Красавица и уебище

Арсений в шоке, что в его жизни, оказывается, может быть что-то помимо работы, хотя и найти время для этого сложно. Однако после того, как в Пудуне он упал в обморок и его накачали таблетками, от которых он (как он узнал позже) вырубился в самолете и громко пердел весь полет, он стойко решил больше не летать в командировки — а значит свободного времени стало чуть больше. Плюс огромный фингал вместо лица несколько вредил презентабельности вида, а Антона не смущал — так что приоритеты были расставлены в пользу последнего. Но хоть волосы отросли, а то из-за старой прически на него постоянно косились: думали, видимо, что мужик совсем крышей поехал. Они с Антоном стараются видеться как можно чаще, несмотря на разные графики, урывают друг с другом хотя бы короткие встречи: то в баре Антона, то у Арсения дома, то в вип-комнате какого-нибудь ресторана. Арсений почти счастлив, он даже не пропускает сеансы у психотерапевта, что для него нонсенс. В каком-то смысле это заслуга Кати, конечно, но по большей части — всё же Антона. Им весело вместе, любовь друг к другу расцветает, как розы в говне, органы чувств тоже постепенно восстанавливаются, но над головами постоянно этой мрачной тучей висит вопрос денег. Арсения совсем не волнует, сколько зарабатывает Антон, его не напрягает платить в ресторанах и за доставку еды, ему хочется дарить Антону подарки, потому что тот заслуживает всего мира — объективно. Но Антон неизменно, раз за разом, отдает свою долю счета в ресторанах, а часто заказывает один салат и сидит с ним весь вечер. Он отказывается от подарков, а если и принимает, то с явным напрягом — и Арсений ни разу не видел, чтобы тот надел, например, подаренную клетчатую рубашку от Офф-Вайт, кроссовки от Канье Уэста, которые пришлось искать у перекупщиков, или кепи от Китон, которые ему определенно очень пойдут. Он перевел даже за билет в кино, какие-то жалкие пятьсот рублей, такой вот гордый. Наверно, на его месте Арсений бы вел себя так же, но сейчас такая железная гордость его расстраивает: зачем тогда он зарабатывает, если не может тратить деньги на дорогого ему человека? Хотя он же не дорогой, блин, он бесценный, а для всего остального есть МастерКард. И Виза. И ЮнионПэй. Арсений подъезжает к дому Антона, паркуется на привычном месте у выезда, ближе к мусоркам. Собственная Ауди уже не кажется здесь такой уж чужеродной, а вполне даже неплохо смотрится на фоне грязно-зеленых баков и какого-то спящего бомжа. Картина маслом «Классовое неравенство», автор неизвестен. На улице слякотно и серо, но теперь Арсений различает оттенки этой серости: вот там лужа с болотным оттенком, а там — желтоватая, скамейка серо-голубая с проступающими деревянными прожилками, на асфальте бензиновые разводы, а бордюр классического цвета бетона. Его зрение почти восстановилось, теперь он может ходить без очков, и если раньше это грозило врезаться лицом в стену, то сейчас — максимум принять летящий вдалеке полиэтиленовый пакет за енота в ранце. Вкусовые рецепторы тоже активизировались, однако Арсений как раньше был так себе едоком, так им и остался. Не понимает он особого удовольствия в поглощении еды: десять секунд во рту — и никакого профита, кроме жира на жопе. А у Арсения и без этого роскошная мясистая жопа, которой он неиронично гордится. Он сонно зевает, потому что проснулся ни свет ни заря, набирает код домофона и входит в подъезд — такой же мрачный и пахнущий кошачьей мочой, как и всегда. Тут он бывает нечасто, просто потому что не складывается, но Антон уехал домой пораньше — и они решили, что проще встретиться тут. Однако не факт, что со стороны Антона это было продуманным решением: тот писал с огромным количеством ошибок, а именно рассказал, что у него остался всего один Руслан туалетной бумаги, что он очень блягодарен Арсению и хочет с ним выть, несмотря ни на что. Видимо, он пьян, а Арсений еще не видел его пьяным. Подвыпившим — да, они частенько устраивают домашние киномарафоны с вином и пивом, но вот пьяным — ни разу. Идя по лестнице, он брезгливо морщится, переступает через блевотную лужу, и раздраженно думает: кто, сука, наблевал прямо в подъезде. Но чем выше он поднимается, тем четче по блевной дорожке понимает, кто, сука, наблевал в подъезде — она ведет прямо к квартире Антона, тут бы и самый хуевый сыщик догадался. Вздохнув (хотя это фатальная ошибка), Арсений пробует потянуть на себя входную дверь, и та легко поддается. В прихожей рвоты нет, зато там есть Антон — он сидит на полу, прислонившись спиной к стене, и бездумным взглядом смотрит в пол. Он в куртке, у которой один рукав мокрый, и по витающему в воздухе запаху ясно, что мокрый тот явно не от воды. — Антон, ты как? — ласково уточняет Арсений, присаживаясь перед ним на корточки. Антон, видимо, заметив его только сейчас, поднимает голову и мутным взглядом смотрит то ли на него, то ли сквозь него — он не в дрова, он сам полено. — Уже лучше, — бормочет он, еле шевеля губами. — Мне стыдно. Мне так стыдно. — Всего три-один в твою пользу, — улыбается ему Арсений, расстегивая на нем куртку. — Давай-ка это снимем, хорошо? Антон с трудом отлепляется от стены, чтобы Арсений смог стянуть с него куртку, но получается это далеко не с первой попытки — руки у него как ватные. — Я пытался блевать в рукав, — делится тот, кивая на мокрый рукав, — я так делаю, когда припрет где-то, чтобы на улице не блевать… Но у этой куртки слишком узкие рукава. — Потрясающий лайфхак, — вздыхает Арсений, откладывая куртку на пол — с ней надо разобраться потом. Обняв Антона, он осторожно поднимается вместе с ним, хотя того шатает, как неуправляемую надувную фигуру, какие бывают на бензоколонках. — Зачем ты так напился? — Было грустно. — Понятно. Арсений оттаскивает его в крошечную ванную, пусть и на каждом шаге Антон норовит то упасть, то вписаться плечом в косяк или стену. Но когда они наконец доходят до пункта назначения, тот вдруг поворачивается и крепко Арсения обнимает, утыкаясь ему лицом в шею, глубоко вдыхает. — Ты так приятно пахнешь, — шепчет он. — Это Том Форд. — Это ты. Антона приходится крепко удерживать на месте — стоит чуть расслабиться, тот и сам упадет, и его за собой потянет, и они оба разобьют головы о кафель. Арсений ласково гладит его по спине, чувствуя одновременно тревогу и трепет: сейчас Антон совсем уязвимый и не строит из себя идеального бойфренда, который вечно веселый, которому море по колено и небо по плечи. — Почему тебе было грустно? — спрашивает Арсений, аккуратно отстраняясь и усаживая его на бортик ванны. — Не скажу, — дуя губы, отвечает Антон. — Ты расстроишься. Я расстроюсь. Все расстроятся. — Мы как-нибудь справимся. Сняв собственное пальто и бросив его прямо на пол, он осторожно освобождает Антона сначала от клетчатой рубашки — не той, которую он подарил, а какой-то дешевой, которая после пары стирок покроется катышками, — а затем и футболки. — Мне нравится, когда ты меня касаешься. За весь месяц их отношений они не зашли дальше поцелуев: казалось бы, что после той дрочки в лифте всё должно пойти бодро, но нет. С каждым днем Антон будто бы сильнее отдаляется физически, и даже их поцелуи последнее время стали редкими и целомудренными. Хотя при этом Антон часто его трогает: то за руку возьмет, то обнимет, то ладонь на коленку положит — видимо, ему надо привыкнуть к тактильности в принципе и к Арсению в частности. — Мне нравится тебя касаться, — признается Арсений, хотя обычно старается обрывать свои желания касательно Антона: не хочет на него давить. Прежде у Арсения не было партнеров со слабым осязанием, поэтому он не знает, как с ними контактировать. Когда он спросил об этом у Кати, та предложила обсудить непосредственно с партнером — но Арсений лишь улыбнулся, будто это шутка. Говорить — не его стиль. Антон чуть не падает спиной в ванну — Арсений его вовремя подхватывает, и тогда тот обнимает его за бедра, утыкается лицом в живот и лепечет: — Я не хочу расставаться, — опаляет кожу горячим дыханием даже через рубашку. — Так не хочу. Он произносит это так, словно расставание — это что-то решенное, неотвратимое, и оно надвигается на них, как Титаник на айсберг. Только почему от этих слов Арсению становится так паршиво, будто это он идет ко дну? — Антон? — выдыхает он, запуская пальцы ему в волосы, гладит по голове. — Ты что такое говоришь? Никто не собирается ни с кем расставаться. — Ты меня бросишь. — Нет, не брошу. Давай лучше тебя умоем. — Арсений, по-прежнему находясь в крепкой хватке, дотягивается до крана и включает воду — не ледяную, так, прохладную, чтобы этого чудика совсем не развезло. — Ты меня бросишь, — уверенно и вполне даже разборчиво повторяет тот. Арсений пытается оторвать его от себя, чтобы наклонить к струе воды и умыть, но тот не отпускает. — Или я тебя брошу. — Ты пьян и путаешься в показаниях, — пытается Арсений пошутить, хотя сам слышит, сколько опасения сквозит в собственном голосе. — Минуту назад же сказал, что не хочешь расставаться. — Не хочу, — кивает Антон, наконец отлипая — и Арсений, придерживая за плечи, наклоняет его, но головой под кран не пихает. Кое-как сохраняя баланс, чтобы и Антона удержать, и самому не грохнуться в ванну, он помогает ему умыться и чистит ему зубы: не реклама зубной пасты, конечно, но тоже пойдет. В итоге Антон всё-таки неудачно поворачивается и падает в ванну, сворачивается на дне, поджимая под себя ноги — Арсений качает головой и кое-как стягивает с него наполовину намокшие джинсы вместе с трусами, затыкает слив пробкой. — Антон, тебе нужно сесть, — ласково говорит он, пытаясь Антона приподнять, но тот просто поворачивается на спину таким же эмбрионом, и его волосы плавают в пока еще тонком слое воды. — Сколько ты выпил сегодня? — Немножко виски, немножко вина, немножко водки, немножко джина, — мямлит тот, перечисляя. — Всего понемножку. — Тогда понятно, с чего тебя так развезло. — Тебе противно со мной, когда я бухой? Арсений тяжело вздыхает и садится на бортик ванны, расстегивает пуговицы на манжетах, чтобы закатать и так уже мокрые рукава. Антон наблюдает за ним трогательно преданными глазами, будто любое сказанное им слово может спасти человечество. — Мне не противно. Думаешь, я никогда не напивался до блева? — снова вздыхает он, поглаживая Антона по колену. — Но я переживаю за тебя. Ты не рассказываешь мне, что с тобой происходит. И к чему все эти твои разговоры про расставание? — Ну мы же всё равно расстанемся, Арс. Мы пиздец разные. — Не такие уж мы и разные. — Ага, — хмыкает Антон, всё-таки садясь в ванне — еще немного, и вода залилась бы ему в уши. — Ты умный, всё знаешь, весь такой крутой и успешный, до хуя зарабатываешь, ходишь в костюме, а я… ну, сам знаешь. Я тебе не пара. Он обнимает свои колени, как маленький ребенок, и выглядит таким несчастным, что у Арсения сжимается сердце — он Антона таким никогда не видел. Насколько же того выбивает из колеи вся эта ерунда, если он так загоняется? — Антон, ты меня идеализируешь. Я не знаю всего, и я бы не сказал, что так уж успешен. И не зарабатываю я до хуя. Как ты вообще представляешь мой месячный доход? — Лям? — делает Антон попытку, и Арсений несколько тушуется: он ожидал, что тот назовет какую-то несоизмеримо огромную цифру. — Ну, чуть больше, — отвечает Арсений, увиливая. — Но это не так уж много. У меня нет частного самолета и лошадиной фермы, которую я купил из-за прихоти. Я не живу в роскоши. — Ты свою квартиру видел? Она как из каталога Икеи. Арсений молча косится на него. — А, Икея же для вас, богачей, недостаточно пафосная. — Антон разводит руками, чуть пошатываясь, и выглядит при этом очень по-мультяшному. — Перестань. Моя квартира не в собственности, я за нее ипотеку плачу. Антон, то, что ты зарабатываешь меньше меня, не влияет на наши отношения. — Ага, щас, — фыркает тот. — Я не могу поддерживать тот… типа уровень жизни, который тебе нужен. — А я могу поддерживать его для нас двоих. В этом нет ничего плохого. — Предлагаешь мне содержанкой стать? — Антон кисло улыбается. — Готовить тебе еду, а вечером ждать в фартуке на голое тело? — Да, с надписью «Целуюсь лучше, чем готовлю», — шутит Арсений. — Хотя готовку вообще можно исключить, фартук, — он наклоняется и чмокает его в висок, — тоже необязателен. Но если серьезно, то… Я понимаю, я бы на твоем месте себя так же чувствовал. — Я говногреб, который влюбился в царскую дочку. Кажется, прохладная вода помогла ему немного протрезветь, но он всё еще прилично (неприлично) пьян. Будь ванна побольше, Арсений бы залез к нему прямо в одежде и крепко обнял, а так приходится просто сидеть на бортике и гладить его по волосам. — Никакой ты не говногреб, максимум симпатичная дочка пекаря. Но если тебе так будет легче, давай ходить в места попроще, ладно? И я не буду носить костюмы, чтобы не выглядеть пижоном. Куплю себе спортивные штаны и майку-алкоголичку, хочешь? — Не хочу. Арс, бля, ты не должен падать до моего уровня. Это всё сделает только хуже. — А что ты предлагаешь? — Арсений снова тянется к крану и выключает воду, потому что ванна уже набралась. Мимолетно касается воды — можно и потеплее, но зато так этот алкоголик быстрее протрезвеет. — Не знаю. — Антон, я хочу быть с тобой. И не потому что благодаря тебе вижу мир цветным, а потому что ты мне нравишься. И мы что-нибудь придумаем. В конце концов, мы же соулмейты. — Не-а, — бормочет Антон себе под нос, смотря на воду. — Мы не соулмейты ни хера. — Что? — Мы не соулмейты, — Антон переводит на него полный обреченности взгляд, — я сегодня понял. Мой соулмейт — это Ира, помнишь, я рассказывал про новую барменшу? Барвуменшу. Баргерл. Ты понял, короче. — Ты же говорил, что она сама недавно нашла соулмейта. Дарина ее зовут, если не ошибаюсь? — У Дарины чувства не возвращаются, а у Иры почти вернулись. Такой вот прикол. Это потому что я ее соулмейт, Арс. Она устроилась в тот же день, когда мы познакомились с тобой. И… бля, — он перестает обнимать колени и мокрыми руками трет лицо, — объяснять долго. Но, короче, там всё сходится. — Но у меня чувства тоже возвращаются. Зрение почти восстановилось. — Как бы в качестве доказательства Арсений показывает на свою переносицу, где нет никаких очков. Сейчас вблизи он видит почти так же хорошо, как и в очках до встречи с Антоном. И цвета легко различимы: и стоящий на полке зеленый флакон геля для душа, и красная царапина у Антона на коленке, и бежевая плитка за его спиной. — Совпадение? — неразборчиво предполагает Антон — язык у него заплетается. — Наверно, ты тоже встретил соулмейта. Сначала Арсений встречает эту мысль отказом: его соулмейт точно Антон, тут нет других вариантов, он ни с кем больше не общался так близко и так часто. В его жизни в принципе нет кого-то постоянного, не считая некоторых подчиненных — но их он знает давно и никого нового на работу не брал. А затем он прокручивает в голове день знакомства с Антоном — и вспоминает, что глаза начали болеть еще до их встречи, а утром у него был первый сеанс с Катей. И потом, спустя неделю, в день лифтового недоразумения, он был у своего психотерапевта, затем в своем депрессивном приступе перестал ходить на сеансы — и зрение снова начало падать, ведь контакт с соулмейтом пропал. — Ты понял? — уточняет Антон, видимо, прочитав всё по его лицу. — Понял, кто это? Всё в Арсении сопротивляется этому выводу: он не хочет, чтобы его соулмейтом была Катя. Да, найти соулмейта уже само по себе счастье, Арсений и не надеялся когда-нибудь его обрести, но теперь всем своим существом он хочет, чтобы его соулмейтом был Антон. Ведь и такой вариант возможен, точно ведь не скажешь, оба этих предположения равны в своей вероятности. Но если Антон — не его соулмейт, то всё это никакая не судьба, а просто череда совпадений. В таком случае они друг другу не суждены, у их отношений нет невидимой цепи, которая выдержит всё. Они всего лишь два человека, которые ничем не связаны, и никаких гарантий тут нет. Но в то же время это значит, что их чувства возникли сами по себе, что они настоящие, не вызванные шуткой эволюции. — Ты можешь быть моим соулмейтом, — наконец подает Арсений голос. — Мы точно не знаем. — Можем не встречаться месяц. Если всё пропадет, твое зрение там, нюх мой и прочее, значит мы соулмейты. Проведем эксперимент… — Ты даже не можешь произнести слово «эксперимент», — улыбаясь, дразнит его Арсений, хотя это и не совсем правда: Антон говорит уже вполне четко. — Обсудим всё это утром, договорились? Ты пьян и устал, а мне надо вытереть в подъезде то, что ты там наделал. Антон стонет, закрывая лицо руками, а Арсений еще раз чмокает его в висок и берет с крючка полотенце — ярко-голубое, кстати, цвет которого он раньше никогда бы не различил. *** Ночью Арсений почти не спит. Сперва он находит в шкафу швабру и ведро и, вооружившись этим нехитрым снаряжением, убирается в подъезде, в процессе чуть сам не блеванув, затем загружает стиральную машину курткой Антона, а потом тупо лежит на неразложенном диване, смотрит в потолок и не может уснуть. И не потому что Антон за стенкой храпит, сопит, пердит и что-то неразборчиво бормочет в подушку, а потому что мысли не дают покоя. Он всё прокручивает в голове все встречи с Антоном и вспоминает, встречался ли в те дни с Катей — и, оказывается, чаще всего встречался, а разница в пару дней в любом случае не критична. До сих пор не существует простого способа узнать, являются люди соулмейтами друг другу или нет, всё это приходится выяснять колхозными методами: общаться, наблюдать за реакцией своего тела, за своими эмоциями. И чем больше Арсений думает об этом, тем ярче осознает, что с Катей у него действительно полное взаимопонимание, а с Антоном всё сложно и непонятно. Но, с другой стороны, Катя его психотерапевт, понимать его — ее работа, к тому же она женщина, а значит никакого влечения к ней Арсений не способен испытывать по определению. Он стопроцентный гей, его можно использовать как гейскую константу, женщины в его жизни входят только в категории «мама», «сестра», «коллега» и «подруга». Ну, и отдельная категория «беги» для его чокнутой тети, которая лелеет надежду свести его с Иден Кэпвелл из сериала «Санта-Барбара». Но Антон — не гей. Он встречался с девушками, и если Ира ему нравится, то у Арсения нет шансов. А даже если и не нравится, то они ведь коллеги, мало ли к чему их приведет соседство за одной стойкой. Не окажет ли Арсений Антону медвежью услугу, если продолжит с ним встречаться? Не убьет ли возможность быть счастливым еще в зачатке? Из-за всех этих мыслей Арсений проваливается в сон лишь под утро, а просыпается уже вечером: когда он открывает глаза, в комнате темно, так что он не сразу понимает, какое время суток. Он шарит по дивану рядом с собой, по привычке нащупывая очки, и медленно садится, разминает затекшую шею. Этому дивану не меньше тридцати лет, он еще на пружинах, и одна из них всю ночь давила Арсению в поясницу. Но зато он не замерз, потому что был укрыт одеялом: спасибо Антону, который о нем позаботился. Ну, или барабашке, но это менее вероятно. За стенкой слышится тихое бормотание какого-то фильма, так что Арсений встает и идет сначала в ванную, где умывается и полощет рот с зубной пастой, а затем, так и не надевая брюки, в соседнюю комнату. Вчера он снял изрядно помятую одежду и надел валяющуюся на диване толстовку Антона — она до сих пор пахнет им, и это немного успокаивает. Антон лежит на кровати с ноутбуком на пузе и, увидев Арсения, тут же садится ровно, ставит фильм на паузу. Выглядит он несколько отекшим и уставшим, но в целом неплохо — Арсений подозревает, что и сам не распространяет флюиды здоровья и гармонии на километр. Хорошо хоть нос зажил, а то он до сих пор был бы похож на социальную рекламу о вреде алкоголизма — «Мы против такого будущего!». — Проснулся? — спрашивает Антон очевидное. — Который час? — отвечает Арсений вопросом на вопрос и, помявшись на пороге, всё-таки проходит дальше и забирается на кровать — она здоровенная и занимает почти всю крошечную комнату. Антон приподнимает одеяло, и Арсений залезает под него, хотя и подавляет желание прижаться к наверняка теплым ногам замерзшими ступнями. — Почти шесть. Я хотел тебя разбудить, но решил дать выспаться, сегодня же суббота… — Он неловко отводит взгляд. — Сорян за вчерашнее. Стыдоба пиздец. — Как себя чувствуешь? — Утром хотел сдохнуть, а сейчас уже норм. — Улыбается он так, словно ему вовсе не норм, но дело вряд ли в самочувствии. — Я обычно так не напиваюсь. До блева вообще редко, просто вчера намешал всякого дерьма. Надо было в баре остатки добить… — Серьезно? — Арсений поднимает бровь. — Это ты так утилизацией занимался? — Типа того. Когда я уезжал вчера с работы, мне было заебись, а потом в такси развезло. И я думал, что, ну, до дома дотяну, а в итоге… Вот. Это ты убрал там в подъезде, да? Его глаза светятся надеждой, и Арсений мгновение думает соврать что-нибудь про уборщицу, но потом всё-таки решается на правду: — Да. Я во время своего студенчества постоянно за всеми вытирал, потому что кто, если не я. Так что, считай, молодость вспомнил. — Ты и так молодой. Пока еще. — Именно такие ремарки и вызывают комплекс возраста, — насмешливо фыркает Арсений. — И тебе нечего стыдиться, мы в плане стыда пока даже не квиты. — Ты про то, что я в сортире говно твое толкал? — Антон качает головой. — Там это дело двух секунд было. И тебе еще повезло, кстати, что я нормальный сральник поставил. Там раньше, когда я только въехал, — он усмехается, — сам толчок расшатался и качался, как стройная молодая береза на ветру. Я каждый раз, как срать садился, чувствовал себя ковбоем на родео… В красках представив, как Антон болтается на унитазе, как наездник на агрессивном быке, Арсений не выдерживает и смеется. Антон смотрит на него с улыбкой, а затем вдруг подается вперед и коротко целует в губы — обычный их, в общем-то, поцелуй, они же как десятилетки на школьной дискотеке. — Ты помнишь, что ты мне вчера говорил? — уже серьезно спрашивает Арсений после поцелуя. — О том, что мы не соулмейты? Антон кивает. — Поговорим об этом? — Да, — выдыхает тот, выглядя при этом очень виноватым. — Я не хотел, чтобы мы так это обсуждали: когда я бухой и голый в ванне болтаюсь. Просто я столько это в себе держал, что… ну, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. — То есть ты давно знал? — Нет, понял только вчера, но догадывался раньше. — Антон захлопывает ноутбук и откладывает его в сторону, будто давая себе паузу на собраться с мыслями. — Ты как-то сказал, что твое зрение начало пропадать, когда мы не виделись после того случая в лифте, помнишь? — Конечно. — И я тогда подумал, что это странно: у меня-то ничего не пропадало, а становилось всё лучше. А вчера Ира рассказала, что она перепутала, и ее соулмейт не Дарина, а кто-то другой, возможно, я. — Из-за этого ты решил напиться? — Не то чтобы я прям решил, — хмыкает Антон. — Тупо напился. Я много думал о нас в последнее время, в смысле о том, что мы как-то ни хера не похожи на идеальную пару. А если мы соулмейты, то должны такой быть, да? Арсений не знает. Есть тысячи фильмов и книг о соулмейтах, с детства всем читают сказки о том, как два человека связаны незримой нитью — и всегда они подходят друг другу идеально, как половинки медальона-сердечка с надписью «навсегда». Но если судить по словам обретших соулмейтов знакомых, то в любых отношениях есть свои минусы и плюсы, свои подводные камни, даже в таких судьбоносных. — А почему мы не идеальная пара? — рассуждает Арсений. — Если убрать мою работу, то чем мы не Инь и Ян? Я с тобой счастлив. Мне нравится, как ты мыслишь, мне с тобой комфортно и весело, я люблю твои шутки и то, как ты открываешь мне мир. Я никогда бы не подумал, что мне понравится футбол или фильмы Марвел. Или шаурма. Антон явно собирается сказать что-то против, наверняка «Это не значит, что мы хорошая пара, просто ты увлекающийся человек» и бла-бла-бла, но Арсений выставляет вперед руку в немой просьбе подождать и продолжает: — Может, это пафосно прозвучит, но все эти мелочи наполняют мою жизнь смыслом. Я раньше жил на работе, от контракта до контракта, от поставки до поставки. Просыпался и не понимал, зачем я всё это делаю. А теперь я просыпаюсь с мыслями о тебе, и жизнь уже не кажется такой пустой. — Но… — Подожди. — Арсений прижимает палец к его губам, и Антон закатывает глаза, но ждет. — Ты меня идеализируешь, и я тебя, наверно, тоже. Ты лучший бойфренд, ты заботливый, смешной, и ты скидываешь мне эти тупые ролики с толстыми животными, чтобы я не ебнулся на работе от напряжения. И следишь, чтобы я не забывал есть и не засиживался допоздна, если завтра рано встать… Боже, — усмехается он, — я почувствовал себя таким ребенком сейчас. Но эта забота о многом говорит, Антон. — Первые сорок лет в жизни мальчика самые сложные, — бормочет Антон ему в палец, а потом кусает за подушечку своими крохотными зубками — Арсений ойкает и убирает руку. — И за всю мою жизнь ты единственный человек, который принимает меня таким, какой я есть, Антон, вместе с занудством и странностями. Ну, не считая моих родителей. Я всегда пытался соответствовать какому-то выдуманному образу, чтобы нравиться людям, и за эту ширму никто даже не пытался заглядывать, а ты видишь сквозь нее. — Ты что, считаешь себя унитазом, который прикрывают от джакузи? — Антон поднимает бровь. — Арс, ты и так охуенный, тебе не нужно никем притворяться. — В том и смысл, что ты искренне так считаешь. И на самом деле, — подводит он итог, к которому так долго вел, — мне неважно, соулмейты мы или нет. Ты вчера написал мне, что хочешь выть со мной, несмотря ни на что. Это по-прежнему так? — Я написал «выть»? — Антон смеется. — Бля, как плохо. А я же по десять раз стирал и набирал текст. — Ты мне там был еще за что-то очень блягодарен. — Я и сейчас очень тебе блягодарен, — улыбается он, кажется, действительно переставая загоняться. — Но да, я хочу выть с тобой, несмотря ни на что. Если ты тоже хочешь. — Я хочу. Но если ты хотел бы попробовать с Ирой, я… — Арсений делает паузу. — Я пойму, правда. Если она действительно твой соулмейт, твое желание понятно. Не хочу, чтобы ты был со мной и жалел, что… — Чего? — У Антона аж глаза выпучиваются. — Арс, что за бред? Ира лесбиянка. Я об этом даже не думал, бля, ты че, фу-у-у. — Серьезно? — Я к ней отношусь, как к младшей сестре. С ней прикольно, но встречаться… — Он морщится. — Подожди, ты вчера же понял, кто твой соулмейт? Кто это? — Предположительно, — уточняет Арсений. — Думаю, это мой психотерапевт. — Ясно, — мрачнее тучи отвечает Антон. — Она женщина, я же говорил. — А. — Его лицо мгновенно проясняется. — Я просто подумал, что у тебя их два. Сказал бы тогда «психотерапевтка». Или «психотерапевтесса». В этих феминитивах есть польза, да? — Есть. Но если бы ты вчера попробовал такое произнести, то умер бы от перелома языка, — смеется Арсений, а Антон лишь насмешливо фыркает. У него из челки выбилась прядка и торчит петушиным хвостом, так что Арсений трепетно ее приглаживает, а затем плавно перемещает руку на затылок и притягивает Антона к себе для поцелуя. Его губы мягкие, словно он пользуется бальзамом, хотя единственное увлажнение они получают от слюны: Антон их постоянно облизывает. У Арсения губы сухие и вечно трескаются, и никакие Кармексы и Нюксы не помогают — вдруг Антон ему поможет? Но только Арсений скользит языком в его рот, как тот аккуратно заканчивает поцелуй и отстраняется. — Ты ничего не ел весь день, — тараторит он, отодвигаясь и отводя взгляд. — Давай закажем что-нибудь в Яндекс.Лавке. — Антон, — аккуратно, но твердо переключает его Арсений, — я не хочу на тебя давить, но не думаешь, что пора поговорить и об этом? Видит бог, годы отшельнической юности научили его обходиться дрочкой, и его это почти не напрягает, несмотря на любовь к сексу. С необходимостью отношений со своей правой (а иногда и левой, он за разнообразие) рукой он смириться может, а вот со странным поведением Антона — нет. — О Яндекс.Лавке? — строит тот дурачка. — Охуенная тема: двадцать минут — и тебе уже всё привезли, не надо ждать по часу. Удобно. — Антон. — Да блядь, — вздыхает тот, откидываясь на подушку, — я не знаю, как объяснить, чтобы ты не посчитал меня пизданутым. — Я не посчитаю тебя пизданутым, просто расскажи, как есть. Вчера ты сказал, что тебе нравится, когда я к тебе прикасаюсь, — Арсений дотрагивается до его руки, лежащей поверх одеяла, ласково проводит кончиками пальцев до плеча, — так в чем дело? Мы же взрослые люди, давай обсудим нормально. — В том и дело, что взрослые, — Антон шлепает себя по лицу ладонью другой руки, — а я боюсь ебаться, как будто мне пятнадцать. — Боишься? — не понимает Арсений. — Потому что я мужчина? Или из-за чего? — Да нет, причем тут это. Просто… Блин, это тупо прозвучит. Короче… — Антон убирает руку от лица и переводит наконец взгляд на Арсения. — Теперь, когда всё восстановилось, я вообще не врубаюсь, как оно всё работает. — Как работает секс? — Ну да. Я же раньше смотрел порно, а потом в реале пытался повторить — и думал, что всё ок. Что есть «приятно» и «неприятно», как черное и белое, а сейчас… Оно же всё разное, понимаешь? Утром мне приятно так, вечером вот так, так слабее, так сильнее, и я… Я себя не могу понять, а как разобраться, что надо делать с другим человеком? — Малыш, — Арсений, не сдержавшись, тянет умиленную улыбку, — ты из-за этого? Секс только кажется сложным, на самом деле всё получается интуитивно. — Да ни хуя, — хмурится Антон. — Я и раньше подозревал, что трахаться не умею, а теперь у меня глаза открылись. Я понял, что меня раньше потому и бросали: со мной никто не кончал. Или кончал раз в сто лет. Я бы тоже себя бросил на их месте. Он в огромной футболке с широким воротом, которая сползает с одного плеча — Арсений двигается ближе и мягко целует обнаженную кожу. — Я с тобой кончал, — напоминает он, снова прижимаясь губами к его плечу. — Ты был под колесами, — Антон недовольно ведет плечом, — и это был не совсем секс, точнее совсем не секс. Я просто делал, как обычно себе делаю. — А как ты дрочил до этого? — Арсений поднимает голову. — Если ты почти ничего не чувствовал? — Я не получал кайфа в процессе, только в конце. И я знал, с какой скоростью надо, — он делает недвусмысленное движение рукой, — это самое. А теперь понял, что это само по себе прикольно, и… охуел. Антон лежит рядом так близко, они говорят о сексе, еще и эта безразмерная футболка, которая оголяет ключицы — Арсения это заводит. У него два месяца не было секса, и собственная рука в компании игрушек — это, конечно, неплохо, но не сравнится с человеком. Тем более с любимым. — Еще прикольнее, — от возбуждения его тон понижается, — когда это делает кто-то другой. — А если мне не понравится? — в голосе Антона же сквозит отчаяние, а по лицу расползается румянец. — То ты мне скажешь, и я сделаю так, чтобы понравилось. — Арсений носом ведет по его плечу, чмокает в сгиб шеи, но Антон отодвигается и трет рукой место поцелуя. — А если мне и тогда не понравится? — печально спрашивает он. — Или тебе? Мы и так не две половинки одной жопы, знаешь ли, а если и с сексом не прокатит, то… — Так, тише, — мягко осаждает его Арсений и садится, ненавязчиво подтягивая одеяло, чтобы не видно было нарастающий стояк. — Давай по порядку. Ты хочешь чего-нибудь? Необязательно полноценного секса, просто какой-нибудь близости. — Ну… — Антон оборачивается к торшеру у кровати, словно думает его выключить, но в итоге отказывается от этой идеи. — Ну да. Хочу, конечно. — Уже хорошо. Тогда вопрос следующий: я тебя возбуждаю? — Этот вопрос волнует Арсения не меньше, весь месяц его не отпускала мысль: что если Антон не хочет секса не в принципе, а именно с ним? Он ведь встречался с девушками, вдруг он натурал? У Арсения бывали случаи, когда он привозил домой из клуба какого-то парня, с которым они великолепно сосались на танцполе, а в постели тот внезапно начинал мямлить: «Ой, нет, прости, у тебя член, пока» — словно до этого факт наличия члена оставался тайной, покрытой мраком. — Меня сейчас возбуждает даже тень от подушки, — усмехается Антон. — И вообще у меня стоит с момента, как я услышал, что ты проснулся. Арсений поднимает бровь, а потом приподнимает и одеяло — Антон его не останавливает. Всё-таки он не стеснительный сам по себе, и постельные проблемы у них вовсе не из-за смущения. Антон не соврал: его член и правда слегка напряжен и натягивает ткань треников. Глядя на это, Арсений едва подавляет судорожный вздох, потому что воздуха вдруг становится мало. Он хочет Антона больше всего на свете, но если тот пока не готов, то он потерпит — буддийские монахи вон вообще всю жизнь терпят, и ничего. — Так, отлично. — Арсений сглатывает, с трудом отводя взгляд от его члена. Ему становится жарко, хотя Антон пару раз упоминал, что батареи у него дома дохлые и что тут постоянно холодно. — Теперь давай попробуем понять, чего именно ты хочешь. — Я не знаю. — Антон, — Арсений берет его за руку, и Антон сам переплетает с ним пальцы, но растерянное выражение с его лица не сходит, — давай договоримся, что ты в любой момент можешь сказать «стоп». Если тебе вдруг не понравится, расхочется, или ты просто передумаешь. — Да я… бля, — свободную руку Антон запускает в волосы, нервным движением зачесывает отросшую челку, — я как девственница на выпускном. — Тебе так кажется, потому что ты порнухи пересмотрел, — смеется Арсений. — Там все такие уверенные альфа-самцы, а на самом деле люди в сексе очень разные. У меня был парень, который сначала два часа мыл жопу, а потом во время секса пукнул и расплакался. — Чего? — ржет Антон. — С хуя? — От стыда. А я пытался не ржать и кусал подушку, будто умираю от желания. А еще у меня был парень, который умолял не смотреть на его член. Я думал, он у него какой-то жутко стремный, и в итоге всё равно случайно глянул, а там ничего такого: член как член, никаких изысков. — У тебя было так много парней, — несколько ревниво замечает Антон. — Да. И поэтому я лучше многих знаю, что у всех в сексе свои загоны. Так что не бойся показаться девственницей на выпускном. — Арсений, не разжимая пальцев, подносит его руку к лицу и ласково чмокает тыльную сторону ладони. — Для тебя всё это в новинку, ты еще не знаешь своего тела. Бояться неизвестности — нормально. — Ты так спокойно всё это говоришь, что я себя чувствую еще тупее. Несмотря на очевидную искренность в голосе, он всё равно улыбается, и Арсений снова целует его руку, а потом предлагает: — Хочешь, сделаю тебе массаж? Может, так тебе будет проще понять, где прикосновения приятны, а где не очень. — Как-то это неловко, что ли. — Включим на фоне фильм, — Арсений кивает на ноутбук, — чтобы не было такого напряжения. Что ты там смотришь? — «Друзей». — Я не смотрел. — Чего? — Брови Антона взлетают вверх. — Когда ты сказал, что не смотрел «Терминатора», это уже было достаточно хреново, но «Друзья»… Арс, это же классика! — Зато я «Пиратов Карибского моря» смотрел! — Это беспроигрышный аргумент в любом их споре о фильмах. — Еще бы их ты не смотрел, я бы тогда с тобой не встречался! Антон открывает ноутбук и что-то быстро там набирает, а затем ставит его около себя, потом ближе к изголовью. Судя по черному экрану, они будут смотреть всё с первого эпизода — Арсений, в общем-то, и не против. В конце концов, не всегда же смотреть интеллектуальное кино, а после фильмографии Марвел ему вообще ничего не страшно. Особенно с тем учетом, что ему потом неделю снился то Капитан Америка, то Железный Человек — и оба в эротических снах, причем чаще всего вместе с Антоном. — Мне футболку снять? — настороженно уточняет Антон. — Или в ней остаться? — Если мы будем использовать масло, то лучше снять. — Арс, у меня из масел — подсолнечное и машинное. Какое из них предпочитаешь? — фыркает он, но всё-таки цепляет футболку за горловину и стаскивает — так обычно дети раздеваются. — А сливочного нет? — Арсений нарочито горько вздыхает. — Как жаль, я надеялся шлепнуть на тебя кусок и смотреть, как он тает на твоей коже… — Меня это даже немного заводит, — с нотками удивления признает Антон и после небольшой заминки ложится на живот поверх одеяла. — Или надо было на спину? — бормочет он в матрас. — Как тебе удобнее. Арсений вылезает из-под одеяла и, получив разрешение, садится Антону на поясницу. Одно лишь ощущение напряженного тела под собой настраивает на романтический лад, так что он глубоко выдыхает, стараясь успокоиться, и жмет пробел на ноутбуке. Начинается первая серия, но Арсений не смотрит — он не может оторвать взгляд от длинной спины с выемкой позвоночника и острыми лопатками. Конечно, он мечтал смотреть на эту спину в немного других обстоятельствах, но просто касаться Антона и быть с ним рядом уже хорошо. Так что он трет ладони друг о друга, дышит на них ртом, согревая, а затем наконец кладет на и без того горячую кожу. — Если будет дискомфортно, скажи, — просит он, мягко проводя ладонями от шеи до поясницы и обратно. — Будешь делать мне рельсы-рельсы, шпалы-шпалы? — Зачем тебе еще шпалы, ищешь сородичей? Антон трясется от смеха, и Арсений на всякий случай закусывает губу и чуть привстает на коленях, чтобы не чувствовать этой вибрации так сильно. Учитывая, сколько у него не было секса, он как спящий вулкан, которому для пробуждения достаточно одного толчка. Он очерчивает ладонями бока Антона и по недовольному ерзанию понимает, что тому это не нравится, так что двигается выше по спине, вдоль позвоночника. На массаж это не похоже: Арсений скорее гладит, чем разминает мышцы. Но кожа под его пальцами такая горячая и такая нежная, что его ведет всё сильнее, и член уже стоит — а Арсений ведь в трусах, так что Антон всё увидит, если обернется. Впрочем, наличие у него члена — это никакой и не секрет, как для тех парней из клуба. Краем глаза Арсений замечает, что на экране девушка ходит в свадебном платье, но происходящее в сериале волнует его мало — у него все голоса озвучки сливаются в один фоновый шум. Встряхнув головой, он вспоминает, что вообще такое массаж, и с силой мнет Антону плечи, разгоняет кровь по затекшим мышцам, и тот облегченно стонет — и эти стоны вызывают весьма логичную реакцию. Арсений сглатывает и уже нежнее пальцами гладит шею сзади, спускается кончиками к горлу — и Антон вдруг замирает, даже дышать перестает. — Так хорошо, — выдыхает он и снова расслабляется. — Мне нравится. — Значит, шея, — Арсений слабо ведет по его шее ногтями — это и царапанием не назовешь, — одно место мы нашли. — Помоги Даше найти остальные. — Жулик, помолчи, и на хуй Дашу, — отчего-то хрипло произносит Арсений, гладя Антону за ушами, а после переключаясь и на сами уши: трет мочки, проводит кончиками пальцев по контуру раковин, щиплет слегка. С каждым движением Антон всё крепче сжимает пальцами одеяло, а на последнем и вовсе выгибается и стонет, потираясь поясницей об Арсения. — Второе — уши, — сипит Арсений, кидая взгляд на свой член — трусы так оттягивает, что они скоро лопнут, но их и не жалко, хотя они от Тома Форда и из чистого шелка. Людей в сериале слишком много, и даже когда Арсений пытается смотреть в экран, чтобы отвлечься, он ничего не разбирает, всех путает. Ему слишком жарко, толстовка на нем явно лишняя, но он и не думает оторвать руки от Антона — они приварены, примагничены. Он опять повторяет путь пальцев по шее Антона и вновь получает удовлетворенный стон — руки начинают потеть не то от волнения, не то от возбуждения. У него почти вырывается «Перевернись», но он проглатывает это слово и вместо него произносит: — Ты не против перевернуться? Антон на мгновение каменеет, а затем всё-таки переворачивается, и становится ясно, что у него окаменело кое-что еще — он сильно возбужден. Арсений смотрит на недвусмысленный бугор на трениках около собственного паха, сглатывает и только потом переводит поплывший взгляд Антону в лицо — тот раскраснелся, глаза блестят. — Тебе много не надо, — тяжело дыша, с хрипотцой говорит он, приподнимаясь на локтях и кивая на член Арсения. — Тебе тоже, — улыбается Арсений. — Я могу продолжить? Антон снова кивает, а затем закрывает глаза и откидывается спиной на кровать, облизывает губы — и Арсений залипает на движении его языка. Ноги от напряжения дрожат, но он не опускается Антону на бедра — и не на бедра тоже. Начинает он опять с ушей: от прикосновений к ним Антон дышит чаще, прикусывает язык, зажимая его своими кошачьими зубками. Арсений проводит ладонями по шее, большими пальцами оглаживая выступающий кадык, по ключицам — сначала невесомо, затем с нажимом, и опять едва ощутимо. Еле касаясь кожи подушечками пальцев, он продвигается по груди, обводит соски — Антон выгибается ему навстречу. Арсений уже увереннее кладет ладони ему на грудь, сжимает упругие мышцы, мимолетно удивляясь, откуда они тут вообще: Антон вряд ли занимается спортом, он же тренажеры терпеть не может. — Я начал в зал ходить, — с закрытыми глазами поясняет тот, словно прочитав его мысли. — Уже месяц как. — Хочешь, будем ходить вместе? — предлагает Арсений на автомате, надеясь, что Антон не заведет шарманку про слишком дорогой абонемент, но тот только опять облизывает губы и кивает. Происходящее на экране перестает улавливаться совсем: кто-то почему-то не вышел замуж, кто-то к кому-то переехал, кто-то — чей-то брат. Но кого это интересует, плевать; Саша бы пошутил, что тут и своих «друзей» хватает. Арсению почти физически плохо от того, что он не может подключить язык и губы: ему так хочется поцеловать Антона в шею, вылизать ее всю, укусить его за ухо, втянуть мочку в рот… Но вместо этого он мягко теребит его соски между пальцами, крутит, чуть оттягивает их, наблюдая за тем, как они напрягаются и краснеют. Антон неожиданно поднимает руки и кладет ему на бедра, проводит от коленей к паху так медленно, что Арсений успевает покрыться потом от ожидания, и поглаживает пальцами у самых краев трусов. — Ничего, что я?.. — уточняет он. — Трогай меня, где захочется, — сдается (отдается) Арсений, всё-таки садясь ему на бедра. — Я могу тебя поцеловать? Антон открывает глаза и смотрит растерянно, а затем отводит взгляд — и запрокидывает голову и вытягивает шею; ее высветляет торшером, как софитом, и она сияет золотом. Арсений нависает над ним, сталкиваясь с ним взглядами, а затем наклоняется и легко целует в шею, чувствуя губами бьющийся пульс. Умирая от нежности, он покрывает поцелуями кожу от ключиц до самого подбородка, иногда срываясь на вылизывания и слабые укусы — и Антон на каждом постанывает, крепко сжимая пальцами его бедра. Руки, которыми Арсений упирается по обе стороны от головы Антона, дрожат — ему так хочется лечь на него полностью, обнять, потереться о него пахом, но он всё делает медленно, чтобы дать возможность привыкнуть к себе, к своему телу. Так же тягуче он лижет ухо по контуру, кусает за кончик, и руки Антона плавно текут с бедер на ягодицы — а Арсений наконец позволяет себе прижаться к нему всем телом. Ему жарко, он плавится, мечтает раствориться в этом моменте, потому что Антон поворачивает голову и ловит его губы — и они впервые за столько времени целуются по-настоящему, глубоко, трахая друг друга языками, шумно дыша и отрываясь лишь затем, чтобы глотнуть воздуха побольше. Арсений потирается стояком о член Антона, лихорадочно гладит по всему, до чего может дотянуться — но только он запускает пальцы под пояс треников, как Антон резко хватает его за запястье. — Блядь, черт, — бормочет он, другую руку упирая Арсению в грудь и отодвигая его, — черт. Его грудная клетка качает поршнем, лицо красное, глаза блестят, губы влажные — вот что Арсению приснится сегодня ночью в эротическом сне, хотя он и сейчас будто бы в этом самом эротическом сне, для жизни это слишком хорошо. — Прости, — Антон садится, нервно зачесывает челку, вытирает выступивший со лба пот и клацает по пробелу, ставя сериал на паузу, — просто… черт. Арсению нужно несколько мгновений, чтобы отстраниться, вникнуть в происходящее и понять, почему Антон выглядит таким виноватым; у него вся кровь ушла ниже пояса, к мозгу совсем не приливает, он Буратино на костре — и горит так же. — Всё нормально, — уверенно, хотя и дрогнувшим голосом, произносит он и оттягивает толстовку, чтобы хоть как-то прикрыть стояк. — На сегодня тормознем? — Сорян, — Антон натягивает на себя одеяло, чтобы тоже прикрыться, — я… Это тупо, но… — Это не тупо, — перебивает Арсений. — Хочешь, чтобы я... — Антон кивает на пах Арсения, скрытый одеялом. — Как тогда в лифте. Думаю, с этим я справлюсь. — Мы же не в гареме, где ты либо удовлетворишь меня, либо развод и девичья фамилия, — улыбается Арсений. — Антон, всё нормально. Давай будем двигаться вместе и постепенно, как плывущая по реке лодка. — У меня с плывущим по реке вообще не те ассоциации, — усмехается тот. — Ты про трупы? — Нет, про говно. — Он поднимает бровь. — А ты что, про трупы? — Сразу ясно, кто из нас в детстве смотрел детективные сериалы, — качает головой Арсений. — В любом случае, метафора остается. Давай постепенно. — Прости, — снова извиняется Антон. — Это тупо, но столько… всего сразу, что это выбивает из колеи, что ли. У меня раньше такого не было, это был чисто механический процесс. Там потрогать, тут полизать, здесь потереть — и всё. А сейчас это, ну, пиздец какой-то. У меня в какой-то момент башка выключилась, а потом — хлоп, — он щелкает пальцами, — и включилась, и я обосрался. — Даже не представляю, что ты чувствуешь… — Ты-то представляешь. — Дурак. — Арсений закатывает глаза. — Я про то, что дико, наверное, всю жизнь ничего не ощущать, а тут получить целую лавину ощущений. — Да я в ахуе, Арс. — Мы резко начали. — Арсений вспоминает, с чего сам начинал свой сексуальный опыт, и вспоминает: с пьянки. Не подходит. — Надо было с объятий, просто полежать вместе, потискаться. — А давай. — Антон кидает ему счастливую улыбку и ложится на бок, выразительно хлопает по месту перед собой. Дождавшись, пока Арсений послушно ляжет к нему маленькой ложкой, он обнимает его рукой за пояс, но всем телом не прижимается. — Ты расстроен? — тоскливо спрашивает он, и от его дыхания по затылку бегут мурашки. — Нет, — честно отвечает Арсений, глядя на застывшую на экране блондинку. — Я хочу секса, но еще больше я хочу быть с тобой. — Может, мы не соулмейты, но мы крабы, — неожиданно выдает Антон таким голосом, словно познал смысл бытия, а Арсений так охуевает, что разворачивается к нему лицом: — Ты хотел сказать «раки», потому что кто-то из нас рано или поздно станет раком? — Нет, мы крабы, — смеется Антон. — Крабы однолюбы, и в старости они ходят по дну парочками, сцепившись клешнями. — Кто тебе сказал такую глупость? — Это не глупость, это было в сериале! — Антон указывает пальцем за спину Арсения, на ноутбук. — А если это не так, то я не хочу знать. До Арсения запоздало доходит, что эта глупость про крабов — не такая уж и глупость. Потому что это значит, что Антон не просто влюблен в него, он думает о нем, о них, о том, какими они будут в старости, о том, что они будут вместе. От этого осознания нежность заполняет всё тело Арсения целиком, каждый сосудик, каждую клетку, и он подается вперед и мягко чмокает Антона в губы: так, как они это делают обычно, без сексуального подтекста. — А я думал, — тихо говорит он, — что мы красавица и уебище. — Одно другому не мешает. Ты будешь крабом-красавицей, а я — крабом-уебищем. У меня будет одна клешня, такая, знаешь, — он поднимает руку и показывает «клешню», — уебанская. Буду тебя мощно цеплять. — Да ты уже меня мощно зацепил. Антон смотрит на него и улыбается, и у его глаз лучики-морщинки, а сами глаза — теплые, каре-зеленые, и Арсений знает: неважно, сколько цветов он будет видеть и с какого расстояния сможет прочесть «ШБМНК». Рядом с Антоном ему не нужны глаза, потому что он чувствует его сердцем — даже если они не соулмейты.