Золото морей

До самого вечера возбужденный Гарри бегал от одного борта к другому и не мог насмотреться на волны и на корабль. Он всем сердцем любил каждого матроса, каждую снасть «Смелого». Казалось, мореплавание у него в крови, иначе чем объяснить, что он, едва забросив кофр в каюту, обследовал добрую половину корабля и даже заглянул в трюм. Мужчина в пышном парике из своей каюты напротив не выходил. Только раз Гарри видел, как он отворил дверь, оглядел палубу и снова закрылся: видимо, путешествие по морю для него не было в новинку. Пропустив обед, но зато досыта набегавшись, Гарри стоял у правого борта и смотрел, как край красного солнца касается воды. Восторги слегка улеглись, и пришло время подумать о тех, кто остался на берегу. Он вспоминал Невилла, Дурслей, чокнутую Сибиллу, которая наобещала несчастий в такой прекрасный день, и даже портрет черноглазого, носатого злодея, на веки вечные приколоченный к портовому столбу. — Скучаете, виконт? — командор подкрался так неслышно, что Гарри от испуга чуть не вывалился за борт. — Скоро ужин, надеюсь, он вам понравится. Его светлость был так любезен, что Гарри терялся от обходительных манер. Вот и сейчас командор стоял так близко, что он, смущенный донельзя, смог только ответить: — Конечно, милорд, я уверен, будет очень вкусно. — Тот все не уходил, и, чтобы поддержать разговор, Гарри решился: — Можно задать вам вопрос, командор? Кто тот господин из каюты рядом с моей? — Это, любезный виконт, доверенный Верховного Лорд-адмирала Корнелиус Фадж. Адмиралтейский суд давно тревожит ситуация в Карибском бассейне. Вам интересно? — Очень! — Так вот. Губернаторы колоний слишком щедро раздают каперские патенты всем желающим. И эти желающие атакуют и захватывают не только вражеские, но и союзные корабли, а после, вместо того чтобы заявить о добыче в Адмиралтейский суд, делят и тратят награбленное по своему усмотрению. Пора навести порядок, иначе недолго до пиратства и грабежей, а тех ребят, пиратов, я имею в виду, в водах Атлантики достаточно и без того. Что же вы так смотрите? Боитесь пиратов? — Н-нет, милорд, — соврал Гарри. Про пиратов он знал слишком мало, лишь то, что они вешают врагов на реях и заставляют ходить по доске. Но то были страшные сказки, а сам командор сейчас утверждает, что пиратов тут видимо-невидимо. — Не бойтесь, — не поверил командор. — Только настоящий сумасшедший рискнет нападать на военную эскадру. У нас полные трюмы пороха и ядер. Никто не посмеет даже близко подойти к «Смелому». Но нас зовут к ужину, прошу. Гарри искренне пожелал, чтобы так и было, и шагнул вслед за командором.

* * *

Настроение начало портиться на третьи сутки. Шли пенным, бурным морем, восторг, вызванный новым, доселе не слыханным опытом, сменился досадливым унынием. Поначалу ласкающие взгляд сизые дали теперь вызывали головокружение и желание закрыть ставни. Но стоило задраить окно, как наваливалась духота: приходилось выбегать на узкий балкончик и свешивать голову. Качались близкие волны, брызги срывались с гребешков, взлетали в воздух и орошали склоненное лицо. Это приносило временное облегчение. Вскоре каютный звал к обеду или ужину, и начиналась новое испытание. Командору и капитану Малфоям, Корнелиусу Фаджу, боцману, которого Гарри забыли представить, и ему самому накрывали в салоне. Дома Гарри никогда не привередничал и, чтобы Дадли при случае не стащил его порцию, приучился быстро съедать даже невкусное рагу из обрезков мяса и моркови, которое без конца готовила тетка. Здесь же к столу подавались настоящие кушания, но Гарри не знал, как к ним подступиться: то жесткий копченый гусь, которого невозможно прожевать, то вяленая рыба, которую для размягчения сперва полагалось поколотить о столешницу. Самой подозрительной была мясная похлебка — вроде и пахла аппетитно, и плавали в ней куски настоящих овощей, но офицеры без конца шутили, что в ход пошла свежепойманная крыса, и Гарри начинали мерещиться в вареве то ошметки хвоста, то уши. Командор Малфой («о, зовите меня Люциус, виконт») посмеивался, но сам, между прочим, похлебку не ел, отделывался копченостями и беконом. Нынче же, когда прошли оконечность Бретани, был дан праздничный обед «Прощание с родиной». Матросы, свесившись с пушек, наловили корзинами скумбрии, и ее на диво вкусно зажарили. Гарри впервые ел такую рыбу — дома обходились солеными сардинами. За рыбой заговорили о том, что в испанских водах три недели назад видели черные паруса, и как бы это не вновь объявившийся кровожадный янычар, грабящий торговцев. Командор под всеобщий смех заметил, что это забота для остатков Армады, и разлил по кубкам белое токайское. — Прекрасный напиток, король всех вин! Ту кислятину, что везем сейчас в трюмах, невозможно взять в рот. Ну что вы оробели, виконт? Пейте! И Гарри выпил под пристальным командорским взглядом — впервые в жизни. Вино было терпкое, вкусное, от него закачало сильнее, чем от волн; голову повело, пришлось извиниться и поспешить из-за стола на воздух. Облокотившись на перила, он смотрел в морскую даль, где клубились фиолетовые дымчатые облака, и гадал, как долго еще придется плыть. Жизнь на военном судне оказалась невероятно однообразной: от ежедневной суеты и от синих и алых кителей рябило в глазах, казалось, всякий только и искал, чем еще занять себя и других. Офицеры выкрикивали непонятные команды, матросы бросались к пушкам и парусам, карабкались на ванты, судно тяжело поворачивалось носом на угол, начинало грузно переваливаться с борта на борт, и конца этому не было видно. — Вижу, вам непросто дается долгий переход? — командор встал рядом — без треуголки, в белом аккуратном парике. — Скорости маловато? Корнелиус все время ворчит, что опоздает, но у нас отличная парусность, матросы делают, что могут. И потом, потерпите неделю-другую, у нас будет стоянка на Азорских островах, сойдете на берег, разомнетесь. Участие и расположение этого человека льстило Гарри, но настраивало против него капитана судна Драко Малфоя, а ссориться с ним решительно не хотелось. Вот и теперь, едва только Малфой-отец попытался завести с пассажиром приятный разговор, что подобает хорошо воспитанным джентльменам, которых случай свел в замкнутых условиях, тотчас за плечом Гарри возник Малфой-сын. — Как вас… мистер Поттер! Это военный корабль, и лишь вас одного здесь утешают, как девицу. Возьмите, наконец, себя в руки. — Пейуоттер, если позволите! — исправил Гарри без должного почтения, тихо закипая. Кто бы говорил про девицу! Никто на корабле не носит туфель и перчаток меньшего размера, чем отважный капитан Драко Малфой! — Хоть бы и так. — Драко, будь чуточку любезнее, — нахмурился командор. — Это же наш гость. И словно в знак поддержки, положил ладонь в ослепительно белой перчатке Гарри на плечо. Драко скривился, едва только что не сплюнул, и ушел. Вскоре они услышали, как он орет у левого борта, а в ответ доносится раздраженный голос мичмана Диггори. — Пожалуй, и правда не стоит мозолить глаза и путаться под ногами, я пойду к себе, — стесненно сказал Гарри. — О, погодите, — командор все держал его за плечо и как будто даже поглаживал. — Сегодня вечером не откажите мне в партии в шахматы. — Я неважный игрок, милорд, и… — Общение куда дороже игры. Придете? — Приду, милорд. — Люциус, — напомнил тот, и его ладонь скользнула с плеча до локтя, потом ниже, на мгновение сжав пальцы Гарри. — Вы что-то бледны, дорогой виконт, вам нехорошо? Гарри снова мутило, и он кивнул, на этот раз даже не вздрогнув от «дорогого» и от ощущения мягкой лайковой кожи на руке. Он мечтал оказаться на своем балкончике, откуда можно было невозбранно вытошнить скумбрию с токайским в море. — Эй, как тебя…! — крикнул Люциус. Пробегавший мимо матрос остановился и вытянулся. — Виконта укачало, принеси что-нибудь от морской болезни. Гадая, что тут можно принести, Гарри медленно двинулся в сторону своей каюты. Необходимость попасть на балкончик обострялась с каждой минутой. Командор с обеспокоенным лицом пытался поддерживать за талию в те трудные моменты, когда от хода палубы у Гарри подгибались колени. Вернулся матрос, скользя босыми ногами по мокрым доскам, и с полупоклоном вручил круглый оранжевый плод. — Очистите и съешьте, — велел командор. — Это поможет. Что, никогда не видели такого? В Англии они уже не редкость. Это севильский фрукт. Кислый, но действенный. Лучше лимона. Одно было хорошо в нескончаемой тошноте: она отвлекала от необычных ощущений, вызванных нечаянными или намеренными прикосновениями любезного Люциуса. Поначалу Гарри испытал замешательство, поймав себя на странных мыслях, но вскоре стало не до того. Севильский фрукт был съеден и действительно помог, и на вечернюю игру Гарри одевался тщательно, как в первые дни плавания: почистил щеткой жилет, пригладил перо на шляпе и надел новые шелковые чулки. Мрачный капитан сидел в кресле в стороне от игрального стола, шуршал картами и предавался кислым думам, время от времени дергая отца непонятными вопросами. Командор ненадолго отвлекался и вновь азартно бросался двигать фигурки. Принесли кофе, к которому командор велел подать настоящий сахар. Гарри взял искрящийся на свету коричневый кристаллический кусочек и с удовольствием положил в рот. Дома он сахара не видывал месяцами: если дядя и покупал его иногда, то племяннику, как правило, не доставалось. Проиграв в очередной раз, Люциус вдруг схватил шпагу, лежащую на столе, и, смеясь, нацелил на Гарри. — Вы коварный тип, дорогой виконт, — кончик клинка с дрожащей на нем искрой света подцепил прядь волос на лбу и сдвинул в сторону. — Притворяетесь обычным пассажиром, обладая недюжинными стратегическими талантами. Кто же вы такой? Боюсь, вы забрали навсегда мое сердце, а я за это возьму кое-что на память у вас, — Гарри едва успел вздрогнуть, услышав такие слова, как холодная сталь прошлась по волосам рядом с ухом и подавшийся вперед командор ловко подхватил срезанную прядь. — Я буду хранить ее в медальоне и каждый раз, открывая его, вспоминать, как со мной путешествовал такой зеленоглазый и такой бледный юноша. — Сэр, довольно вам, в самом деле, — сказал из угла Драко. — Мистер Поттер дрожит, как заяц, от ваших выходок, того и гляди потеряет чулки. Гарри с испугом глянул на свои ноги и вскочил, забыв исправить капитана, опять перевравшего фамилию. Левый чулок и впрямь сморщился и наполовину съехал, некрасиво открыв голое белое колено. Позорище! Он покосился на командора, который с веселым удивлением рассматривал его ноги, поспешно извинился и выбежал из салона. Ночью он лежал в кровати и переживал из-за всего сразу — длинного плавания, того, что не умеет себя вести, скользких чулок, тошноты и бледности, из-за того, что капитан Драко Малфой смеет сравнивать его с девицей. После этой мысли пришлось со стоном подняться и выйти на балкончик. От свежего воздуха дурнота отступила, зато захотелось в туалет. Офицерский гальюн оказался занят, и с минуту Гарри всерьез прикидывал, не справить ли нужду прямо за перила, матросы наверняка так и делают. Однако не пристало аристократу уподобляться простолюдинам. Придется пробираться в самый нос корабля. Одеваться он, поразмыслив, не стал — во-первых, это долго, бриджи тесные, а чулки скользкие, во-вторых, все, кроме вахтенных, давно спят. Взяв свечу, в развевающейся под порывами ветра длинной ночной рубашке Гарри спустился по узкому трапу в самый низ, затем пробрался в трюм. Завернул за угол и, похоже, до смерти напугал в потемках какого-то матроса, немедленно воззвавшего к святому Эльму. Хмыкнув, Гарри по узкому коридору проследовал к нужнику. Идти к нему в лучших туфлях было ошибкой, но понял он это слишком поздно. Пришлось на обратном пути завернуть к бочкам с морской водой и оттереть грязь с обуви. Вчера он искупался в настоящей ванне, любезно предложенной командором, и хотелось бы подольше сохранить чистоту. Вымыв ноги, а заодно руки и лицо, Гарри решил вернуться в каюту, прошел вдоль фальшборта, поднырнул под натянутые ванты, впотьмах зацепился подолом рубашки за что-то, ткань затрещала. Вдобавок выронил свечу, и она, конечно же, погасла. В этот миг он понял, что не знает, куда дальше двигаться. Страшно и бесприютно, как ночью в Лондоне, не было. За бортом в кромешной тьме дышало живое море, там и сям на судне мелькали одинокие огоньки, а на носу, далеко отсюда, светился во мгле масляный фонарь. Но он делу помочь не мог. Озираясь, Гарри полез под вантами, запнулся за какие-то веревки и вдруг замер, услышав голоса. Всего в паре футов двое проходили мимо. — Вы очень изменились в этом плавании, сэр. Снова вернулись к своим пристрастиям? Меня это тревожит, — отчетливо прозвучал голос, и Гарри узнал сердитые интонации капитана. — Драко, ты мне надоел. — Это был командор, Люциус, но вместо привычных легких ноток в его голосе слышался холодный металл. — Наш береговой хлюпик обуза на борту, а вы его привечаете, — продолжал капитан, и Гарри моментально насторожился. Речь, по-видимому, шла о нем. — Что за докука? Это вновь то, о чем я думаю? Он двинулся следом за собеседниками, ступая бесшумно и почти не дыша. — Стоит ли объяснять, Драко? — ответил командор. — Когда жизнь перейдет за половину и все надежды останутся в прошлом, ты случайно увидишь взгляд — доверчивый, восхищенный, невинный… вот тогда и поговорим. Впрочем, я не единожды пытался втолковать тебе, да толку не добился… Холодный прагматик, чуждый душевным порывам, вот кто ты, сын мой. Спокойной ночи. Голоса смолкли, стукнула дверь. Гарри сделал несколько шагов вдоль борта и все-таки остановился, так был сражен словами командора. Неужели это про него? Доверчивый? Он? Но дело даже не в этом, а в том, что командора, мужчину, похоже, влечет… к нему? Тоже мужчине. Так странно и непонятно, так запретно... и оттого любопытно. Может быть, понять этот порыв он сможет, когда и его жизнь перейдет за половину? — Виконт? — раздалось сзади. — Вы здесь, в таком виде? Что случилось? Гарри обернулся. Люциус Малфой разглядывал его и словно раздевал глазами. — Я вышел подышать воздухом, командор. Назвать истинную причину бессонницы Гарри постеснялся, но тот понял и без слов: — Наверное, заблудились? И долго вы блуждаете по кораблю, дорогой мой? — С полчаса. — Что же, вы слышали наш с Драко разговор? Гарри сглотнул пересохшим горлом. Люциус стоял слишком близко, гораздо ближе, чем должны стоять собеседники. Он неотрывно смотрел на ворот сорочки, и Гарри запоздало понял, что распустил шнуровку, когда задыхался в душной каюте. Рука потянулась к шее, но Люциус мягко перехватил ее, подержал в ладонях и отпустил. Коснулся пальцем подбородка, провел вниз, к ключицам, и вдруг качнулся вперед и крепко обнял. — Дорогой мой, славный, милый. Теперь вы все знаете. Если бы у нас было больше времени, я бы доказал вам, что это не наносное. Я испытываю к вам искренние, глубокие чувства, верьте, виконт. Вы — мое последнее счастье, последний взмах крыльев. Прошу вас, пойдемте ко мне, я вас не обижу. Вся моя любовь будет только вашей. Только тут, завороженный словами, Гарри понял, что именно ему предлагают, а также, что одна рука командора задирает подол его сорочки, а другая гладит по заднице и лезет между ног. Он панически задергался в объятиях, и командор тут же разжал руки. — Ну что вы, виконт, что вы подумали сейчас про меня? Отвечать на такие вопросы Гарри был не в силах. — Простите. Мне лучше вернуться в каюту. Простите, — бормотал он, отступая и стягивая края шнуровки на вороте. И, не найдя больше слов, повернулся и бросился прочь. После Гарри долго ворочался в постели, вспоминал слова и объятия, отчего-то стонал и в конце концов обнаружил свои руки там, где недавно его трогал командор. Торопливо засунув их под подушку, Гарри крепко зажмурился и наконец уснул. Когда он открыл глаза, то не сразу понял, что изменилось. Сначала решил, что проспал завтрак: солнечные лучи ложились полосами на деревянные стены, на ковер, проходили через письменный стол и уже почти дотягивались до рукомойника. Но звуки были привычными, негромкими. Плеск волн, скрип обшивки, далекие голоса матросов где-то на носу корабля, а может, и на реях, за стеной покашливал Его светлость Корнелиус Фадж. Значит, не проспал, похоже, это корабль сменил курс, подставил корму солнцу, и теперь оно осторожно пробирается в каждое окно. Фадж уже не спит, а командор и капитан Малфои наверняка на ногах с самого рассвета. Думать о командоре было неловко, и Гарри постарался больше не делать этого. Он повернулся на спину, потянулся и замер. Вот почему утро показалось таким чудесным — его больше не тошнило! То ли совершенно успокоилось море, то ли он привык к морской жизни, но неприятный комок в желудке исчез, и даже появилось что-то, похожее на аппетит. По крайней мере, о завтраке подумалось с удовольствием. Вспомнив вчерашний конфуз с шелковыми чулками, на этот раз он обошелся обычными шерстяными, застегнул пуговицы на бриджах и поморщился: портной все же обдурил и продал слишком тесные штаны. Страдания от морской болезни вытеснили прочие ощущения, но стоило ей отступить, и вернулся не только голод, но и прочие чувства. Шов и пуговицы давили на пах, Гарри сделал шаг, и давление усилилось. Смотреть сверху вниз и видеть, как все сильнее натягивается ткань, как пробуждается мужское естество, было очень волнующе. Он мужчина и, что бы там ни думал Люциус Малфой, когда-нибудь встретит ту, перед которой разденется без страха и стеснения. Гарри очнулся от сладких грез, когда понял, что трется пахом об угол бюро и постанывает. Сделав шаг назад, он все-таки не удержался и с силой прижал обе руки к вставшему члену. Вжимаясь в ладони, подумал, что напрасно поддался искушению, что еще миг — испачкает белье и точно опоздает на завтрак. Гарри хотел отнять руки, но они словно приклеились. Он надавил еще сильнее, перед глазами промелькнуло видение форменного белого парика, и этого оказалось достаточно, чтобы ослабевшие ноги подогнулись, и он с тихим стоном опустился на стул. Проклятье! Он же обещал себе рукоблудить пореже, это недостойно человека, которого приняли в высшее общество. И вредно для здоровья — так говорил их классный учитель. И грешно — а так говорил преподобный Джеймс. После, сунув оскверненное белье в один из бесполезных шелковых чулков и закопав поглубже среди вещей, он надел чистое, застегнул пуговицы и обнаружил, что теперь штаны почему-то не кажутся тесными. — Я вижу, вы в добром здравии сегодня, — так, словно ночью ничего не случилось, поприветствовал его командор, складывая подзорную трубу. — Да, мне гораздо лучше, благодарю, — с достоинством ответил Гарри, чувствуя, что сегодня ему по силам поддержать любезный разговор, но тут же смутился, заметив быстрый и какой-то очень понимающий взгляд капитана Драко Малфоя. «Он что, догадался? — ужаснулся про себя Гарри. — Может быть, видел нас вдвоем? Или у меня пятно на бриджах?» В панике он оглядел себя, но тут их пригласили за стол. После завтрака, отбросив неприятные мысли, он вновь целиком отдался ощущению свободы, соленому ветру и теплому солнцу. Шли правым галсом, едва заметные волны шлепали о борт, и было принято решение поднять верхние паруса на грот и фок-мачтах. Гарри, напрягшись, вспомнил, что Невилл называл их брамселями, и почувствовал, как стремительно превращается из сухопутной крысы в морского если не волка, то волчонка точно. Что-то вдруг привлекло его внимание, он высунулся подальше и прищурился. Кильватерный след разбивал солнечную поверхность, вода серебрилась, и блики впивались в глаза, как острые иголки. Поморгав, Гарри убедился, что ему не почудилось: вместо двух кораблей за ними следовал лишь один — корвет «Стремительный». «Виктории», замыкающего корабля их эскадры, не было видно. Это так взволновало его, что он кинулся к первому, кто мог бы объяснить ситуацию. Не смутило даже то, что им оказался капитан. — Ваша светлость! Капитан, сэр! — путался он в словах. — «Виктория» пропала! Капитан Драко Малфой новость не оценил: — У нас не пропадают корабли, мистер Поттер. «Виктория» ушла к берегам Португалии. А мы направляемся в Атлантику. И постарайтесь больше не бегать с таким топотом, вы отвлекаете матросов. Поморщившись от вновь исковерканной фамилии, Гарри процедил сквозь зубы: — Спасибо за разъяснения, капитан. После был обед и послеобеденный уже променад по палубе в компании командора Малфоя. Он снова покровительственно клал руку в перчатке на плечо и поглаживал. Гарри на этот раз сдержанно принимал знаки внимания и гордился своей выдержкой. И вдруг сверху раздался крик: — Пираты!