Красавица и уебище

— О да-а-а, вот так хорошо, — стонет Арсений, съезжая по подушке. — Сделай так еще раз. Антон опять с нажимом проводит костяшками по его стопе, и Арсений готов петь ему благодарные дифирамбы. Они целый день ходили по городу, и ноги теперь ужасно гудят — из-за адреналина впечатлений он даже не осознавал этого, пока не вернулся в номер и не принял ванну. — Это ты хотел обойти Сикстинскую капеллу по второму кругу. Надо было, как я, сесть на лавке и играть в «три в ряд». Антон принадлежит к тому типу туристов, которые исследуют скорее бары и пиццерии, чем музеи и памятники, поэтому он использует любую возможность прижать задницу и отдохнуть. В Арсении же обычно просыпается неуемный азарт посмотреть всё и побывать везде. — Лучше бы ты достопримечательности собирал так, как алмазы, — вздыхает он. В этом плане с Катей и ее мужем, конечно, ездить куда-то проще — они такие же заряженные и готовы вставать в шесть утра ради поездки на какой-нибудь водопад. А вот с Ирой — вообще кошмар, потому что они с Антоном две вакуоли, которые просыпаются в два часа, а весь остальной день лениво чиллят на пляже. Хотя в этом случае Арсений обычно кооперируется с Дариной: ей тоже всё интересно, плюс с ней можно зависнуть в торговом центре на целый день, а Антон магазины ненавидит. — Завтра отдыхаем по моему расписанию, — напоминает тот, продолжая массировать его ступню. — То есть возьмем вина в соседнем магазине и будем весь день смотреть «Друзей» на итальянском? — Арсений указывает на телевизор, где вовсю идет серия про отключение света во всем городе — но без звука, потому что итальянский всё равно никто не знает. — Арс, ну там же жижа, — Антон кивает на окно, где за занавеской разверзлись хляби небесные и льет как из ведра — капли так стучат по стеклу, что по ушам бьет, — куда мы пойдем? — Сегодня же как-то ходили. — Нет, мы не ходили, мы плыли. Арсений не может сдержать своего расстройства этим фактом: они попали на бесконечные дожди, которых по прогнозам не ожидалось. Конечно, красоту Рима они не умаляют, однако настроение портят. Антон, вздохнув, отпускает его ногу и ползет к нему по кровати, ложится рядом, приобнимая за пояс. — Если хочешь, сходим завтра в Колизей, — мягко предлагает он. — Но потом полежим с вином, а то ты меня загонял. Арсений поворачивается к нему лицом и нахально закидывает на него ногу, хотя халат сковывает движения и мешает — но Антон сам его поправляет, а затем запускает руку под полу, плавно ведет по влажному после душа бедру. — Готов на тебе скакать, — нарочито томно произносит Арсений, — пока скакалка не отвалится. — Кстати об этом. Может, используем сегодня твою скакалку? — Антон не краснеет ни на тон — Арсений бы заметил, он различает столько оттенков, сколько ему несколько лет назад не снилось даже в самых радужных снах. — М-м-м, и как ты предлагаешь ее использовать? — Рука Антона под халатом перетекает на пах, мягко проводит по еще вялому члену, и Арсений на автомате подается бедрами навстречу. — Засунешь в рот так же глубоко, как сегодня хотдог? Антон закатывает глаза и убирает руку, не оценив шутки: сегодня на площади он попытался засунуть в рот чуть ли не половину хотдога, но в итоге подавился и оплевал кусками хлеба и сосиски какую-то девочку с косичками. — Между прочим, я хотел предложить засунуть твою сосиску мне между булок, — выдает тот, и Арсений морщится от этого стремного сравнения — и из-за этого до него не сразу доходит, что именно предлагает Антон. За два года, что они вместе, Антон ни разу не был снизу. Он вообще тяжело привыкал к прикосновениям, и даже минет себе позволил сделать только спустя полгода после начала отношений. По части отдачи он всегда был проще и рвался вылизать Арсения во всех труднодоступных местах, лишь бы тому было приятно, но вот в плане своего тела — нет. Год назад, когда с сексом у них наладилось, Арсений пару раз предлагал поменяться ролями и один раз даже получил не очень уверенное согласие. Но тогда, стоило только коснуться Антона сзади, как тот вскочил, как клещом в жопу укушенный, и съебался в ванную — и с тех пор Арсений тупо смирился с таким раскладом. — Ты серьезно? — только и спрашивает он, глядя Антону в глаза — тот улыбается, с нежностью смотря на него. — Но почему сегодня? — Неожиданно, да? — смеется Антон. — Я просто смотрел весь день, как ты носишься под дождем, весь мокрый, счастливый, и… Не знаю, опять думал о том, как люблю тебя, вспоминал вчерашнюю ночь и как-то внезапно понял, что готов. Хочу попробовать с тобой всё. — Тебе необязательно, помнишь? Я и так знаю, как ты меня любишь, не нужно доказывать мне это. — Но я хочу. И я правда хочу, чтобы ты меня трахнул, я думаю об этом уже несколько месяцев, но как-то… — Не было подходящего момента? — подсказывает Арсений. — Ну да. И были, это самое, пробки на трассе, — поправляет Антон с той очаровательной простотой, какая присуща лишь ему. Арсению кажется ироничным, что у них противоположные кишечные проблемы — в этом они друг друга дополняют великолепно, хотя пользы от этого ноль. — А сейчас? — Сейчас нет, я просрался. — Рад за тебя, — с преувеличенной серьезностью говорит Арсений и так же пафосно чмокает его в нос в качестве награды за заслуги. — Тогда я в душ, — фыркает тот и встает с постели, на ходу снимая футболку с красным крестом — когда они путешествуют не по русскоговорящим странам, он часто ее носит. Говорит, что ему нравится светить надписью «Служба спасения, спасите-ка Арсения» и знать при этом, что никто не понимает ее сути. Пару раз, правда, его принимали за медбрата — но не в тех случаях, когда вместе с футболкой он надевает свою уебанскую красную кепку, которую Арсений всё хочет «случайно» уронить в мусоропровод, но не решается. Когда дверь ванной закрывается, и за ней начинает шуметь вода, Арсений так и продолжает лежать на кровати и охуевать. Ему не верится, что Антон наконец дозрел до роли снизу — и дело совсем не в сексе: просто это значит, что он раскрылся, избавился от своих комплексов по поводу тактильности. После того случая, когда он слился в ванну от слабого касания, он потом еще долго переживал: что с ним такое, если он, взрослый мужик, не может тупо трахнуться. Арсений тогда сказал, что «тупой трах» им и не нужен, и, в общем-то, до сих пор так считает. Пожалуй, ему и самому всегда казались странными эти загоны Антона, но на его месте он никогда и не был. Вздохнув, он берет с подноса кусочек бри на шпажке и отправляет его в рот: какие-то вкусовые пристрастия у него всё-таки появились. В какой-то момент он начал с интересом пробовать всё, начиная от сюрстремминга и заканчивая перцем чили — и от обоих его потом прорвало так, что он планировал поставить у унитаза пуфик и остаться там жить. Так что, наверно, с обретением чувств у каждого человека сложности или остаточные привычки: Арсений до сих пор в моменты волнения пытается поправить очки. Антона нет уже очень долго, целых три серии «Друзей», так что Арсений выключает телевизор, поднимается и, аккуратно приоткрыв дверь, проходит в ванную. Всё тут в пару, дверь душевой кабины приоткрыта, а Антон стоит, одетый в одну лишь цепочку на шее, опираясь рукой о стенку и опустив голову, струи бьют его по плечам. Заметив Арсения, он поворачивает голову в его сторону и с подозрением прищуривается: — Пришел проверять, не плачу ли я в углу? — Шум воды слегка глушит его голос, но Арсений бы понял его без слов. — Я соскучился, — легко говорит он, дергая пояс халата и ведя плечами, чтобы избавиться от одежды. — Разрешишь составить компанию? Антон тянет к нему мокрую, раскрасневшуюся от горячей воды руку, цепляет его за палец и тянет к себе — и Арсений заходит в кабину. Второй душевой шланг лежит на полу с открученной лейкой, и вода из него разливается по плитке. — Мог бы и убрать, — качает головой Арсений, поднимая шланг и накручивая лейку, ставит всё на место. На самом деле он не то чтобы осуждает его за беспорядок, скорее удивлен, что Антон и правда готовился, а не пустым взглядом пялился в стену. Вода бьет по плечам, макушке, затекает в глаза, вынуждая проморгаться — но стоит Арсению зажмуриться, как Антон его целует. Он кладет руки ему на пояс и подталкивает к стенке, прижимает к ней спиной, кусает его за губы, выдыхает жарко в рот и лихорадочно гладит по бокам. Под этим напором Арсений сдается и подставляет шею под поцелуи, наслаждаясь инициативой со стороны Антона. Обычно тот более пассивен и расслаблен, и сейчас его сексуальная агрессия выдает волнение — так что Арсений отвечает на нее с нежностью. Он лижет его губы, ласково проводит ладонями по спине, трется кончиком носа о его нос, и постепенно Антон тает от этого тепла, успокаивается. — Ну чего ты? — тихо спрашивает Арсений, слизывая воду с его губ, хотя та с волос мгновенно набегает снова. — Волнуешься? — Не-а. Просто подумал, что я так долго тянул, что теперь секс должен быть прям пиздец охуенный, иначе какой смысл. — Любой секс с тобой пиздец какой охуенный, в этом и смысл. Антон слабо улыбается в ответ, а Арсений хмыкает и меняет их местами, теперь уже его прижимая к стене. Он длинно лижет Антону шею и, приподнявшись на цыпочки, проходится языком до уха, кусает мочку с тонкими колечками сережек — Антон расслабленно выдыхает и наклоняет голову. Продолжая ласкать его ухо, Арсений поглаживает и слегка царапает ногтями его шею, грудь, быстро и без акцента ведет пальцами по поджавшемуся животу и наконец опускает ладонь на член — и Антон выдыхает снова, уже со стоном. Арсений опускается на колени, кидает взгляд из-под ресниц снизу вверх и слитным движением убирает со лба намокшую и лезущую в глаза челку. Упругие струи душа хлещут по затылку и плечам, но на Антона почти не попадают — хотя он и без того мокрый, и по его телу стекают капли воды. Арсений слизывает ближайшие к нему, с тазовой косточки, с лобка, у самого основания члена — Антон нетерпеливо толкается вперед, и головка мажет по щеке. Арсений дразнит его, по второму кругу вылизывая кожу около члена, пока Антон не кладет ему руку на макушку, некрепко сжимая волосы, и не хрипит сверху: — Арс. В этом смешивается одновременно просьба и приказ, и от одного этого слова у Арсения на мокром полу разъезжаются колени — по привычке, что ли. Ему нравится быть снизу, нравится, когда Антон весь такой серьезный, когда тот грубо берет его сзади, утыкая лицом в ковер — такое случается редко, и потому оно так сладко. Арсений послушно открывает рот и высовывает язык, на который брызжут капли воды, и Антон трется о него головкой, скользит дальше в рот, тыкаясь в нёбо. Даже с затекающей в рот водой Арсений чувствует вкус его смазки, и за это он своим вкусовым рецепторам благодарен; он втягивает носом воздух и обхватывает член губами. Собственный член покачивается, наливаясь кровью, и Арсений расслабленно проводит по нему пальцами, обнажая головку — капли с тела стекают на нее, и это приятно. Другой рукой он ласково поглаживает Антону яйца, а когда тот начинает быстрее толкаться ему в рот, мнет чуть грубее. Хватка на волосах слабнет, и теперь Антон уже просто гладит его по голове, негромко постанывая, глядя на него — Арсений ловит его взгляд и медленно отодвигается, разминая затекшую шею. — Не хочешь повернуться? — предлагает он погромче, чтобы перебить шум воды. Ему жарко, хотя текущая на спину вода прохладная, лицо горит, собственный член, крепкий и горячий, пульсирует в пальцах. Антон мгновение смотрит на него непонимающе, затем до него доходит, и он замирает в ступоре — а потом коротко кивает и разворачивается, упираясь ладонями в стекло. Чувствуется, как он опять напрягается, так что Арсений покрывает его поясницу короткими успокаивающими поцелуями, спускается к ягодицам и краем глаза улавливает в стеклянном отражении, как Антон нетерпеливо потирается головкой о стекло. Он прогибается в спине, подставляясь, и Арсений благодарно целует его прямо в копчик, пальцами одной руки раздвигает его ягодицы и широким движением лижет по ложбинке, затем повторяет, снова и снова. Антон не подает никаких признаков жизни: не шевелится и молчит, как партизан, и он по-прежнему напряжен, так что Арсений отстраняется и уточняет: — Не нравится? — Он старается придать голосу легкости, но получается всё равно разочарованно. — Я давно этого не делал, так что… — Просто необычно, — не оборачиваясь, говорит тот и шире расставляет ноги, прогибается ниже. — И так… странно. Это не плохое «странно», это обычное «странно»: Антон, видимо, примеряет на себя всё то, что сам делал с Арсением. Арсений, продолжая лениво себе надрачивать, мягко целует его между ягодиц и ниже, слизывает стекающие на мошонку капли то ли слюны, то ли воды, берет в рот сначала одно яйцо, посасывая, затем другое — и Антон прогибается еще ниже, явно с трудом удерживаясь на ногах. Перед глазами его член: тяжелый и подрагивающий, с яркой головкой, и Арсений кончиком языка теребит уздечку, трет щелку так, как Антону нравится, пока тот опять не расслабляется и не начинает тихо постанывать. Арсений делает передышку, чтобы снова поправить волосы, от мокрой тяжести спадающие на лоб, смотрит на Антона и думает, как хотел бы его вылизать после секса. Он сглатывает слюну, которой во рту почему-то слишком много, и прижимается губами, толкается внутрь кончиком языка — и Антон неожиданно протяжно и низко стонет: наконец чувствует, как это может быть приятно, если отпустить себя и не нервничать. Арсений то трахает его языком, то длинно вылизывает по всей ложбинке, не жалея слюны так, что она течет у него по подбородку, хотя тут и так всё мокрое — они же в душе. В какой-то момент Арсений так распаляется, что сам чуть не кончает, спешно двигая рукой по члену, но Антон первый просит тормознуть и неловко собирает ноги вместе, как новорожденный жеребенок. — Пойдем в кровать, — морщится он, держась за поясницу, — а то у меня всё тело затекло, и член сейчас взорвется, а я не хочу кончать так. Арсений молча кивает и поднимается на ноги, колени болят от стояния на кафеле, но он не обращает на это внимания — он жарко целует Антона, на мгновение прижимаясь членом к его члену, трется о него. Антон отвечает с той же страстью, скользит ладонью по его руке, пока не переплетает с ним пальцы — и тянет из душевой кабины; Арсений еле успевает выключить воду. Они не вытираются, не надевают халатов, просто заваливаются мокрые на кровать и целуются до нехватки воздуха и онемевших губ, трутся друг о друга, как подростки, которым не терпится, которым мало — у них так было поначалу, еще до секса. Арсений мимолетно вспоминает всю ту перемешанную с нежностью страсть, когда Антон наконец доверился ему, и чувствует всё то же самое, только в миллион раз усиленное любовью. Он целует Антона в шею, кусает, посасывает, наверняка оставляя засосы, на которые подчиненные в баре будут смотреть с осуждением, но слова никто не скажет — потому что начальнику можно. Арсений лижет его уши, прикусывает мочку, стукаясь зубами о сережки, втягивает в рот, обводя кончиком языка серебряные колечки. Антона всегда это пробивает, и тот правда хрипит от возбуждения, потираясь стояком о его бедро и сжимая пальцами ягодицу. Арсений понимает, что если они так продолжат, то точно кончат в ближайшую минуту, так что он упирает ладонь Антону в грудь и откатывается на кровати, тяжело дыша. — Ты не передумал? — перепроверяет он, облизывая и так мокрые и искусанные губы — Антоном искусанные, сам он их давно уже не грызет. — Наоборот, я еще сильнее хочу, — уверенно отвечает тот. У него темные глаза и тяжелый взгляд, от которого становится еще жарче — Арсений обожает, когда он такой. — Мне лечь на живот? — Лучше на четвереньки, так удобнее будет. — Д-д-д-д-д-догги-стайл, — вспоминает Антон и сам смеется от своей дурацкой пародии на песню про День матери, и это не нервный смех: он действительно перестал волноваться. Пока он встает в нужную позу, Арсений скидывает к себе поближе, на кровать, презервативы, смазку и влажные салфетки с тумбочки — они и дома не убирают такое в ящик, а в отеле тем более. Плевать, что все горничные знают, чем они тут занимаются: Арсений ни от кого и не скрывает. Когда он поворачивается к Антону, его бросает в жар от очередной волны возбуждения: один взгляд на него, мокрого, стоящего на четвереньках с расставленными в стороны ногами, раскрытого и готового, может довести до оргазма. Подрагивающей рукой Арсений свинчивает крышку со смазки и выжимает на пальцы так смачно, что тюбик издает пердящие звуки, а Антон опять ржет. — Прости, — всё еще смеясь, хотя и без того тяжело дышит, извиняется тот. — Вспомнил нашу историю знакомства. — О да, — фыркает Арсений, растирая между пальцами прохладный гель, чтобы согреть, — думал ли ты тогда, что однажды я тебя трахну? — Да, — то ли в шутку, то ли серьезно выдает Антон. — Стоял, замешивал тебе Смекту и думал: «Вот бы он меня выебал». — М-м-м, как тебя возбуждает Смекта, — Арсений размазывает по нему смазку, Антон коротко вздрагивает, но тут же расслабляется, — а я и не знал. — Точняк, давай зальем в наше джакузи кучу Смекты и в ней поебемся. Представив это, Арсений тоже не выдерживает и смеется, а затем чмокает Антона в ягодицу, с нажимом трет пальцами, но тот снова напрягается и зажимается. — Неприятно? — Арсений останавливается. — А можешь снова язык мне в задницу засунуть? — беззастенчиво просит он, обернувшись. Арсений никогда себя особо стеснительным не считал, но даже он сказал бы что-то вроде: «А можешь сделать то же, что только что в душе?». — Понравилось? — Ага. — Ладно, вылижу тебя еще раз. Антон и так весь красный после душа, но Арсению мерещится, что его румянец будто бы становится ярче. Но он больше ничего не произносит, лишь опять опускает голову и заводит руку за спину, оттягивая ягодицу. Арсений снова лижет его, собирая губами смазку и мимолетно жалея, что она без какого-нибудь бананового вкуса: такое они не покупают, потому что у Арсения аллергия. Но и без дополнительного кайфа в виде вкусовых ощущений ласкать Антона всё равно восхитительно, потому что тот хрипло постанывает и качается бедрами навстречу, тыкаясь в лицо. А когда Арсений скользит в него языком и вылизывает изнутри гладкие стенки, тот начинает не то мычать, не то скулить — таких звуков он раньше не издавал. Пользуясь его податливостью, Арсений на мгновение отстраняется и медленно вставляет сразу два пальца, почти вынимает и снова вставляет, ладонью другой руки обхватывает его член и двигает вверх-вниз в том же ритме. Антон падает на локоть, утыкаясь в него лбом, и крепче сжимает свою ягодицу — так, что впивается в нее короткими ногтями. Арсений проводит губами по его костяшкам, не переставая наращивать темп обеими руками. — Ты как? — уточняет он, замирая. — Плохо, хорошо, быстрее, медленнее, вынуть? Антон отпускает ягодицу, на которой остаются белые следы, стремительно наливающиеся красным, и опять встает на четвереньки — руки у него дрожат. — Хорошо, — после паузы отвечает он. — Странно, но хорошо. Не обосраться какой кайф, но норм. — Если станет неприятно, скажи. — Арс, ты же знаешь, что я не буду терпеть, — в голосе слышится улыбка. — И я знаю, что приятно будет, я сам это делал сто раз. Не сто раз — больше. Арсению нравится фингеринг, иногда даже больше анала, так что такое они часто практикуют, особенно когда времени полно и не надо никуда бежать. Арсений с нажимом массирует его и раздвигает пальцы, добавляя язык между ними. В какой-то момент Антон вздрагивает, а потом выстанывает длинное и протяжное «Бля-я-я-я» — и это та самая нужная реакция. Арсений убирает руку с его члена, но пальцами трахать продолжает, добавляет третий и наслаждается видом того, как они, скользкие и блестящие от смазки, распирают покрасневшие края. Антон сам начинает себе дрочить, и Арсений следует его примеру, хотя член и так каменный, а головка по-прежнему влажная — но уже не от воды, а от естественной смазки. Он прерывается, чтобы вытряхнуть презерватив из пачки и разорвать фольгу зубами, раскатывает его по стояку: пальцы скользят и срываются, он отвык это делать. Ощущения в резинке по-прежнему так себе, но если когда-то это могло отбить всё желание напрочь, то сейчас Арсений возбужден так сильно, что его это мало волнует. Он выдавливает смазку из тюбика прямо на член и размазывает, часть геля соскальзывает на простыню, но постельное белье всё равно менять, тут же всё мокрое — надо оставить горничной хорошие чаевые. — Арс, — зовет вдруг Антон, оборачиваясь — он дышит через рот, губы влажные, глаза блестят, а лицо такое красное, что его можно использовать как идеальный оттенок крестов для новых футболок. — М? — игриво откликается Арсений, загоняя в него пальцы до самых костяшек и останавливаясь. — Это пиздец. — Антон сам дергает бедрами, насаживаясь на пальцы, его голос срывается на хрип: — Мог бы и сказать. Хотя по «Антон, Антон, давай еще», — почему-то пискляво пародирует он, — я должен был догадаться. — Я не веду себя так. — Еще как ведешь. «Антон, я больше не могу, пожалуйста, глубже, пожалуйста». — Ты сам напросился, — театрально угрожает Арсений и, дотянувшись, берет с тумбочки маленький вибратор с круглой головкой. Обычно он использует его, когда трахаться тупо лень, а кончить хочется — такое тоже бывает, иногда после работы остаются силы только лежать. Правда, Антон такое не пробовал, он предпочитает мастурбатор с помпой, который они в Рим с собой не брали. — Давай ты меня уже трахнешь. — Антон предплечьем приглаживает назад мокрую челку, а затем с намеком сжимается вокруг пальцев Арсения. Арсений вытаскивает их и наспех, на автомате, вытирает влажными салфетками, кидает смятый комок прямо на пол — он потом обязательно уберет. Антон наблюдает за ним с жадностью и желанием, совсем без страха и волнения, и Арсений вдруг ловит странное ощущение комфорта, будто они это делали тысячу раз — наверно, так и должно быть. Он пристраивается к Антону и, помогая себе рукой, медленно толкается внутрь — он и забыл, как же это хорошо. Не ощущение того, как тугие стенки обхватывают член, а просто само это чувство контроля: когда он снизу, то действительно быстро превращается в «Пожалуйста, еще, мне осталось совсем чуть-чуть». — Ты как? — опять спрашивает он. — Я отлично, — выдыхает Антон, выразительно двигая бедрами, но Арсений двигаться не спешит: он берет в руки вибратор, включает на первый режим, самый слабый. Спина Антона влажная уже не от воды, а от пота, но Арсений прижимается к ней животом, почти ложась, и на ощупь проводит вибратором по его члену — задерживает его на уздечке. Антон дергается и судорожно вдыхает, затем мычит, подтягивая к себе подушку и утыкаясь в нее лицом, его ноги разъезжаются на влажной простыне. Обхватывая ладонью его член вместе с головкой вибратора, чтобы зафиксировать ее в нужном положении, Арсений плавно начинает двигаться: сначала медленно, внимательно следя за реакцией Антона. Тот скулит и то бездумно водит ладонью по простыни, то сжимает ее, цепочка на его шее скользит вверх-вниз от каждого толчка, уши горят. Если бы Арсений не опирался на одну руку для равновесия, то поласкал бы их, но Антон, будто прочитав его мысли, отпускает подушку и сам трет ухо, сжимает пальцами мочку. Дотянувшись, Арсений целует его в шею сзади, хотя чуть не получает по носу цепочкой, и кусает за загривок, не переставая двигаться. У него самого уже дрожат ноги, руки, все внутренности, по лицу течет то ли пот, то ли вода с мокрых волос, все его мышцы напрягаются — кажется, сейчас он способен на всё. Он покрывает лопатки Антона поцелуями, больше просто водя по ним губами, ритмично вбивается в него, переключает вибратор сразу на третий режим — тот шумно жужжит, перемежаясь звуком с громкими шлепками. — Пожалуйста, Арс, сильнее, — скулит вдруг Антон, и Арсений теперь понимает, что это была никакая не пародия: это реально так жалко звучит. Жалко, но в то же время так нежно и откровенно, и он бы на это Антону сказал, как же сильно он его любит, но в легких нет воздуха, а во рту пересохло, и горло горит — и нестрашно, потому что Антон и так всё знает. Ему хотелось потянуть удовольствие, но его накрывает сильнее, чем когда он бывает снизу — и он позорно, но очень сладко кончает. Но он не останавливается, продолжая трахать Антона, тем более что тот без остановки мычит, сжимая зубы — наверно, чтобы не просить сильнее, глубже и быстрее. Арсений всё-таки отстраняется, вытаскивая еще твердый член, и прижимается к Антону ртом — руку с вибратором по-прежнему держит на члене, хотя та от мощной вибрации так трясется, что теряет всякую чувствительность. Он вылизывает всё еще раскрытые края, свободно скользит языком внутрь, и если бы он только что не кончил, то возбудился бы просто от этих чмокающих звуков и скулежа Антона. Антон вздрагивает какой-то волной и с жалким всхлипом кончает Арсению в руку, обессиленно падает на кровать. Арсений, хотя сам пока не отдышался, чмокает его в поясницу и кладет руки ему на бедра, мягко массирует — в такой позе затекают ноги, ему это знакомо. Хотя за пару минут, наверно, ничего там не затекло. Вибратор всё так же жужжит, потерянный где-то в смятой простыни. — Скорострел, — обзывается Антон, вяло переворачиваясь на спину и едва не заезжая Арсению коленкой по лицу. — Ты тоже. — Арсений показывает ему язык, но всё равно ложится рядом, утыкаясь мокрым лбом в такое же мокрое плечо. — В следующий раз запишу твое «Пожалуйста, Арс, сильнее» на диктофон и поставлю на звонок. — Буду звонить тебе во время совещаний. Так как аргументов больше не остается, Арсений стягивает и так уже наполовину стекший презерватив, и с выражением диснеевского злодея выливает содержимое Антону на живот, а потом размазывает испачканной в его же сперме рукой. Это тупо, но они постоянно так делают: это спермопанцирь, у них ведь должен быть панцирь — они же крабы. — Иногда я думаю, кто из нас старше, — вздыхает Антон, нащупывая его чистую руку и переплетая с ним пальцы. — Ну и че, мне опять в душ идти? — А ты не собирался? Ты же весь потный. — Это вода. — Это пот. — Всё равно уебищный поступок. — Антон берет конец одеяла и вытирает живот, хотя помогает это плохо, да и уже в пупок затекло. — Сегодня я уебище. — Сегодня и всегда, — фыркает Антон, а затем, заметив обиженный взгляд Арсения — этот взгляд сам собой получается, добавляет: — Как и я. Мы два уебища. — Я за то, чтобы мы были две красавицы. Желательно спящие. Если уснем в ближайший час, то завтра сможем встать в восемь и пойти в Колизей к открытию. Антон морщится так, словно на него ведро мочи вылили, но не протестует, лишь поворачивает голову и чмокает Арсения в висок. — Слушай, — говорит он, — нам же и так сейчас ждать, пока всю эту срань, — машет концом одеяла, — поменяют. Не хочешь до фонтана Треви дойти? — Зачем? — Арсений приподнимается на локте и непонимающе смотрит на Антона — тот никогда не рвется идти куда-то, особенно если время за полночь. — Мы же там были. — Ну надо. Он же недалеко. — Что значит «ну надо»? К фонтану они подходили днем, и там была такая толпа туристов, что добраться до воды было проблематично, а кидать монетки издалека они не рискнули — точно бы попали кому-то в затылок. Антон по-партизански молчит, и Арсений не успокаивается: — Зачем тебе к фонтану? — Да говорю же, что надо. — Хочешь монетку кинуть, чтобы вернуться? — Я три монеты бросить хочу, — наконец отвечает Антон таким тоном, будто Арсений клещами из него эту информацию тащил. Действительно, вроде бы количество монет что-то означает — но, к своему стыду, Арсений не может вспомнить, что именно. — Три монеты — это?.. — Зависит от номинала, Арс. Если по пятьдесят центов, то аж полтора евро. — Арсений щиплет его за бок, и Антон ойкает. — Да какая разница, просто пойдем к фонтану, там всё узнаешь. И вылезает из объятий, хотя любит подолгу обниматься после секса. На него такая скрытность не похожа, но раз тот не хочет по-хорошему, то будет по-плохому: всегда есть Википедия. Арсений цокает и тянется к тумбочке, берет айфон вместе с зарядкой так, что вилка вываливается из розетки. — Существует поверье, — читает он со страницы Википедии — первая ссылка в Гугле, — что человек, бросивший в бассейн фонтана монетку, приедет в Рим еще раз. Две монеты — любовная встреча, три… Он замолкает и поднимает взгляд с экрана на Антона — тот с преувеличенным рвением пытается оттереть сперму с живота влажными салфетками, хотя лицо у него всё красное. — Антон? — зовет Арсений. — М? — Ты меня замуж зовешь? Тот оставляет в покое салфетки и свой живот, поднимает голову с каким-то виноватым и в то же время раздраженным видом: — Арс, ну почему нельзя было просто пойти к фонтану? — Он встает и, не оборачивая полотенцем голый зад, идет к их чемодану в углу номера. — Сука, вот надо было тупо предложить прогуляться. А то ты же всегда доебешься, ничего от тебя не скроешь. Несмотря на то, что он явно недоволен, Арсений не может скрыть улыбки — он прямо чувствует, как трескается лицо от умиления. Он знал, что Антон не просто так повез их в Рим, который Арсений считает самым романтичным городом на планете — не считая Атлантиды, конечно, но туда не продают билетов. — Что ты за человек, — подытоживает Антон, роясь в чемодане: выбрасывает из него цветные арсеньевские носочки, его дизайнерские джинсы с разрезами, даже его любимую розовую толстовку! Наконец, он достает что-то из бокового кармана и кидает прямо в Арсения — тот легко ловит. Это белая бархатная коробочка, по форме чем-то напоминающая сиденье для унитаза. Внутри — перстень с квадратным агатом от известного ювелира, на которого Арсений давно подписан в Инстаграме. Выглядит просто, но его цена — месячная прибыль бара Антона. — Антон, — умиленно выдыхает Арсений, вытаскивая перстень из коробочки — с внутренней стороны у него гравировка в виде маленького краба. Антон возвращается к нему и присаживается на кровать рядом, нервно вытирает ладони о простынь. — Ну? — уточняет он. — Да, нет, пошел я на хуй? — Естественно, да. — Арсений надевает кольцо на безымянный палец. — Я сам хотел предложить, еще полгода назад, думал устроить сюрприз, но… не решился. Кольцо лежит в ящике стола в моем кабинете. — Я знаю, — хмыкает Антон. — Нашел, когда искал документы на машину. Когда тебе в жопу въехали зимой, помнишь? Арсений помнит: в него вписались, когда он выезжал с парковки — коцнуло еле-еле, но Антон еще неделю ходил нервный. А нервничал он, как выясняется, не только из-за аварии. — А почему мне не сказал, что знаешь? — Хрен знает, — он пожимает плечами, — ждал, когда ты созреешь. А недавно понял, что тебя фиг дождешься, я ж так в девках и помру. Он не спрашивает, что останавливало Арсения всё это время — он просто улыбается и целует его, потому что всё остальное мелочи. Они так и не знают, соулмейты они или нет: никаких экспериментов они не проводили, потому что для этого нужно хотя бы на какое-то время расстаться — а им не хочется. В конце концов, это неважно. Важно лишь то, что всё разрешилось, что всё хорошо, что они вместе. И что даже если они вдруг окажутся на дне, они всё равно будут держаться за руки — они же как крабы. Или как красавица и чудовище, или уебище, или еще кто-то — на это, в общем-то, тоже плевать.