Через три дня, двадцать шестого мая, у Ленского экзамен по литературе, у Оли — по химии.
Они с чистой совестью прогуливали почти весь этот месяц, с ужасом зачеркивая в календаре каждый прошедший день, и тревога настолько впиталась в рутину, что даже ложиться спать было неспокойно. Мысль о том, что они могли побольше времени уделить разбору того или иного задания, вдалбливалась в виски ржавыми саморезами и заставляла вставать, включать настольную лампу и работать, работать, работать. Володя строчил сочинения в любое свободное время, повторял всю теорию и плакал над девятым заданием, пока Оля в уме составляла полные и сокращённые ионные формулы уравнений и на руках решала задачи на массовые доли веществ. Это уже не экзамены после девятого класса со слитыми ответами (которые им так никто и не слил). В каком-то плане эти четырехчасовые посиделки под камерами будут вершить судьбы огромного числа подростков по всей стране. И каждый сам за себя. Володя поражался быстротечности времени: ещё недавно он сдал ОГЭ и на радостях ушёл на летние каникулы, а уже через месяц у него выпускной, и ему придётся выбирать дальнейшие причалы. Жизнь никогда не стоит на месте — и, пожалуй, этот факт один из самых пугающих. Взяв товарища под локоть, Оля широко зевнула и вошла в здание школы: — Ебала я это тридцать пятое задание. — Как и оно тебя, — прыснул Володя, снимая с себя куртку и вяло шагая к гардеробу. На удивление, многие ребята на этаже были в парадной форме. И на стенах висели какие-то плакаты. Последний звонок только послезавтра, к чему весь этот пафос сейчас? И даже улыбающаяся завуч казалась подозрительно счастливой. Возле крючков в ряду одиннадцатых классов Володя столкнулся с Дуней и, повиснув на ней, не сказал ни слова, но при этом всем своим нутром скрипел: «Как же меня всё это заебало». — Ты не знаешь, чего все такие нарядные? — спросила подоспевшая Оля с плюшевым пальто в руках. — А как же? — хмыкнула брюнетка, обнимая полуживого литератора. — Через два дня выпускается самый позорный класс за всю историю нашей школы. Они втроём вышли из гардероба. — То-о-очно, — Ленского озарило, и он замолчал. А спустя пару лестничных пролётов спросил: — А нам постелят красную дорожку? — Разве что до ближайшей мусорки, — хохотнула Ларина. — Справедливо. Жизнь в школьных коридорах кипела, и проходившие мимо ребят педагоги заговорщически шептались, лукаво стреляя глазами в старшеклассников. Дверь кабинета физики была залита солнечными лучами, и уже не казалась прямой дорогой в ад, как в начале десятого класса. Володя ностальгически усмехнулся, прежде чем смело дёрнуть за ручку. Два года назад Саше пришлось протолкнуть его в этот кабинет, и с того дня началась их история. — Какой день самоуправления?! — вскочил с места Молчалин. — День самоуправления…? — переспросил Володя. — У нас день самоуправления?! — повеселела идущая позади Оля. А заметив сидящую рядом с Онегиным Таню, остолбенела. Не вместе ли они с сестрой выходили из дома?.. Наталья Андреевна, завидев в проходе своих подопечных, обнадежилась. Женщина поправила светлые локоны и слегка постучала по столу папкой, призывая к дисциплине. Ленский приземлился рядом с Чацким, старавшимся не клевать носом, но попытки не увенчались успехом: у него тоже через три дня литература. И он тоже ботал варианты и днём и ночью. Чацкий, который сдавал ещё и французский, почему-то решил, что может не спать, но когда получил пиздюлей и от мамы, и от Лёши, и от всех своих друзей, понял, что всё-таки не может. Но спал он так мало, что мог уснуть на пятиминутной перемене и в общественном транспорте (даже стоя). Месяц проходил напряжённо, но, к счастью, продуктивно. Останется поставить свечку-онлайн, сходить в реальную церковь и положить чирик в кроссовок. Саша закалывал отросшие волосы мамиными невидимками, заявив, что сходит в парикмахерскую только после окончания экзаменационного периода. — Что за движ? — тихонько спросила Дуня, подсаживаясь к Молчалину. — У нас день самоуправления! Мы будем вести уроки у средних и младших классов! — с восторгом хлопнул по парте Лёша. — А Таисия Павловна в курсе? — усмехнулся Раскольников, вальяжно развалившись на своём месте. — Таисия Павловна мне об этом и сообщила, — Наталья Андреевна скрестила руки на груди, взяв из красной папки один лист, — и кое-что передала. Есть догадки, что это? — Список, кому нельзя появляться на последнем звонке? — подал голос Верховенский. Петруша уже сто с лишним раз пожалел о своём решении сдавать профильную математику. Да, он добровольно выбрал физмат, да, не очень добровольно выбрал профмат как один из предметов для сдачи и совсем недобровольно войдёт в аудиторию, где потратит девяносто процентов своих сил на то, чтобы не залить слезами бланки с заданиями. — Тогда там должен быть весь наш класс, — парировал Коля. — Кроме Фамусовой, — тихо произнёс Дима. Наталья Андреевна продолжила: — Здесь выписаны ваши фамилии… И предметы, которые вы будете сегодня вести. — Боже, надеюсь, мне достанется какой-нибудь обж, — насупился Ленский, прижимаясь щекой к прохладной поверхности парты. — У тебя литература, — мягко сообщила учительница. — С одной стороны я рад, но с другой — мне уже так больно от этой литературы, вы бы знали… Майское утреннее солнце пробивалось сквозь прикрытые жалюзи и ложилось на всё, что замечало. Володя невольно окинул взглядом класс, и какая-то тоска засосала под ложечкой. Несмотря на некогда искреннюю ненависть к этому кабинету, на двери которого висели металлическая девятка и голубая табличка, гласившая о том, что здесь ведутся уроки по физике и химии, он ещё более искренне будет скучать. В этом кабинете они проводили большую часть своего времени на протяжении двух лет, и как жаль, что все воспоминания запечатаются в пикселях фотографий да в секундах записанных роликов. Там, на этих снимках и видео они навсегда останутся молодыми, навечно беззаботными старшеклассниками, с счастливыми улыбками и полными юношеской пылкости глазами. Там, в отрезках между двадцатым и двадцать вторым годами сохранится их юность. История физико-математического профиля. История о верной дружбе и первой любви.***
— Итак, мои сладусенькие, я так рада, что меня отправили именно к вам, — расплылась в улыбке Оля. Тридцать пар глаз глядели на неё с должным послушанием, и почти каждый сидел как по струнке. Маленькие и хорошенькие, щекастенькие и лапушные, второклассники ожидали, когда их новая учительница начнёт вещать. Оле, пожалуй, досталась самая халявная работа: провести уроки изо у начальной школы. Она так обрадовалась, что почти сразу убежала на этаж к малышам, чтобы ни с кем не пришлось меняться. По сравнению с Чацким и Раскольниковым ей невероятно повезло. — Меня зовут Ольга Дмитриевна, — представилась блондинка, встав около учительского стола, — скажите, пожалуйста, что вы рисовали на прошлых уроках. — Домик, — пискляво ответил сидящий за первой партой мальчик. В своих круглых очках он чем-то напоминал Сашку. — Можешь показать мне, пожалуйста, свое творение, — ласково попросила Оля. Мальчик кивнул и начал копаться в своей папке. Через минуту он протянул ей альбомный лист. С изображением Нью-Йоркских башен-близнецов. Настолько подробным, что девушка опешила: — Вот это домик… Ты принтером пользовался? — Нет! Честное слово! — голос у мальчика был высоким, но стойким. На его белой рубашечке не было ни единой складки, тёмные волосы были аккуратно причесаны и уложены гелем. Оля отдала ему явно украденный из тайного зала Эрмитажа шедевр, поправила длинную юбку-карандаш и опять улыбнулась: — Тогда, мои прекрасные, будем рисовать то, что скажу я… Встав из-за стола, девушка прошествовала к доске, чувствуя невероятное блаженство оттого, что руководитель здесь она. О профессии учителя она не задумывалась всерьёз и подавать документы в пед никогда не планировала. Всё решится в следующем месяце, когда на одном продирающем до костей сайте она введёт свои паспортные данные и увидит результаты. Хотелось, чтобы не как в девятом классе было. Пересдача не была весёлой. В коробочке лежали новенькие мелки. Какая прелесть. В кабинете физики радость будет, если найдётся хоть один белый огрызок, которым только «Дано» и напишешь. Вот куда уходит весь бюджет школы! — Ольга Дмитриевна, нам доставать краски? — послышался тоненький девичий голосок. Его обладательница сидела на первом ряду у окошка. Совсем крохотная девочка с очаровательными косичками глядела на неё своими большими карими глазами. — Как пожелаете. Рисуйте теми материалами, которыми вам, мои чудесные, будет комфортно, — ответила Оля. — А какая тема? — спросил один из мальчиков. Отряхнув руки от мела, старшеклассница отошла от доски и хитро улыбнулась: — Вот. Белым по зелёному большими буквами было выведено: «ВАШЕ ЛЮБИМОЕ ОТП» — А что такое отп? — смущенно спросила ученица. — Вы не знаете, что такое отп? — Оля приложила максимум силы, чтобы её челюсть не упала на пол. Почти все ребята покачали головой. Ох. Душа госпожи Лариной воспряла педагогическим духом. Девушка заложила руки за спину и торжественно объявила: — Тогда сейчас будет минутка просвещения… Итак, давайте вспомним Винкс. Какая пара вам больше всего нравится? — Муза и Ривен! — тут же ответила девочка, у которой на столе лежал пенал с Блум. — Нет! — возразила Оля и задумалась. — Так, ладно, приведу другой пример. В общем, есть у меня друг, его зовут Володя, и ещё один друг, которого зовут Женя, так во-о-от–***
Саша сидел не то что в шоке, он был просто в ахуе. Глядя на здоровых семиклассников, он уже сотню раз, к сожалению, только мысленно, дал себе по лицу, ибо… — Напомните, какой я предмет у вас веду? — Физика. Спасибо, Таисия Павловна. От души. У Чацкого на его собственных уроках физики, которых за последние два года с их-то профилем было очень и очень много, в голове обезьяна стучала в тарелки. — Это, должно быть, ошибка… — пробурчал он себе под нос. Но всё-таки его услышали. — Почему? — усмехнулась девочка за первой партой. — То, что мой молодой человек — потомственный физик, не значит, что я её знаю. Даже слепой увидел бы траур, которым омрачилось его лицо. Ауру глубокой печали и усталости, что скопилась вокруг него в туманную ядовитую тучу, можно было почти потрогать. Учебник по физике за седьмой класс казался ему древними писаниями низкосортных демонов. Потому что у него дома на столе лежит учебник по физике за одиннадцатый класс профильного уровня — и это детище самого Сатаны. — Молодой человек? Вы встречаетесь с парнем? — оживилась девочка со второго ряда. — Да, — кивнул Саша. На удивление, негативной реакции — даже от мужской половины класса — не последовало. — А почему он вам не помогал понять этот предмет? Чацкий нервно хохотнул. Как же не помогал? Силу трения на практике разбирали. — Я гуманитарий. — Но, если я не ошибаюсь, вы из физмата, — нахмурился мальчик с высветленными волосами. — Откуда ты знаешь? — Да нам чуть ли не тысячу раз говорили, что в физмате под классным руководством Натальи Андреевны учатся одни, кхм… — Кто? — выгнул правую бровь Саша, поставив подбородок на скрещенные пальцы. Он двинулся корпусом вперёд, резко изменившись в лице: из предсмертного оно стало нахальным. — Не буду говорить, — замолчал ученик, не желая оскорбить «нового преподавателя». — Больше двух — говори вслух, — настаивал Саша. Из-под стёкол очков не было видно, но зрачки его расширились от удовлетворительного факта: их действительно запомнят надолго. Мальчик отрицательно покачал головой. Чацкий вздохнул и, поправив чёрный галстук, открыл журнал со списком присутствующих. В глазах блеснул педагогический азарт, и он, ухмыляясь, сказал съежившемуся от направленного на себя взгляда мальчишке: — Тогда выходи к доске. Мальчик тяжело сглотнул. В классе повисла тишина. Никто не хотел ни говорить выпускнику, насколько некрасивыми словами их коллектив технарей осыпала директриса, но и к доске никто не стремился идти. Семиклассники переглядывались в надежде, что хоть кто-то что-то предпримет. Молчание затягивалось. — Как хотите, — пожал плечами Саша, вытащил из кармана украденную у Володи красную ручку и начал водить ею вверх-вниз по списку. А потом по всему классу, отскочив от стен смертельно опасным эхом, разнеслась самая страшная для учеников и такая долгожданная для самого Саши, который за свои одиннадцать лет обучения натерпелся с лихвой, фраза: — К доске пойдёт… Тут мальчишка все-таки вскочил со своего места, подхватил учебник и очень нерешительно, но быстро потопал к зелёному полотнищу, на котором белым мелом была выведена дата. Он стоял, поджав губы, и ожидал своего приговора: задача? закон? формулы? Часы, висевшие на стене, тикали в такт с сердцебиением. Казалось, оно сейчас остановится, и тогда некому будет ставить оценку. И тут в дверь тихонько постучались. Саша с равнодушным «Входите!» начал выбирать номер для стоявшей подле него жертвы. Нет, серьёзно, теперь он мог понять Любовь Григорьевну, которая была садисткой и любила пытать их физико-математический профиль самыми разными способами: самостоятельные, зачёты, внезапные тесты, устные опросы, практические, контрольные по целому блоку тем… Саша мог вздохнуть с облегчением и даже некой гордостью за самого себя. Он это пережил. Он, являясь гуманитарием до мозга костей, реально не умер за время учёбы в физмате! — Пс-с, — в кабинет протиснулась черноволосая макушка. Все пары глаз, за исключением той, что смотрела в учебник за учительским столом, обратились в сторону двери. Чацкий, не удосужившийся отвлечься от прочтения условия одного очень интересного упражнения, даже не подал голос. — Пс-с-с. Кто-то в классе хихикнул, и Саша смерил этого ученика тяжёлым взглядом: у бедного тринадцатилетки чудом не поседела копна волос. Ученик тёрся возле доски с выражением крайнего волнения и посмотрел на человека, стоящего в проходе с немой мольбой о помощи, но, как оказалось, их «педагог» не так-то прост. Он попросту игнорировал всякие «пс» и «пш» до тех самых пор, пока не раздалось солидное покашливание, за которым последовало: — Александр Андреевич, можно Вас на минутку? Саша отвлёкся и посмотрел на срывающего занятие бесстыдника. Вечно пушистые и растрепанные смоляные волосы были выпрямлены и уложены, а вместо привычных толстовки и джинсов тело облегали пиджак и брюки, выглаженные до стрелок. И галстук. Молчалин выглядел, как чёртов богатей с тремя бизнесами, пятью машинами, квартирой на Рублёвке и виллой на Бали. — Нельзя, — процедил Чацкий, стараясь не пожирать одного красавчика взглядом. Обратив внимание к ученику у доски, ткнул пальцем на циферку сбоку страницы: номер с до жути большой и страшной задачей. Да. Это его время. Звёздный час. Он отыграется за два года мучений в физмате. — Решай, — от его тона веяло строгостью и красивым, таким отчужденным и недосягаемым холодом. У Молчалина, всё ещё стоявшего в дверях, вспыхнули уши. Он поправил галстук, глядя на преподавателя физики. — Почему? — спросил он в ответ на отказ. — Чтобы он списал? — Саша комично приподнял левую бровь. — Почему ты думаешь, что он спишет? — А то я эту схему не знаю… У меня и у Ленского, по-твоему, каким образом по информатике пять в аттестате будет? Весь класс с любопытством наблюдал за разговором этих двоих, и самые внимательные догадались, кем является этот высокий старшеклассник. Многие и так знали Молчалина, некоторые просто видели его в коридорах и слышали, как заливисто он смеётся над всяким абсурдом в компании товарищей. В итоге Саша пожалел мальчишку и вышел из кабинета, не забыв перед этим по-учительски недовольно закатить глаза на щенячий взгляд семиклассника. В коридоре было прохладно. Льющиеся из окон солнечные лучи медовой пеленой ложились на всё что можно и отражались в Лёшиных тёмных глазах. Несколько самых беглых коснулись его непривычно гладких волос. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Лёша коснулся пальцем Сашиной ладони, выводя маленькое сердечко. Из класса тут же раздались шепотки, шуршанье и молящий хрип: «Ищи ответ, придурок!». А ведь правда — они и сами были такими же. Ностальгия зарябила в глазах моментами минувших лет, когда они были моложе, глупее, но не менее счастливыми. Они и сейчас счастливы. Они будут счастливы. Но никогда больше не будут детьми. — Зачем ты позвал меня? — тихо спросил Саша. Он посмотрел на Лёшу, и образы некогда двенадцатилетнего дебошира, который вошёл в класс с целью отбыть наказание, а по итогу встретил свою первую любовь, и уже совершеннолетнего юноши-выпускника наложились друг на друга. — Хотел, чтобы ты полюбовался преподавателем истории, — улыбнулся Лёша. — А если правда? Май заканчивался. Детство сыпалось горячим июльским песком из песочницы с игрушками сквозь пальцы. Утекало душистой пеной для ванны. Уходило армией зелёных солдатиков и целым Барби-батальоном. Лёшины глаза светились чем-то тёплым, и он захихикал. — Хотел полюбоваться преподавателем физики… Он поднёс Сашину ладонь к своим губам, прижавшись к ней почти что в целомудренном поцелуе. Двенадцатилетний Лёша мог только смотреть на него издалека и драться за его честь. Он был шумным, бойким и задиристым. Саша помнит. Портрет маленького хулигана останется в галерее самых нежных картин его памяти. — На последний звонок ты тоже придёшь такой красивый? — спросил Чацкий. Лёша ухмыльнулся, целуя его запястье. — Ага. — Так нагло крадешь моё сердце… Безобразие. Последний звонок уже послезавтра, а сразу после него — экзамен по литературе. Напряжённый июнь громоздился тяжёлой тучей средь ясного неба, которое присуще только каникулам. Зато после всех экзаменов будет выпускной: в бокалах запузырится шампанское, алая лента будет гордо поблескивать золотистыми буквами, голубые шарики улетят далеко в синеву, заиграет музыка, им вручат аттестаты, а ночью прогремит салют. Они сделают тысячу фотографий и снимут сотню видео. — Моя мама сказала, что придёт, как наша общая представительница, — с улыбкой сообщил Саша. — О… — Лёша явно такого не ожидал. Когда в их классе речь зашла о выпускном вечере и о том, оба ли родителя будут присутствовать на мероприятии, чтобы успеть забронировать места в ресторане, Молчалин сразу сказал, что он будет один. В тот день Саша крепко-крепко обнимал Лёшу. Ему было невыносимо горестно за этого человека, чьи родители перестали видеть в нём своего некогда горячо любимого сына. Он сам не рассказал им про выпускной и сам не позвал их. Он в принципе перестал делиться с ними новостями, предупреждать о позднем возвращении домой, желать «спокойной ночи» и «доброго утра». Конечной точкой в их отношениях «родитель-ребенок» стала ситуация, когда он случайно услышал разговор сестры с отцом и матерью. —… Как вы можете… Да как у вас вообще язык поворачивается говорить такие вещи о вашем сыне?! — взывала к уму и разуму Лиза. — Мне стыдно за моего сына! — безоговорочно гаркнул отец. Лёша стоял в коридоре, еле слышно дыша и пропуская через себя каждое слово. От этого «стыдно» внутри стало холодно и пусто. — Он мой брат. И я люблю его и горжусь им, — настаивала на своём девочка. — Почему ты поддерживаешь его? — осторожно спросила мама. С дядей он больше не виделся. Лиза долго молчала, прежде чем вытереть слёзы и сопли и в конце концов закончить разговор и выйти из кухни: — Вы его родители. И я не понимаю, как вы можете его не поддерживать. Застукав старшего брата в коридоре, она стиснула его в своих объятиях. Лёша успокаивающе похлопал её по голове и пообещал, что всё будет хорошо. Но это «стыдно» настолько въелось ему в голову, что говорить с этими людьми, которых он семнадцать лет называл «мама» и «папа», больше не хотелось. Так бывает. К этому нужно привыкнуть. — Екатерина Владимировна лучшая женщина, — прошептал Молчалин в чужую макушку, вдыхая сладкий аромат шампуня. Саша звонко засмеялся, разрушив образ строгого преподавателя, и обнял парня в ответ, погладив по крепкой спине и плечам. — Она любит тебя. — Я её тоже люблю. — А меня? — подначивающе спросил Чацкий. Лёша втянул ртом воздух, наклонился чуть ниже и дунул в чужую шею. Раздался не самый приличный звук, но Молчалина это не остановило: он продолжил делать это раз за разом, в итоге обслюнявив светлую мягкую кожу. Удивительно, но Саша, у которого в средних классах была идеально чистая школьная форма, выглаженная до стрелок и запаха тёплого пара, который порой был до странного брезглив, не чувствовал ни капли раздражения. — Лёша, хватит, — шипел он, точно кошка, к которой все лезут с целью потискать. На «тисканья» у Молчалина был отдельный пунктик. За полтора года отношений он прощупывал почву как мог, постепенно узнавал что можно, а что нельзя, и сейчас мог делать всё, что вздумается. — Алексей Степанович, сейчас же прекращайте этот балаган и возвращайтесь к своим ученикам. Лёша прыснул: — У них годовая контрольная сейчас, считай, я дарю им шанс исправить свои трояки. — Какой класс? — Шестой. — Мы точно должны поменяться местами… Это всё недоразумение. — Чтобы ты детям про большевистскую власть и революцию трещал? О, да, разумеется. — Это лучше, чем сидеть, ничего не зная, и вызывать к доске. — Валишь их? Ох, что за дикие методы преподавания… Лёша, не видя Сашиного лица, знал, что тот сейчас закатил глаза. — В старших классах им придётся нехило так попотеть, так что пусть привыкают. — Жестокий. — Уверен, Родион на своих подопечных отыграется ещё сильнее. Со всей любовью поцеловав Молчалина в щеку, Саша игриво подмигнул ему и вернулся в класс. Будущий кандидат технических наук восхищенно вздохнул и прижал ладонь к своей груди. Тук-тук, тук-тук-тук. Если хорошенько приглядеться, в тёмных глазах можно было увидеть сердечки.***
— Только не меня, только не меня… — хныкал мальчишка, тоненькими пальчиками смяв края вязаной синей жилетки. Это был урок биологии. Скелет взирал пустыми глазницами на обучающихся, словно насмехаясь и говоря: «Лошары, я то уже всё это прошёл». Растения в горшочках зеленели и на подоконниках, и на полках, и даже на полу. На стенах висели плакаты из анатомических атласов, таблицы с митозом и мейозом, наглядная иллюстрация эволюции и фотография рыжего котика в рамочке. — У меня итак еле четвёрка выходит… — вторил сосед по парте, нервно повторяя заученный на больную голову материал. Родион Раскольников, важно усевшись в учительском кресле, рассматривал фамилии в классном журнале. И коварно, о-очень коварно ухмылялся. — Итак… — прокашлявшись, начал он. — Сейчас я познакомлю вас с методикой опроса нашей глубоко обожаемой биологички. Сколько раз я на ней проседал, вам только догадываться… Всего учеников, Родион посчитал, было двадцать шесть, но присутствовали лишь двадцать. К слову, посещаемость в их одиннадцатом «А» классе снизилась до пяти-шести человек. Найдя в учебнике заданный детишкам параграф, парень показательно размял руки, потянул шею, потом ткнул ручкой в первую фамилию в журнале и начал: — Эники-Беники ели вареники… И с каждым словом ручка опускалась на одну фамилию ниже. —… Мама читает стишок. Детвора дружно проглотила сгусток скопившейся слюны и вытаращилась на своего «палача» большими от ужаса глазами. — Съевши вареники, Эники-Беники дружно пошли на горшок. После этой строчки кто-то в классе прыснул, и Раскольников поднял на весельчака блеснувшие чем-то опасным глаза. Мальчишка побелел и спрятался за книжкой. — Где же живут эти Эники-Беники? Сколько их — сто или шесть? Родион ощутил себя определением слова «власть». Он понял, почему педагогам порой так нравится издеваться над детьми: ох уж это садистское извращенное удовольствие поглумиться также, как некогда глумились над тобой. Ох, сколько двоек парень получал из-за этих несчастных Эников-Беников, сколько минут он провел у доски, не зная даже названия параграфа… Всё это останется в прошлом. А пока что… — Эй, приходите к нам, Эники-Беники, в гости, вареники есть! Шарик на конце ручки приземлился в клеточку номер шестнадцать. Каждый боялся даже дыхнуть или моргнуть. Родион потянулся и зевнул. Это и правда весело. Взглянув на время, он понял, что до конца урока осталось двадцать девять минут. Эти дети будут в его распоряжении ещё полчаса, подумать только! Потерев друг о друга ладони, Раскольников ровным тоном произнёс: — Господин О. к доске. Господином О. оказался пухлый мальчик по имени Илья. Он зарделся, когда понял, что жертвой стал именно он, и даже растерялся. Его мягкие на вид уши вспыхнули, но он кое-как поднялся со своего места и посмотрел на Родиона. Юноша вскинул правую бровь, мол, долго ли вас, достопочтенный, ещё ждать? — Можно не я? Раскольников милостиво улыбнулся. — Конечно, можно! Присаживайся. Лицо мальчика просияло, и в его наивных глазах заплескалась благодарность. — Правда? — Нет, — улыбки на лице Родиона как и не бывало. Ученик остолбенел, а потом с опущенной головой поплёлся к доске. — Что такое липиды? Начать валить с первого вопроса было во вкусе их учительницы биологии. Так что Родион уловил пару прикольчиков и сегодня прямо-таки был готов отыграться за все шесть лет позора и унижений. — Н-но мы такого ещё не проходили… — Тогда что ты можешь рассказать мне о теории Дарвина? Мальчишка хлопал своими длиннющими ресницами и не знал, куда деть руки. В классе послышались недоумевающие перешептывания. — Мономеры? Мальчик покачал головой. — Вклад Менделя? И снова отрицательный ответ. Родион постучал ручкой по столу, смотря на Илью из-под полуприкрытых век. Краска в его волосах постепенно вымывалась, а пряди отрастали, но на ответственного преподавателя в реалиях СНГ он не походил даже близко. Он и не рассматривал себя в сфере педагогики, но эти испуганные лица конкретно позабавили его. Может, когда-нибудь… если что-то пойдёт не так… то… чисто гипотетически… — Родион…? — кто-то очень тихо позвал его из-за двери. Увидев гостя, Раскольников мгновенно смягчился. — Здравствуй, Соня. Соня Мармеладова стояла в своей обычной белой рубашке и длинной чёрной юбке, сминая пальцы и слабо улыбаясь. Ей предстояло провести целый ряд предметов у некоторых начальных классов, но выглядела она такой напряжённой, словно судьба сулила ей пару по атомной физике у магистрантов германского университета. Танцевать на последнем звонке она будет с Олей Лариной. Сдаёт физику и профильную математику. Заботится о младших братьях и сестрах. Чудесная, добрая и тихая. Родион не понимал, за что о ней распускали такие некрасивые сплетни несколько лет назад. Как вообще можно додуматься обидеть эту девушку? — Что-то случилось? — Нет, — мотнула головой одноклассница, но сразу же после этого закивала, — то есть да. У меня в классе драка. Я не могу их разнять. Это оказалось не просто дракой. Родион застрял вместе с Соней в дверях, смотря на разворачивающуюся перед ними драматичную сцену. — Отвали от меня! Иди к своей Машке! — возмущался мальчишка в темно-сером свитере. — Не пойду к Машке. Пойду к тебе! Первый мальчик со злостью толкнул его, да так сильно, что второй брякнулся назад, опрокинув парту и всё, что стояло на ней. — Мне кажется, я где-то это видел, — усмехнулся Раскольников, скрестив руки на груди и приникнув плечом к дверному косяку. Соня подавила в себе смешок. Это, конечно, была ещё та картина: два четвероклассника вроде как мутузили друг друга, а вроде как и не желали навредить, но ругались так, что слышно было аж на втором этаже. Один из них, тот, кого толкнули, был высоким и тощим, черноволосым и вообще выглядел, как будущий сердцеед. Второй же — поменьше ростом, с пушистым хвостиком из отросших русых волос на макушке. Будь тут Оля, в её черновиках уже появились бы первые очерки новой истории, основанной на первой детской любви. — Не пойдёшь ты ко мне! Я тебя больше в жизни не пущу к себе играть в компьютер, понял меня? Придурок! — А домашку делать пустишь? — Нет. Не подходи ко мне вообще. Не хочу с тобой дружить! — Ой, бля-я, Ларина такое шоу пропускает, — засмеялся Родион. — Кто сказал, что пропускаю? — раздалось совсем рядом с ним. Оля, непонятно откуда взявшая стаканчик попкорна, жевала карамелизированные зёрна и со сверкающими шестицветным сиянием глазами пялилась на все это действо. Соня тактично попросила: — Вы можете их остановить? Пожалуйста. — Нельзя это останавливать! Это может быть началом такой истории любви! Соня, прошу, дай этим детям решить эту проблему самостоятельно. Тем более им уже по одиннадцать точно есть, мозгов должно хватить остановиться. — Тебе напомнить, как мы кое-каких двоих придурков разнимали год назад? — с издевкой выкинул Родион. — Это другое, — отрезала Оля и продолжила наблюдать. Но окончанием ссоры даже не пахло: мальчишки катались по полу, расталкивая своими тушками парты и стулья, под разнообразные возгласы одноклассников. Кто-то молил прекратить этот балаган, а кто-то в открытую призывал: «Бей! Бей! Бей!». Русоволосый уселся на бедра второго и начал тянуть его за уши из стороны в сторону. — Хватит! — закричала жертва такого унизительного способа пожурить. — Как их зовут? — шепнула Оля, закидывая в рот приличную горсть попкорна. — Артём и Владлен, — ответила Мармеладова, не сводя обеспокоенного взора с двух борцов. Владленом оказался мальчик с хвостиком. Он был напористым и до жути разозленным, а потому не скупился на выражения. Раз за разом из его рта вылетали обвинения в адрес Артёма, упоминания о какой-то Маше и просьба больше никогда к нему не подходить. Артём был несотрясаемым терпилой. Через какое-то время ребята, стоявшие в дверях и хрустевшие попкорном, заметили, что он толком-то и не бил Владлена. Скорее пытался удержать его руки, чтобы не прилетало так сильно. Лёжа на полу с текущей из носа струйкой крови, он смотрел на Владлена и продолжал говорить, что ни к какой Машке не пойдёт, что Машка ему не нужна, что он, Владлен, его самый лучший друг. Ларина после этих слов хихикнула: — Крепкая мужская дружба. Классика. — Это пора заканчивать… — настаивала Соня. В какой-то момент Артём двинулся корпусом вбок и подмял Владлена под себя. Глаза Лариной стали похожи на пятирублевые монеты. — Слезь с меня, — прошипел Владлен. Артём фыркнул: — Ты будешь и дальше меня бить. — Буду! — Не хочешь со мной больше дружить? — Нет! — Да поцелуйтесь вы уже! — выкрикнул кто-то из учеников. Ларина восторженно заулюлюкала и захлопала в ладоши. Гул в кабинете стал ещё громче, и Соня боязливо высунулась в коридор, но никого из педагогов там, к счастью, не оказалось. Оля быстро нашла глазами этого ребёнка и крикнула: — Хэй, ты! — Алиса, — помогла Соня. — Алиса! После этих слов выразившая одной фразой все эмоции старшеклассницы высокая девочка с длиннющими косами повернулась в её сторону и удивленно указала на себя пальцем: — Я? — Ты! У вашего класса сегодня есть изо? — Есть, — кивнула Алиса. — Я ставлю тебе пять! Родион в голос заржал. Попкорн в стаканчике почти кончился, а шоу всё продолжалось. — Они срывают урок, — покачала головой Соня. — Сейчас вершится судьба, моя дорогая! — возразила Оля. Мармеладова обречённо вздохнула. Родион похлопал её по плечу, сочувствующе улыбнувшись. — А вот возьму и поцелую, — передразнил одноклассницу Артём. Владлен вскочил как ошпаренный. — Нет! — визгливо запротестовал он. Его покрасневшие то ли от ярости то ли от смущения щёки напоминали спелые ягоды. Как в таком очаровательном ребёнке смогло уместиться столько агрессии? — Почему? — Артёму его резкий ответ очень не понравился. Он наспех вытер кровь под носом и поднялся на ноги. — Действительно, почему? — усмехнулся Раскольников, совершенно позабыв о своих детях, которых он оставил в кабинете. Драма набирала обороты. Уже через минуту Владлен снова говорил о какой-то Машке и пеналом лупил Артёма по затылку. — Кто такая Машка? — гипотетически спросила Ларина. — Маша это я, — ответила близстоящая девочка. Её пышные рыжие кудри переливались на свету, и она напоминала Мериду из «Храбрая сердцем». — Чего это на тебя так обозлились? — Артём проводил меня до дома и помог донести портфель. — Владлен тебя ревнует? — Владлен его ревнует. После этих слов Оля замерла, но тушь на её ресницах словно превратилась в аномальный мутаген: голубые глаза буквально засветились, ослепляя всё вокруг блестящими радужными бликами. Почесав затылок, она что-то пробубнила себе под нос и кивнула. — Только не говори, что придумала новую идею для фанфика, — закатил глаза Родион. — Ты слишком хорошо меня знаешь, Раскольников, — хохотнула "учительница изо". Пацаны не унимались. Можно смело подтвердить, что урок окончательно сорван, но это зрелище и возникшая в Олиной голове заметка с черновиком того стоили. Одна лишь Соня сокрушенно глядела на все это, качая головой. — Хочешь сказать, что Владлену нравится Артём? — устало спросила она у девочки. — Да. — А Артём об этом знает? — вклинилась Ларина. — Даже Владлен об этом не знает. Но они поймут, вот увидите, — хитро улыбнулась Маша. — Не увидим! Мы же вот-вот выпустимся, — от досады Оля топнула ногой и поджала губы, — я дам тебе свой телеграм. Напиши, когда они начнут встречаться, ладно? Ученица кивнула и в смущении отвела взгляд в сторону, не веря, что только что говорила с выпускниками! Взрослыми, крутыми одиннадцатиклассниками! А все трое на какой-то момент застыли, переварив тот факт, что и правда многого не увидят. Возможно, через год в спортзале повесят новую сетку, но они уже не сыграют в волейбол. Может, в столовой станут давать английский завтрак, но они не смогут его попробовать. Вполне вероятно, что однажды в туалетах поставят новые кабинки, но они никогда уже не смогут запереть их, достать телефон или шпоры и списать. Размышления прервал громогласный крик. — Чт- Артём ткнулся губами в щёку Владлена, и тот брякнулся в обморок. Оля запищала и зааплодировала, Родион с довольным видом удалился, решив, что драка разрешилась сама собой, а Соня не знала, смеяться ей или плакать.***
—… и вообще я считаю, что ссориться из-за дамы это глупо! Концовка у произведения могла быть совсем другая, согласитесь же! — Согласен. — Это же абсурд! Подумать только, дуэль! Язык создан для того, чтобы говорить. Да и вообще… Автору просто нужна была драма. Эти двое могли уехать за границу и обвенчаться! — Так. — А не-е-ет! Удумал же этот юноша стреляться. Второй не лучше! Взрослый человек, старше этого малолетки, ну как он мог повестись на такую провокацию? — Ага. — Оба молодцы. Да и вообще… Танцевать с якобы возлюбленной своего друга это так клишированно. — Почему якобы? — Потому что между ними была химия, я вам клянусь! И когда главный герой танцевал с этой особой, он явно смотрел в глаза своему приятелю, как бы говоря: «Либо я, либо она». В это мгновение прозвенел звонок, и в коридоре послышалась возня, но Ленский так увлёкся дискуссией с девятиклассницей, что не заметил, как многие начали складывать вещи в рюкзаки. Он, подперев щёку рукой, блестящими от восторга глазами смотрел на девушку, не веря, что кого-то так может заинтересовать, казалось бы, обычное литературное произведение, так ещё из семейства русской классики. — Что ещё можешь сказать? Ученица, не задумываясь, ответила: — Автор просто королева драмы и любитель никудышных гетеро-отношений. Без этой девчонки все было бы лучше. И поэт был бы жив, и его приятель был бы счастлив вместе с ним. А так… Когда два года назад Володя готовился к экзаменам, то учительница по литературе строго настрого наказала ему: никаких личных вставок, только общепринятое мнение, а иначе снизят баллы. И до чего же было тошно строчить шаблонные сочинения… — Я ставлю тебе пять! — Ленский чирканул оценку в журнале и хлопнул в ладоши, вставая со своего места. — Так, дамы и господа, что бы вам задать такого на дом… — Ничего, пожалуйста! Конец года, у нас уже начался экзаменационный период. Пощадите! — заныли подростки, готовые биться головой об парту от бессилия. Володя хмыкнул. У него у самого через три дня экзамен. Почесав подбородок кончиком пальца, он открыл телефон и стал активно что-то искать. — Вы нас отпустите…? — неуверенно выдал один парень, уже в десятый раз прикрывая зевающий рот. Судя по лежащим вокруг него пособиям по ботанике и зоологии, — несмотря на то, что сейчас была литература, — этот парень — будущее химбио-класса. Его лицо было синонимом слова «усталость». Этому предложению поддакнул сначала один, а потом, точно цепная реакция, поддержали и остальные. Ох, ну и как он мог им отказать? — Вашей домашней работой будет зайти на аккаунт, который я напишу на доске, прочитать хотя бы одну работу, подписаться и написать минимум два комментария. Нет, лучше три. И поставить «нравится» на всё-всё-всё. Поняли? Девятый класс в недоумении переглянулся. Никакого огромного итогового сочинения напоследок или заучивания любовно-патриотическо-природной лирики? Это всё какой-то сон и сейчас они разом проснутся, а вместо этого прекрасного черноволосого ангела перед ними будет их новая и очень строгая учительница литературы? Ленский за эти сорок минут похвалил каждого, сделал всем комплименты, рассказал про недавно прочитанную книгу, успел обсудить школьную программу и заданное на дом произведение. Он безудержно смеялся над шутками младших и искренне желал им всем хорошо сдать экзамены и пойти тем путём, который они выберут сами. Когда ученики увидели ссылку, то поголовно смутились. — Это… — робко кашлянул один мальчик. — Это фикбук? — В точку, — довольно улыбнулся Володя, подмигивая покрасневшему девятикласснику. — Вы задали нам прочитать фанфики? — Я дам тебе конфетку за догадливость, — юноша порылся в кармане и достал молочную карамельку в бело-голубом фантике. Парень, которого звали Данил, зарделся пуще прежнего и, не приняв сей презент, пулей выскочил из класса. Володя удивлённо замер. — У него на Вас уже как два года краш, — пояснила одноклассница. — На меня?! — литератор ткнул пальцем себе в грудь и открыл рот. — А… — Вы ведь такой замечательный! Поэтому не удивляйтесь, — подоспела ещё одна ученица, закидывая руку на плечо подруги, — любовь она такая… Ленский, честно говоря, и подумать не мог, что мог кого-то привлечь. Про него ведь чего только не говорили, как его только не кличили, сколько раз его вызывали на ковёр к директору! Но кто-то — не считая один айсберг — смог разглядеть в нем то, чего не видели другие. — Что ж, передайте своему товарищу, что я уже занят, — лучезарно улыбнувшись на прощание, произнёс поэт и, взяв со стола свой мобильник, поспешил ретироваться на какое-то время, пока перемена не закончилась. Идея навестить кое-кого пришла в голову ещё в середине прошлого урока, когда он объяснял, в чём разница между «блядь» и «блять» одному наглому и безграмотному восьмикласснику, умудрившемуся написать матерное слово на доске. И сейчас, пробравшись через забитую обучающимися лестницу и миновав длинный коридор, Володя распахнул деревянную дверь. Несмотря на то, что от перемены уже точно прошло минуты три, все дети до сих пор находились в классе. — Что происходит? — шёпотом спросил он, подходя к учительскому столу. Он готов был пасть ниц перед Онегиным в чёрной рубашке и того же цвета пиджаке и брюках. Женя вёл математику. Как же ему это шло… Быть профессором такой сложной дисциплины — самое то для аристократичного и невообразимо умного красавца. — У них годовая контрольная, — вполголоса пояснил «учитель». — И ты реально провел её? — поразился Володя. Он сам лично освободил своих учеников от написания теста из сорока вопросов по пройденному материалу, но, судя по всему, не все сегодня решили быть снисходительными. Женя молча кивнул и смерил пронзающим до мурашек взглядом маленького мальчика, — кажется, это пятый класс — который подозрительно опустил взгляд под парту. — Да он же сейчас откинется из-за тебя! А ну прекрати терроризировать детвору, — шикнул Володя, скрестив руки на груди. Взор голубых глаз смягчился, когда он посмотрел на него. Лёд в них оттаял, и теперь юноша не напоминал хладнокровного короля северных земель. Через пять минут время на дописывание контрольной истекло. Опечалившиеся дети поочерёдно подходили к передней парте и сдавали двойные листочки — кто исписанные полностью, а кто-то с только подписанной фамилией и вариантом. Володя подошёл к мальчишке, просидевшему как на иголках под строгим надзором математика, и похлопал по макушке: — Ну ты чего? Новый учитель совсем замучил? Нежная улыбка коснулась его губ, но малыш только схватил его за край рубашки и тихо просипел: — Скажу по секрету, он мне совсем не нравится. Ленский рассмеялся, нарушая траурную тишину в кабинете, а потом наклонился прямо к уху пятиклассника. — Скажу по секрету только тебе. — М? — Мне он о-очень нравится. Мальчишка встрепенулся весь и уставился на него своими большими тёмными глазами из-под толстых стёкол очков. Володя хихикнул и, погладив этого очаровашку по волосам, вернулся к своему первоначальному занятию — любованию одним очень горячим профессором математики. Подойдя к столу, он поставил на него одну руку и слегка наклонился, бесстыдно рассматривая чужое бледное лицо. Выраженные скулы, аккуратные брови, слегка прищуренные глаза, обрамленные длинными ресницами, ухоженные губы, ровный нос, — все было идеально. Его словно лепил самый талантливый скульптор. Божественное творение. Будь Онегин изваянием в каком-нибудь буддийском храме, Ленский, без сомнений, был бы самым преданным верующим. — Ты пялишься. Факт. — И ты выглядишь болезненно. Совсем себя не бережёшь, — сказано без укоризны, но с целью немного пожурить. И как можно с ним спорить? — Ты вообще не переживаешь, — фыркнул Володя. — Я сделал всё, что было в моих силах. Волноваться буду в ожидании результатов. — Не будешь. Женя прыснул и ткнул указательным пальцем в спрятанное под широкими брюками бедро. Володя ойкнул и отпрянул: — Ни стыда ни совести, профессор. Соблазняете своего коллегу средь бела дня, прямо при учениках. Никуда не годится… Мне стоит принять меры. Озорная улыбка расцвела на прежде серьёзном лице с самыми что ни на есть правильными чертами, и кто-то из учеников в неверии уставился на эту картину: воистину прекрасный, дьявол в обличье бога. Онегин тихо засмеялся, наклонил голову и посмотрел на литератора будто бы исподлобья. — И что же коллега предпримет? — Хм… — М? Они оба не заметили, как стали объектами перешептываний. Как и не уловили то, что дети как-то слишком медленно собирали свои вещи. Уголки рта поползли вверх, и Володя придвинулся к чужому спрятанному за копной тёмных вьющихся волос уху. Женины зрачки резко сузились, а потом расширились до предела от услышанного. Не успев сказать ни слова, он обратил свой взгляд на что-то, что находилось позади литератора. А точнее, кто. Тот самый мальчик, которому Володя наплел непонятно что (Женя так и не услышал), стоял и взирал на них любопытными, но пугливыми глазёнками. — Ты что-то забыл? — голос Онегина разом заледенел. Ленский вытаращился на него с упрёком, а потом повернулся к ребёнку: — У тебя что-то случилось, дорогой? Мальчик хлопал ресницами, силясь выдавить из себя желаемый вопрос. Он стоял ровно, не теребил пальцы и, кажется, не моргал, бедный. Рюкзак за его спиной выглядел непропорционально квадратным и тяжёлым, но осанка была идеальным примером «стойки по струночке». Он смотрел на Володю, но всем своим существом ощущал силы замораживающей ауры. И проблема в том, что Ленский тоже её чувствовал. У него с Женей будет отдельный разговор на эту тему. — Перемена скоро закончится, тебе не нуж– — Вы любите Евгения Александровича? Вопрос был настолько неожиданным и пылким, что Володя чуть не брякнулся со стола, а сидевший на стуле Женя по инерции протянул к нему руки, готовый ловить. — Люблю ли я… — Ленский прищурился. —… Евгения Александровича? — Угу, — мальчик твёрдо кивнул. Солнце, пробивавшееся сквозь щели белоснежных жалюзи, осветило ещё совсем детское лицо, и вся невинная сущность отпечаталась в его глазах хрупкими бликами. Сжатые в полоску губы гарантировали то, что впредь он не заговорит, пока ему не ответят. Он просто молчал и вглядывался в красивое лицо, обрамленное чёрными кудрями, не имея ни малейшего понятия, что человек перед ним — творец искусства, поэт и художник; человек, чьи руки исписали тысячи страниц тетрадей и столько же холстов. Он даже не знал имени этого человека, но был уверен, что он хороший. — А ты как думаешь? — нежно улыбнулся Володя и слегка наклонил голову, так, что передние пряди выбились из-за ушей и упали вдоль щёк. Ангел. Мальчик буквально видел божественное сияние, исходящее от юноши белёсым ослепляющим ореолом. — Я думаю, что он Вас любит, — без сомнений заявил пятиклассник. Ладонь Ленского в полном драмы жесте припала к сердцу, и юноша, понизив голос, обратился к мальчишке: — Ох, ты и правда так думаешь? — Правда! Володя хихикнул и краем глаза посмотрел на Женю, взгляд которого, как оказалось, был прикован уже не к бедному измученному математикой дитю, а к нему самому. — Он на меня смотрит! — громкий шёпот заставил мальчишку улыбнуться и усердно закивать. — Наверное, я и впрямь ему нравлюсь. Терпение Онегина оказалось не железным, и уже через несколько секунд он выпроводил маленького любопытного бесстыдника. Володя расхохотался, запрокинув голову кверху. В классе остались они одни: Женя, Володя и горстка с контрольными, которыми не жалко мангал разжечь или печь затопить. — Это не смешно, — процедил Женя, вставая напротив еще одного бесстыдника, но постарше, который был не в состоянии прекратить смеяться. Он похлопал Женю по плечу, но выдать конструктивный ответ мешали порывы звонкого смеха, от которых на глаза выступили слёзы и живот свело судорогой. — Не правда, — выдохнул поэт и прижал ладонь к своему рту, чтобы снова не начать смеяться. Этот день такой замечательный! Он ни капли не пожалел, что пришёл в школу. — Твоё лицо… Ты готов был убить мальчишку на месте… Боже, я— — Я на тебя смотрел всё это время. — Ты-ы-ы, — Володя закрыл лицо ладонями и снова зашёлся в приступе — перестать смеяться было выше его сил. Женя скрестил руки на груди и откинулся на спинку солидного учительского стула, смиренно ожидая, пока это прекратится. Когда Володя успокоился, прошло четыре минуты. — Ну что ты так на меня смотришь? — нежно проворковал он. — Евгений Александрович не в настроении, — ответил Онегин. — Ну что ты так из-за этого мальчишки разозлился? Он же ещё маленький. — Ему двенадцать. — Вспомни нас в наши двенадцать! — юноша посмотрел куда-то наверх, словно там он мог отыскать минувшие беззаботные годы. Ностальгическая улыбка озарила Володино лицо. Он зевнул и посмотрел на Женю, который ничего не ответил на предложение повспоминать их детство. О, он знал это недовольное выражение вдоль и поперёк, как и знал это молчание. Поддавшись вперёд, Ленский приблизился к чужому лицу: — Ты хотел, чтобы я сказал ему, что ты мой супруг? Ответа не последовало, и карие глаза распахнулись в изумлении. Отшатнувшись, Володя резво спрыгнул со стола. — Ты и правда этого желал! Эдакий бесстыдник! Нет, ну вы посмотрите на него. Каков развратник! Воспитательская нотация вызвала у развратника только лёгкую улыбку, которая была адресована лишь одному человеку, который пока что не супруг, но… — Тебе идёт математика. Вы убийственное комбо, — как бы невзначай соскочил с порицаний Ленский. — Это комплимент? — приподнял левую бровь Онегин. — Ещё какой, — Володя быстро изменился в настроении и снова стал любвеобильным избранником. — Помочь ещё раз разобрать задания с графиками? Володя обречённо всплеснул руками, но кивнул. Ох, точно, экзамен. С усердной подготовкой к литературе он на какое-то время даже забыл о математике. Снова присев на стол, он уныло покачал головой: — Третье июня нас всех убьёт. И меня, и Сашу, и Родиона, и Олю… — Причём тут Оля? — Ну так Оля базу сдаёт. — Володь. — М? — Оля сдаёт профильную математику вместе со мной и остальными. Второго июня. В Володиной голове что-то с оглушительным рёвом взорвалось. — Оля сдаёт профмат?! И в этот самый момент в кабинет пожаловала виновница Володиного диссонанса в компании ещё нескольких ребят. — Что ты так на меня смотришь? — ничего не понимая, хмыкнула Оля. Володя подскочил со своего места и схватил подругу за руки. Ларина с недоумением покосилась в сторону Онегина: тот невзрачно пожал плечами. — Ты сдаёшь профмат?! — воскликнул Ленский. — Ну, да? — слабо ответила Оля, словно неуверенная в этом. Нет, она точно ставила галочку напротив профильной математики. В тот день она купила коробку вина и вплоть до сумерек сидела на набережной, поглощенная мыслью: «Нахуй я это сделала…» — С ума сошла? — Володя потряс её ладони, надеясь, что это всё шутка. — Я разве не говорила? — Оля, ты помнишь, что было полгода назад на математике? Ларина отрицательно качнула головой. — Ты стояла у доски, решала задачу. Вычисляя четыре в квадрате, ты написала восемь! Оля, какая, нахрен, профильная математика?! Обеспокоенный и взвинченный, Ленский не знал, как себя вести. Он в немом аффекте открывал и закрывал рот не в силах поверить, что его лучшая подруга обрекла себя на верную погибель. — Олечка, — парень стиснул её в объятиях, поставив подбородок на мягкое плечо, — сначала химия, теперь ещё профильная математика. Дорогая, что случилось? — По-моему, вопрос, роняли ли тебя в детстве, звучит чуть иначе, — прыснул в кулак Коля, листая спизженную у физрука газету. — Пошёл ты, Ставрогин, — цыкнула Оля и обняла Володю за талию, сомкнув руки в замок за его спиной. Литератор не успокаивался. Если честно, он был в ужасе. — Зачем, Оля, зачем…? — шептал он ей на ухо, будто мог образумить. Её светлые кудри пахли фруктовым шампунем, а белая блузка — порошком. С этой девушкой он бок о бок прошёл эту нелёгкую, но славную школьную пору. — Это самоубийство! Ларина засмеялась: — Родион сдаёт историю! — Родион дохуя выёбывается, но он может, а ты, Оля, вместе со мной месяц назад двойку за контрольную ходила исправлять. Ладно, хер с тем, что ты сдаёшь, — Володя отпрянул от подруги и полным обиды взглядом посмотрел ей в глаза, — но почему ты мне не сказала? — Да как же не сказала… Я точно помню, что кому-то из вас рассказывала! — Не припоминаю, — качнул головой Петя. — Нет, не говорила, — закапывал Ставрогин. — Женя знал! — встала в позицию самозащиты блондинка. — Женечка, я тебе рассказывала об этом? — Я увидел твоё имя в списках. — Кому я это сказала... Парни, вы не шутите? Я абсолютно точно уверена, что говорила об этом. — Какой кошмар, химия вредит не только желудку, но и мозгам, — поддел Коля, не успевая среагировать и увернуться от меткого и больного тычка под рёбра. Оля тем временем вспомнила, кого она ошарашила новостью о сдаче профильной математики в первую очередь. Человеку, который прямо сейчас находился на уроке химии, слушая безупречное объяснение темы в исполнении Татьяны Лариной.***
Таня вещала лаконично и понятно. Она словно была рождена для того, чтобы стать просветителем юных умов. Девятиклассники слушали её внимательно, впервые за столько времени не отвлекаясь на гаджеты и наблюдение очень интересного пейзажа за окном. Цокот небольших каблуков и мягкий голос девушки усыпляли. Дуня, сидевшая на задней парте на пару с Машей Мироновой, подперла щеку рукой и восхищенно смотрела на лекторшу. — Ты только посмотри на неё… — одурманенным голосом прошептала она. — Ты очень сильно её любишь, — с улыбкой заметила Маша. — Я умру за неё, — без раздумий выдала Раскольникова. Машина рука на какое-то время замерла над тетрадью, и уравнение реакции так и осталось недописанным. — П… Почему ты здесь, если ты должна вести историю прямо сейчас? — поинтересовалась она. Дуня скосила на неё полные света глаза и заговорщически пролепетала: — О какой истории идёт речь, если сейчас я имею возможность лицезреть само божество, Мария? Заметив, как Миронова замолкла в непонимании, Раскольникова хохотнула. — Да их всех просто на медосмотр забрали, так что у меня окно. Она уже провела два урока истории: у пятого и седьмого классов. Знаний в области этого замечательного гуманитарного предмета примерно столько же, сколько у Ленского — в физике. Так что учить она ничему не научила, но зато с толком посвятила всех в единственную тему, которую она знала чуть ли не наизусть благодаря своим товарищам: СССР, Ленин — наше всё, Власть Советам, большевики и прочее, прочее, прочее. На следующей перемене они все встретятся в столовой и будут жаловаться на тяжесть преподавательского быта, попивая вишнёвый компот и доедая одни из последних порций школьного обеда. Но всё это будет потом. А пока что она просто пожирала глазами Таню, которая очень жестоко не обронила на неё за весь урок ни одного взгляда. Ни один мускул на её лице не дрогнул, когда Дуня вальяжно проскочила в класс со звонком и уселась на последнюю парту к Маше Мироновой. Она вела урок, как настоящий профессионал. Объясняла всё так чётко, словно это она сдаёт химию, а не её младшая сестра. — Дунь, — послышалось совсем рядом с ухом. Брюнетка краем глаза посмотрела на Машу, издав краткое: «М?» — Как я могу связаться с Олей? — пристыженно спросила Маша. Было видно, что Миронова только старалась казаться спокойной. — А зачем тебе с ней связываться? — вопрос прозвучал грубее, чем хотелось. — Мне очень хочется с ней объясниться, я- — Я знаю, что случилось, Маш, — перебила её Раскольникова. — О… — Ты же знаешь, да? — Что? — Что ты нехило так проебалась. Я ни в коем случае не влезаю в ваши взаимоотношения, но Ларина так-то моя лучшая подруга. И я переживаю за неё. А ты, ну… Немного разбила ей сердце. Маша долго молчала. — Не делай так больше. Если то, что ты чувствуешь к ней, недостаточно серьёзно, то лучше забудь о каком-либо восстановлении общения. — Как я могу с ней поговорить? Вспоминая практически убитое состояние Оли, Дуня очень сомневалась в том, что она делает. Но вердикт озарился медовым солнечным зайчиком, затерявшимся меж лазурных жалюзи: эти двое заслужили счастливый финал.***
В столовой яблоку было негде упасть: наполненная до предела, она чудом не лопнула от количества учеников, которым разом приспичило сбегать за сырными лепёшками, пиццей за двадцать пять рублей и вишнёвым компотом. — Я не могу поверить, — поник Ленский, в упор разглядывая тёмно-бордовое содержимое стакана. — Во что? — не удержалась от вопроса сонная Оля. — Это один из последних стаканов школьного вишнёвого компота. Понимаете? Буквально через несколько дней закончится учебный период и… Всё. Мы больше никогда не сможем насладиться этим чудесным напитком, приготовленным именно в этом месте, именно по рецепту наших поварих, — казалось, ещё чуть-чуть, и юноша заплачет, — это так грустно. — Устройся работать учителем сюда, — бездумно ляпнула Ларина, зевая в ладошку. Работа с малышами порядком её утомила. — Да, я именно для этого почти всю жизнь учу иностранные языки, чтобы в итоге устроиться учителем в питерскую МБОУ СОШ, — цокнул языком литератор и залпом опустошил свой стакан. Вкус вишни привычно улёгся на языке. Неужели он и правда больше никогда не сможет снова его почувствовать? Дима сидел на стуле весь мокрый и вымотанный, словно бегал кросс на стадионе. — А вы попробуйте провести четыре урока физкультуры подряд, — пропыхтел юноша, ложась щекой на стол, — и на каждом из них я играл в волейбол. — Я должен был быть там, вместе с тобой гонять мяч, а не притворяться образцовым педагогом, у которого три высших образования, — напыщенно фыркнул Саша, наматывая на вилку остывшие спагетти. Гул в помещении нарастал. Женя по-прежнему выглядел, как самый умный человек среди них. Подперев щёку рукой, он спокойно слушал ребят. — Ты чего такой спокойный? — прищурился Коля. — Да конечно, из четырёх уроков три контрольных, ещё б он не был такой расслабленный, — буркнул Володя. Женя скосил на него взгляд и донельзя нахально ухмыльнулся. Ленский прикрыл глаза и покачал головой, хотя внутри него взорвался целый сноп фейерверков: улыбка Онегина снова чуть не похитила его душу! — А мне понравилось, вполне смышленные ребята, — пожал плечами Петруша, уплетая свою порцию картофельного пюре за обе щеки. — И каким образом тема урока «Географическое расположение и культура Японии» превратилась в обсуждение любимых аниме и манги? — вскинул правую бровь Ставрогин. — Это я слышу от человека, который должен был провести урок информатики, но вместо этого включил на большом экране «Великолепный век»? — не отставал от него Петя. Между ними хлестали пространство невидимые молнии, но все знали: как только уроки закончатся, они возьмутся за руки и вместе пойдут домой как ни в чем не бывало. И школьная пора будет уходить вместе с ними. — Что ты делала, кстати, когда твой класс отвели на медосмотр? — Вова неожиданно повернулся к черноглазой подруге. Раскольникова забавно посмотрела на него и хихикнула, опустив подбородок на сложенные на столе руки. Тогда Ленский немного пораскинул мозгами и повернулся к Тане. — Что она учудила? — Оккупировала заднюю парту в моём кабинете. Улыбка спала с Дуниного лица, и девушка запричитала: — И ты ни разу на меня не взглянула! Даже на миллесекунду не обратила ко мне свой прекрасный взор! Это бесчинство! Я умру теперь! Но когда Ларина — наконец-то! — посмотрела ей прямо в глаза и ласково улыбнулась уголками губ, Раскольникова заткнулась, спрятала лицо в изгибе локтя и беззвучно стукнула кулаком по столу. Нет, это было выше её сил. Она уже давно призналась самой себе, что Татьяна Ларина станет её погибелью. Володя с улыбкой наблюдал за идиллией двух жён, а потом сам кое-что вспомнил: — О, а мы с Женей теперь супруги! Наконец Онегина удалось кому-то взволновать: парень подавился воздухом и широко открытыми глазами позарился на довольного литератора. — Ты не пригласил меня на вашу свадьбу? — процедил Чацкий, вперившись в него недовольным взглядом. — Меня, своего лучшего друга. — Саш… — Володя ободряюще улыбнулся ему, но был отвергнут твёрдым: «Я всё понял». В итоге он обвил брыкающегося Сашу руками, прижавшись щекой к его макушке. Выслушав историю с урока математики, друзья одновременно прыснули со смеху и негласно приняли решение, что пришла пора подтрунивать над Женей. — Как прошла биология? — Дуня обратилась к брату. Родион пару секунд молчал, а потом выдал: — Я испробовал «Эники-Беники». От упоминания одной из самых жестоких пыток у всех за столиком побежали мурашки. — Жестоко, — прошептали все и мысленно пожалели тех детей, которым пришлось пережить этот кошмар. Они проговорили вплоть до конца перемены, и, когда прозвенел звонок, настала пора вновь расходиться по классам и вести занятия. Гул в столовой стих, основная часть учеников разбежалась кто-куда, а на улице по-прежнему светило солнце. Май, как и обещал, выдался очень тёплым.