***
История Чонина и Кенсу было до того запутанной, что Чанёль сам не знал всех подробностей и мелочей, предпочитая не лезть не в свое дело. Маленький безродный альфа Чонин, родители которого перебрались поближе к столице с юга, ничего не знал о большом страшном городе, в котором теперь ему предстояло жить. Они поселились в доме незнакомых людей, которые уже каким-то образом успели нанять их на работу по переписке; отец занимался конюшнями и строительством во дворе, мать была гувернанткой, проще говоря, они служили в доме До. Чонин выполнял мелкие поручения и большую часть времени бездельничал в саду, к нему хорошо относились, не загоняли работой, не ругались и не лупили, позволяли делать все, что ему вздумается, только нельзя было играть с маленьким сыном господ — он был очень болезненным и слабым омегой. Чонину все равно такие не нравились, он гонял голубей с соседскими мальчишками со двора, и на До Кенсу ему было абсолютно все равно, он лишь разок через щелку приоткрытой двери видел, как мать сюсюскает большеглазого бледного мальчишку, по макушку закутанного в одеяло, хотя на улице тогда стояла только ранняя осень. Через несколько лет он понял, конечно, что его родителям удалось выбраться с душного, умирающего от палящего солнца юга только потому, что семья До согласилась принять их на работу. Уже через три года их родной город утонул в засухе, голоде и нищете, оттуда бежали, куда только можно было, лишь бы скрыться от безостановочной песчаной бури — маленький Чонин был в шоке, когда подслушал разговор своей мамы с папой Кенсу. К тому времени омега уже немного окреп и начал все чаще появляться в коридорах особняка. Они все равно никогда не дружили, Ким с трудом удерживался от желания обзывать Кенсу обидными кличками, а омега в ответ смотрел хмурым взглядом исподлобья так, будто всей душой ненавидел этого грязного смуглого чужака. Однако Чонин никогда не опускался до драк или ссор, прекрасно зная, какое место их семья занимала в чужом доме, а Кенсу ни разу не сдал его родителям, зная, сколько ваз и красивых чашек успел разбить непоседливый шкодливый альфа. На этом их негласная договоренность заканчивалась, но к подростковому возрасту Чонин стал аккуратнее, а Кенсу смелее, и тогда удержать любопытных детей от взаимодействия было нельзя. Будучи подростками, они редко разговаривали нормально, обычно взаимно поливали друг друга грязью и чудом не доводили дело до драки. Чонин не лез в нее только потому, что ребенок напротив казался в два раза меньше и слабее, он несказанно удивился, когда узнал, что они были ровесниками с разницей в несколько месяцев. Несмотря на взаимную неприязнь, оба исподтишка испытывали друг к другу что-то вроде уважения. Чонин — потому что маленький избалованный омега ни разу не пожаловался на него родителям, а Кенсу — потому что Чонин притаскивал ему сладости под дверь в дождливые темные вечера, когда До не отпускали гулять. Когда Чонин начал дружить с Чанёлем и Сехуном, он все чаще пропадал во дворце; маленький принц таскал друзей прямо в свою комнату, придумывал игры про войну, учил кататься на лошадях, кормил изысканными блюдами. Они с Кенсу росли порознь, и отношение к ним обоим было разное, несмотря на то, что оба жили и воспитывались в одном доме. Лишь раз им удалось встретиться не в особняке, а во дворце, на балу в честь дня рождения младшей дочери королевской четы. Родители До занимали высокий престижный пост при короле и были приглашены на роскошный праздник, а Чонина и Чанёля притащил Сехун, который весь вечер мешался взрослым под ногами и показывал скромным омежкам язык. На балу альфам было скучно, они таскали сладости с кухни, пугали гостей в темных коридорах и запускали в тронный зал гончих собак, чтобы посмотреть, как перепугаются напыщенные богачи. Маленькому Сехуну до новорожденной сестры не было дела, ему было только четырнадцать, он толком не понимал, какая от нее польза, если с ней нельзя было стрелять из рогаток по помещикам, Чанёлю нравилось носиться по мрачным длинным коридорам, пугая прохожих, а Чонин случайно забрёл в зал, заблудившись в одной из комнат. На бал его никто не приглашал, поэтому находиться в зале ему было нельзя, и надо было как можно скорее найти выход, но народу было так много, что его облепили со всех сторон, и прежде, чем ему удалось выскользнуть наружу, взгляд уцепился за знакомую макушку. Чонин, наверное, впервые видел Кенсу при параде. Обычно он одевался довольно просто, но аккуратно, а в этот раз на нем был новый сшитый по фигуре праздничный костюм из шелка, ему слегка подвели глаза, вручили бокал с красным вином, и теперь он выглядел даже старше Чонина — альфа впервые заметил, как омега вырос. В тот момент он особо не стал разглядывать Кенсу, поспешив убраться прочь из зала, пока его не поймали вредные слуги, но весь оставшийся вечер из головы не выходил образ мальчика, комнату которого от Чонина отделяла всего лишь тонкая стенка. Обиженный Сехун влепил ему подзатыльник и спросил, в чем дело, когда Ким чуть не рухнул с дерева, на которое они втроем влезли, чтобы разглядывать уезжающих гостей. Чонину тогда даже ответить было нечего, казалось, что признаться друзьям, что все его мысли занимает Кенсу — показаться слабым и глупым. Маленького принца омеги и девушка пока не интересовали, только Чанёль молчаливо и понимающе хмурился, а когда они возвращались домой, не задал ни одного любопытного вопроса. После того вечера многое поменялось. Взглянув на омегу другими глазами, Чонину теперь сложно было воскресить в памяти избалованного слабого ребенка из детства, потому что сейчас Кенсу был взрослым, красивым и таинственным. От него теперь всегда пахло чем-то кисло-сладким, и Чонин больше не решался толкаться на лестнице или дразнить его головастиком. Их взаимные подначки постепенно сошли на нет, они все больше начали разговаривать как друзья, но беседовали будто с незнакомым человеком — так сильно их поменяло разное окружение. Чонин сразу строго настрого запретил себе даже думать о том, чтобы влюбиться в сына хозяев, но сам, противореча своим же убеждениям, проводил с Кенсу все больше времени и выполнял любую его прихоть, не замечая, как мир сужается вокруг одного единственного человека. На то, чтобы влюбиться, ему потребовалось всего ничего, однако как только он осознал это — все покатилось по наклонной. Семья Кенсу оказалась в затруднительном финансовом положении, к этому времени отца Чонина призвали на войну, мать еще несколько месяцев проработала гувернанткой, а затем поняла, что нужно искать другое место — глава семейства напрямую сказал, что у них нет средств содержать в доме женщину и взрослого альфу. Оставаться в особняке До дальше было нельзя, к Чанёлю пойти тоже, у него были проблемы с собственной семьей, а с принцем к этому времени они уже не общались. В конечном итоге после неудачных поисков нового места работы, его мать предпочла уехать в деревню и слёзно умоляла Кима ехать с ней, но он не желал менять большой, полный возможности город на тихий поселок на окраине королевства. Разумеется, еще одной причиной был факт того, что Кенсу продолжал жить в столице, как и многие его друзья и знакомые. Таким образом, Чонин оказался в городе абсолютно один. С Кенсу они общаться перестали, Чонин сам намеренно обрубил все связи, чтобы не мучить себя и разрывавшееся от боли сердце, но через год, встретившись случайно на представлении в честь праздника красных огней, Чонин больше не смог найти в себе сил отдалиться от любимого человека. Они возобновили встречи, Ким напропалую врал о том, что работает на стабильном месте и получает приличное количество денег, пока сам перебивался цирковыми представлениями и выполнял мелкие заказы, чтобы понять, есть ли у них хоть какой-то шанс на совместное будущее. Кенсу, как и прежде, относился к нему больше с братской привязанностью, чем влюбленностью, это злило, досаждало, мучило, хотя было именно тем, чего Чонин и добивался. В глубине души ему хотелось избавиться от безответного гнетущего чувства страсти, но он прекрасно знал, что навязчивая мечта в лице большеглазого мальчика из соседней комнаты теперь навсегда останется его маниакальной болезнью. Их отношения перетекли в дружбу, затем Чонин начал провоцировать хотя бы что-то похожее на страсть, химию, ему было бы достаточно просто того, чтобы в нем видели соблазнительное тело и объект желания на ночь, но Кенсу своими понимающими жалостливыми глазами только еще сильнее разрывал рану у него в груди. Когда он напрямую признался, До снисходительно покачал головой и как маленькому объяснил, почему он не может ответить взаимностью. Чонин и так прекрасно знал все это, ему не нужны были объяснения, ему нужна была честность, необратимость, драматичное признание и осознание того, что, пусть они не будут вместе, его любят в ответ. Но Кенсу специально пресекал любые попытки начать интимную связь и делал вид, что ничего больше дружбы к Киму не испытывает, хотя Чонин видел — омега уже осознал, что порог дружбы их отношения переступили давным-давно. Искренность ему удалось заполучить только в тот злополучный вечер, когда Кенсу признался, что ситуация в их семье стала настолько плачевной, что ему придется выйти замуж за председателя королевского совета, чтобы спасти род от нищеты. Такая банальщина, было просто до ужаса обидно, что именно это разлучило их окончательно. И не разлучило бы, потому что Чонин готов был плевать на всех и всё, если это могло подарить призрачную надежду на возможность быть вместе, но Кенсу, утирая слезы, просил оставить всё в покое и не испытывать судьбу. Своими уговорами и попытками встретиться Чонин только больше всё портил, рвал им обоим сердце и рушил себе жизнь. Кенсу больше не мог ходить на их встречи, почти не появлялся в обществе, а ведь Чонин даже проводил ночи с самыми высокопоставленными женщинами и омегами, лишь бы его приволокли на какую-нибудь напыщенную вечеринку в салоне, где можно было встретить Кенсу, но все было безнадежно. Он видел этого председателя рядом с Кенсу, пятидесятилетний нахмуренный мужчина выглядел нелепо на фоне молодого омеги и больше походил на отца, чем на мужа, но всем и так прекрасно было известно, какая подноготная на самом деле стоит за этим браком. Чонин ненавидел его всей душой: старый мрачный господин Мин понятия не имел о том, что представлял из себя его омега, для него Кенсу был молодым здоровым красивым телом, он даже не подозревал о том, как хрупко и болезненно оно было, как осторожно и мягко с ним нужно было обращаться. Бывало, что Чонин днями и ночами караулил омегу возле нового особняка, пока слуги и охрана не выгоняли его прочь. Со временем драматизма поубавилось, Чонин познакомился со многими новыми людьми, в основном омегами и женщинами, большинство из которых оказывались в подобных Кенсу ситуациях и не боялись рассказывать о том, что с Кимом изменяли своим мужьям. С возрастом моральные принципы притуплялись и отходили на второй план, особенно если брак оказывался не по любви и с мужчинами гораздо старше. Начинались измены, ложь, встречи тайком. Чувство адреналина и общей тайны дарило забытые ощущения из юности, которая так быстро оборвалась вынужденной взрослой жизнью. Чонин убеждал себя, что с Кенсу будет то же самое — однажды ему надоест строить из себя идеального мужа и сына, и он поставит на первое место личные желания. Возможно, придется ждать, ждать, пока ему станет противен муж, пока родится ребенок, наскучит однотонная жизнь особняка, но за эти годы Чонин научился ждать как никто другой. Однако несколько месяцев назад он случайно стал свидетелем событий, которые натолкнули его на мысль о том, что ждать дальше было нельзя. И это было в первую очередь желание его любимого, не его самого. Чонин искренне верил, что убийством господина Мина облегчит жизнь не только себе, им обоим. Даже если они не смогут быть вместе, мысль о том, что Кенсу будет свободен и никому ничем не обязан, вселяла в него простое чувство спокойствия. Но действовать самому было слишком глупо и опрометчиво, все подозрения вели к настырному глупому альфе, нанимать нужно было проверенного человека, чтобы вину Кима никто не смог бы доказать. И Пак Чанёль был для этого идеальной кандидатурой.***
Первое, с чего начал Чанёль, было изучение будущей жертвы. Он выяснял, следя и наблюдая, когда господин Мин покидает дом, когда возвращается, чем занимается пятничными вечерами. Дело было тонкое, не сжечь бордель в провинции, а убить высокопоставленного чиновника, да еще и так, чтобы ни одна лишняя душа не услышала и не увидела этого, а вокруг таких людей постоянно была куча народу. Заказы на подобных личностей ему поступали нечасто, но если поступали, к делу надо было отнестись со всей серьезностью. Чем больше Чанёль наблюдал, тем сильнее ему казалось, что недели на подобный заказ ему просто не хватит. Иногда, сидя на узкой неприметной скамейке напротив особняка, Пак часами наблюдал за тем, как зажигаются в доме свечи, мелькают в окне силуэты, двигаются тени жильцов и слуг. Он обычно брал с собой кружку пива или книгу, чтобы занять себя чем-то и отвести подозрения, но сам внимательно следил за всем, что происходит в доме. Порой ему казалось, что Кенсу, выходящий из особняка под руку с другим омегой, узнает в нем долговязого ушастого друга Чонина, и бывало, он действительно на несколько долгих секунд задерживал взгляд на альфе, но так и не мог вспомнить, кого он ему так напоминает. Конечно же, Чанёль узнал, что господин Мин изменяет мужу. В конце концов, он стал его второй тенью, и не заметить это было сложно. Он также догадался, что, несмотря на то, что мужчина не поднимал на Кенсу руку (или Чанёль просто упустил этот момент), их отношения едва ли можно было назвать гармоничными и здоровыми. Господин Мин слишком любил контроль и слишком не любил умных отстраненных омег, что и представлял из себя Кенсу. Чанёль иногда прикидывал, как До приходилось строить из себя не того, кем он являлся на самом деле, но скандалы, запирания в доме и лишения омеги свободы все равно происходили с завидной периодичностью. Погрузившись в новую игру, Пак ненадолго забыл о Бэкхёне. Мысли о том, что с ним все в порядке, он сыт и в тепле, было достаточно для того, чтобы Чанёль успокаивался на его счет и сосредотачивал мозг на задании, но однажды вспомнить о Бэкхёне ему все же пришлось, и произошло это даже не по его собственному желанию. Обычно, когда в особняке Мин гасили свечи, оставаться там дальше было бессмысленно, и Чанёль отправлялся в бар неподалеку. Он находился рядом с рекой, на пересечении двух широких улиц, здесь с легкостью можно было забыться и посвятить время веселью, и Пак обычно с энтузиазмом пользовался гостеприимством местных красавиц, которые предлагали свое общество на целую ночь. Однако в этот раз с того момента, как он оказался внутри, его не покидало странное ощущение того, что за ним кто-то наблюдает. Наверное, именно так себя чувствовали его жертвы, но Чанёль тогда не испытывал страх, а думал только о том, кто же может так неотрывно следить за ним. Когда он уже находился возле стойки, заказывая у альфы навеселе эль, сзади кто-то резко обвил тонкие руки вокруг его пояса и, приподнявшись на носочки, уложил подбородок Паку на плечо. Резко обернувшись, он встретился с любопытными довольными глазами и хитрой улыбкой. Бэкхён покрепче сжал ладони на мгновенье и отстранился, с удовольствием наслаждаясь шокированным выражением лица напротив. — Ты что здесь делаешь? — отойдя от шока, спрашивает альфа, разглядывая незваного гостя. На Бэкхёне спокойного цвета льняная рубашка, кожаные брюки и полусапожки черного цвета. Либо он купил новую одежду, либо позаимствовал у Чондэ, но теперь он больше походил на среднестатического жителя столицы. На голове у него теперь болталась бандана. Едва ли она закрывала его торчащие от восторга уши, но под легкой тканью заметить их было сложнее, чем без нее. Казалось, за то время, пока они не виделись, Бэкхён как-то смягчился к миру и привык к окружающим, теперь он не дергался от каждого громкого звука и не жался к Чанёлю при любой удобной возможности. — Вас жду, — Бэкхён щурит сверкающие глаза, дергает ухом и улыбается как-то… по-другому. Не открыто и тепло, а хитро, но Чанёль нутром чувствует, как омега рад его видеть. — Совсем страх потерял, таскаться по таким заведениям посреди ночи? — возмущается альфа, утягивая его к одному из свободных круглых столиков. — Я раньше никогда не заходил, просто смотрел издалека, — объясняет Бэкхён и пересаживается на стул поближе. Того и гляди на коленке влезет, думает Чанёль, глядя, как чужой хвост незаметно скользит к его ладоням. — Вы говорили, что вам тут нравится, поэтому я вас ждал. — Каждый день? — удивляется альфа. Бэкхён кивает и пожимает плечами как будто это что-то само собой разумеющееся, а Чанёль мрачно оценивает масштабы бедствия. Он просит принести омеге лимонад и поправляет платок на чужой макушке, когда Бэкхён внезапно перехватывает его руку и подносит к лицу, утыкаясь носиком в ладонь. — Вы по-другому пахнете, — задумчиво констатирует омега. Чанёль легонько хватает его за нос и отнимает руку, с облегчением понимая, что это не акт нежности, а простое любопытство. — Надо же с кем-то одинокие ночи коротать, — говорит альфа, усмехаясь. Бэкхён отвечает смесью замешательства и интереса на лице, но развивать тему дальше Пак не собирается. — У тебя все нормально? — Чондэ заставляет меня помогать ему по дому, — кривит рот омега, — а он такой неряха. Ничего не может за собой убрать, только раскидывает вещи и шутит несмешно. Но вечером, когда я ухожу, чтобы вас увидеть, он никогда мне ничего не запрещает, так что я могу делать все, что захочу. — Только вот, кажется, тебе бы все-таки надо запретить ошиваться рядом с барами по ночам, а? — Я же не внутри, — дует губы Бэкхён. — Вы выполнили задание? — внезапно переводит он тему. — Когда мы уедем? — А тебе что, уже неймется? — усмехается Чанёль, снисходительно глядя на мальчика. — Скорее всего, придется задержаться, дело оказалось серьезнее, чем я думал. Бэкхён надувается недовольно, но ничего не говорит, только строит кислую мину и пьет свой сладкий лимонад. В голову Чанёля резко приходит навязчивая мысль, но озвучить ее вслух он не решается, хотя план сам собой уже выстраивается в голове. Как будто прочитав его мысли, Бэкхён отодвигает стакан в сторону и вдруг предлагает: — Может, я могу чем-то помочь? — Слишком опасно, — сразу пресекает альфа, несмотря на то, что мгновенье назад сам об этом думал. Просто он знает, что если этому коту дать даже малейший просвет надежды, он вцепится в него своими длиннющими когтями и ни за что не отпустит до тех пор, пока не получит, что хочет. — Мне просто так стыдно, — признается тихо омега, — хочется быть полезным. — Чувство вины жрёт? — Бэкхён кивает и вскидывает полный надежды взгляд. — Все равно ты сейчас ничем не сможешь помочь, — разочаровывает его Чанёль, — потом отработаешь, — он подмигивает и игнорирует потухший в чужих глазах блеск, отпивая из кружки. — Как нога? — Все уже давно прошло, — отмахивается омега, забавно дергая пушистым ухом. Из-за этого движения косынка съезжает, и мягкая шерсть виднеется в просвете. — Тогда завтра съездим кое-куда, — неожиданно сообщает альфа, вновь поправляя ткань на чужих волосах. Бэкхён моментально вскидывает удивленный взгляд и смотрит с интересом, а Чанёль из вредности наслаждается его нетерпением, наблюдая за нервно подергивающимся хвостом. — Если ты ничем не занят, кончено, — продолжает издеваться Пак. — Спрашиваете! — Бэкхён от возмущения даже руки вскидывает. — Хватит уже выкать, — неожиданно просит альфа, — все равно у тебя в голове понятия субординации не существует, — омега смотрит растерянно, и Чанёль понимает, что это даже не шутка, Бэкхён действительно впервые сталкивается с этим словом. — Личное пространство для тебя пустой звук, да? — усмехаясь, спрашивает Пак, кивком указывая на соприкасающиеся под столом коленки и обвитый вокруг своего пояса хвост. Бэкхён как будто только сейчас замечает, что позволил себе приблизиться к альфе вплотную, и отстраняется, краснея щеками. Сам он не любил, когда его трогали неожиданно и без спроса, но к Чанёлю на шею готов был залезть при любом удобном случае. — Извините, я забыл, — пробормотал омега и схватил стакан с лимонадом, чтобы чем-то себя занять. — А теперь без «те», — напоминает Пак, с интересом ожидая чужой реакции. Наблюдать за Бэкхёном становилось его любимым развлечением, он творил всегда то, что от него никак не ожидаешь. — Ну это как-то странно, — замялся нэко, нахмурившись и прижав уши к макушке, — вы же намного старше. — Говорил же, что будешь делать все, как я тебе скажу, — хитро сощурив глаза, говорит Чанёль, — помнишь? — Ну ладно, — соглашается Бэкхён после небольшой паузы, — поедем, куда… ты захочешь. Чанёль не сдерживает смех, замечая, как туго Бэкхёну дается настолько простая короткая фраза, тот сразу же оскорбленно фыркает и отворачивается, едва язык не показывая альфе. — Как впечатления? — Глупо звучит даже со стороны, — честно признается омега, — подросток обращается к взрослому мужчине на «ты». — Может, мы братья, — не отстает Пак. — Совсем не похожи, — вредничает омега, — даже не дальние родственники. — Я пошутил, Бэкхён, — после недолгой паузы улыбается альфа, — говори так, как тебе удобно. Мне все равно. Просто захотелось тебя подразнить в ответ. — В ответ? — Бэкхён обиженно надувается. — Когда это я вас дразнил? — А кто на меня ноги по ночам закидывает? — Я же не специально! — следует тут же стыдливое оправдание. Смущать его дальше было бы слишком жестоко, так что Чанёль только прячет улыбку в кружке и осторожно наблюдает за чужими движениями. Бэкхён расслаблен и спокоен, даже несмотря на ситуацию и Чанёля рядом, он чувствует себя в безопасности. Пак размышляет, что на омеге все действительно быстро заживает, как на кошке, и внутренние, и внешние раны, но не может быть такого, чтобы шрамов нигде не осталось. Не желая портить атмосферу, он откладывает интересующий вопрос о прошлом омеги на потом, вместо этого говорит: — Завтра поедем в пригород, посмотрим дом. Если что-то понравится, снимем его, и ты будешь оставаться там, если не сможешь поехать со мной на задание. И придется пожить там первое время, чтобы хоть чему-то тебя научить. — Я не хочу оставаться один, — тут же канючит нэко, перебивая первичную радость от новости. — А я не собираюсь с собой таскать течную омегу, — резко отрезает Пак, — к тому же, на некоторых заданиях ты будешь просто мешать мне. Я тут не благотворительностью занимаюсь, мы, конечно, будем большую часть времени вместе, но сами по себе, понимаешь же? — в очередной раз Чанёль осознает грубость слов только после того, как произнес их, но искренность обычно всегда действовала на Бэкхёна быстрее всего. — Мы с тобой не родня, не друзья, никто, по сути. Есть надежда стать партнерами. Но ты сам скоро увидишь, что стоит тебе подрасти немного, появятся другие интересы и компания, будешь слезно проситься оставаться в городе и гулять с друзьями. Только если я уезжаю, за домом надо будет следить, договорились? — Не буду я никуда проситься, — бурчит Бэкхён вместо ответа, но через несколько секунд все-таки кивает. — Неужели вы правда думаете, что я ничем не смогу быть полезен? — обиженно следует вопрос. — Сможешь, конечно, только на это надо время, а у меня его нет. Придется учить тебя драться, убивать, прятаться. Мечтаешь об этом? Неужели не думаешь о семье и детях? Ты же не хочешь быть убийцей, Бэкхён? — серьезно спрашивает Чанёль, внимательно следя за выражением чужого лица. По нему всегда ясно было, о чем Бэкхён думает. Пак до сих пор не мог понять его истинное отношения к наёмникам. Вряд ли он с детства был убежден, что все люди хорошие, наверняка он так же, как и все боялся и презирал их, но при Чанёле не решался высказать этого. Однако и в этот раз на его лице не промелькнуло ничего похожего на неприятные эмоции, он только задумчиво прикусил губу. — Какая мне семья? — вдруг расстроенно выдыхает омега. — Никто не захочет связываться с таким уродом. — Что? — растерянно спрашивает Пак, совсем не ожидая такого ответа. Он был готов к тому, что Бэкхён начнёт оправдываться, доказывать свою точку зрения, размышлять о плохом и хорошем, в конце концов, но никак не к признанию о том, что он считает своим призванием одинокую жизнь наёмника. — Ты с чего это взял? — А разве это не очевидно? — нэко пожимает плечами. — Всем только интересно, что я из себя представляю внешне, умею ли прыгать через кольцо в цирке или какие мои уши на ощупь. Но никому никогда не захочется вести под венец полузверя. Меня даже мать собственная бросила. И мне это не нужно, — вдруг уже увереннее заявляет омега, — всё это не для меня. Семья — это всегда ложь и измены. — Если в твоей семье так было, это не значит, что в каждой так, — мягко убеждает Пак, хотя с большей частью высказывания он согласен. Ему тоже никогда не хотелось даже мельком ощутить эту семейную идиллию, о которой все так любили трепаться по поводу и без. При одной мысли об этом внутри разрастался ком разочарования и бессильной злости, и Чанёль прекрасно знал, почему. — Вдруг кто-то резко влюбится и жить без тебя не сможет, придется, как ты там сказал, идти под венец. — Никто в меня не влюбится, — тихо говорит омега, — на вас, наверное, никогда не смотрели как на кусок мяса за витриной, поэтому вы не поймете. Им всем нужно другое. Паку действительно сложно было представить, что чужие плотоядные взгляды могут настолько пугать, казалось бы, что может быть проще, не обращай внимание и иди себе спокойно по делам, игнорируй, думай о другом, отвлекись. Только вот он прекрасно понимал, что Бэкхён намного младше, меньше, слабее и, что самое главное, омега. Пусть порой мальчишке очень хотелось об этом забыть, окружающий мир любезно напоминал о том, кто он такой и где его место. Поэтому Чанёль только кивнул вроде как сочувственно, подтверждая, что согласен, но это дело лишь Бэкхёна. — Чего же ты тогда уцепился за меня, если тебе никто не нужен? — осторожно спросил альфа уже в который раз. — Потому что, — пробормотал омега себе под нос, — так надо. Чанёль только поздно ночью, лежа в кровати рядом с заснувшей девушкой из борделя, понял, что Бэкхён врал почти во всем, но не альфе, а в первую очередь себе. Лишенный нормального детства и родительской любви, он неосознанно тянулся к чему-то тёплому и ласковому, но в то же время боялся разочаровать или разочароваться самому. Проще стало закрыться и убедить себя в том, что он сам по себе, семья и любовь — понятия, слишком далекие от него, особенно учитывая его расу. В довесок отец наверняка постоянно упрекал омегу в его происхождении. Только вот Чанёль прекрасно помнил чужие заплаканные глаза, стоило ему хоть намек дать на то, что Бэкхён действительно не нужен ему. Он был ребенком. И он хотел быть нужным, важным, любимым, наверное, но не мог себе это позволить, а потом появился Чанёль, которому вдруг резко стало не наплевать на него, и все покатилось по наклонной. Пак прекрасно знал, что стоило бы омеге еще пару лет пожить подобным образом, и всё его враньё превратилось бы в реальность — в жизни стало бы слишком много насилия и несправедливости, под таким воздействием не то что семьи не захочется, даже простые прохожие начнут раздражать. Однако все это было ночью, а пока Чанёль был в таверне рядом с омегой, который, допивая остатки лимонада, сёрпал ароматной жидкостью себе под нос. — Уже поздно, пошли, провожу тебя, — предложил альфа, когда Бэкхён нехотя сознался, что Чондэ отпускает его гулять только до одиннадцати, а они уже пересидели целых полчаса. На улицах в будний день в такой час было тихо и спокойно, в воздухе витал аромат моря и легкий прохладный ветер, даже орущие обычно в это время пьянчуги смиренно не нарушали атмосферу. Бэкхён привычно прилип к чужому боку, но не от страха или напряжения, а просто потому что ему так хотелось. Пак уже понял, что сколько ему ни говори не виснуть, он вроде и понимает, но справиться с желанием не может. Со стороны они наверняка походили на парочку, только вот в Бэкхёне не было ни кокетства, ни флирта, ни даже запаха. Его прикосновения были настолько платоническими и неосознанными, что ни о каком соблазне не могло быть и речи, ему просто нравилось быть рядом. — Вы лучше спите? — вдруг спросил омега, когда перестал трещать про недавнего клиента Чондэ. Всеми новостями за последние несколько дней он уже успел поделиться в трехкратном объёме, Пак даже не знал, что за три дня может случиться столько всего. Суть вопроса до него дошла не сразу, потому что большую часть времени, как бы бессовестно это ни звучало, он не вникал в чужую речь, а просто слушал голос и ощущал чужое тепло. — Как только ты перестал терроризировать мою постель, у меня открылось второе дыхание, — отшутился Чанёль. Вопрос натолкнул его на недавние размышления в таверне, и не спросить сейчас о том, что ему хотелось знать, означало полночи проваляться в раздумьях. — Бэкхён, насчёт твоего отца, — плечо омеги сразу напряглось, но никаких признаков протеста он не подал, и Пак решил продолжить, — зачем он тебя продал? Я помню, он тебя ненавидел, но почему? — Я сам не знаю, — пробормотал омега, — просто постоянно говорил, что мать меня бросила, и я вырасту такой же… шлюхой как она. Что я порчу ему жизнь и тяну из него все соки, хотя я честно старался его лишний раз не трогать. — Он никогда не говорил про твои… способности, например? Ты мог делать что-то, что не могли другие дети? — Бэкхён в замешательстве нахмурился и медленно покачал головой. — А почему вы спрашиваете? — Просто интересно стало, — отмахивается Пак и переводит тему. Вопрос остается открытым, но мучить Бэкхёна расспросам дальше не имеет смысла, он только запутается сильнее. Когда они добираются до дома Чондэ, тот при первом же скрипе двери взволнованно возникает на пороге и через секунду уже растягивает губы в кошачьей ухмылке. Везде Чанёля окружают кошки, мелькает в голове. — Твоё нытьё, наконец, возымело эффект, и Пак объявился на горизонте? — Я же говорил, что встречу его! — победно заявляет омега, скидывая ботиночки и вбегая в дом. — И недели друг без друга не можете, — хмыкает Ким и приветливо распахивает дверь. — Я пойду уже, — отказывается от приглашения Чанёль, но и ладонь чужую не успевает пожать на прощание, как Бэкхён подлетает ближе и сжимает в объятиях. — Да мы же завтра увидимся, — неловко похлопывает его альфа по спине. Бэкхён не расстроен и не плачет, но чтобы он и не кинуться обниматься? Так не пойдет. Чанёлю наконец удается отцепить омегу от себя и пожать Киму руку, затем он обещает, что приедет за Бэкхёном, как только освободится, и отправляется восвояси.***
Утром Паку кое-как удаётся выпроводить настойчивую соблазнительницу, с которой они познакомились в гостинице, за порог комнаты, пока та жалуется на головную боль после выпивки и просит остаться на пару часов. Не то чтобы у Чанёля есть что-то ценное с собой (а даже если было бы, прятать это в подобном месте — сущая глупость), или он боится кражи, но терпеть присутствие незнакомого человека в месте, где ему еще около недели есть и спать, не было никакого желания. Из-за настойчивой дамочки Пак опоздал к особняку господина Мина, и когда он все-таки объявился, мужчина уже залезал в повозку. Чанёль мог проверить, конечно, поехал он на работу или к любовнику, но смысла не было, как и интереса, а сегодня еще нужно было Бэкхёна свозить в пригород. Поэтому, свернув свои дела, которые включали в себя шатание по городу и слежку за очередным толстосумом, он отправился к Чондэ. Бэкхён уже чуть ли не на чемоданах сидел в спальне наверху, каждые две минуты выглядывая в окно. Ким, закатив глаза, в срочном порядке выставил его за порог при первом же стуке в дверь и с кислой миной сообщил, что к нему вот-вот придет вредный клиент, поэтому чем быстрее они скроются с его глаз, тем лучше будет для каждого. — Какой он все-таки противный, — бормочет Чанёль, ведь он вообще-то рассчитывал хотя бы на поздний завтрак у друга, которому он отвалил приличную сумму за содержание Бэкхёна. Омега только беззаботно пожал плечами и, не дожидаясь разрешения, влез на коня, двигаясь немного вперед, чтобы альфа смог сесть позади. — А у самого ног нет сходить лошадь взять? — упрекает Пак, удобнее укладывая седло, которое едва ли было рассчитано на них двоих. — Я плохо сам езжу, — отвечает омега, немного тушуясь. Чанёль только вздыхает и влезает на коня, беря поводья. Бэкхён тут же привычно откидывается тонкой спиной ему на грудь и расслабляется, того и гляди уснет. В этот раз косынку он повязал на шее, а уши оставил открытыми. Замечая на взлохмаченной шерсти чужой взгляд, он тут же отзывается: — Я спрячу, как только мы приедем. Просто так неудобно. — Как хочешь, — кидает Пак и припускает лошадь вперед. Путь до пригорода столицы не такой долгий, но ехать пришлось ни много ни мало часа полтора. Настроение у Чанёля было ни к черту из-за утреннего инцидента, бесполезности дня и пустоты в желудке. Когда они вернутся, на улице уже будет стоять ночь, а поездка в поисках дома могла и вовсе оказаться безуспешной. Чувствуя чужое недовольство, Бэкхён не лез с вопросами и старался лишний раз не высовываться, но Чанёль и так не обращал на него внимания, погруженный в собственные мысли о том, как замечательно будет вечером сдать омегу на попечение Чондэ, влить в себя полбара и завалиться спать до позднего утра без всяких сомнительных личностей под боком. — У вас все нормально? — сонно спрашивает омега, когда они оказываются на месте. В дороге днём его как обычно укачало, и большую часть времени он дремал, крепко держась хвостом за чужой пояс. — Не с той ноги встал, — Пак помогает Бэкхёну спешиться и оглядывает местность. «Пригород», как его назвал Чонин, больше похож на заброшенную деревню. Домов здесь можно насчитать от силы двадцать, рядом виднеется ручей и колодец, с поля слышится мычание коров, а за хилыми низкими заборчиками кудахтанье курей. Домики выглядят прилично, но настолько просто и старо, что первой мыслью Чанёля становится собраться и уехать обратно в город. Однако раз уж приехали, надо хотя бы пройтись по улочкам, чтобы точно убедиться, что ничего путёвого они найти не смогут. Бэкхён осоловело оглядывается по сторонам, спросонья не совсем понимая, приехали они или еще нет. — Пошли, посмотрим, что тут есть, — предлагает Чанёль и ведет омегу за собой вглубь улочки. На большинстве заборов действительно вывешена широкая деревянная дощечка с надписями вроде «сдам», «продам», «сдаётся дом». Из окон некоторых домов на них любопытно смотрят местные, и Бэкхён сразу же стягивает косынку с шеи и повязывает на макушке на манер банданы. Пак вдруг понимает, что мельком чувствует омежий запах, но он настолько слабый и перебитый Чанёлем и Чондэ, что почти не замечается. Когда они доходят до конца улицы, вдалеке виднеется последний домик, отделенный от всех остальных и располагающийся около ручья. Как и на многих других, на нем также висит кричащего цвета надпись о сдаче жилья. Чанёль уже собирается разворачиваться, но Бэкхён вдруг просит посмотреть поближе, и через несколько минут они оказываются возле низкого металлического забора с завитушками. Не успевают они зайти во двор, как дверь дома распахивается и на пороге появляется высокий седой мужчина лет пятидесяти, густые брови которого сразу же хмурятся, стоит ему заметить гостей. — Дом сдам только через две недели, месяц проживания — тысяча нин*, — без предисловий объявляет хозяин. Низкая цена сразу настораживает, особенно альфу. — А можно посмотреть? — неуверенно спрашивает Бэкхён за его спиной. Чужой взгляд немного смягчается, и хозяин отходит в сторону, распахивая дверь шире. Вблизи становятся заметны его морщины и бледные тонкие губы. Не надо быть гением, чтобы понять, что характер у него не сахар, по жизни он одиночка и с домом его уже давно ничего не связывает. Чанёль коротко оглядывает комнаты, зал, спальню, детскую, просторную кухню и узкую купальню, а вот Бэкхён смелеет и заглядывает во все углы, видимо, понимая, что именно ему здесь придется проводить большую часть времени. Изнутри дом кажется больше, чем остальные, и это подкупает. Особенно Чанёля радует наличие в нём двух отдельных спален, в одну из которых можно будет положить Бэкхёна. Спать дальше в одной постели просто неправильно. Ему, если честно, дом кажется вполне обычным, но омегу завораживает умиротворяющий вид из окна и атмосфера тихого уюта, и хотя он не просит и никак не выражает свои желания, Чанёль понимает, что скорее всего именно на нём они остановятся. Пока Бэкхён лазит в кухне и расспрашивает хозяина про принцип работы камина, Пак разглядывает детскую. В его старом доме тоже такая была, с маленькой кроваткой, игрушечными солдатиками и рисунком зайца на потолке. Если отсюда вытащить всё это до раздражения миниатюрное, Бэкхён наверняка поместится. — Вам нравится? — вдруг слышится за спиной, и Чанёль резко оглядывается, замечая омегу в дверях. — Неплохо, все равно он наверняка лучше других развалюх, — говорит альфа, методично постукивая костяшками о деревянный письменный стол. — Тогда, может, возьмем этот? — омега нервно дёргает хвостом и смотрит выжидающе. — Нравится? — Бэкхён тут же кивает. — Тогда возьмем. Нэко облегченно улыбается и проскальзывает в комнату вслед за альфой, усаживаясь на низкую узкую постель. Солнечные зайчики, отражённые солнцем, прыгают по его волосам и ушам, которые тут же пухляво дергаются. Бэкхён действительно идеально вписывается в светлые деревянные стены, солнечные блики и шелест высокой вишни за окном. Чанёля клонит в сон. — Кровать поменяем, — успокаивает он омегу, который очевидно удивленно сопоставляет свои размеры с матрасом. В чужом взгляде мелькает что-то расстроенно-огорченное, но Чанёль уже спускает вниз, чтобы договориться с хозяином. Тот и рад в скором времени сплавить дом постояльцам, даже требований у него особенных нет, лишь бы только дом стоял и здравствовал. Чанёль обещает связаться, как и договорился, через две недели, а затем уводит Бэкхёна, напоследок ловя любопытный взгляд на ушах нэко, что торчат из-под косынки. — А где же вы жили всё это время? — спрашивает вдруг омега, когда они уже приближаются к городу. День клонится к закату, и активность Бэкхёна тут же даёт о себе знать. — Где придется, — коротко поясняет альфа. Настрой у него уже лучше, но все мысли всё равно сводятся к еде. В животе у омеги тоже красноречиво урчит, и он нехотя признаётся, что утром ничего не ел, потому что постоянно ждал Чанёля и слишком беспокоился. — А как же ты будешь один жить? — вздыхает альфа и вдруг накрывает ладонью чужой живот сквозь ткань рубашки. Бэкхён в его руках тут же напрягается и резко выдыхает, но не отстраняется. Под пальцами чувствуется мягкое тепло и упругая кожа. — Пусто, — мрачно констатирует альфа, через секунду убирая руку. — Я же вам сказал, что не ел, — обиженно бурчит Бэкхён, слегка напуганный чужим вниманием. — Ну и глупый, значит. Омега фыркает и принципиально отворачивается, заставляя Чанёля наконец улыбнуться. Атмосфера немного разряжается, и Пак предлагает заехать поесть, чтобы не сталкиваться с любопытным Чондэ дома. Или недовольным, тут уж как повезет. — У вас совсем нет дома? — вновь поднимает тему омега, когда они уже сидят сытые в таверне на въезде. Чанёль не понимает, что такого интересного Бэкхён нашел в этой теме, но позже осознает, что омега о нём почти ничего не знает, чего нельзя сказать о Паке, которому нэко мог выболтать все самые страшные секреты. — Есть, просто я не хочу туда возвращаться, — признается Чанёль, и Бэкхён понимающе кивает, смотря извиняющимися глазами. Ему хорошо знакомо это чувство. — Я тут думал вчера… — вдруг говорит омега, слегка краснея, — про семью и то, что вы мне сказали. Наверное, вы были правы. Семья — не всегда плохо. — Рад, что ты поменял мнение, — искренне отзывается Пак, почти умиляясь с того, что Бэкхён размышляет над такими глупостями. — Семья ведь не всегда родственники? — продолжает омега, и хотя вопрос дается ему с трудом, он не отводит от Чанёля внимательного взгляда. Вот оно что, доходит до альфы. Бэкхён думал не о семье вовсе, а о них с Чанёлем, и размышления так или иначе привели его к тому, что он говорит сейчас. Пак не записывался в опекунов, охранников и тем более отцов, но в груди снова расползается это до раздражения приятное чувство нужности и важности. Ему действительно страшно, что желание заботиться о Бэкхёне может стать его инстинктом, первостепенной задачей, может заслонить собой все, что было до этого. — Разумеется, — после недолгой паузы изрекает альфа, надеясь, что ему никогда не придется пожалеть о своих словах.