Добро пожаловать в физмат

— Игра называется «Тайный киллер». Подобного рода развлекаловки частенько проводят в летних лагерях, — подробно объясняла Оля, стоявшая около передней парты, как у президентской трибуны, — чем больше людей, тем лучше и интереснее, поэтому я попросила Володю зайти к ребятам из параллели и позвать кого-нибудь. А он, кстати… Девушка взглянула на пустующее место рядом с Чацким и хмыкнула. —… ещё не вернулся. Каникулы пролетели со скоростью света — быстро, молниеносно и не особо-то продуктивно. На продуктивность сил не было. Зато были силы созваниваться и играть в Дурака-онлайн на протяжении всего отдыха. — Почему именно Вову? — вопрошающе поднял руку Раскольников. — Он сам играл в это, когда был в лагере, поэтому сможет в красках объяснить в чем суть. — А в чём же суть? — А, точно… Давайте дождёмся литератора, вдруг он опять использует свою харизму в качестве приманки. — Харизму и неотразимую красоту! — вспомнишь солнце — вот и лучик, как говорится.       Дверь в кабинет хлопнула, и Володя, не успев толком переступить порог, снова высунулся в коридор, приглашающе подзывая кого-то. Ларина лишь урывками слышала то, что он там лепетал, но до неё долетело: «Проходите, не стесняйтесь», — и девушка улыбнулась, понимая, что план сработал: Вова и правда был отличным созывалой. Когда парень наконец-то прошёл к своему месту, то сразу повернулся к ребятам — не физматовцам (с ними он наздоровался и наговорился миллион раз за сегодня), а к тем, что вошли в класс, не забыв закрыть за собой дверцу.       Взору одиннадцатого «А» предстали их бывшие союзники, с которыми они рассоединились после разделения на профили в десятом классе: Аркаша Кирсанов, неловко улыбаясь старым приятелям, стоял рядом с глыбой Базаровым, который буквально возвышался над всеми — его рост, кажется, переваливал за метр девяносто; Лиза Тушина, заметив Колю и Петрушу, помахала им, держа под локоть Машу Лебядкину, которая отсалютовала всем, задорно подмигнув; Аня Одинцова казалась очень холодной, но всё-таки кивнула каждому, сдержанно сжав в руках подол чёрного сарафана. Согласились играть ещё Софья Фамусова и Соня Мармеладова. Вторая была очень удивлена, что её позвали, и сразу же согласилась, робко поблагодарив младшую Ларину, — с людьми она ладила не очень. Точнее, люди не хотели ладить с ней. — А Шатов где? — выискивая среди пришедших русоволосую макушку, спросил Ленский. — А Шатов не придёт, — не отрываясь от списывания домашки по биологии, ответил Петя. Все в одну секунду повернулись к нему, и тогда он поспешил оправдаться: — Ну, у него тренировки плавания по вторникам. Он сам рассказывал. — А разве не по стрельбе? — выпалила Лебядкина. Она широко улыбалась и, видимо, пребывала в отличном настроении, впрочем, как и всегда. Её светлые волосы были собраны в своеобразную причёску, а ногти украшал блестящий маникюр. «Гости» заняли свободные места. Поразительно холодный поток ветра вливался из форточки в помещение, подначившись ложью хмурого ноября, который походу решил, что отныне он январь. Странно, ведь, кажется, синоптики обещали солнце? — Так, раз все собрались, тогда, пожалуй, начну объяснение правил. Всё проще, чем кажется: игра начинается с того, что каждый из вас должен будет написать своё имя на листке, — Ларина окинула получившуюся компанию взглядом, мысленно прикинув, сколько времени займёт игра, — листочки будут скомканы и брошены в коробку. Каждый из вас достанет рандомный листик, на нём будет написано имя человека. — И…? — выждав интригующую паузу, протянула Дуня. — Это будет имя вашей жертвы. Все затихли. Родион забавно хохотнул: — Слушайте, а мне уже нравится, — и принял заинтересованную позу, положив подбородок на скрещенные пальцы рук. — Я и не сомневалась, что именно ты оценишь, — подмигнула товарищу Оля, — никто из вас не должен разглашать имена, написанные на вашем листочке. Никто и никому. Женя, если Вова начнёт гипнотизировать тебя своей неотразимой красотой, купи ему булочку с сыром и ящик мороженого крем-брюле. Ленский обиженно ойкнул: — Простите?! Между прочим, я был одним из лучших в этой игре. — Ты рассказывал, что тебя убили буквально через час после начала, когда ты в отряд с обеда возвращался.       Володя открыл рот, чтобы возразить… и тут же его закрыл, осознав, что сказать ему нечего. Махнул рукой, мол, продолжайте, и прикусил щёку изнутри, всем видом показывая, что Оля — врушка. Саша успокаивающе погладил его по спине и обратился к подруге: — И как можно убить жертву? — Вы должны разорвать листочек с его именем прямо перед ним и сказать «Убит». Наедине. Если кто-то увидел вашу попытку убийства — это не считается, но теперь вам станет гораздо сложнее приблизиться к жертве, ведь она знает, кто её палач. Если же вам удалось без лишних глаз убить вашу жертву, то листочек с именем жертвы, принадлежащий ей, передаётся вам, и вы приступаете к новой цели. Понятно? Настигло минутное молчание: каждый обдумывал полученную информацию, находя всевозможные пробелы. Базаров поднял руку: — Если так вышло, что на листочке жертвы оказалось твоё имя, но ты уже её убил? — Вы оба выбываете из игры. — А как будет выявляться победитель? — спросила мадемуазель Тушина. — Тот, кто убьёт последнего оставшегося, думаю, — пожала плечами Оля, — это будет зависеть от предрешающего процесса игры.       Предложение девушки было любопытным. До этого они не проводили никаких конкурсов и совместных игр, поэтому все было вновинку — тем более, людей больше, чем в их дружеской «стае», а значит азарта и чувства погруженности в эту «криминальную» атмосферу будет хоть отбавляй.       Ребята из параллели выглядели заинтересованными, что радовало Олю. Она и не думала, что их соберётся двадцать человек, а значит и предполагать не могла, сколько времени будут длиться эти «серийные убийства». — Я правильно понимаю, что теперь мы все становимся потенциальными врагами? Никому нельзя доверять? — хитрюще спросил Верховенский.       Согласившись на участие в игре, ребята выстроили между друг другом стену, которая, разумеется, рухнет после окончания. Но сейчас у каждого из них свое личное убежище — здание школы и его укромные уголки, некрепкие доспехи — они сами, и лишь два ресурса для победы — парочка приятелей, которые помогут им не оставаться в одиночестве, и быстрые ноги — бежать в то место, где есть свидетели, спрятаться там, где тебя не найдут. — Никому. Нельзя. Доверять. — отчеканила Оля. — А игра проводится только на территории школы? Или ещё в городе её правила действуют? — тихо спросила Соня Мармеладова. Оля перевела взгляд на неё и улыбнулась, втайне радуясь тому, что одноклассница не постеснялась задать свой вопрос. — Вы собираетесь сталкерить друг друга по районам? Серьёзно? — отшутилась она. — За такое в подвале можно оказаться, — прыснула Дуня и рассмеялась вместе с подружкой. — Я не думаю, что кто-то из вас будет гулять в компании кого-то из присутствующих на протяжении игры. Риск для вас. Риск быть заподозренным. Но как хотите… Это не принципиально. Тогда Таня задумчиво взглянула на сестру: — А как мы с тобой будем играть, живя в одной квартире? — Кстати, да! — воскликнул Родион. — Дуня в соседней комнате живёт, теперь моё жилище станет моим бункером? — Ты переезжаешь в подвал, — фыркнула Раскольникова. — Ах, как благородно с твоей стороны оставить мне целый подвал, сестрица, — язвительно улыбнувшись, парировал юноша.       Оля сжала губы в полоску, продумывая доступные для игры локации. Она совершенно забыла о семейных обстоятельствах и не брала в счёт то, что Таня тоже так-то проживает в соседней спальне. Находиться дома надо с удовольствием, а не в постоянном стрессе, поэтому блондинка спустя некоторое время ответила: — Что ж, тогда правила таковы: школа, стадион, территория учебного заведения и близ него, — места, где можно подлавливать и убивать своих жертв. Есть ещё какие-то нюансы, которые мне стоит вам прояснить? Софья Фамусова подняла ладонь вверх, и Оля вопросительно взглянула на неё, заметив, что какой-то недобрый огонёк сверкал в глазах одноклассницы. — А если человеку попался листочек с его же именем? — Пересдаем. Жульничество в виде обмена листочками запрещено, да и в принципе любое жульничество. Я считаю, что само незнание, у кого ты, делает игру в разы веселее и пылче. Запомните: каждый сам за себя.       Вопросов больше не было. Девушка ответила на всё, рассмотрев каждую мелочь, чтобы в процессе игры не возникло недопониманий. Звонок, объявляющий начало второй смены, затрезвонил на весь этаж и напомнил, что им пора покинуть кабинет, уступив его школьникам помладше. — Начинаем играть с завтрашнего дня? — закинув ярко-фиолетового цвета рюкзак на плечо, уточнила Лебядкина. — Так точно. — Чувствую, насыщенная неделька выдастся, — усмехнулась Дуня. Ларина напечатала что-то в своём телефоне, затем убрала тот в карман клетчатых брюк и одарила всех хищной улыбкой: — Счастливых вам голодных игр. И пусть удача. Всегда. Будет. С вами.

***

      Это было… странно.       Во-первых, никто действительно не рассказал никому никакой информации о своей жертве, и обстановка в их коллективе была до того накаленной, что, казалось, в любой момент что-то где-то да вспыхнет, взорвётся, и это будет концом вселенной.       Вова приходил на уроки за минуту до звонка, больше не разрешал Жене провожать его (Онегин не подал виду, но очень обиделся). Саша постоянно пытался быть в толпе и даже на уроках выходил в туалет с опаской, убегая на этаж для младшеклассников. Лёшу он, кстати, тоже остерегался. Да и в принципе теперь каждый из них — убийца и жертва в одном лице, здесь нет места для любовных линий. Петя с Колей хоть и осторожничали, но всё равно до дома ходили вместе. Казалось, идиллия царила только у Дуни с Таней.       Если говорить про Родиона и Диму, то второй сказал, что будет защищать своего ненаглядного, даже если окажется, что он его убийца. Момент был настолько драматичным, что Оля додумалась включить музыку из Титаника для полной атмосферы.       Чацкий пообещал Лёше, что когда всё закончится, то они обязательно сходят на свидание. А то тот тоже начал дуться. — …Таким образом теорема доказана, а задача решена, — Дуня только хотела дописать ответ, как малюсенький кусочек белого мела раскрошился прямо в её руке, и девушка огорченно цыкнула, — вот же… досада.       Учительница математики подала ей коробочку с яркими длинными мелками, которые были наверняка новыми, и Раскольникова схватила первый попавшийся, лишь бы побыстрее закончить и сесть на свое место: аура у доски тёмная. — Голубым плохо видно! — дал разочаровывающую оценку новому выделяющемуся средь белой цветовой гаммы мелку Володя, сощурив глаза, чтобы разглядеть хоть что-то. Дуня скрипнула мелом по поверхности доски и, не оборачиваясь, ответила: — Можешь пересесть.       По классу прошлась волна смешков. Володя показал подруге средний палец и насупился, откладывая ручку в пенал, так как больше он ничегошеньки не видит. И вина этому, как он оправдался матери, не частое пользование телефоном. Это он от красоты Жени ослеп.       Кстати, о нём.       Онегин сидел за третьей партой вместе с Таней Лариной и что-то всё время строчил, не отрывая ручки от тетрадного листа. Ленский усмехнулся — у этих двоих будущее не просто светлое, а сверкающее белёсым сиянием, учитывая то, сколько трудов и сил они вкладывают в свой уровень знаний. Парню стало интересно: что будет с ними через десять лет? Кем они станут, какими будут? Куда их вообще занесёт? С одной стороны, десять лет — промежуток огромный, но правда такова — время пройдёт, оглянуться не успеешь. И это было достаточно печальным фактом. Даже, как минимум, то, что этот год — их последний год в школе, наводил колючую суету внутри. Их юность должна жить вечно. Телефон завибрировал, отвлекая парня от своих мыслей. Евгений Онегин: перестань пялиться на меня. Карие глаза округлились, и Вова вскинул голову, встречаясь с насмешливым взглядом. Владимир Ленский: ты же всё это время писал в тетрадке. Евгений Онегин: чего? я закончил решать минуты две назад. «Боже, я действительно слепну…» — мысленно взвыл литератор. Владимир Ленский: чего пишешь если мы на перемене в столовку опять пойдём. Ответ пришёл не сразу. Вова поднял голову: Женя поглядывал в экран своего телефона, а его пальцы монотонно отстукивали партию какого-то марша. Евгений Онегин: скучаю. Владимир Ленский: ??? Чацкий, сидящий сбоку от Володи, умилительно заулюлюкал тому в ухо: — Женатики. Ленский отпихнул от себя Сашу и стукнул его по лбу деревянной линейкой — друг обиженно пискнул и потер раскрасневшийся участок на лице. — Бьют, избивают… — Не неси чепуху. Евгений Онегин: потом поговорим. Володя ещё раз посмотрел на Женю, но тот больше не оборачивался. Владимир Ленский: после школы я сразу бегу домой, если ты не забыл. — Фу, какой ты, — презрительно прошептал Саша, — разбиваешь сердце своему мужу. Ленский саркастически прыснул: — Скажи это своему отражению, осёл. — Я — осёл? — оскорбленно переспросил Чацкий. — Самый настоящий. Лёхе покоя не даёшь. Женя ответил только за четыре минуты до конца урока. Евгений Онегин: так не убегай. А ещё через несколько секунд добавил. Евгений Онегин: пожалуйста.       Спасительный звонок снял напряжение, присущее лишь урокам математики, со всех присутствующих. Осталось ещё три урока. Володя зевнул и уложил голову на парту, томно прикрыв глаза. За окном творилось не пойми что, а он даже не заметил, что класс как-то незаметно опустел: остались только он, дрыхнущая за соседней партой Оля, и читающая какую-то книжку Соня Мармеладова.       Через какой-то промежуток времени в кабинет ворвался Петруша и захлопнул дверь так громко, что Ларина подскочила, но заметив, что ни землетрясения, ни извержения вулкана нет, назвала того придурком и снова легла спать.       Верховенский прижался спиной к двери, не горя желанием кого-либо пускать: — Женя Базаров преследовал меня от самого туалета на этаже младших классов. Что-то тут не чисто. Ленский хихикнул. — А Аркаша где? — Я вообще без понятия, но этот биохимик так быстро за мной шёл, что я в какой-то момент просто сорвался и побежал. Теперь он в курсе, что я его подозреваю. — Думаешь, ты его жертва? — Ага.       По ту сторону двери раздался стук — постучали три раза, но голосов не было слышно. Петя весь сжался. Тогда Вова встал со стула и подошёл к нему, приложившись ухом к прохладной древесной поверхности — ничего не слышно. Накатила атмосфера шпионских детективов и триллеров. В дверь ещё раз постучали. — Кто…? — тихо спросил Вова.       Очевидно тишина не являлась хорошим признаком и ответом. Молчание — знак согласия, но отвечать «да» на вопрос «кто?» удел больных или пьяных. Ну, или, может, их пранкуют. Друзья без единого звука смотрели друг на друга, не зная, что предпринять. От пятнадцати минут перемены прошло лишь жалких три, и что вы прикажете им делать оставшиеся двенадцать? Володю осенило: — Слушай, а чего ты так нёсся? В коридоре наверняка полно народа. — Сейчас у младших классов обед, и в том коридоре пусто. И на лестнице пусто. Ты бы знал, как я ахуел, когда из-за угла вышел Базаров. Боже, это было что-то… Он, двухметровая глыба, пиздец какой жуткий порой.       Ленский задумался: что, если друг его обманывает? Что, если не встречал он никакого Женю из химбио, а сейчас просто пытается надурить его ради собственной выгоды? Хотя, в классе свидетелем выступит только Соня, косящаяся на них с неким подозрением из-под твёрдого переплёта, потому что Оля спит. Володю обдало мурашками: он в западне. Вдруг это сговор Верховенского с Мармеладовой? — А почему ты не в столовой? — Потому что сырные лепёшки будут давать на следующей перемене, — до Пети дошло, к чему этот допрос, — а ты почему остался в классе? Поэт прищурился, не отпуская ручку двери: — Затерялся в пространстве.       Если отпустит — выйдет ли Петя, или зайдёт Петина смерть с косой, неизвестно. За дверцей тишина и молчание, в кабинете — лишь шелест от перелистывания страниц и звуки прерывистого дыхания. Верховенский и правда бежал сюда со всех ног, так как до сих пор его грудь вздымалась, а сам он жадно глотал ртом воздух. В дверь постучали, и Вова, взбесившись, стукнул в ответ — со всей дури, так, что бедные костяшки пронзило вспышкой боли. — На счёт три выбегаем? — промолвил Петруша. Володя кивнул. — Раз… — Два…       Они даже не замечают, что за ними наблюдают, и, не досчитывая до трёх, припадают к двери. Оба кубарем вываливаются в коридор. Володя не успевает выставить руки вперёд и впечатывается лбом в противоположную стену. Болезненно стонет и зажмуривается до самый ярких звёзд.       Пете досталось меньше: он рухнул на колени, но хорошенько проехался ими по полу, и сейчас сотворял жалкие попытки подняться и не упасть замертво для компенсации полной драмы. Но у них тут триллер, и по всем законам их должны были уже убить, но в коридоре знакомых лиц не обнаружилось. — Только-только рана зажила, уже шишку набил, сука… — прошипел Ленский. — Мне понадобятся костыли, чтобы дойти до дома. — Так попроси Колю донести тебя. — А вдруг он убийца? — Игра не действует вне территории школы, балбес.       Какие-то два семиклассника спросили, что случилось, и не нужно ли довести их до медпункта. Кутерьма из оглушительно визжащих пятиклашек не прекращала носиться туда-сюда, вынуждая Ленского незамедлительно припасть спиной к стене. Ради своей же безопасности, иначе собьют, убьют и растопчут. — А остальные где? — хрипло спросил Петруша, сумев встать и доковылять до скамьи, пустой и будто бы никому не нужной. Но Пете она сейчас нужна была больше, чем кислород. — Вылавливают своих жертв, наверное, — усмехнулся Вова, тут же отдернув руку ото лба, когда почувствовал горячую влагу на ней. Ладонь окрасилась багровым, и бедный Ленский в шоке повернулся к Пете — друг ахнул: — Ты лоб расшиб. — Сильно? — Не то слово. Володя заскулил: — Твою ж мать! — и побрёл к медсестре, оставив Верховенского на скамейке, дабы его колени пришли в содействие и остались живыми.       Петя честно не понимал, к чему было представление с Базаровым, и где сейчас пропадал этот загадочный старшеклассник, если парой минут назад шествовал за ним по пятам, точно-точно пытаясь загнать его в угол, как мышку в мышеловку.       Затем он медленно поднял глаза на запертую дверь, и до него дошло: он явно кое-кого недооценил. Кое-кого, кто остался в кабинете и всё это спланировал.

***

      Когда порог до приторности белого медицинского кабинета переступает Женя, Володя радостно улыбается, но тут же осекается, когда замечает, что его возлюбленный выглядит сердитым. В одной его руке — стакан вишнёвого компота, в другой — пирожок, а если следить за ежедневным меню, то с капустой. Онегин смотрит на него впритык и качает головой: — Ты совсем себя не бережёшь? И после этих слов его вид смягчается. Парень подходит поближе, передавая гостинцы «пострадавшему». — У тебя же совсем недавно зажила та ссадина на лбу, и вот ты снова его разбиваешь. В кровь. Вова, ты знаешь, что ты — ходячий собиратель травм? — Женя кладёт руку на его затылок и тормошит смоляные завитки, выбившиеся из растрепанного пучка.       В голосе ни ноты упрёка, поэтому тревожный комок, успевший за считанные секунды образоваться в груди, расщепляется, — Володины губы кривятся в ухмылке, и он кивает: — Догадываюсь. Ты принёс мне мой любимый вишнёвый компот?       Женя тихо засмеялся, садясь рядом на кушетку. Внезапно пришедшее дежавю заставляет обоих окунуться в прошлогодний эпизод их ссоры, а затем ещё раньше, когда Володя оказался здесь по вине Онегина. Очень символично: сначала с разбитым носом, потом с разбитым сердцем. А теперь с разбитым лбом, но это уже его собственная неуклюжесть. — Ты хотел поговорить, — напомнил Ленский. — Что? — Ты в ВКонтакте писал, что хотел потом поговорить. О чём? — Ни о чём. Просто мне нравится находиться рядом с тобой, а из-за этой игры мы стали реже видеться. — Жень, прошло два дня с начала Тайного Киллера. — Два дня — это много! — драматично хныкнул Онегин. —Выебываешься? — Разумеется. Володя рассмеялся, положив голову на чужое плечо. Откусил пирожок и довольно улыбнулся: — Прости. Как я могу загладить свою вину? — Даже не знаю… У нас ведь так много вариантов, не находишь? — Чертов локдаун, никакой романтики.       Часы напрягающе тикали, а дождь за окном не переставал затапливать пустой стадион. За слоем воды было видно только размытые очертания баскетбольных колец на столбах, выкрашенных в некогда ярко-красный, но поблекший со временем цвет. А ведь синоптики обещали солнце. — Как думаешь, кому ты достался? — спросил Вова, наслаждаясь капустным привкусом. — Не знаю. Сложно сказать наверняка, но у меня есть подозрения на Лебядкину. — Тушину сегодня убили, слышал? Онегин в недоумении взглянул на Вову: — Когда? — Перед первым уроком. Я встретил её на втором этаже. Её спокойное выражение лица меня напугало. — Кто убил? Володя хохотнул. — Ага, так она мне и сказала. Они немного помолчали, и тогда Ленский признался: — Мне тоже нравится находиться рядом с тобой. Когда ты рядом, как бы слащаво и сопливо это не звучало, ничего мне больше не надо: ни мира, ни неба, ни звёзд. Всё становится непотребным на фоне прекрасного тебя, понимаешь?       Онегин отлично понимал его чувства: всё исчезало на фоне Ленского, когда тот был где-то поблизости. Женя любил его всем сердцем, и эти два, казалось, незначительных дня небольшой разлуки всё-таки смогли заставить его погрустить да подумать.       Володя потрясающий. Женя говорил, говорит так, будет напоминать ему об этом, если понадобится. Ему тоже ничего не надо, когда Ленский рядом — сидит совсем близко плечом к плечу или прижимается своими губами к его, бесцеремонно запуская руки под дорогую онегинскую рубашку, — неважно: главное, что рядом.       Он помнил день, когда пребывал в неимоверно опустошенном состоянии и думал, что хуже быть не может. Володя пришел к нему, собрал со всей квартиры подушки, отнёс в Женину спальню и начал что-то сооружать.

— Что ты делаешь? — Строю убежище. — От кого? — От плохого настроения.

      Они просидели в маленьком тесном пространстве (королевстве спокойствия, как Володя обозвал эту конструкцию) из одеял и подушек где-то два часа. Много говорили, ещё больше целовались и были до смерти счастливы. Жене не нужен никакой мир, если в нём не будет Ленского. Он не променял бы ни одного дня, проведенного с кудрявым литератором, ради целой вселенной, но променял бы целую вселенную ради одной секунды, ради одного взгляда или улыбки Володи, пусть даже адресованных не ему, но наполненных искренней радостью. — Понимаю.

***

      Лариной так сладко дремалось, что она пожалела, что вообще проснулась. Ей снились какие-то солнечные переулки незнакомого города. Частные домики расположились параллельно вдоль линии дороги и тянулись далеко-далеко, где вдали, сквозь оранжевые облака прорезались высотные, упирающиеся своими крышами куда-то в небосвод многоэтажки. Вокруг не было ни единой души, даже намёка на человека или зверька. Оля просто шла вперёд и чувствовала себя как никогда хорошо.       Никакой тревоги. Никакого стресса и нагруженности. Только ясное рассветное солнце и небоскрёбы на стыке горизонта. Избегать реальности Оля не стремилась, но порой это было необходимо, чтобы безнадёжные чувства и мучительные голоса в голове, подначиваемые сомнениями, не сожрали её целиком. Бессонницы стали неотъемлемой и самой отстойной частью её рутины. Спать хотелось постоянно.       Оля разлипает глаза от тихого ласкового зова своего имени и первое, что она видит — плиссированный подол бордового платьица, затем она поднимает глаза чуть выше, желая сфокусировать зрение не на складках бархатной ткани, а на самой персоне, посмевшей вытянуть её из сладких сновидений. — Доброе утро, — мягко, но как-то по-грустному робко улыбнулась ей Соня Мармеладова. — Я надеюсь, тебе хорошо спалось. Оля сквозь сонную пелену кивает. Ей не хотелось сейчас разговаривать или общаться вообще ни с кем, сама личность Сони никак не влияла на этот фактор. О Мармеладовой слухи поползли давно, ещё в самом начале средней школы, и Оля никогда не понимала, почему люди мало того, что распускают подобные бредни, так ещё и верят этому.       На одном из уроков физкультуры в восьмом классе Оля отпросилась в туалет с целью помыть пыльные от пола в спортзале ладони. Когда она зашла в прохладное помещение, то до неё сразу донеслись горькие всхлипы и жалостное отстраненное рыдание. Ларина удивленно сглотнула и тихонько постучалась в одну из кабинок. — Что? — сквозь плачь спросил знакомый голос. — Соня, ты? — и в догадку своим мыслям Оля как раз припомнила, что на физкультуру Мармеладова не явилась. — Что случилось? Больше ей никто не ответил. Спустя несколько секунд плач прекратился, и даже звуки сбитого от долгих слез дыхания утихли. Дальше всё как в замедленной съёмке: дверца со скрипом распахивается, Соня вылетает из туалета, и только цоканье её каблуков эхом отдаётся в ушах. «Соня Мармеладова из 8А — шлюха» Надпись пестрила на стене кабинки позорным клеймом и была выведена несмывающимся чёрным маркером. Оля, казалось, подавилась тогда провонявшим пемаксолью воздухом и была лишена возможности сделать глубокий вдох. Грудную клетку стянуло, а пальцы потянулись прикоснуться к этому гадкому и трусливому проявлению унижения. Тем же днём Ларина закрасила все гнусные изречения в туалетах и раздевалке, посвященные не только Соне, но и другим, подвергшимся буллингу девочкам, толстым слоем замазки.       Возвращению в нынешний мир способствует не только зрение, но и слух: Оля с напрягающей тяжестью в груди отмечает, что в классе непривычно тихо, поэтому она бегло окидывает взглядом пустующие ряды парт. До ушей долетает бумажное шуршание.       Секунда, две, три. И зрачки её сужаются в ошеломленном осознании неизбежного.       И прежде, чем она успевает выпасть из воспоминаний о своём сне, прежде, чем пазл в её голове складывается до конца, прежде, чем она сможет спросить, почему выражение лица Сони такое печальное, Мармеладова её опережает: — Я помню, ты говорила, что каждый сам за себя, но всё равно прошу… Не держи на меня зла, Оля.       Листочек с инициалами «О. Ларина» разрывается прямо перед глазами блондинки.

***

      За ещё несколько прошедших дней игру покинули Лиза Тушина, Оля Ларина, Родион Раскольников (которого убили очень зверски — подкараулили после дежурства в столовой и разорвали бумажку в самый неожиданный момент), Коля Ставрогин и Аркаша Кирсанов. Остальные всё ещё являлись активными игроками, но насторожились в сто раз больше прежнего.       Суббота была одним из самых ненавистных и самых любимых дней в неделе: первым в расписании стояла химия, затем две математики, история, и завершала всю эту красоту физкультура. Ненавистный — из-за уроков, любимый — после субботы следовал единственный, но такой заслуженный выходной, в который можно было отоспаться.       Освобождённые от истории ребята сидели в классе — слава Ленину, учительница ушла на больничный — и до сих пор просыхали от контрольной по химии, не имея больше никакого желания жить, дышать, ходить, если этот предмет будет следовать за ними до конца одиннадцатого класса. — Ты ходить будешь? — закатила глаза Раскольникова, глядя на Володю, внимательно продумывающего свой ход. — У меня мыслительный процесс, Авдотья Романовна, прошу, дайте мне ещё немножко времени на размышления, — парировал Ленский, по-актерски поклонившись «госпоже» и поправив повязку из бинтов на своей голове. В класс зашёл Верховенский с пластиковым стаканчиком воды, огласив, что в следующей партии он обязательно присоединиться. — Физры не будет сегодня, — задумчиво почесав подбородок, сообщил Дима. — С чего ты взял? — спросил Женя, у которого в руках находились три туза и козырная дама. Дуэлянты — ребята загадочные. Но истинные картёжники тоже имеют определенные тайны. — Физрука в школе нет, — пояснил Разумихин. Верховенский хохотнул: — Ага, и поэтому он сейчас идёт сюда?       В следующую секунду в кабинет зашёл высокий зрелый мужчина в своём любимом красном спортивном костюме, со своим любимым неоново-зеленым свистком на шее, и поздоровался со всеми своей любимой фразой: — Здравия желаю, дамы и господа комсомольцы! — в его басистом голосе слышался тон познавшего дзен человека. Ходят слухи, что он видел рождение вселенной. Володя некогда пошутил, что физрук нашу вселенную и создал. От скуки. А однажды физруку захотелось попить, и так появилась вода. — Так, кхм, что я хотел-то… — он почесал свои усы и через секунду просиял: его почти нетронутое морщинами лицо озарилось пониманием. — У вас следующим уроком физкультура, мне нужен один доброволец, чтобы помочь повесить сетку в спортзале. Все протяжно вздохнули. Да начнётся сегодня стомиллионный этап третьей мировой войны в лице их обожаемого волейбола.       Никто и откликнуться на его просьбу не успел, как физрук продолжил: — О, Чацкий! А ну пошли со мной. Пошли-пошли, как раз без дела сидишь. У Саши, почти выигравшего эту партию, дёрнулся левый глаз. Онегин, у которого был шанс выйти вторым, с победной хитрецой улыбнулся своему другу, и тот, показательно фыркнув, встал со своего места и положил две козырные карты на стол. — Готовься глотать пыль на физре, — хищно блеснул глазами Саша-лучший-подающий-Чацкий. — Жду не дождусь, — ухмыльнулся Женя-самый-высокий-из-них-и-по-совместительству-устрашающий-центральный-блокирующий-Онегин.       Они доиграли ещё две партии, и обнаружилось, что до конца урока осталось ещё целых тридцать минут, а складывалось впечатление, что они сидят так уже вечность. Законы подлости порой приводят в такое бешенство, что жизнь кажется сплошной чёрной полосой: например, на сегодняшней контрольной по химии время пролетело так незаметно, что Вова едва успел решить три задания из девяти, а Родион вообще записал только фамилию, вариант и класс. И не сдал листочек. Всё равно двойка будет, а так хоть макулатуру побережет.       Дуня лениво развалилась на парте рядом с Таней, пока старшая Ларина, держа в одной руке телефон с какой-то статьёй, второй любяще перебирала чёрные волосы своей девушки. Раскольникова повернулась лицом к Тане и расплылась в улыбке: — Если ты попадёшь в другую команду, знай, я не буду поддаваться. — Ты мне в прошлый раз то же самое говорила, и в итоге моя команда победила. — Это потому что у вас Онегин был! Таня отвлеклась от чтения и посмотрела на Дуню. Раскольникова, словив кинковую панику от такого зрительного контакта, затараторила: — И ты, любовь моя, разумеется, тоже! Ты вообще лучшая в волейболе, нет тебе равн- — Я поняла, Дунь, — мягко прошептала Таня и поцеловала брюнетку в лоб.       Раскольникова вся заалела, и где-то на заднем плане шипперы Вова, Петруша и Оля ехидно захихикали. Нет, правда, эта троица (плюс Саша, который бесстрашно согласился на подготовку оружия к войне) буквально строила теории, кто первым признается, когда это будет, в какой обстановке. Они, как и все в их компании, были безумно счастливы за девочек. Наблюдать за их идиллией сродни наблюдению за котятами. Расслабляет, умиляет, понижает шкалу тревожности.       Кстати, о Верховенском: его колени были хорошенько задеты, и два огромных синяка через день-два уже начнут желтеть. — Я люблю тебя, — ещё тише произнесла Раскольникова. Таня скромно кивнула, приблизилась к чужому красному лицу и улыбнулась: — Так уж и быть, поддамся тебе и позволю забить пару очков. — Эй!       Ларина заливисто, несвойственно самой себе рассмеялась, когда Дуня набросились на неё с объятиями, чуть ли не свалив их обеих в проход между партами. Раскольникова прижалась щекой к чужой шее и блаженно вдохнула приятный аромат духов, обвив свою возлюбленную кольцом из рук. А почувствовав то, как маленькие ладони ложатся ей на спину и начинают осторожно поглаживать, Дуня широко-широко улыбнулась, в который раз признавая, что она до безумия в любви от этой девушки.

***

      Как только кто-то шагнул в подсобку со всем спортивным инвентарем, Саша закашлялся, прикрыв рот рукой. Здесь было тесно, сыро и темно — выключатель Саша так и не нашёл, поэтому единственным источником освещения являлись фонарик на телефоне и полоска света, льющаяся сюда из спортзала. — Я почти распутал её, — подумав, что это физрук пришёл обругать его копушей, закопошился Чацкий. Ответом послужило молчание, что очень необычно для их педагога. Парень обернулся и застыл, недоверчиво сжав в руках сетку. — А, это ты, Софа.       На пороге стояла Фамусова. Скрестив руки на груди, та наблюдала за одноклассником, смотря на него впритык. — Тебе что-то нужно? — вернувшись к прежнему занятию, Саша не сразу осознал, что они тут одни. В голове судорожно замигала тревожная лампочка. Парень нервно засмеялся: — Неужели я попался тебе в жертвы? Как иронично. — Нет, ты попался не мне, — холодно процедила девушка и, поправив свои тёмные волосы, прошла внутрь. — Тогда что тебе надо от меня?       Церемониться с Фамусовой не хотелось — уж слишком погано она прославилась несколько лет назад, заодно прославив и Сашу. В самом что ни на есть плохом ключе. — Тебе напрямую сказать? — судя по тону девушки, она готовила свою речь заранее. Наверняка стояла напротив зеркала или представляла себя главной злодейкой сериала в эдите, оттачивая свои навыки антагониста.       Саша сдержал в себе порыв закатить глаза и уйти, — просто выгнул левую бровь, давая понять, что слушает. Лицо Софы выражало ничего, кроме открытой насмешки, злобы и отвращения. Создавалось ощущение, что сейчас она покроется чешуей и начнёт плеваться ядом, либо вопьется своими клыками в Сашину ногу, мгновенно пропуская смертельную отраву в организм. — Я хочу, чтобы ты расстался с Молчалиным. Из груди Саши вырвался смешок, а глаза распахнулись от неожиданного заявления: — Ещё раз… Что? — Ты слышал, что я сказала. — Нет, нет, повтори ещё раз, я плохо понимаю змеиный язык.       Фамусова вспыхнула. В руках она сжимала телефон и была готова метать своими глазами молнии — ослепительные такие, чтобы Саша, и так подслеповатый, потерял зрение окончательно. Девушка злорадно ухмыльнулась, качнув головой: — Ты думаешь, я шучу? — Ох, даже не знаю, Соф. Ты несёшь какой-то бред. На каком основании я должен его бросить? — На таком, что ты — долбаная помеха, Чацкий, — зашипела Софья, сделав решительный шаг вперёд, — почему он вообще выбрал тебя? Почему ты? Саша непонимающе прищурился. — Я так долго влюблена в него, столько лет, столько попыток хотя бы сходить с ним погулять, но всё бесполезно! — взревела Фамусова. — А я тут причём…? — тихо спросил парень, поправив очки. — Пока столько лет я смотрела на него, он, — Софа подняла полные ненависти глаза на Сашу, — смотрел на тебя.       У парня засосало под ложечкой. Живот скрутило режущими спазмами. Он рукой задел какую-то корзину, и та с грохотом приземлились на пол: клубы пыли поднялись вверх и вызвали новый приступ кашля. Из корзины вывалились теннисные ракетки и пластмассовые упаковки с маленькими мячиками. Недоумение сменилось озарением, озарение — обратно недоумением. Саша нахмурился: — Почему ты хочешь, чтобы я с ним расстался? Он же всё равно тебя не любит. И не любил. И никогда не полюбит, если узнает, что в нашем с ним расставании виновата ты. Софа, открой глаза и сними эти блядские розовые очки! Саша в гневе толкнул рукой ветхий деревянный стеллаж — тот покачнулся и вернулся в исходное положение. С какой-то полки упала скакалка. Софья вздрогнула, но виду не подала. — Знаешь, я ожидала такого ответа. Ты же у нас мальчик умный, на глупости просто так не пойдёшь…       Фамусова словно специально растягивала предложения, и Саша устало потёр переносицу. Уж лучше бы эта девчонка была его киллером. Хрен с ней с этой игрой, Чацкий бы не обиделся, проиграй он ей. — Но на что ты готов пойти ради своей любви?       Одноклассница язвительно хмыкнула. Затем включила яркость дисплея на полную, полистала что-то и продемонстрировала изображение на телефоне Чацкому.       Сердце у Саши рухнуло в пятки, если это можно так объяснить. Колючая проволока обвилась вокруг языка, отняв возможность пересказать весь свой сборник матов или, как минимум, спросить элементарное "Откуда...?"       Саша был готов сквозь землю провалиться, и он еле сдержался, чтобы не пошатнуться от нахлынувшего шока. Руки машинально сжались в кулаки, дыхание участилось до предела, в глазах всё поплыло. Обморока ему только здесь не хватало: только не перед этой гадюкой.       Он чётко понимал, что он на удочке — не попался, а его схватили и насадили на крючок. Так вот почему его губы так кровоточат. Больно, противно, металлический вкус неприятно ощущается во рту, и Саша стирает кровяные капельки тыльной стороной ладони.       На экране телефона была фотография — его и Лёши. Было отчётливо видно, что оба парни целуются. К слову, кадр был сделан исподтишка — оказывается, Софа не только змея, но и крыса: пронюхала, разведала, и теперь вот — возьмите, распишитесь. А что это? А, так это кучка дерьма. — Давно промышляешь сталкингом? — без единой ноты веселья спросил Саша, но Фамусову эту всё равно подстегнуло.       Саша понял, когда и где был сделан снимок: в одном спальном районе, где он временами гуляет с Лёшей. Это была середина сентября, так как дороги были обрамлены сухой опавшей листвой. Какое-то непонятное дежавю ударило в голову, даря попытку сопоставить кое-что и сложить картину полностью. Что-то было не так… Что-то абсолютно точно было не так. Фамусова держала осанку и смотрела будто бы свысока, хотя на деле едва доставала до Сашиного подбородка. Вся её аура буквально испепеляла, ранила и расстреливала на поражение. Вряд ли в прошлой жизни она была дуэлянткой, но лживым человеком — точно. Наверняка, как и сейчас, Софья Фамусова была легкомысленной, влюбчивой, с милым румяным личиком, но с такой же гнилой натурой.       Ах, Софа, Софья, Софьюшка. Сколько же гадостей за своей спиной слышал Чацкий по вине этой девушки. Да и не только Чацкий. Фамусова была неправильным олицетворением трёх обезьян: ничего не слышу, ничего не вижу, никому ничего не скажу, — но вот только она могла и видеть, могла и не видеть, могла слышать, а могла и не слышать, но всё равно оглашала всё вслух. И выходила из воды сухой.       Чацкий стоял, молча вдупляя в экран Софиного смартфона, и тут пазл в его голове сложился: последняя деталька подошла идеально. Осознание накатило смертоносной солёной волной и накрыло с головой задыхающегося Сашу, погрузив его в холодную толщу воды и сразу потянув на дно. Туда, где его попросту раздавит. — Это была ты, — прошептал Саша. — Что? — девушка снова скрестила руки на груди.       Чацкий готов был рассмеяться от происходящего абсурда. Вся эта ситуация уже была смешной, словно он попал в какой-то низкосортный американский ситком с маленьким бюджетом, но, кажется, смешинки закончились. В карманах тоже пусто. Надо будет у Оли одолжить парочку. — Ты слила фотографию Димы и Родиона в прошлом году. Это из-за тебя нас всех вызывали к директору.       А они гадали, кто же это мог быть… Бедный Родион места себе не находил, а ответ всё это время сидел на соседнем ряду и, как оказалось, втайне их презирал. Лицемерка. — Ты распускала сплетни о Мармеладовой.       Это был даже не вопрос. Хотелось убедиться, найти хоть капельку сожаления о своих поступках в бесстыжих Софиных глазах. Чацкий побледнел. Его выворачивало изнутри, и парень каждой клеточкой тела и мозга ощущал, что Фамусова не остановится, но продолжил: — И что ты собираешься сделать? Отправить эту фотографию учителю или распечатать в большом формате и агитацией развесить по всей школе с подписью «Позор»? Софья ухмыльнулась, обнажив зубы, и помотала головой из стороны в сторону: — Я скину это его родителям.       Если фраза «Хуже быть не может» действительно когда-то оправдывала себя, то Саша искренне считал это пиздежом: хуже быть может, и «хуже» наступит, когда пропитанные советским воспитанием мать и отец Лёши получат сообщение с файлом, где их ребёнок целуется со своим одноклассником. Родители Лёши любили Сашу, но как лучшего друга их сына. И точка. Ни о каких отношениях они не знали. Не должны были узнать.       Саша никогда не интересовался у Лёши, каково ему воспитываться в гомофобной семье. Каково это — глубокой ночью открыть глаза и осознать, что прямо сейчас за стенкой спят люди, которые, узнав правду, больше не смогут видеть в тебе их прежнего любимого ребёнка? Наверное, это очень тяжело. Наверное, Лёша много раз сам об этом задумывался. Вот только Саша никогда у него не спрашивал. А спросить стоило… — Ты хоть понимаешь, что этим поступком испортишь ему жизнь, Соф? — прошептал Саша. — Если он не достанется мне, то не достанется никому, — ядовито утвердила Фамусова. — Идиотизм. Какую реакцию ты ожидаешь от его родителей? Они же любят его. Фамусова прикусила краешек губы и пожала плечами: — Что ж, тогда в комплекте отправлю эту фотографию его дяде. Ты понял, кого я имею в виду. И Саша действительно понял. Понял, в какой он заднице, понял, в какой заднице будет Лёша, если эта фотография дойдёт до его дяди. — У тебя вместо мозга вакуум или что?! — закричал он, ловя себя на мысли, что хочет... А, неважно.       Саша знал этого дядю. Даже пару раз видел вживую — эти стриженные ёжиком смоляные волосы, брови в стиле Брежнева, высокий рост, морщинки на лбу и огромные, переполненные желанием почесаться о чье-нибудь лицо кулаки. Именно о нем Лёша нехотя упомянул в прошлом году: это он обозвал своего племянника пидором.       Саша даже не заметил, как его пальцы задрожали, и он стал походить на спятившего подопечного какой-нибудь больнички с мягкими стенами. Как только образ мужчины предстал в его сознании, Саша вспомнил то, о чём Лёша рассказывал ему лишь единожды и попросил больше не заводить никаких разговоров на эту тему. Он помнил, с какой подавленностью тогда смотрел на него Молчалин, и помнил, с какой нежностью он сам обнимал его за крепкие плечи, зарываясь носом в пушистые волосы на макушке. Лёшу Молчалина били. Этот самый дядя лупил маленького его просто потому что: давал подзатыльники, пощечины, мог со всей силы пройтись ремнем или проводом по спине, оставив целую палитру холодных красок на мальчишечьей белой коже. Саша видел эти шрамы. Саша люто ненавидел этого человека, и будь они сейчас в девятнадцатом веке, обязательно кинул бы ему в лицо перчатку.       Проблема не в том, что Лёша не мог постоять за себя, ведь был ещё ребёнком, а в том, что он побоялся рассказать об этом родителям, несмотря на всю свою любовь и доверие к ним. Потом побоялся признаться в своей ориентации, ещё позже — об отношениях с Сашей.       Лёша Молчалин не от гордости дрался на улицах, во дворах и на стройках. Да, он так вымещал свою злость, да, он бил и бил и бил, желая, чтобы это дикое чувство ненависти испарилось. Желая заполнить внутреннюю пустоту, вокруг которой плавало крошечное, некогда обиженное сломанное "Я". И совсем не от переустановки системы в своей голове он позже стал защищать тех, кто слабее, безжалостно хуяря обидчиков. Он знал, каково это — когда ты совсем бессилен и от шока не можешь даже дышать. Ему надо было справиться с этим. Он правда старался. Саша это знает. Лёша Молчалин боялся, что родители его не примут, а потом и все родственники разом отвернутся от него. Он был обыкновенным, запуганным насилием ребёнком, который сумел отступить от сокрушающего зла, и вырос замечательным человеком. Саша безумно любит и гордится им. Всегда любил и будет любить.       Вся жизнь Чацкого напоминала написанный от смертной скуки сценарий, который был наполнен разными сюжетными линиями, начиная неописуемым счастьем, и заканчивая душеразрывающей болью. Нереалистично. Не бывает так в реальной жизни. Саша же не герой дорамы, в конце концов, чтобы ему угрожала какая-то популярная девочка из класса. У сценариста сверху фантазия кончилась, или он пересмотрел Нетфликс? Он в пизде. В полнейшей. Госпожа Паника обхватила его горло своими костлявыми руками, прижав безобразную ладонь ко рту. Чацкому отчаянно захотелось разреветься — нервная система, поддернутая учёбой, не выдерживает. Он сам уже не выдерживает, но стойко молчит и думает, что ему делать. Что он вообще должен сделать в такой ситуации? В дорамах всё будет драматично и горячо смазливо, но это жизнь, и Саша реально в недоумении: как. ему. поступить. — Он тебя возненавидит. Всем своим огромным добрым сердцем. Софа, я подозревал, что ты пиздец какая злая, но что бы настолько… — в какой-то безумной пелене пролепетал Саша. Он почувствовал влагу на ресницах, но быстро сморгнул её и потряс головой. — Перестань мямлить. Не будь тряпкой, Чацкий. Ты и так всю жизнь меня бесил, сейчас бесишь ещё больше, — обругивала его Софья, — да, плохая. А кто сейчас хороший? Саша горько усмехнулся: — Лёша. Он очень хороший. Самый хороший. Ты его не заслуживаешь.       Софа хмыкнула и убрала телефон в карман, оставив одноклассника в раздумьях. Скажи ему вчера, что уже завтра союза Молчацких не станет, он бы не поверил. И сейчас он тоже отказывался верить в происходящее, крутя в голове только одну мысль: «Как уберечь Лёшу?» Нереалистично. Нереально. Может, это всё сон? Такой поганый кошмар, от которого поскорее хочется избавиться, но будильник почему-то не звенит. Саша сглотнул, с жестокой тяжестью принимая дальнейший исход событий. Ах, Софа, Софья, Софьюшка… Сколько же жизней ты погубила в параллельных вселенных? Он опустил голову вниз: — И когда ты собираешься действовать? — Как только — так сразу. — Откуда у тебя номер его дяди? — Наши семьи знакомы. — Не знаю, кому больше сожалеть. Ловушка Джокера. Самое настоящее наебалово без шанса на победу. Это пиздец. Единственное, что сейчас чётко осознавал Саша, так это то, что одноклассница на самом деле это сделает. — Это не любовь, Софа. Ты просто больная. Его ведь изобьют... Неужели ты правда желаешь ему этого? Картина избитого в кровь и сопли Молчалина развивала сердце Саши на миллиарды осколков. Было больно даже думать о таком, не то, что представлять. — Буду рада, если из него сделают нормального человека. У Саши внутри противно защипало, и он горько всхлипнул. О, нет, что это за дождь полил из его глаз? Синоптики же обещали солнце. Надо было зонтик с собой взять, прогноз ведь часто бывает неверным. Большой такой, с широким километровым куполом.       Саша выходит из подсобки, не имея ни малейшего понятия как дальше жить. За окном малиновые лучи светятся, должны навевать хорошее настроение, но на деле впиваются в него острыми спицами, пронзая тонкое тело насквозь. Чацкий стремительно шагает по коридору, удерживая дрожь в конечностях, и думает: нереалистично, нереалистично, нереалистично! Не бывает так в реальной жизни! Не должно быть так! Чушь! Подлость!       Он должен уберечь Лёшу.       Саша поднимает глаза и чувствует, как собственное сердце крошится в пыль. В противоположной стороне коридора стоит обеспокоенный Молчалин, взирает на него вопросительно и явно хочет подойти, но Саша трясёт головой. Слезы мёртвыми ручьями стекают по его бледному от ужаса лицу, и бедный старшеклассник отшатывается от парня, как от прокаженного. Одними своими глазами шепчет: «Прости», — с ужасом понимая, что даже не успел наглядеться на него перед тем, что произойдёт с минуты на минуту. Он должен уберечь его. Он должен сделать всё, чтобы Лёше досталось меньше всего. Он должен спасти его от чужих рук. Он должен быть хорошим партнёром. Он должен был не слушать Софью, не водиться с ней. Он должен был ожидать подобной хрени. Он должен был поговорить с Лёшей о его семье и родителях, чтобы всей этой хуйни не произошло. Он должен был выбить себе место в этом чёртовом гуманитарном профиле, чтобы не видеть Лёшу на уроках, не слышать его задорный смех, не гулять с ним. Он должен был вообще не влюбляться в него. Он должен был не отвечать на звонки, не просить помочь с физикой. Он должен был никогда не знать Алексея Молчалина из параллельного класса. Он должен, должен, должен… Он должен был взять с собой зонтик, а то всё вокруг затопило. Странно. Ведь, кажется, синоптики обещали солнце...?