Октябрьские этюды

С ухода Олега в армию прошло две недели. Две самых тяжёлых недели в жизни Сергея Разумовского. Тёплая, золотая осень казалась раздражающе-жизнерадостной. Очнись, природа, тебе скоро умирать! Сбрось свои красные листья, затопи слезами сухие лужи, загаси солнце свинцовым одеялом облаков. К чему это буйство красок, зачем эти пышные похороны? Сергею казалось, что после отъезда Олега мир пожухнет и выцветет, и пойдут дожди, и небо разверзнется громовыми рыданиями — и каково было его удивление, когда мир без лучшего друга остался таким же, каким и был. Пары в университете шли по расписанию. Из протекающего крана всё так же капала вода. Ключ в замке, как и всегда, не проворачивался с первого раза. Многие вещи Олега лежали на тех местах, куда он их кинул — носки были заныканы в углу, грозясь пролежать там до самого конца службы, костюм с выпускного пылился в шкафу, дырявые спортивки прятались в куче грязного белья, сваленной в ванной комнате. В квартире поменялись только запахи. По утрам Сергей стал замечать, что не чувствует привычного аромата олегова дезодоранта и пены для бритья. Днём он перестал выходить на перерыве между парами, чтобы подышать вонью дешёвых сигарет, которые курил Волков. Вечером с кухни перестали доноситься аппетитные запахи свежеприготовленной еды — теперь Серёжа ел пустые слипшиеся макароны, похожие на бледных червей. Как жаль, что Олег не пользовался парфюмом. Можно было бы попросить оставить немного себе, чтобы брызгаться им самому и делать вид, что Олег где-то рядом. Вместо парфюма была домашняя футболка, которую Сергей стал хранить в пакете — защита от выветривания запаха. Футболка пахла потом, дезодорантом и почему-то куриным супом. Носить её постоянно было нельзя, поэтому Разумовский перед сном вытаскивал вещь, лежал с ней в обнимку, а потом засовывал обратно в целлофан. Вечер был унылый. Даже по учёбе ничего делать не надо было, а на дополнительные занятия или чтение никакого настроя не было. Оказалось, что с отъездом Олега и, соответственно, исчезновения секса из жизни Серёжи, у него появилась масса свободного времени. До этого он даже не задумывался, насколько часто они занимаются сексом. И деньги лишние появились, потому что больше не надо было покупать презервативы. Разумовский первые несколько дней после того, как проводил Волкова, дрочил по несколько раз за сутки. Удовлетворения это нехитрое занятие никакого не приносило, разве что снимало напряжение. Немного. В итоге даже мастурбировать не сильно-то хотелось. Всё равно итог один — ты лежишь с мокрыми глазами, с животом в сперме и дырой в сердце. Он безумно скучал. А ведь прошло всего две недели. Из двух лет. Надо было быть настойчивее. Надо было больше истерик и слёз, может, стоило даже погрозить самоубийством или порезать все его шмотки в знак протеста, придумать хоть что-нибудь… хоть как-нибудь… Сергей злился и злость эту было некуда деть. Она огненным шариком сидела где-то в груди, и от неё было так горячо и так больно, что хотелось кричать. Хотелось швыряться посудой, разбивать кулаки о стены, побить кого-нибудь, в конце концов. Но посуда была дорогая, стены — казённые, общажные, а избиение грозило ментовкой, чего такой многообещающий студент себе позволить не мог. Бледная тонкокостная рука вылезла из одеяльного кокона и потянулась к чёрному пакету под кроватью. Сергей достал из него чёрную футболку, выпростал голову из-под подушки и накрыл лицо мягкой тканью олеговой вещи. Представил, как Волков его обнимает: он всегда делал это крепко, но так нежно и бережно, словно Серёжа был сделан из хрусталя. Это было не так. Разумовский был сделан из металла, который может сломаться, но никогда не погнётся. Поэтому сегодня он не заплакал, а заснул, утопая в родном запахе и тоске. Его разбудил звонок мобильника. Серёжа резко распахнул глаза и попытался нашарить «Сименс», но девайс запутался где-то в складках одеяла. Трясущимися от волнения руками он вытряхнул одеяло, мобильник отскочил на пол и Разумовский тут же бросился за ним. Распластавшись на полу, со сбившимся дыханием, он поднял трубку: — Привет. Не спишь? — прохрипел телефон голосом Олега. — Нет, конечно. Сейчас ведь только… — он кинул взгляд на настенные часы, — одиннадцать вечера. — Врёшь ведь, — беззлобно отметил Олег. — Откуда тебе знать? — Серёжа забрался на скрипучую общажную кровать, подтянул к себе коленки и уложил на них голову. — Я всегда знаю, — его голос был уставшим и тёплым. Интересно, какое у него сейчас выражение лица? — А ты почему не спишь? У вас же там расписание и всё такое? — не зная толком о чём поговорить, ляпнул Разумовский. — Очень хотел тебя услышать, — бархатно произнёс он таким интимным тоном, который всегда предназначался только ему одному, Серёже. В груди завязался тугой, болезненный узел. Олег, не видевший гримасы вселенской тоски на его лице, хохотнул: — Не спрашивай, что мне пришлось сделать, чтобы достать телефон в неположенное для звонков время. — Отсосал у кого-то? — по-дурацки пошутил Сергей, чтобы подавить желание заплакать. — Давай сделаем вид, что я этого не слышал. — Не сосал же?.. «Господи, Разумовский, что ты несёшь. Просто скажи уже, что скучаешь, любишь и ждёшь; что тебе не хватает разговоров перед сном, совместного похода по магазинам, его плеча под боком, его губ и рук, и улыбок, и шуток, и даже глупых, бытовых разногласий, потому что ты опять забыл сразу помыть кастрюлю с гречкой, а он снова не купил ничего к чаю, как ты просил». — Серёж. — Ладно, ладно. А где ты сейчас? — Прячусь в душевой. Нюхаю твой шампунь, — голос Олега заулыбался. Как показалось Сергею, даже как-то смущённо. — Погоди… так это ты его забрал? — Там всё равно было немного. — Ты не поверишь, но я тоже сижу нюхаю твою футболку. Чувствую себя идиотом. А ещё он чувствовал себя страшно счастливым, потому что Олег оказался таким же сентиментальным идиотом, как и Сергей. — Ты что, не стирал её? — Нет… Это странно? — Немного. Но теперь я скучаю по тебе ещё больше. Чёрт, кто-то идёт, я потом… Не успев договорить, Олег сбросил. И тогда Серёжа сломался.