смотрел ей в глаза.       — Она… годилась мне в матери. Я был чуть старше её сына, на несколько лет. Позволь мне не называть её имени. Она странная женщина, красивая, но расчётливая. На тот момент она потеряла пятого мужа. А я… остался… без матери.       Гермиона с сочувствием вздохнула.       — Сколько лет тебе было? — тихо спросила она, ласково проводя ладонью по его здоровой щеке.       — Шестнадцать.       — Совсем мальчик… — снова вздохнула она. — Как она могла?       Майлз пожал плечами.       — Решила поддержать, как она говорила. Она же не знала, что я слышу все её мысли. Я был просто игрушкой. Её целью был отец. Но его фанатизма хватало лишь на войну. Женщины его не интересовали. Мне казалось, что это какой-то бред. Отношения без смысла, без чувств. Это быстро прекратилось. Я понял, что это не для меня. Долгие годы был в этом уверен, пока однажды не услышал тебя.       Он наконец решился взглянуть на неё. Встретив полный понимания и сострадания взгляд, немного смутился.       — И это всё? — удивлённо шепнула она. — Одна?       — Да. Одна. Я не мог сближаться с женщинами, вообще, в принципе. Не могу общаться с пустотой. Может, мне просто не везло. А может… наоборот. Я просто ждал одну единственную. Тебя.       — И я — не пустота! — с хитринкой улыбнулась она. — Это очень лестный отзыв!       — Дразни, дразни, — улыбнулся он. — Ведь ты снова права.       — Я уверена, что ты голоден! — вдруг заявила она, пытаясь выскользнуть из его рук.       — А ты… — шепнул он. — Ты уверена, что ничего не хочешь сказать? Ведь ты начала этот разговор. Правда, если не хочешь, можешь просто отказаться…       — И однажды, ты случайно прочтёшь мои мысли…       Он бережно коснулся губами её щеки.       — Я не стану этого делать…       — Нет, ты прав. Так нечестно.       Она шумно выдохнула и уставилась в потолок.       — Он был моим другом, — торопливо заговорила она. — Это было глупо, нелепо и невовремя. Мы пожалели об этом. Очень. Забыли и выбросили за ненадобностью. Ошибка. Вот, что это было. И я, как и ты, была уверена, что это не для меня.       Она резко приподнялась, устремив на Майлза решительный взгляд.       — Я почему-то верю, что теперь всё иначе, потому что… ты другой. Ты… — она невесомо коснулась его разбитой челюсти. — Ты сделал то, чего никто не сделал бы.       Он обнял её порывисто. Крепко. Гермиона почувствовала себя защищённой, впервые в жизни, как будто она не одна. Уже не одна в этом мире.       — Тот парень… он… обидел тебя, — тише шёпота произнёс Майлз. Это больше всего терзало его душу. Почувствовал, как её нежные пальчики нервно сжимают кожу его плеча, как она вздыхает, думает некоторое время. Она немного отстранилась, заглядывая ему в глаза.       — Теперь это уже совершенно не имеет значения, — ласково заговорила она. — Он счастлив, у него семья, ребёнок, любящая жена. Я… рада за него! — это было так искренне сказано, что Майлз почувствовал облегчение, по-настоящему. — А у меня — есть ты. Я так хочу, чтобы ты остался. Останешься?       Сколько нежности было в этой девушке! Майлз не мог поверить, что она рядом. Она — та, о которой он грезил так давно. О которой пришлось забыть на долгие годы. Она — Гермиона Грейнджер.       Он с блаженством наблюдал за каждым её движением, как она, в простом тонком ситцевом халатике, накрывает на стол, как её кудряшки вздрагивают при каждом движении. Все беды ушли. Осталась только она — её нежные, смущённые взгляды, её улыбка, ласковые прикосновения рук.       Гермиона замирала и воспаряла снова и снова, чувствуя его взгляд, его тепло. Её жизнь обрела новый смысл, стала наполненной. Наполненной всем тем, чего так не хватало. Это было такое счастье — разогревать ему еду, говорить с ним, пусть даже не о самых приятных вещах.       Майлз подробно рассказал о допросе в Азкабане, который учинил Бредвик. Радовался, что надзиратель не стал спрашивать имя той, из-за которой произошёл скандал. Больше всего их волновал лишь один вопрос — кому понадобилось так поступать? Что это за «доброжелатель»? Оба думали об одном и том же, но так и не решились произнести вслух.       Живоглот, услышав шум среди ночи, явился в кухню и сонно щурился от света, слегка покачиваясь, сидя у двери.       Они были дома. Вместе.

***

      Утро было необыкновенно чудесным. Они проснулись, первым делом увидев друг друга. Одна улыбка, жаркие объятия, поцелуй и безграничное желание прогулять работу. Остаться вместе. На весь день. Но она — Гермиона Грейнджер. Нельзя об этом забывать, сегодня она получит отчёт с допроса из Азкабана. Допрос о себе. Мурашки носились по телу от волнения. Они торопливо пили кофе, доедая печенье её подруги. Живоглот то и дело тёрся о их ноги, тормозя движения и умиляя своей беспечностью.       У камина Майлз нежно её обнял и отправился в лабораторию. Гермиона ушла через дверь, как магл.       Зелёное пламя. Холл министерства. Вспышки, вспышки, со всех сторон! Она ослепла на несколько секунд, прищурившись замерла.       — Мисс Грейнджер, это правда, что вы встречаетесь с бывшим Пожирателем смерти? Правда ли… Правда ли… Правда ли…       Вопросы сыпались со всех сторон, а она спокойно и уверено шла к лифту, невольно щурясь и вздрагивая от ослепляющих вспышек.       У лифта она резко обернулась и громко произнесла?       — Все комментарии позже!       Она ехала в полной тишине, окружённая сотрудниками министерства, которые взгляда с неё не сводили. Внутри всё дрожало, дышать невозможно. Она упрямо смотрела перед собой, мечтая закрыться в своём кабинете.       — Мисс Грейнджер, газеты… — неуверенно промямлила секретарша.       — Чуть позже, — выдавила улыбку Гермиона и, против своего желания, осторожно прикрыла дверь.       Её трясло. Почему всё так быстро? Откуда это всё взялось? Вот чего он боялся! Как же это понятно. Майлз так хотел её уберечь, защитить. Что бы она сказала сейчас там внизу? «Нет, я не встречаюсь с Пожирателем смерти»? А потом рыдала бы здесь брошенная и одинокая. Она наполнилась до краёв. Его объятиями, его лаской, его голосом, взглядами. Она почти уверена, он молчит о том, что происходит на самом деле. Он любит её! Нет. Она не спросит. Гермиона не станет этого делать…       Удар в дверь. Она вздрогнула. Малфой влетел в кабинет и со всего маху хлопнул стопкой газет по столу.       — Поздравляю, Грейнджер! — взволнованно выпалил он. — Ты на первых полосах!