Добро пожаловать в физмат

— Ради всего советского, я выжил... — на последнем дыхании произнёс Володя, забрасывая рюкзак на подоконник и ложась на скамейку в коридоре. — Три физики подряд, и знаете сколько двоек я получил? Ноль! Это успех, дамы и господа. Такое случается впервые, — расплылся в довольной улыбке Чацкий, устало прислонившись спиной к стене.       Спустя семь уроков полумёртвые физматовцы — кто выползает, кто вываливается — покидают класс, с гордостью за самих себя и с ненавистью ко всему, что связано с векторами, графиками и уравнениями. Почти два месяца учёбы закончились, остаётся отучиться совсем чуть-чуть, а потом уйти на каникулы и целую неделю посвятить сладкому сну и пролёживанию на кровати. — Мне кажется, в том году физика не была такой ужасной? Или это просто мы отупели? Почему всё стало таким… не таким? — проворчал Петя. — Может, потому что надо было учиться в том году? — улыбнулась Таня. Парень с сарказмом изумился: — Да не, точно не поэтому. — Не только физика. Вы видели пробные варианты профмата? Это вообще что, блять? Кто это составлял? — выругался наконец очухавшийся Ленский. — Для таких, как ты, придумали базу. — Для таких, как я, придумали ПТУ, — раскис Вова. — Не говори ерунды, — пихнула его Оля, — всё ты сдашь. И мы сдадим. Мы же, как сказала Танюша первого сентября, «почётные комсомольцы и старательные физматовцы». Старшая Ларина фыркнула: — Не переводи мои слова против меня же, я знала, о чём говорила, — и хитро ухмыльнулась, будто её слова имели какой-то скрытый подтекст.       В коридоре, кроме них, никого больше не было. Из кабинетов доносились голоса детей, пришедших обучаться во вторую смену, а из форточки, открытой нараспашку, слышался свисток физрука, выгнавшего очередных мучеников играть в волейбол. — Жень, ты же знаешь, что я очень тебя люблю, да? — взглянув на любимый аристократичный профиль, привстал на локтях Володя. — Пизда, — вставила Дуня. — Шат ап! В девушку полетел фантик от сникерса. Онегин оторвал глаза от экрана телефона и усмехнулся: — Нет, Вов, в первый раз слышу. Ты решил разрушить нашу дружбу? Стоящий рядом Ставрогин прыснул. Ленский насупился, но не успел ничего сказать, как Евгений добавил, тепло улыбнувшись: — Знаю. Что ты хотел? — Сдай за меня матешу. Пожалуйста. — А я что получу взамен? — А что хочешь? — А что ты можешь предложить? — С–, — Володя резко замолкнул, заметив на горизонте Любовь Григорьевну, кивнул ещё раз в знак приветствия и вместе со всеми проводил взглядом до самой учительской, за дверью которой та скрылась, будто за воротами ада. — С-с? — разулыбался Онегин, пытаясь довести договорённость до конца. — Самбади ванс толд ми… — Балбес. — Ну реши-и-и!       Все собрались без торможений, вышли на улицу, как можно скорее спустились со школьного крыльца и покинули территорию учебного заведения. Погода не радовала: ледяной ветер буквально замораживал и ядовито припоминал, что надо носить шапку. Небо тусклым полотном погружало город в лёгкий полумрак, добавляло серой атмосферы какого-то дарк сюжета, а подростки выглядели, как те самые старшеклассники, расследующие пропажу их лучшего друга или неоднократные убийства.       Дуня, как тиктокер, возьмёт эту идею на заметку.       Этот год казался каким-то… не таким, как сказал Петруша. И дело не в сложности задач, а в целом — то ли время летит до ужаса быстро, то ли ретроградный Меркурий так влияет. Верховенский даже успел изучить эту тему и заспамить беседу в телеге видеосообщениями, где он зачитывает не только траекторию движения планет, но и гороскопы, всякие расклады, натальные карты. И ведь все прослушали эти сообщения. Каждое, до конца, не проматывая и не ставя на ускорение 1,5х. Не то чтобы это было так важно, но видеть, как глаза их друга сияют от интереса к чему-то, было здорово. Всё-таки школа уже начала вытягивать жизненные соки из каждого. — Ребятушки, скоро Хэллоуин, — заигрывающе пропела Оля. — Что-то помнится мне, в прошлом году тусовка выдалась улетной, — усмехнулся Дима. Родион, идущий с ним под руку, хмыкнул: — Некоторые в восемнадцать первый раз алкоголь пробуют, а нам бросать придётся. — У-у… Никогда не забуду Сашкины коктейли, — Володя подмигнул другу. Чацкий самодовольно поправил очки: — Это лучший рецепт. Вам, пижонам, меня не понять. — Мы с тобой встречаться начали в Хэллоуин, помнишь? — Лёша окунулся в воспоминания, и тот самый вечер ясной картиной предстал перед его глазами. — Конечно, помню. У меня тогда сердце чуть не остановилось от твоего признания, — засмеялся Саша. — Не сваливай вину мешанины алкашки и энергетиков на слова о любви, — хихикнула Раскольникова. — Ну нихуя себе! Вы сейчас будете осуждать мои коктейли?! Я на вас всех порчу наведу!       Лязг трамвайных рельс разносился по всей округе жуткой композицией. Даже шум заполненного метро и дребезжащих в тоннеле вагонов был не таким противным. Молчалин притянул показушно обидевшегося на весь мир Сашку, заключив его в кольцо рук, когда тот попытался вывернуться и отойти. — Блин, вот заговорили об энергетиках, я теперь захотел, — выпалил Родион, хлопнув в ладоши. — Опять ночью спать не будешь. — Вот когда будут задавать меньше, чем дохулион параграфов по всем предметам, тогда и поговорим о сбалансированном режиме сна. — Тут по факту, к сожалению. Даже я иногда не успеваю закончить задания вовремя, — добавила Таня. — Прямой показатель того, что наша система образования сходит с ума, — в заключении Раскольников поднимает невидимый тост и выпивает невидимое шампанское из невидимого бокала.       Эта осень немного отличалась от прошлой: золото внезапно исчезло, и даже сентябрь не был таким красочным, тёплым, коим они запомнили сентябрь двадцатого года. Эстетика не та, атмосфера совершенно иная — создавалось впечатление, что яркая пастельная пелена испарилась, разбивая модные розовые очки.       Точнее, пытаясь разбить.       Несмотря на то, что ребята были в осознанном возрасте, понимали всё как есть и знали, что будущее — штука сложная, а жизнь, в принципе, никогда не была лёгкой, они продолжали — пробираясь через тернии к звёздам — оставаться теми самыми добрыми, весёлыми и прекрасными тинейджерами. Детьми в телах юношей и девушек, беззаботными пионерами в сердцах солнечных комсомольцев. — А к какому уроку нам вообще завтра? — зевнул Коля. — Кажется, ко второму, — не совсем уверенно ответил Володя. Дуня нахмурилась: — А первым разве не ОБЖ? — Ну раз ко второму, значит, ко второму, — даже не стал спорить поэт.       У Ленского получалось подбадривать друзей одним лишь своим существованием. Дар, талант, называйте как хотите, но этот мальчик определённо имеет магические способности и мог бы зажечь солнце, если то вдруг погаснет.       Родион хоть и не был таким гиперактивным, но все обожали его черного цвета шутки и такого же чёрного цвета волосы. Он язвил, подкалывал, но обожал свою компанию больше, чем что-либо ещё. И ребята, к его огромному счастью, любили его в ответ. Всё так, как и обещала мама в далёком одиноком детстве.       Оля была словно близкой родственницей Ленского — девочка-зажигалка, девочка-звезда, девочка-модница, и ещё много-много прозвищ от повстречавших её или знакомых с ней людей. Казалось, в её руке лежали смешинки в фантиках, и она постоянно путала их с леденцами, закидывая сладкие звёздочки в рот.       Второй рукой она держала ладонь сестры, крепко сжимая, чтобы та не заблудилась меж строчек своих книг и в собственных сомнениях. Таня же в ответ лишь улыбалась, робко заправляла кудряшки за ухо и невпопад вставляла цитаты из любимых романов. У Тани винтажные юбки в шкафу, тёмные глаза-вселенные и неспособность выражать свои эмоции так же ярко, как они ощущаются на самом деле.       В детстве Дима мечтал стать супергероем, чтобы спасать людей. Он любил весь этот мир, продолжает любить и частенько говорит Роде, что тот и есть его мир, не скрывая своих не умещающихся в груди чувств. Дима всегда не понимал, почему люди творят хуйню по отношению друг к другу, становясь злодеями, и пообещал, что никогда таким не станет. Потому что супергерои искореняют зло, а у Димы — мечта стать супергероем.       Женя был самой что ни на есть ассоциацией чего-то величественного, аристократичного, дорогого и недостигаемого для простых смертных. Он часто смотрел свысока, ещё чаще жалил, не любил глупых людей (но при этом любил Ленского, у которого балл по алгебре три-тридцать-три). Женя был другим. Женя, как считал Володя, был искусством, а сам Женя считал себя всего лишь хулиганом-пианистом, спустя долгое время сумевшим найти свое место в компании товарищей и под объёмным радужным свитером одного литератора.       Коля тоже был немного другим — изысканным, галантным, имеющим чёткие приоритеты в голове и радужный флаг в своей комнате. У Коли тупые приколы и кот на аве в твиттере, которого они с Петей обнаружили на лавке возле его подъезда. У него на экране блокировки общая фотография с друзьями — холодный Хэллоуин и тот самый кадр, где Петя поцеловал его совсем неожиданно. Это был один из лучших дней в его жизни, ведь все они были до чёртиков счастливы.       А Петруша, кстати, целуется хорошо. Он обожает яркие принты и тематику аниме, копит на мангу и верит в «прекрасное далёко», больше не прячась в комнате за экраном ноутбука и не боясь быть осуждённым. У Петруши заливистый смех, тяга к спиртному и революциям. Однажды этот мальчишка действительно объявит восстание и по горе из кучи сборников ЕГЭ проберется до властей.       Вместе с ним пойдёт и Саша, который приведёт столько аргументов в своём монологе, что даже не заметит, что свет в помещении уже погас, все разошлись, а его слушает только гордый за их движение Петруша. Саша больше не считает себя выскочкой, коим его обзывали, не стесняется выдвигать свои позиции и идти вместе со своими друзьями напролом против системы. Сашка, в принципе, весь из себя «против системы», поэтому, наверное, и втюрился в Молчалина, забив на стереотипы о гопниках.       Лёша так-то не был прям гопником… Скорее, дебоширом и хулиганом с шилом в одном месте, сигареткой за ухом и с фоткой Чацкого на обоях телефона. Ему, мягко говоря, с высокой колокольни плевать на мнение окружающих, он не боится, кажется, ничего (кроме контрольных по химии), и готов драться за справедливость, разбивая собственные руки о лица тех, кто нашёл себя в ряду злодеев. Лёша никогда не был злодеем и плохим человеком, за которого его принимали из-за гопарского образа жизни. Ему было комфортней плавать в своём сумасшедшем омуте с такими же искренне отбитыми как он, чем задыхаться на берегу, полным лицемеров.       Дуня была похожа на него — отсиживала заслуженные сорок пять минут в кабинете директора за очередную драку, ни о чём не жалея: если за восторжествование добра надо бороться, то она понесёт наказание с честью, гордо задрав подбородок. Она заядлая любительница тёмных оттенков в гардеробе и отвязных экспериментов с внешностью. Любит снимать видео и в голос смеяться над даже самыми абсурдными шутками потому, что смех продлевает жизнь, а она хочет увидеть эпоху летающих машин и узнать, восстанет ли Ленин в две тысячи двадцать четвёртом или Путин и правда бессмертный. — Ладно, ребят, бывайте. Я за сестрой пошёл, — кивнул на прощание Молчалин, ещё раз проверив время. — Хэй, а когда ты нас со своей младшей сестрой познакомишь? Какая она вообще? И как её зовут? — засыпала вопросами любопытная Оля. Лёша усмехнулся: — Лиза. — И…? — Она немного… Дикая. Ларина прыснула. — Как ты? — Нет, не совсем. — Как человек, который посещает музыкальную школу и играет на фортепиано, может быть диким? — удивился Петруша. — Вам напомнить о розыгрыше Оли, в котором участвовала Маша? — ухмыльнулась Раскольникова. У Оли в глазах ни единой капли сожаления: эта проделка была легендарной. Пусть их с Машей запомнят легендами. Девушка продолжила своего рода допрос: — Она похожа на тебя? — Очень, — хихикнул Саша. — Даже Саша с ней знаком, а мы нет! Лёх, чо за дела? — недовольно толкнула того в плечо блондинка. Парень засмеялся: — Ну она как бы… Не то чтобы бешеная, скорее… Блять, скажите мне синонимы какие-нибудь. — Безумная? — Отчаянная? — Сумасшедшая? — Боже, нет, нет, нет… — замялся Лёша. Он почесал подбородок и выдал: — Она до ужаса хитрая. Смышленая. И порой своими высказываниями пугает до усрачки, что я начинаю думать: либо она до фига умная, либо я приёмный. Она пиздец как шарит за технологии — в прошлом году ей удалось взломать страничку одноклассника, когда тот прилюдно разлил на неё чай в столовке. — Напомни, сколько ей сейчас? — ошарашенно спросил Разумихин. — Двенадцать. — Нихуя, — поразился Ленский. — Пусть она подключится к камерам на экзаменах и вырубит их к чертям, а то я матешу хрен сдам. — Чел, она ведь подключится…       Чацкий был лично знаком с маленькой бестией и отлично понимал — в словах Лёши ни грамма лжи, ни доли преувеличения. До сих пор помнит их первую встречу: девчонка была до ужаса рада познакомиться с лучшим другом старшего брата, ведь на тот момент они ещё не встречались. Она рассекла коридор с неумолимой скоростью и врезалась в Сашу, будто метеорит в Землю, прижавшись щекой к его груди. А потом отстранилась, поглядела и с насмешкой выдала: «Так вот как выглядит твой парень. Лёш, почему ты раньше не приводил его? Он такой милашка.»       Смешным объяснениям, что они просто друзья, она, разумеется, не поверила. — И я пойду. Надо матери помогать, — лучезарно улыбнулся Саша. — Пошли, Родя, нам ещё порядки наводить, — схватив брата за капюшон, тем самым оторвав его от Димы, Дуня помахала всем на прощание. Раскольников в последний раз повернулся к друзьям, с надеждой прошептав: «Помогите». Уборка — дело страшное.       Когда остальные ушли, Володя с Женей посмотрели друг на друга и синхронно кивнули. Соулмейты. Миндальная связь.

***

— Лицо обсыпало так, словно у меня снова пубертат. Трэш, — в сию минуту опечалился Верховенский, как только пригляделся к отражению в зеркале. Он аккуратно, совсем невесомо касался пальцами покраснений и корчился всё больше, когда обнаруживал на своём лице новый прыщ.       Петруша заметно поник, и улыбка, нынче сиявшая на его беззаботном лице, погасла. Он вышел в коридор и вернулся обратно в свою спальню. Увидев очаровательную картину в виде лежащего на постели и читающего томик манги Ставрогина с хвостиком на затылке, он слабо ухмыльнулся — ну что за прелесть, вы только гляньте. — Коль… — М? — Ты правда меня любишь?       Петруша так и стоял в дверях.       Коля недоверчиво приподнялся на локтях и прищурился: — Так, что приключилось за те три минуты, что ты был в ванной? — Ну ты ответь на мой вопрос. — Что-то случилось. Петь, — Коля раскинул руки в стороны, приглашая в объятия, но Петя не шевельнулся. — Та-а-ак… Что-то мне это не нравится. Юноша встал с кровати. — Почему ты спрашиваешь? — Ответь. — Люблю.       Верховенский повёл плечами: — Даже с моим лицом?       Обстановка в комнате из уютной превратилась в напряженную и слякотным ковром осела на стенах и подоконнике. Ставрогин затылком ощутил эту тяжесть и мотнул головой в непонятках, о чём, собственно говоря, идёт речь, и почему его Петруша, ещё несколько минут назад в голос угаравший над мемом про зебру и клетку, резко переменился в настроении. — Не понял. — Ну, с моим лицом? Оно тебе нравится? Коля нахмурился: — Ты сейчас на полном серьёзе это спрашиваешь? Типа… Без прикола, да? — Пизда. Какие тут шутки могут быть? — Петя взял его за руку и пересёк коридор, заходя обратно в ванную, щёлкнул выключателем и встал напротив зеркала, подзывая парня встать рядом с ним.       Ставрогин молча повиновался. Ничего не происходило, они просто смотрели друг на друга через отражение и молчали, поэтому он решил немедленно начать диалог: — Петруш, я честно не понимаю. Что с твоим лицом? Такое же прекрасное, как и всегда. Что случилось? — Оно не прекрасное.       Коля оторопел. Хотел было спросить, что за дела, но его пресекли: — Ты только глянь сколько прыщей, рубцов и неровностей. Оно же блин… как волдырь! Красное и опухшее, точно пузырь с красной пеной. — Петя вздохнул и стукнул рукой по раковине, поддаваясь эмоциям. — Ну вот… Ну вот что это? Что это такое? Он выглядел до жути обиженным на несправедливость жизни, что та наградила его таким пиздецом, — прибитым котёнком, который не понимает, почему он хочет сметану, а ему дают невкусный сухой корм. Петя поджал губы: — Это кошмар. Коль, скажи честно, вот прям честно-честно, дай мне свое комсомольское, по шкале от одного до десяти- — Стоп, — прервал предсказуемый вопрос Ставрогин, вцепившись руками в Петины плечи, — даже не вздумай продолжать.       Обеспокоенно склонившись над Петрушей, брюнет обхватил ладошками его щёки и посмотрел прямо в глаза, нервно улыбнувшись: — Петя, боже, если бы ты знал, как я тебя люблю, ты бы заплакал! Ты представить себе не можешь, каким я тебя вижу, если бы у тебя была возможность взглянуть на себя моими глазами, ты бы не то чтобы заплакал, а разревелся бы от той божественной эстетики красоты, что я лицезрею каждый день! Петруша. Петрушенька. Мальчик мой. Запомни: ты — самый пиздатый. Королева, львица, по натуре победительница. Ну же, вспоминаешь? Петруша сморгнул выступившие слезы: — Ага. — Плевать я хотел на эти прыщи и неровности… Ты для меня самый красивый. Самый лучший. Я невероятно люблю тебя, прошу — полюби и ты себя. Пожалуйста. Твоё лицо чудесное. И твои волосы. И шея, руки, ноги, коленки, пальцы, уши, веснушки ещё эти совсем невидимые… — Всё, хватит, я щас реально заплачу, — смачно всхлипнув, улыбнулся Петруша и закрыл глаза, ощущая солёную влагу на ресницах. — Не хватит. Когда до твоей дурьей башки дойдёт, что я люблю тебя не за внешность. Безусловно, она мне нравится, но это не играет такую роль, какую играет твоя личность. Тот, кто ты есть, балда. Я люблю Петрушу Верховенского, который, блять, с флагом советского союза пойдёт школу разносить или власть в случае чего. Ты — это ты. Понял? Ставрогин зацеловывает его лицо и с неприкрытым обожанием смотрит на него, как на восьмое чудо света. Петя кивнул: — Понял. — Да нихера ты не понял, Петь, — мотнул головой Ставрогин, прижавшись щекой к щеке возлюбленного, — скажи, ты правда думал, что из-за пары багровых пятнышек я тебя разлюблю? — спросил он чуть тише, пальцами пересчитав чужие позвонки.       Петя не отвечает, и Коля тяжело вздыхает, но не отходит. Ему на мгновение становится мутно — сколько вообще времени это колючее веретено с подобными размышлениями тревожит его парня, а тот, как партизан с завязанным ртом, молчит? Ему становится не по себе от мыслей, что, может, Петя ещё что-то умалчивает, не рассказывает, таит в себе и мучается. Они ведь пара. Точно, пара, почти год встречаются. А Коля впервые слышит подобное — разлюбит? Он-то? Петю-то? Да скорее снежная метель начнётся на Гавайях посреди июля, чем это произойдёт. — Давно у тебя такие переживания? — вполголоса спросил Коля. — Нет. Конечно, нет, — с усмешкой отмахнулся Петруша, — прости, я не хотел заставить тебя думать, словно я сомневаюсь в твоих чувствах. Это не так, — тускло дополнил он, обняв Колю в ответ, не желая того отпускать ближайшие минут десять точно.       Картинка из пинтереста: питерская квартира, слабо освещенная ванная комнатка с треснутой раковиной, жёлтые пятна от лампы ложатся неровным слоем на всё, что тут есть, и некогда русые волосы Пети отливают тёмным золотом, будто они тут не важные темы обсуждают, а окрашивание в домашних условиях делают. — Прости, прости, прости… — жалобно твердит Верховенский. — Я просто… Ну, дебил, бывает. Я испугался, что ты, красавец и солнце моё, однажды вот так взглянешь на меня и подумаешь: «Где я, а где он. Вообще разные уров-»       Рот ему затыкают ладонью, и Петя немного отодвигается, ловит на себе изумленный, даже немного напуганный взгляд и хочет перемотать время обратно, вернуться в прошлое и сказать своему отражению, что он действительно самый пиздатый, что он — королева и победильница. — Никогда в жизни больше так не думай. Никогда, Петь, слышишь? Я не позволю тебе рассуждать под таким углом, мол, я красивый, а ты нет. Это ты моё солнце, ты, Петя! — ткнув пальцем тому в грудь, Коля кивнул своим же убеждениям. — Солнце, чудо, божество, прекрасное создание, ангел…       Хотя, временами Верховенский был тем ещё бесом. Хитрым, провоцирующим, не знающим страха демоном.       Петя рассмеялся и облизнул чужую ладошку изнутри, но Коля даже бровью не повёл — смотрел глаза в глаза, боясь прервать зрительный контакт и упустить ниточку сути. Глаза Верховенского снова заблестели, и парень, шмыгнув носом, внезапно чихнул. Коля не смог не улыбнуться. Уголки его губ дрогнули, и он наконец убрал руку от чужого рта, перемещая влажную ладонь на щеку.       Ставрогин искренне хотел верить, что его слова смогли послужить хотя бы временным успокоительным. Если счастлив Петруша, счастлив и Коля, — и наоборот. Печаль, появившаяся лишь у одного, начинала разъедать двоих: они словно связаны, переплетены в одно целое, составляющее ядерную горячую смесь: юноша-аристократ и парень с наклонностями декабриста. Потрясающее сочетание, знаете ли. — Спасибо, — пробормотал Петя, устраивая свою голову на чужом плече. — Я никогда тебя не брошу. Только, если ты не захочешь бросить меня, я приму этот факт, но просто знай, что я люблю тебя больше жизни, и какие-то малюсенькие, совершенно незначительные перемены не смогут этого изменить. Петь, слышишь? — Слышу. — Понял?       Лампочка в ванной несколько раз помелькала и, в конце концов, потухла: помещение погрузилось во тьму. Электричество вырубило, по всей видимости, везде, так как Лолита, голосящая из телевизора на кухне, затихла.       Вся эта ситуация немного выбила Колю из колеи, но он вовремя спохватился. Не мог позволить себе оставить возлюбленного в таком состоянии — с несчастными глазами, опущенными плечами и нотами истощающего отвращения к себе. Видеть Петю таким было невыносимо, и Ставрогин сам себя корил: не заметил сдвига в поведении раньше, не предвидел опасность. А что, если поддержал недостаточно хорошо, ведь Петруша продолжал молчать. — Петь…? Коля почувствовал, как его футболка намокла в районе плеча — прямо там, где находились Петины глаза — и хотел было повторить свою речь, но Верховенский рвано закивал, и только спустя пятнадцать секунд до его ушей долетел ответ: — Понял.       Он стоял и не понимал, как парой, казалось, простых предложений, Ставрогин угомонил все его сердечные муки, точно выстрелом приструнил наглого офицера. Дуэлянт из Коли, кстати, вышел бы знатный. Загадочный такой, с козырями в рукаве и пробитой пулей шляпой. Коля чувствовал, как Петя улыбался ему в шею. На данный момент этого было достаточно. Лишь бы не плакал. Иначе Коля тоже внезапно начнёт. Они ведь переплетены, связаны, спутаны меж собой… Дуэлянт и демон. Потрясающее сочетание, знаете ли.

***

      Тихие голоса и звуки монотонной ходьбы разрезали тишину просторного книжного магазина, вдоль и поперёк набитого разного рода литературой. Если прислушаться особенно хорошо, то можно расслышать шелест пахнущих свежей напечатанной бумагой страниц и гневные расстворяющиеся в воздухе изрекания на тему «Мне придётся продать почку, чтобы купить всё то, что я хочу». Онегин с насмешливым видом наблюдал за обследующим полки Ленским, ходящим туда-сюда в поисках чего-нибудь интересного. Карие глаза литератора сверкали, и сам он был, кажется, на грани счастья. — Что, ломка без Читай-города закончилась? — хмыкнул Женя, подходя поближе Володя показательно закатил глаза, но кивнул: — Она закончится полностью, когда я что-нибудь приобрету. — Что-нибудь — понятие весьма растяжимое. Могу я узнать, сколько пакетов нам придётся тащить до дома? Хотя бы примерно. — Хватит говорить так, словно после каждого похода сюда я скупаю весь магазин. — Тебе напомнить о прош- — Нет! — Вова пихнул его рукой в плечо и достал толстый томик какой-то заманчивой, судя по обложке, трилогии.       Отдохнуть после школы — дело, конечно, святое, но зайти в книжный и оставить тут все свои карманные — святейшее. Женя не удивлялся любви Вовы к книгам, ведь тот ещё в средних классах был лучшим на конкурсах сочинений, на олимпиадах по литературе и каких-то мероприятиях, где все собирались и читали стихотворения на определённые темы. — Описание интересное, и цена более-менее… — задумчиво оценивал товар поэт, почесывая подбородок. Женя терпеливо стоял рядом, ожидая итоговый вердикт. — Правда, имена персонажей такие необычные, но это скорее плюс… Обложка очень яркая, мне такое нравится. — Угу. — Страниц много, а количество глав небольшое, значит, главы будут объёмные, хм… Хм… И тут переплет толстый. И бумага вкусно пахнет. И шрифт крупный. Хм… — в дело вступил самый чуткий в своём деле книжный судья, и Онегин только с улыбкой наблюдал за мыслительным процессом парня.       Вова то открывал, то снова закрывал книгу, в сотый раз перечитывал название, описание, пролистывал страницы, прислушивался к тому, как прекрасно хрустит корешок. То и дело бормотал что-то под нос, производя в своей голове тяжелейшие взвешивания «за» и «против». — Володь. — М? — на автомате откликнулся Ленский и только через несколько секунд поднял голову, встречаясь с тёплым взглядом голубых глаз. — А? Тебе уже пора идти? — Нет, — ответил Женя, — я тут подумал, может стеллаж тебе купить? Второй, правда, но ты недавно говорил, что тебе снова книги девать некуда, и они стопками стоят на полу и подоконнике. — Они мне не мешают, — отвертелся Володя, невольно представляя Онегина в дорогом костюме, тёмных солнечных очках, всего из себя sugar daddy, а рядом он сам — стоит в своём свитере, которому лет сто, и робко улыбается, стараясь соответствовать своему молодому человеку. — И вообще, когда это я наделался в содержанки? — Ты неделю назад споткнулся об эту самую стопку книг, и вот итог, — Женя строго, но без всякой злобы тыкнул в Вовин лоб, с правой стороны которого красовалась заживающая садина. — У меня во лбу звезда горит, не завидуй.       Видимо, даже если он попробует отговорить Женю от идеи покупать ему этот стеллаж, то тот сделает вид, что «Да-да, я всё понимаю, зачем лишней мебелью комнату заслонять?», а потом сам придёт к нему, сам соберёт, поцелует в лобик и на вопрос «Это что?» ответит: — Je ne comprends pas le russe (Не понимаю по-русски). И уйдёт, словно ничего не было, словно этот стеллаж не стоил, как чугунный мост. — Разумеется. Ты книгу брать будешь? — Я… Я не знаю. Мне кажется, ей не хватает какой-то изюминки. — Это не кекс, чтобы там был изюм. — Вот именно! — воскликнул Володя. — Это книга должна быть даже не кексом, а пасхальным куличом, чтобы я взял её.       Всем своим воодушевленным видом Ленский буквально кричал, что хочет взять эту книгу, но что-то его останавливает, что-то отдергивает. И так каждый раз. Каждый раз, когда они с Женей приходят сюда, Володя может подолгу, иногда даже по часу стоять над одной книжкой, разглядывать её и думать, думать, думать. Онегин терпеливый, правда. Володю он хоть сто лет ждать готов, но сегодня было три физики, и он почти дед инсайд, даже несмотря на то, что физику знает хорошо.       Они стоят ещё минут пять в таком же положении, и наконец долгожданный шёпот разрывает накатившую тишину: — Беру. Литератор отходит от витрины и идёт к следующим, читая заголовки и пёстрые названия. — Я голоден, — сообщил ему Женя, устраиваясь на мягком коженом кресле. — Пошли ко мне, у меня дома борщ, — улыбнулся ему Вова. — М-м-м, борщ. Прекрасно.       Все гурманы любят борщ. Если вы имеете что-то против борща, то вы не то, что не гурман, вы — враг страны. Такую фразу однажды выдал Саша, отобравший у какого-то младшеклассника тарелку с горячим супом. Ах, сколько горечи было в глазах у бедного мальчишки, и, ах, как же вкусно было Чацкому спустя шесть уроков наконец-то вкусить что-то помимо хлеба (который, они, кстати, воровали целыми тарелками, ибо их, старшеклассников, кормить достойно отказывались). По этому поводу тоже был бунт. — А борщ со сметаной? — мечтательно спросил Женя. — Всё, что пожелаете, мсье Онегин. — И хлебушком? — Обязательно, — убедительно кивнул Володя. — Красота, — блаженно выдохнул аристократ, развалившись в кресле, словно барин на своём ложе.       В помещении магазина было тепло, и он расстегнул несколько пуговиц на своём пальто, чтобы не спариться от жары в ожидании одного книжного червя. Но когда они выйдут за дверь, то придётся даже шарф заново замотать, дабы не простыть, и Володин капюшон ему на голову накинуть, не обращая внимания на недовольное бурчание, мол, кудри некрасиво топорщатся. Дурачье. Володя бродил туда-сюда, набирая всё больше и больше всяких историй с ляпистыми картинками на обложках. — Вов, у тебя перчатка выпала, — хохотнул Женя.       Вова, у которого обе руки заняты, напрягся и переключил внимание на одиноко лежащую посреди зала сиреневую перчатку — та казалась слишком выделяющейся на фоне белого кафеля, намытого до блеска.       Парень глубоко вздохнул, не откладывая груз, еле-еле наклонился, и две книжки шлепнулись на пол, вызвав закатистый смех со стороны Онегина. Володя исподлобья взглянул на него, прищурившись: — Иди в зад. Улыбка на лице старшего стала более широкой и хитрой. — Ты знаешь, какая шутка должна следовать после этой фразы. — Почему шутка? — Потому что Мишутка.       Ленский, прыснув со смеху, согнулся в три погибели с бедными, прижатыми к груди книгами, и старался не надорвать живот от сдерживаемых порывов хохота. Дело даже не в самой шутке, а в её абсурдности, и в том, что Онегин — сам Евгений Александрович золотых кровей из королевской знати — произнёс её. Влияние их компании было волшебным. Если однажды и Таня дойдёт до такого, то это будет всё — пулевое насмерть, ножевое насквозь. — Ахуенно. Вот это я понимаю — вышка юмора, звезда мирового стендапа, — саркастически хвалил он, с улыбкой глядя на то, как Онегин демонстративно кланяется, словно получает Оскар за самый лучший анекдот или роль какого-нибудь шута с похожим чувством юмора.       Они обожали такие чудачества и стебы друг над другом, обожали раскрываться всё сильнее и говорить то, что вздумается, шутить над всем, что придёт в голову, дурачиться и иногда быть полнейшими лопухами, зато счастливыми и полными амбиций. — Покажи хоть, что взял, — Женя является главным слушателем обзоров Вовы на книги, которые тот покупал.       Ленский улыбнулся, предоставляя взору приглядевшийся товар. Взгляд Онегина упал на чужие ладони, и он помрачнел: — Перчатки в карманах для кого лежат? Для моли или, может, для веселой компании мелочи и семечек, которые ты постоянно таскаешь? — Чего? — Руки, говорю, у тебя обморозились.       Володя поежился. Стыдно. Он встряхнул волосами, не зная, что ответить. Кисти рук и правда выглядели так, словно юноша даже не знал о существовании перчаток, — покрасневшие и шершавые. Женя вздохнул: — Дай сюда свои ладошки.       Володя, предварительно положив стопку книг на горизонтальную витрину, послушно протянул обе ладони, подойдя ближе, почти впритык — так, что его колени касались коленей сидящего Онегина. Тот молча разглядывал чужие руки, держа те в своих. — Почему молчим? — прошептал Вова. — А ты почему шепчешься? — таким же шёпотом спросил Женя, усмехнувшись. — Не знаю. — А кто знает? — Ленин.       В принципе, чего ещё можно было ожидать от Володи. Они могли бы перешептываться так ещё долго-долго, находясь друг к другу в опасной близости, если бы не гнусный голос, так пахабно нарушавший их идиллию: — Господи, развелось же… Поколение содомитов. Хоть бы в люди не выходили.       Голос был женским. По-зрелому взрослым и весьма галантным, но звучал он с таким презрением, что оба парня одновременно обернулись и взглянули на полную особу, стоявшую около стенда с коллекционными дорогими изданиями. Та брезгливо взирала прямо на них, бурча что-то себе под нос и цыкая языком. Ленский аж побледнел от такого заявления: — Вы это на- Договорить ему не дал Женя, который встал, поправил пальто и мягко ему улыбнулся: — Не стоит, Володь. Присядь, отдохни, я скоро вернусь. И с такой же блестящей улыбкой подошёл к женщине, возвышаясь над ней и не отводя взора от её наполненных омерзением глаз. — Добрый день, — произнёс он, не ожидая взаимной вежливости. — Что тебе от меня надо, мальчишка? — выплюнула женщина.       Так она ещё и по возрасту судит. Чудесно. Не день, а сказка. Онегин оставался донельзя спокойным, хотя Володя, стоявший чуть поодаль, у того самого кресла, готов был взорваться, но желал высказать всё этой хамке. Умиротворенное лицо Жени слегка пугало: никогда не знаешь, что он сделает дальше — попросит извиниться или достанет из кармана револьвер и выстрелит прямо в голову. Дуэлянты — ребята загадочные. Наверняка в прошлой жизни Онегин был одним из них. — Меня тут настораживает один вопрос: вы ведь о нас говорили, да? — Женя чуть склонил голову. Женщина вскинула брови: — А что тут непонятного? Занимаетесь бог знает чем прямо в общественном месте. Стыдоба. — Во-первых, бога нет, — Женя ещё хотел добавить что-то про Ленина, но вовремя сдержался, — во-вторых, чем же таким мы занимались? Скидывали книги с полок? Дрались? Пели на всю округу «Я как Федерико Феллини»? М? Он не унимался и с удовольствием подмечал перемены в лице женщины — та растерялась. Видимо, не ожидала, что с ней начнут вести беседу. — Оу, ну что Вы? — улыбнулся шире парень. — Или, может, мы целовались? Да-да, прилюдно, не стесняясь и скидывая друг с друга одежду. Вы были свидетелем, так ведь? Так расскажите, что сподвигло Вас на такое высказывание в адрес меня и моего партнёра. — Так этот мальчик всё-таки не твой друг? — скуксилась мадам. — Всё понятно, аргументов на мой вопрос у Вас нет, — кивнул своим же домыслам Женя. Затем он сделал шаг ближе, наклонился к ней, и улыбка в одно мгновение стёрлась с его лица. — Видите этого парня позади меня? — не дожидаясь даже кивка, Онегин указал пальцем в сторону недоумевающего Володи, который только вполуха слышал их разговор. — Вам просто повезло, что к Вам подошёл я, иначе он был бы о-о-очень злым. Правильнее было бы — «Готовым разъебывать по фактам». — Без шуток. Он не стал бы церемониться так, как это делаю я, а пошёл бы к администратору, попросил записи с видеокамер и затем потопал бы в полицию писать заявление за оскорбление. Но перед этим Вы услышали бы ТАКУЮ речь, что век ещё вспоминали бы. Так вот, послушайте меня, во избежание конфликта, будьте любезны, извинитесь, и мы разойдемся мирно, будто ничего не было.       Женя словно читал текст с листочка — каждое слово отлетало от зубов, как заученный текст, а сам он оставался до жути хладнокровным, непробиваемым и, — это уже добавил бы Вова, — прекрасным.       Женщина похлопала ресницами, и в её суженных зрачках читалось полное поражение — она понимала, что в любом случае уже проиграла и битву и войну, но почему-то молчала, не говоря ни слова. Её грудь вздымалась часто, и становилось очевидно — она крайне беспокоится.       Губы Онегина снова сложились в улыбочку: — Извинитесь перед моим партнёром, или я обещаю, что эта ситуация не останется в тени, — то была не угроза, а простое предупреждение.       Он не чувствовал себя оскорбленным её словами, и обращаться в полицию вот так сразу, конечно, не стал бы. Но преподать урок столь прогнившему человеку хотелось. Чтобы раз и навсегда дать понять — каждое слово несёт за собой последствия. — Я томлюсь в ожидании, а ещё умираю от голода и хочу борщ со сметаной. Ну? — Хорошо, — было видно, что ее собственная гордость подорвалась и отключенным от питания лифтом грохнулась куда-то вниз, разломившись в руины. Дама, сжав в руке ремешок своей кожаной сумочки, быстренько подошла к Вове и вскинула подбородок, всем видом показывая, что ей это происшествие безразлично: — Прошу прощения за моё поведение.       Посмотрела на Онегина в надежде, что эти унизительные мучения закончились. Тот довольно кивнул, и она, фыркнув, скрылась меж светлых прилавков.       Ленский проводил её взглядом до ближайшего стенда и тихо спросил: — Чем ты ей таким пригрозил, что она аж соизволила извиниться? — Ничего такого, — невинно пожал плечами Евгений, — пошли на кассу.       Женя, кстати, поел борщ в этот день. А потом слушал Володю, который с гулькой на голове, в застиранной футболке и махровых носках с Перри утконосом читал ему первую часть купленной трилогии.

***

Ольга Ларина: КАРОЧЕ ВСЕ СЮДА Александр Чацкий: а? Ольга Ларина: б Ольга Ларина: в общем Ольга Ларина: я тут прочитала одну манхву Ольга Ларина: и тут главные герои играли в одну игру, где взаимодействовала вся их учебная группа. Владимир Ленский: мне уже нравится. Авдотья Раскольникова: за любой движ, кроме голодовки. Ольга Ларина: мы можем позвать ребят из параллели, ибо там надо большое количество людей, чтоб было интереснее, и игра не закончилась слишком быстро. Алексей Молчалин: что за игра? Ольга Ларина: почти как among.us Ольга Ларина: вот только убийцами Ольга Ларина: будем мы все:) Кажется, намечается что-то грандиозное.