Октябрьские этюды

Рейтинг: R (за нецензурную лексику) Жанры: повседневность Заброшенная стройка глядела на город своими многочисленными чёрными глазницами, словно приглашая узнать, что находится в её пустом панельном нутре. Выцветшие граффити рассекали её стены зарубцевавшимися шрамами, а обвалившаяся часть здания была подобна скелету животного, умершего ещё до своего рождения. Дом, в котором должны были жить счастливые белозубые семьи с рекламных баннеров, давно стал прибежищем для двух детдомовцев. Олегу было пятнадцать, он носил чёрную кожанку на два размера больше, ходил в потрёпанных, пыльных берцах и ярко освещал улицу свежим фонарём под глазом. На подбородке его рассыпались ранки от первых попыток побриться, губы были сухими, обкусанными и ещё нецелованными. Костяшки пальцев у него вечно сбиты в кровь, а где-нибудь на скуле или на лбу был обязательно налеплен пластырь. Сергею было четырнадцать, но он говорил, что пятнадцать, несмотря на то, что его день рождения должен наступить только через полтора месяца. У него были нежные черты, которые ещё не покинула детская припухлость. Лицо было густо припорошено веснушками напополам с мелкими подростковыми прыщами. Под глазами темнели фиолетовые синяки от недосыпа — по ночам он много читал, пока Олег, проснувшийся сходить в туалет, не гнал его спать. Серёжа ходил в серо-коричневых кроссовках, в незапамятные времена бывших белыми, одевался в кричащие цвета и протёртые джинсы, и завязывал волосы в пушистый хвост, наотрез отказываясь срезать длину. В приюте всё было как будто общее, не совсем своё, а недостроенная панелька принадлежала только им двоим. Олег даже выцарапал складным ножичком их имена на стене. Надпись была кривая и куцая, почти нечитаемая, но мальчишкам было достаточно того, что она там просто есть. Они забрались на крышу, подтянувшись на выступе. Ветер наотмашь хлестал по щекам, солнце медленно утопало в кроваво-красном мареве. Город бился в агонии перед лицом неотвратимо наступающей темноты. — Нам попадёт, — равнодушно констатировал Сергей. — Попадёт, — также равнодушно отозвался Олег, щёлкая зажигалкой, в которой почти закончился газ. Крохотный огонёк махнул своим красным хвостом в его руках и тут же скрылся, почувствовав угрозу в виде ветра. — Давай помогу, — Серёжа цокнул языком, подошёл близко-близко и накрыл руку с зажигалкой обеими ладонями, создав для огонька домик. Олег как-то нервно кивнул в знак благодарности, вытянул шею и язычок пламени радостно лизнул сигарету в его зубах. Невольно Разумовский засмотрелся на то, как друг затягивается и выпускает дым, чуть вытягивая губы. — Дай тяпу. — Может, уже просто начнёшь курить? — приподнял бровь Волков, но протянул сигарету Сергею. — Не, это же дрянь. Может, когда вырасту, буду курить. Что-нибудь дорогое. «Парламент», например. — Разумовский зажал фильтр между средним и указательным — ему нравилось, как это выглядит, — и закурил. На вкус было страх как паршиво. — Есть и дороже «Парламента», — хмыкнул Олег. — Значит, буду курить самое-самое дорогое, — рассмеялся Сергей и вдруг закашлялся, подавившись дымом. Из глаз брызнули слёзы. Он едва слышно прохрипел: — Фу, гадость. Разумовский сложился пополам, не в силах остановиться от кашля. Каждый спазм ощущался в горле, как острые когти. Олег, кажется, намеревался постучать его по спине, но Сергей запротестовал и замахал руками, толком ничего не видя из-за пелены слёз. Только он забыл, что зажжённая сигарета всё ещё находилась у него в руке. — Блять! — Серёжа зашипел и схватился за запястье. Ну, хоть себя умудрился обжечь, а не Олега! Он отдёрнул ладонь от ожога и повнимательнее его осмотрел — ранка была круглая, тёмная и уродливая. — Дай глянуть, — Олег взял его руку в свою и изрёк, жалобно выгнув брови: — Останется шрам. Извини. — Да я же сам виноват, — Серёжа криво улыбнулся, но лицо друга оставалось таким же виновато-обеспокоенным. Волков внезапно отошёл в сторону, что-то высматривая на земле. Нашёл, поднял. В его пальцах дымился отброшенный Разумовским бычок, ещё не успевший потухнуть. — У тебя что, сигарет не осталось? — с сомнением спросил Сергей. Он же помнил: у Волкова было ещё полпачки. Как минимум. Олег задрал рукав. Глаза Разумовского расширились, он хотел было запротестовать, но от серьёзного взгляда друга всё внутри почему-то сжалось. Реальность ускользала, рассыпалась вокруг них мелким крошевом. Красное солнце отражалось в глазах у обоих, в воздухе разливалась странная магия. Он почувствовал себя участником ритуала, от которого нельзя отказаться. — Останется шрам, — эхом повторил Серёжа и, благодаря какому-то сиюминутному порыву нежности, неловко схватил его за руку. Олег ткнул сигаретой в своё запястье, цокнул, зажмурился, тихо зашипел. Их глаза столкнулись, как автомобили по встречке — вмазались, врезались, взорвались алым созвездием искр. Глаза Олега были влажные, зрачки были огромные, совсем-совсем чёрные — Сергей увидел в них только своё собственное отражение. Ему показалось, что они смотрели так друг на друга целую вечность, пока над ними проносились световые года, цивилизации возвышались и погибали, леса горели и восставали из пепла, люди умирали, рождались, и снова умирали, и цикл этот бесконечно повторял сам себя. До детдома они шли молча — и молчание это было уютным. Годы, десятилетия спустя, они будут вспоминать этот эпизод только в шуточной манере и ругать друг друга за подростковую дурость, но оба понимали тогда и будут понимать потом: это было обещание.