Too many voices – The Pineapple Thief
В доме 31 на Триш-роуд, стоящем где-то по середине улицы, окружённом такими же миловидными домишками семей среднего достатка, играет музыка. Эта музыка идеальной громкости, с легко запоминающейся мелодией и прекрасными словами, которые пропевает такой же прекрасный вокалист. И этот вокалист был бы рад присутствовать в этом доме лично, но, увы, он сейчас на другом конце города, играет со своей группой эту же песню. Джерард обожает песни Фрэнка и является, наверное, самим большим фанатом его группы. Убирается ли он, сочиняет что-то, работает или идёт в наушниках с магазина — всегда он слушает эти песни, и струны в его душе отзываются на мелодию мягкими колебаниями. Так и сейчас, пока на кухне в сковородке булькают тушенные овощи, а таймер отсчитывает секунды до полной готовности пирога, Джерард, присев на подлокотнике дивана с тряпкой в руках, вслушивается в музыку того, кому строчит, наверное, сотое за день сообщение.Вы: «Надеюсь, ты сегодня вовремя?..» сегодня, 16:12
Фрэнки: «Конечно, детка» сегодня, 16:12 «А ты меня ждёшь?)» сегодня, 16:12Вы: «Конечно:))» сегодня, 16:13
Фрэнки: «Тогда я сегодня даже раньше, чем вовремя;)» сегодня, 16:13 Джерард посмеивается себе под нос, качая спущенной с дивана ногой в такт песне.Вы: «Ничего себе!)» сегодня, 16:13 «Ну смотри не разочаруй меня, ахаха» сегодня, 16:13
Фрэнки: «Не разочарую, сладкий;)» сегодня, 16:13 Его этот подмигивающий смайлик всегда означал что-то разное. И Джерард, захихикав вновь, хотел уже было спросить о его значении, как таймер зазвонил на весь дом, заглушая даже музыку. Написав Фрэнку, что ему надо идти, он стремительно понесся на кухню, начиная помешивать овощи, что-то вытаскивать, греметь посудой. Он даже не успел увидеть, что муж прислал ему пожелание удачи и ещё кучу подмигивающих смайликов. Да, они помирились после того скандала. Мириться — это всегда трудно. Но жить в ссоре — это ещё труднее. И, конечно же, Джерард снова простил. И, конечно же, Фрэнк снова извинился. Все встало на свои места и уже как две недели стоит, лишь немного пошатываясь от несерьёзного ворчания супругов друг на друга, но не более. Каждый день они начинали с совместного завтрака, старались писать смс хотя бы во время обеденного перерыва, а вечером, поужинав и приняв душ, вместе смотрели телевизор, сидя на диване как можно ближе друг к другу. Они старались жить нормально. Сегодня пятница. И если Фрэнк молился на субботу, то Джерард, складывая руки в молитвенном жесте, преклонял колени перед настенным календарем, влюбленным взглядом смотря на нынешнее число и пометку «пт» над ним. Последний рабочий день недели, когда все документы и дела ты можешь сдать уже рано утром и даже уйти с работы чуточку раньше, ведь даже твой начальник сможет понять тебя, со смешками провожая. Благо Джерард целыми днями сидит дома, ездя на работу только три-четыре раза в месяц, и может спокойно посвятить себя домашним делам и семье, начиная аж с обеденного перерыва. Он надеялся на спокойный, хороший вечер. Джерард уже приготовил пирог на ужин и основное блюдо — пасту под сливочным фирменным соусом — когда оставалось всего полтора часа до прихода Фрэнка. Он смотрел на кухонные часы и представлял лицо мужчины, вернувшегося немного уставшим, но с улыбкой; и как он крепко обнимет его, как поцелует, стоя на пороге дома. Они обязательно обменяются парой вопросов о том, как у кого прошел день, а затем сядут ужинать. И Фрэнк похвалит его, закатывая глаза от наслаждения. И, придвигаясь ближе, он угостится десертом, а позже позволит Уэю разлечься на нем и даже просить чуточку больше, чем поцелуи в затылок и руки, блуждающие вдоль его боков. Джерарду так нравится фантазировать, ведь только так он всё ещё держится в реальности на плаву. Без своего воображения и всех уютных, восхитительных сюжетов, что оно создает, он давно бы перестал терпеть выходки Айеро. Художник возвращается в зал, чтобы забрать пыльные тряпки и веник и отнести все на место, но останавливается посреди зала, заворожено глядя на улицу. Ноябрь дарит ему надежду и первый снег.***
Фрэнк обещал придти даже раньше, чем вовремя. Но выходит как всегда, и он приходит позже, чем вовремя. Ворча на нецензурную погоду снаружи, он заходит домой в начале восьмого, отряхиваясь от налипшего снега прямо на пороге. На пол вместе с водой падают ключи и все содержимое раскрытого рюкзака. — Привет, — здоровается Джерард, возникая в коридоре. — Привет, — буркает ему в ответ Фрэнк, через верх стягивающий с себя куртку. Он издает недовольные рычащие звуки, чуть брыкаясь на месте, будто помогая этим себе стаскивать вещь. — Что ты… — Замок сломался, — слышится объяснение из глубин меха и ткани. Вывернувшись, он всё-таки высвобождается, уставше и сердито бросая куртку на тумбочку. — А ещё и гитара. Пришлось везти к мастеру. — Ох, мне так жаль, — растерянно произносит Джерард. — Да что ты? — язвит Фрэнк, вскидывая голову. Он рассерженно смотрит на мужчину, и его вид, удивленный и даже расстроенный, заставляет его заткнуться. Он не хочет ссориться на пустом месте, вот и старается успокоиться и не пугать напряжённого Уэя. Мужчина тяжко вздыхает, потерев глаза пальцами, и в итоге расслабляется, уже плавно поднимая обратно голову. — Извини, я не в духе… Но все хорошо, я сейчас успокоюсь. Джерард поддерживающе улыбается, касаясь его предплечья, поглаживая мягкую ткань джемпера. И он только кивает, распуская черные, чуть волнистые волосы, до того собранные в пучок. Расстроенный Фрэнк на это прикрывает глаза, умоляя себя не вскипеть от злости. До конца раздевшись, он входит на кухню, где воздух пропитан ароматами ужина и приправ, уместившихся на столе. Джерард уже все накрыл, разложил и сидел, чуть опустив голову на сложенные в замочек руки, будто читал молитву. Он ждал его, не приступая к еде, которую для Фрэнка заботливо накрыл крышкой и полотенцем, стараясь сохранить ее тепло. — Спасибо, — благодарит Айеро, садясь за стол. Джерард молча кивает, уголками губ улыбнувшись. Они перекидываются дежурными вопросами, чтобы тупо не молчать, а не из-за интереса. Серьезно, они же переписывались весь день, так что, кроме сломанной гитары, могло ещё произойти за несколько часов? Только вот вся нежность куда-то подевалась, оставив место только тихому, ровному голосу. — Блин, Дже-е-ера-ард! Уэй с секунды поднимает на взвывшего мужчину глаза, замечая в чужом взгляде нехорошие зарождающиеся огонечки. Он растерянно смотрит на него, боясь шевельнуться. — Ты добавил в соус шампиньоны, — отвечает Фрэнк, отодвигая от себя тарелку с пастой. — Да… Конечно, это же мой рецепт… — сконфуженно отвечает Джерард, видя, что тот начинает злиться. — Джерард, посмотри, пожалуйста, внимательно на стол. Что ты видишь? Пока Фрэнк продолжает пялить на него, Джерард, все ещё ни черта не понимая, оглядывает стол: рядом с чашей для фруктов стоят преправы, солонка и перечница, стопкой, чуть привалившись к стене, лежат салфетки, таблетки от головной боли и болей в кишечнике. Что от него хочет Фрэнк? — Я не… — Я пью антибиотики и таблетки от боли в моем гребанном животе. Я пью их уже всю неделю, а ты… — О боже, — догадавшись, вспохватывается Джерард, — Фрэнки, черт, прости меня! Я совсем забыл, что тебе нельзя грибы сейчас… — И не только их, — шипит Айеро, придвигая к себе стакан с чаем. — Да-да, у тебя есть диетный лист на это время, я помню… — Нихрена ты не помнишь, раз так делаешь. — Фрэнка не волнует, что он перебивает его,точно так же, как его не волнует и виноватый взгляд, сосредоточенный на нем. Он сжимает ручку кружки пальцами сильнее и не смотрит на мужчину в ответ — знает, что сорвётся. Джерард опечалено вздыхает, отставляя и от себя тарелку с едой. — Ешь, чего ты? — Я же приготовил нам такой ужин… Раз ты не ешь, то и я тоже. — Что за глупости? — Фрэнка начинает бесить его тупое благородство. — Не глупости. Просто я понял, что правда сглупил, и теперь не буду есть тоже. — Джерард, не выводи меня, — грозится он. — Нет, я… — Уэй прикусывает губу, отводя глаза в сторону. Взгляд цепляется за духовку, и недоповар подскакивает на месте. — Точно! Мы будем есть пирог! Он с ягодами, с яичным кремом, такой аппетитный… Через минуту со стола исчезают полные пасты тарелки, заместо которых в центре возникает пирог. Но Фрэнк лишь презрительно хмыкает, протягивая свое излюбленное «мда», и Джерард понимает: — Тебе нельзя ягоды… — Бинго! — зло бросает мужчина, вставая из-за стола. Он начинает дергать за ручки все шкафчики подряд, заглядывает на все полки, а когда, наконец-то, находит кашу быстрого приготовления, ставит чайник подогреваться, нервно постукивая по столешнице пальцами. — Фрэнк… — Не надо. Ты уже приготовил ужин. Ешь сам. Джерард замолкает, поджав губы. Он не хочет лезть на рожна, разжигать огонек войны в глазах своего мужа ещё больше. Поэтому он замолкает, но не смеет уйти. На кухне больше не пахнет вкусным ужином. Сейчас слышен лишь раздражающий запах злости и сожаления. Он настолько вонючий, что начинает жечь все слизистые, от чего один из них всхлипывает. Чайник свистит, гремит о стекло пиалки ложка, мешающая кашу, и слышно, как от приступа гнева пофыркивает Фрэнк. — Почему так всегда? — обращается он к кухонному смесителю. — Почему обо мне никто никогда не думает? Почему я должен держать под контролем всех и вся, а до меня никому и дела нет? — Что ты несёшь вообще? — обиженно восклицает притихший до этого Джерард. — За что мне такое наказание? — продолжает Айеро, в указательном жесте отводя руку в сторону художника. — Почему вечно я должен наорать на него, чтобы до его мозга уже дошло? Фрэнк резко поворачивается, пригвождая обиженного Уэя своим тяжёлым взглядом. — Тебя что, дурак понюхал? Понюхал и всего вынюхал, видимо, раз ты нихера вокруг себя не замечаешь! — Фрэнк, у меня тоже своя работа и дела. Я не могу помнить все и сразу! — Да это же элементарно! Почему ты такой рассеянный? — Я просто забыл! Боже, ну я же извинился! — чуть ли не скулит Джерард. — Я сыт твоими извинениями! — прикрикивает Фрэнк, хлопнув по столешнице. Заваренная каша подпрыгивает на месте даже с пиалой, содрогнувшись. Также подскакивает Джерард, чьи щеки располосовывают горячие слезы. — Ой, ну только не плачь. Я просто высказался, а ты? — А мне н-надоело… Его тошнит от тона человека, лишь носящего маску заботливого и понимающего мужа. От осознания безысходности и того, что он никогда не изменится, и ему, Джерарду, придется все терпеть, в носу неприятно свербит, а в груди самое сердце колит. — Что надоело? Вечно косячить? — язвит Фрэнк, не поворачиваясь к нему лицом. — Отстань от меня. — Да мать твою, ты меня уже затрахал! — острый, ядовитый язык выскакивает из-за зубов с невероятной скоростью, и с гранаты-по-имени-Фрэнк будто срывает чеку. — Почему ты не можешь просто успокоиться? — А ты почему? Почему ты кричишь на меня? — выпаливает Уэй. — Это не одно и тоже, придурок! И я, видит Бог, я старался остыть, старался не ссориться, но нет же, тебе же так хочется продолжить! Только вот почему ты не можешь и не хочешь понять меня? Замолчав, он запихивает себе в рот ложку каши, зло жуя размякшие хлопья, клацая зубами, как Цербер. Но от гнева и кусок в горло не лезет — он бросает в раковину посудку с ложкой и вновь поворачивается к мужу. — Почему ты не слышишь меня? Я очень люблю тебя, Джерард, я, блять, безумно скучаю по тебе… Но когда я прихожу домой, я хочу отдохнуть, а не чувствовать себя ещё более загруженным и угнетённым из-за твоих вечных истерик и… Его перебивает мелодия звонка. Телефон художника вибрирует и заливается, стараясь привлечь внимание. Горящее на дисплее «Любимый братик» заставляет Фрэнка раздражённо выдохнуть: — Я хочу ему кое-что сказать, поставь на громкую. Джерард ошалело глядит на мужчину, но все же хватает смартфон в руки и старается быстро утереть со щек слезы, будто брат сможет его увидеть. Он поднимает трубку: — Да? — Привет, Джи, как ты? — голос брата весёлый и бодрый. Наверняка он сейчас как обычно шел с работы и решил позвонить ему, остановившись у дорожки к своему дому. И он, скорее всего, несёт в пакете из магазина их любимые с детства печенья, вот и вспомнил о своем старшем брате. У Джерарда ком поперек горла. — Н-нормально… Ты сам как? — О, вот только иду с работы, представляешь? — Майки такой Майки. — Жутко задержался на этой работе, просто счёт времени потерял. Ну что, как у вас прошел ужин? — О, д-да, хорошо, все хорошо… Фрэнку очень понравилось и мне… мне тоже… — Все нормально? — тут же спрашивает он. — К-конечно, конечно... — моментально отвечает Джерард, заставляя себя успокоиться. — У тебя голос дрожит, — безапелляционно замечает Майк и тут же догадывается, — вы опять поругались? — Нет, Майки, — старший Уэй врёт и очень даже краснеет. Фрэнк буравит его разгневанным взглядом, готовый в ту же секунду вступить в разговор, но Джерард одними глазами молит его этого не делать, останавливает взметнувшейся вверх рукой. — Нет, мы просто… — У вас это каждый раз просто, — серьезно и даже рассерженно произносит его младший брат. — Джерард, почему ты с ним не поговоришь? — Я… — Просто сядьте с ним вместе и обсудите вашу в кавычках семейную жизнь. Вы же убиваете друг друга! Я не какой-то там семейный психолог, чтобы судить вас, — «Вот именно, блять!» — думает Фрэнк, нагло выхватывая телефон из рук мужа, чтобы уже покончить с этим разговором, — но даже мне понятно, что вы не можете достучаться друг до друга. Оба замирают, поднимая головы. — Ты, Джер, правда чересчур эмоционален. Ты принимаешь все близко к сердцу, ты слишком чувствителен, но Фрэнк же знает это? — Д-да… — шепчет он. — А ты прекрасно знаешь, какой Фрэнк вспыльчивый. Прости, конечно, но давай честно: он не умеет правильно выражать свои эмоции, а ты иногда не умеешь правильно реагировать. Он вспыльчивый и даже иногда жестокий, очень жестокий по отношению к тебе, но неужели он не видит хотя бы по тебе, что так нельзя? — Я не знаю. — А я знаю. Он зациклен на себе и не может понять, что ты хочешь ласки и просто, блин, нормального отношения к себе. Неужели он думает, что тебе хочется скандалить? Ха, черта с два, уж я-то тебя знаю! Он ведь даже не спрашивает у тебя о чем-то твоём, о личном. Он, к примеру, знает, что ты получил типа повышение на работе, м? Уверен, что нет. Давно, я считаю, можно было догадаться, что ты просто ищешь понимания, что тебе нужен тот Фрэнк, в которого ты влюбился и с которым ты меня познакомил, а не тот монстр, что вместо него живёт с тобой последние два года… Черт, вы нужны сейчас друг другу как никогда. — Мы перезвоним, Майки, — отвечает Фрэнк, сбросив вызов. Наверное Майк сейчас очень удивлен и растерян, прямо как два любящих, но забывших об этом человека. Джерард смотрит на Фрэнка хрустальными, блестящими от слез глазами, горящими испугом и теплом, давно позабытым. Он вжимается в стул, трясется, будто он с мороза, а Фрэнк откладывает его телефон в сторону и стоит. Стоит на месте, смотря на него по-другому. — Я уже не спрашиваю, откуда Майки знает про все, что творится у нас, — говорит он, подходя к нему. И тут же в предплечья Джерарда вцепляются татуированные ладони, таща его вверх, поднимая на один уровень с мужчиной. Они замирают на долгие секунды, смотря в чужие, полные слез глаза напротив. И один из них говорит: — Он прав? Джерарду больно. И физически (хотя Фрэнк держит крепко, но мягко), и морально, а коробит его так, что становится трудно дышать. Он отчаянно кивает, боясь реакции Фрэнка. — Я правда такой жестокий? — Иногда, — признается он. Фрэнк в ответ только прискорбно молчит, а потом прижимается к нему. Обнимает его так, словно только нашел после долгих лет поисков. Обнимает так требовательно, плотно, словно старается склеить их меж собой, починить их разбитую жизнь. Фрэнк подбородком ложится на его плечо, зарываясь носом в шею и чистые пушистые волосы. И он так нежен, в его движениях чувствуется волнение и страх потерять того, за кого он готов отдать целый мир.