Золото морей

«Черный Султан» даже не спустил флаг. Похоже, проклятый Султан-бей нисколько не волновался ни за себя, ни за судно. — Он что, совсем не боится? — Конечно, — удивилась Гермиона странному вопросу. — Сале — самый известный порт, и пираты здесь как дома. Наоборот, это их все боятся. Гарри сник: исчезла надежда на то, что Султана перехватят власти. Он сам был тут власть. Восходящее солнце красило розовым паруса больших и малых кораблей. Трепыхались на ветру флаги непонятных расцветок. Британского креста, Гарри, как ни силился, разглядеть не сумел. Да и что бы делать судну королевского флота в этом Богом забытом диком краю? Впереди тянулся уже близкий берег: облепленные белыми постройками желтые скалы, лохматые пальмы, высокая квадратная башня песчаного цвета. Галдели и носились над головой чайки, им вторил гомон, который, как приливная волна, накатывал с берега. Несмотря на рассветный час, на пристанях было полно народа. — Эй, англичанин! — Белла дернула Гарри за руку. — Живо пошли, тебя надо подготовить. Вспомнив слова Султан-бея насчет «приодеть и завить», он дернулся, вырвал руку и отшатнулся: — Не пойду! — Еще как пойдешь! — И Белла вдруг свистнула, да так оглушительно, что Гарри только мигнул. Тотчас подскочили двое пиратов, схватили его и потащили вслед за Беллой в сторону кают. А дальше было невыносимо стыдно. Белла заставила снять всю одежду. Гарри не давался, отбивался, но это не помогло: один из пиратов просто разорвал на нем рубашку, а потом дернул за пояс бриджей. Белла дала знак, и Гарри окатили водой из ведра. И пока он отплевывался, она быстро вытерла ему голову драным полотенцем и, как заботливая мамаша, принялась вытирать остальное. От унижения мутилось в голове, но тут явился Султан-бей, и стало еще хуже. Он остановился в двух шагах и молча, пристально наблюдал за преображением. Принесли шаровары, заставили надеть, и выяснилось, что они женские — шелковистые, персикового цвета, с серебряной вышивкой на бедрах. Гарри сжал зубы. Следующим был жилет, тоже, как он подозревал, не мужская деталь туалета — слишком яркий, изумрудно-зеленый, все с той же вышивкой. Только идиот мог надеть такое, и вот он стоит — этот самый идиот, разряженный, точно девка из дома терпимости, и Белла раскаленным на углях прутом завивает ему волосы. Боясь обжечься, Гарри больше не дергался, стойко перенес и эту экзекуцию, и следующую, когда чертовка, ухмыляясь, извлекла из деревянной коробки кисточки и принялась раскрашивать ему лицо. Обвела вокруг глаз, тронула губы и напоследок размазала что-то на щеках. Теперь уже ржали все — и пираты, державшие Гарри, и сама Белла, и даже Султан-бей не сдержал ухмылки: — Подай зеркало, пускай увидит, какой он красавчик. Не юноша, а спелый абрикос. Гарри не знал, что такое абрикос, он был готов увидеть настоящее чучело. Однако, глянув в поднесенный осколок, не поверил глазам. Из зеркала на него уставилась розовощекая девица с яркими губами и вытаращенными зелеными глазами. А на лбу горел знак, оставленный саблей Султан-бея, — маленькая багровая молния. Гарри не мог вымолвить ни слова и лишь потряс головой, отчего завитые пряди упали на скулы и крупными кольцами облепили тонкую шею. — Уйдешь за двойную цену, — причмокнул Султан, — а если будешь правильно себя вести, то и за тройную. А не будешь — я перережу тебе горло. Поверь, так и случится. Белла, зачем оставила клеймо? Замажь! Та вытащила из коробки круглую плошку с белилами и закрасила молнию. Теперь в отражении не было ни единого изъяна. Униженный и ослепленный увиденным, Гарри ничего не ответил. Ему связали руки и отвели в сторону. Через несколько минут провонявший чесноком пират принес кусок черствой лепешки, горсть сухих ягод и кувшин, на время развязал Гарри руки и проследил, чтобы он все сжевал и выпил воду. Тот не отказывался: несмотря на переживания, аппетит не пропадал, а пить хотелось постоянно. Из трюма вывели Гермиону в новом чистом платье, следом связанных сестер-индианок. Китаянку оставили в клети; а может, ее уже не было в живых. — Мало товара, — скептически произнесла Белла, глядя на живописную группу. — Ничего, нам хватит выручки с одного англичанина, — ответил Султан-бей. — Остальных лишь бы сплавить, некогда мне сейчас с ними возиться, сама знаешь. Не продадим — сброшу в море. Пора! Гарри поймал взгляд Гермионы и попытался приободрить ее улыбкой. Сестры Патил одновременно заплакали, но Белла грубо обтерла им лица тряпкой и погрозила кулаком, чтоб молчали. Потом, прикованные к своим сопровождающим, они долго шли по деревянному причалу, где каждая вторая доска была прогнившей и норовила провалиться. Миновали лодки, затем — громоздящиеся вдоль берега груды рыбьей чешуи и требухи, потом протолкались сквозь рыбные ряды. Гарри мутило от духоты, от запаха свежего улова и тухлятины, от лая собак, роющих эти кучи, от выкриков на чужом языке. Впрочем, многие говорили по-испански; но, хотя Гарри изучал его в колледже, понять быструю и странно исковерканную речь толком не мог. Постоянно озираясь, Гарри искал пути для побега — и не видел ни одного. Освободиться от конвоира он бы не смог, а если бы оковы чудом свалились, не убежал бы в плотной толпе. Гермиона шла впереди и тоже оглядывалась, наверное, высматривала знакомых или родных. Белла хлопнула ее по затылку и прошипела: — Под ноги смотри. Невольничий рынок нашелся недалеко от порта. Гарри представлял себе что-то вроде лондонского Ковент-Гардена: ряды прилавков и торговки за ними, а вокруг течет нескончаемая толпа. Но все оказалось иначе. Султан-бей привел их квадратный двор, засыпанный песком. На входе суровый старик в чалме с пером затребовал входную плату, и Султан-бей долго ругался и кричал, что это слишком дорого. Гарри, Гермиону и сестер затолкали под нижнюю галерею, в сумрак, и когда наверху кто-нибудь проходил, на головы сыпался песок. Поскольку топтались там постоянно, Гарри и девчонки отряхивались каждую минуту. Белла заметила и велела накрыть товар покрывалами. Замотавшись в тряпку, Гарри осторожно придвинулся к Гермионе и тихо спросил: — Видела кого-нибудь из своих? — Нет. Они в порт не ходят. Их надо искать в старом городе. — Сбежать бы… Ты можешь, ну… нашаманить что-нибудь? Гермиона только вздохнула: — Может быть, я сумею вызвать грозу — грома все боятся, но как мы освободимся? — И она дернула рукой, неосторожно привлекая внимание Беллы. — А ну цыц, оба! — рявкнула та. Вдруг наверху закричали, ударили металлом о металл. Торги начались. — Значит, так, — зашипел Гарри в лицо невесть откуда взявшийся Султан-бей. Его красноватые глаза смотрели так пристально, что у пленника защипало в носу. — По моей команде выходишь вон туда, — он махнул рукой на середину двора, где уже прохаживались девушки в покрывалах. — И делаешь все, что я скажу. И помни, тебе четырнадцать. Посмей только назвать свой настоящий возраст! Торги начались. С галерей то и дело скатывались покупатели — разряженные в пестрые халаты и шаровары берберы, иногда мелькали и белые лица. Эти люди с одинаково озабоченным выражением, словно выбирали курицу на обед, щупали девиц, заставляли ходить, стучали по спине и по груди, заглядывали в рот, исследуя язык и зубы. «Товар» вел себя по-разному: одни, оцепенев, терпели, и сразу было видно, что они здесь впервые, другие хохотали, какая-то девушка плакала и дергала за руку стоявшего рядом малыша. Покупатели орали на девиц, друг на друга, кое-кто уже толкал соперника в грудь, все спорили и, кажется, никак не могли поделить покупки. Девушек, тем не менее, становилось все меньше. Гарри переступил босыми ногами, задрал голову. Над этим ужасным местом сияло безмятежное синее небо, в нем плавали белые чайки, крича о море. Вдруг между их белыми силуэтами мелькнул ярко-красный. Гарри моргнул и присмотрелся — видел он неважно, однако понял, что летит крупная птица. Это был попугай; он снизился, сделал круг над двором и приземлился на перила галереи прямо над головой. Разинул клюв и пронзительно заорал по-английски: — Пиастр-р-ры! — в точности как в каком-нибудь приключенческом романе. — Позор-р-р! Пар-р-разиты! И еще какую-то тарабарщину вроде как на испанском. Снялся с места и, тяжело переваливаясь в воздухе, полетел в сторону выхода. Гарри был почти уверен, что спит и видит странный кошмар. Эти «пиастры» и впрямь звучали отовсюду. Завершились массовые торги, увели прочь проданных — среди них пропали и заплаканные сестры Патил, и своих пленников начали представлять торговцы дорогим товаром. Гарри смотрел, как Султан-бею пожимают руки и хлопают по плечу, тот в ответ щерился зловещей улыбкой. Его здесь знали и боялись — это было видно. И вот пришел тот миг, когда и Гарри услышал: — Двадцать тысяч пиастров! Товар первый сорт! — Гаремный мальчик для эфенди. Невинность, красота и юность! — заверещала Белла. — Открываю торг! Татли дут! Рахат-лукум! Фараулля! Эй, ты, ступай сюда! — Не пойду! — заорал в ответ Гарри. К нему подлетел Султан-бей и ударил по щеке так, что Гарри стукнулся затылком о стену. Пират бросился на него и схватил за грудки. — Еще раз вынудишь меня попортить тебе вид, просто проткну саблей. Пошел! — и вытолкал на залитый солнцем двор. Гарри мгновенно ослеп и втянул сквозь зубы жаркий воздух. Вместе с Беллой надсадно орали на разных языках еще несколько теток: каждая представляла «продажных невест» — и вместе с Гарри на площадке очутились десятка два девушек. Они были смуглые или белолицые, очень красивые, и он рядом с ними вновь почувствовал себя раскрашенным чучелом. Каждая была выставлена за две тысячи пиастров, и он подивился — кто его самого захочет купить за чудовищную сумму? С галерей кричали, торговались, девушки снимали покрывала, оставаясь в прозрачных одеждах. Гарри маялся на краю площадки, пока Белла не подтолкнула его в спину и не прошипела: — Иди в центр, погуляй, походи, поулыбайся публике и понемногу раздевайся. Кидай все прямо на песок. Остановишься, когда останутся одни шаровары. Гарри и не подумал улыбаться и разгуливать, стоял с опущенной головой, стягивая концы покрывала на груди и прикидывая, не броситься ли наутек. Вход был далеко, успеют перехватить. И вдруг его властно развернула чья-то рука. Гарри дернулся и глянул вверх: перед ним стоял огромный чернокожий в длинном синем халате и круглой шапочке. — Сними это все, — на корявом английском произнес тот и показал на его грудь. Гарри машинально разжал пальцы, покрывало упало к ногам. Чернокожий сам вытряхнул Гарри из изумрудного жилета и впился горящими, как угли, глазами, в которых тот с ужасом различил вожделение. Отшатнулся. — Вы не заставите меня! — сказал отчетливо, готовый кусаться и защищать себя до конца. Чернокожий вдруг засмеялся, открыв великолепные зубы: — Кто тебя так запугал, малыш? Сколько тебе? Пятнадцать? Меньше? — Мне двадцать, — заявил Гарри, — я не гожусь. — Двадцать?! — покупатель захохотал еще громче. — Не смеши меня! И бороды нет, и… — он бесцеремонно оттянул пояс шаровар и заглянул, — … и в штанах ничего не выросло. Шокированный Гарри молчал. — Что умеешь? — стал допытываться черный. — Драться на шпагах, — сквозь зубы выдал Гарри. — Какой кусачий малыш. Ты знаешь, кто я? — вдруг вкрадчиво спросил черный. — Не знаю и не желаю знать, — глянул на него Гарри и вновь отвернулся. — Что ж, чем толще кожура, тем слаще плод. Ты товар Султан-бея? Ясно! Эй! — чернокожий гаркнул так, что с галерей сорвались и улетели чайки. — Даю двадцать тысяч за белого мальчика и забираю. — Шиш! — с галереи скатился толстяк в накрученном вокруг головы платке с кистями. — Я его приметил для своего эфенди. Даю двадцать одну! — Я был первым, евнух, — невозмутимо заявил чернокожий и взял Гарри за плечо так крепко, что тот не смог вырваться. — Зови меня мастер Кингсли, слушайся, и мы отлично поладим. Гарри закусил губу; но тут к ним протолкался Султан-бей. — Достопочтенный мастер, я ждал твоего появления, как восхода солнца в конце ночи! Добавь тысячу и забирай в придачу ее, — он махнул рукой, и Белла тут же притолкала в спину ошарашенную Гермиону. — Смышлена, ловка, умеет по дому, знает языки. Держал для себя. — Беру, корсар, так и быть, — благодушно сказал Кингсли, и мешок, набитый золотом, легко перекочевал с его пояса в ладони к Султан-бею. Тот ощерился и вдруг подмигнул Гарри: — Молодец! Оправдал три фунта изюма, потраченные на твое содержание. И он, и Кингсли, и Белла хохотали, вокруг все галдели и ржали — то ли над Гарри, то ли просто так, и тот закрыл глаза, мечтая проснуться. — Идем, пока мои ишаки не разбежались! — Кингсли посмотрел на связанные руки Гермионы. — Я не привык удерживать силой, но мне надо к вам обоим присмотреться. И наклонился к Гарри: — Не бойся! Этот путь сладок, и ты скоро поймешь, как я прав. Хочешь финик? Мастер Кингсли хоть и улыбался добродушно, но охрану к Гарри приставил сразу. Конвоир только мрачно взглянул и выразительно положил ладонь на эфес сабли. Но тут кто-то подтолкнул вперед Гермиону, и охранник расцвел: что-то коротко напевно сказал, выпятил грудь, расправил плечи и всю дорогу посылал ей пламенные взгляды. — Он сказал, что его зовут Забини. Он страж у мастера Кингсли, — шепотом говорила Гермиона, заправляя выбившиеся волосы под косынку. — Знает, что я не для спальни, а для кухни, вот и лезет, черномазый. — Это ты наколдовала? — тихо спросил Гарри, заметив на чисто-голубом небе белые облака. — Нет, — мотнула головой она так, что волосы снова выбились из-под платка, — но я могу поговорить с ними, как с океаном, и они вырастут в тучи. Надо? Гарри кивнул, едва, впрочем, понимая, зачем ему это. Хотелось созвучия природной стихии с тем, что происходило внутри. Хотелось увидеть песчаную бурю и шторм на море, раз уж он сам может только идти за Кингсли и молчать. Тот действительно довел их до ишаков, перебросился несколькими фразами с Забини и повернулся к пленникам: — Нам нужно ехать в Марракеш. Это далеко, несколько дней пути, а погода портится. Я решил — проведем эту ночь в Сале, отдохнем и назавтра тронемся. — И так выразительно посмотрел на Гарри, что тот с ужасом понял — уже этой ночью Кингсли собирается поразвлечься со своим гаремным мальчиком. * * * На отдых остановились в караван-сарае на краю города. К тому времени Гарри и Гермиона совсем выбились из сил — идти по вязкому песку против сильного ветра было тяжело. Перед въездом во двор караван-сарая Кингсли еще раз оглядел пленников и, похоже, только сейчас заметил, что Гарри все еще в своем попугайском женском наряде из персиковых шаровар и зеленой жилетки. Нахмурился и приказал идти быстрее. Так они и вошли внутрь. Прямо среди животных на расстеленных пестрых коврах отдыхали путники. Верблюды, кони, ишаки тянулись к колодцу в центре двора, пили, роняли лепешки. Верблюдов Гарри видел впервые. Он чуть не свернул голову, рассматривая самого огромного. Кингсли заметил это, наклонился и прошептал: — Обязательно покатаю тебя на верблюде, сладкий мой. И на настоящем арабском скакуне. Все для тебя сделаю, только перестань дичиться. От такой прочувствованной речи Гарри едва не шарахнулся под ноги того самого верблюда. Державший поводья погонщик окинул таким внимательным взглядом, что он отскочил обратно. Их привели в комнаты. Гермиону увел за собой Забини, и сколько она не оглядывалась, Гарри ничего не мог поделать. Пока переодевался в менее броскую одежду, которую принес все тот же охранник, осматривал свою клетушку: каменные стены, крепкая решетка на окне, в углу — видимо, забытые предыдущим постояльцем седло и уздечка, а за окном клубятся тучи и слышны далекие ворчливые и пока ленивые раскаты грома. После ему разрешили умыться и накормили. Кингсли, как и Султан-бей, видимо, решил, что, если кормить пленника сладким, тот станет сговорчивее. Гарри отодвинул плошку с вялеными оранжевыми плодами. Вкусно, но не хочется. В колледже или во времена житья у Дурслей он бы все отдал за целую пригоршню сладостей, а сейчас глаза бы их не видели. Лучше посмотреть, как можно сбежать отсюда. За дверью маячил Забини, камни в стене были плотно пригнаны друг к другу, решетка крепка. Смешно было бы думать, что простоявшие десятки лет надежные стены сейчас дадут трещину именно в этом месте. В соседней комнате послышались голоса. Мужские, значит, Гермиону не обижают, понадеялся Гарри. Незаметно и неожиданно темнокожая девчонка из трюма пиратского корабля стала не только товарищем по несчастью, но и человеком, за которого он теперь волновался. Спор, между тем, становился все горячее. — За кого ты меня принимаешь?! — вдруг взревел Кингсли, и Гарри припал ухом к стене. Но слышно стало хуже, и он бросился к окну. В открытый проем слова долетали громко и четко. Гарри вслушался и обомлел. — Не сердись, эфенди, — пришептывая и шепелявя, неизвестный разговаривал с Кингсли. — Даю слово честного странника, я буду беречь его, сладко кормить и не обижать. Султан-бей обманом выкрал у меня его. Сколько ты заплатил за мальчика? Две тысячи? Четыре? Я выкуплю. — Двадцать, — помолчав, ответил Кингсли. — Я верю тебе, эфенди, — голос стал тусклым, — твое слово крепче алмаза. Но я не смогу заплатить такую сумму, откуда у бедного странника столько. Самое большее — шесть. — Нет, — в голосе Кингсли зазвучала угроза. — Я же знаю, что ты лжешь мне. Ты перекупишь его и продашь дороже. За его мордашку дадут много, тут ты не ошибаешься. Если научишь покорности — продашь и за двадцать пять. Но у тебя нет тех денег, что он стоит, поэтому убирайся вон! Забини! Послышался шум, топот и все стихло. Неудачливого перекупщика, должно быть, спустили с лестницы. Едва Гарри отпрянул от окна, отворилась дверь, и на пороге показался Кингсли все в том же синем халате и шапочке. Мрачнее тучи, он подошел к Гарри. — Покорности! — бормотал он. — Нет в тебе покорности. Ни послушания, ни мягкости — ничего нет. Только гордыня, колючки и страх. Чего ты боишься, скажи, чего?! — И, чуть смягчившись, продолжил: — Целуй меня. — Что? — отступил Гарри. — Целуй! Или не умеешь? Последние слова он выкрикнул Гарри в лицо, и не успел тот отшатнуться, схватил за жилетку и дернул к себе. Гарри попытался отвернуться — пухлые влажные губы мазнули по щеке. Поднырнув под рукой Кингсли, он вырвался, кинулся к открытой двери и даже почти добежал, когда почувствовал, как твердая рука схватила за шаровары. Ткань затрещала. Кингсли медленно подтащил упирающегося Гарри к себе. — Паршивец, сбежать хотел? Я не для того выложил за тебя цену двух чистокровных скакунов. Забини, веревку! Пусть наш горячий жеребенок посидит без еды и на привязи. Подскочивший Забини быстро связал Гарри руки. Двери закрылись, и тот остался один. В биографии его было одно темное пятно — за восемнадцать лет ни разу не доводилось целоваться. Ни всерьез, как, например, Дадли, который присасывался к своей подружке-булочнице так, словно собирался ее сожрать, ни в шутку, как сосед Дурслей, ирландец Симус Финниган, который громко и весело перечмокал всех девиц Тисовой улицы, и даже вдова Смит попалась на улыбки и комплименты. Гарри казалось, что его и Невилла Лонгботтома будто нарочно избегают девушки. Не ведут легких, ничего не значащих бесед при встречах на улице, прыскают и поспешно отказываются от свиданий. Он уже почти смирился с этим и решил, что его единственная, его судьба, еще не нашлась. Но обязательно найдется, и тогда их губы сольются в страстном поцелуе, а сердца — в едином порыве. И вот оно случилось — Гарри почти поцеловался, но не с милой девушкой, будущей женой, а огромным разозленным мужчиной, который теперь звался его хозяином. Гарри неловко опустился на ковер. Все пропало, никаких надежд. Но в этом караван-сарае, наверное, никогда не бывало тишины. Снова послышался шум, на этот раз звонко и гневно звучал женский голос. Через секунду на ковре рядом с Гарри сидела Гермиона, хлюпая носом. — Говорила Забини: не лезь. Полез, получил тумаков. Мастер Кингсли обозлился и велел запереть тут. — Что за традиция у них такая. Чуть что — сидишь связанный, — пробормотал Гарри и криво улыбнулся. За окном вовсю грохотало, прохладный ветер залетал в окно и шевелил подол платья Гермионы. — Так ты вызвала грозу? — Она сама собиралась, я только поторопила, — Гермиона тоскливо вздохнула. — Я дождь просила, а он не получился. Один грохот, а я люблю дождь. — Нормально получилось, — приободрил ее Гарри. — В такую погоду хорошо сбегать от своих хозяев. Он осекся, и Гермиона с интересом подняла голову: — Но дверь… — Она не запирается, я заметил. — Но там снаружи… — Забини. Ну и что. Видишь упряжь в углу? — Гарри кивнул на кем-то забытую уздечку. — Ты его окликнешь, а я наброшу и придушу. Слегка, я умею. В колледже нас учили борьбе. На самом деле профессор Локхарт уделял защите, низкому, плебейскому занятию, еще меньше внимания, чем фехтованию, но Гарри сейчас отчего-то чувствовал необычайный подъем и был уверен: если потребуется, придушит Забини до смерти. — Нас поймают внизу. — А мы поменяемся одеждой, — вдохновенно придумывал Гарри. Он так четко представлял побег, словно только и занимался что их составлением. — Я в платье и покрывале буду белой наложницей. А ты заберешь у Забини саблю и будешь моей охраной, ты же… ну, черная, как положено страже. Тебе есть куда бежать? — Само собой. Я бы тогда пробиралась к своим. — И я к своим, то есть на британский корабль и домой! — Но… — Да что еще?! — У нас же руки связаны! Гарри опомнился. Действительно — ловко и надежно перехвачены веревкой: у него спереди, у нее сзади. — Может, перепилить о решетку? — Гермиона тоже включилась в эту игру. Гарри подошел и присмотрелся к гладким круглым прутьям. — Нет, не получится, до утра не управимся. — Он обернулся: — Покажи браслет! Гермиона смотрела непонимающе, и Гарри сам обошел ее, встал сзади и тронул связанными руками браслет. — Если я его сейчас сломаю, ты не нашлешь на меня молнии? Попробую разрезать им веревки. Гермиона кивнула, и Гарри изо всех сил сжал руки. Твердое дерево долго не поддавалось, но когда ладони начали гореть огнем, браслет с громким треском разломился. Одновременно за окном сверкнуло и грохнуло так, что заложило уши. — Я все-таки думаю, это ты управляешь грозой, иначе бы нас уже услышали, — пробормотал Гарри, и, примерившись, начал перепиливать веревку, которой была связана Гермиона. Джутовая веревка мохрилась, истончалась, Гарри раздирал зазубренным краем волокна, в нос бил травяной запах. И вот, наконец, веревка треснула, и Гермиона, едва растерев ладони, перехватила кусок браслета: — Давай теперь я. Через пять минут, тяжело дыша, будто бежали сюда от самого рынка, они стояли друг против друга. — Ну, что переодеваемся? — неуверенно предложил Гарри. Гермиона закусила губу, кивнула и быстро задрала подол белого платья, так что Гарри успел заметить изгиб бедер и темные ягодицы. Быстро отвернувшись, он тоже начал снимать с себя одежду и со смущением вспомнил, что с тех пор, как его нарядили в ужасные женские персиковые шаровары, ему так и не дали белья, и теперь он будет вынужден бежать в платье без трусов. Но такими мелочами в их отчаянном положении можно было пренебречь. Не поворачиваясь, он сунул в руки Гермионе свою одежду и тут же получил ком белой ткани. Натянул, одернул подол. Платье морщилось на груди и было коротко, штаны на Гермионе, наоборот, волочились по полу и их пришлось подвернуть. Прошло уже около часа, как их закрыли в комнате, и с каждой минутой росла опасность, что Кингсли или Забини заглянут проверить пленников. Гарри подкрался к двери и приник к щели. Он едва разглядел в полутьме фигуру охранника, но понять, стоит тот лицом или спиной, не смог. Отошел, взял в руки уздечку и сделал знак Гермионе. После этого все случилось быстро: Гермиона распахнула дверь, и, не успел Забини обернуться, как Гарри набросил ему на шею кожаный ремень, прижал к себе спиной и принялся душить. От страха словно прибавилось сил. Страж задергался, захрипел, а Гермиона схватила саблю, которую тот опрометчиво оставил на подоконнике, и наставила острием ему в грудь. Гарри заметил, как сильно дрожат ее руки. — Отпусти, хватит, у него уже глаза закатились,— крикнула она, и Гарри пришел в себя: Забини обмяк и не дергался. Гарри убрал руки, и тот рухнул на пол. Быстрым шагом, но с оглядкой они побежали по пустым коридорам. По случаю ужина или просто позднего времени в галереях никого не было. Гермиона все так же держала перед собой саблю. — Опусти, — прошептал Гарри, — иди спокойно. А то решат, будто что-то случилось. Гермиона послушалась, а Гарри возблагодарил Господа за то, что она носит платок на голове — с ним, да еще в штанах она становилась неотличима от темнокожего охранника. Сам он прикрылся широким рукавом, вспомнив, что видел этот жест у невольниц на рынке, а потом, заметив брошенную лошадиную попону, тотчас поднял и набросил на себя. В нос ударил крепкий запах лошадиного пота, но стало чуть спокойнее. Квадратный двор они пересекли молча, стараясь идти не слишком быстро, но сильный ветер подталкивал в спину и заставлял ускорять шаг. Через каменные ворота входа прошли очень просто: охранник лениво взглянул на них и что-то спросил на своем языке, Гермиона хрипло ответила, тот кивнул и пропустил. — Что ты ему сказала? — спросил Гарри, после того как они, сделав два или три поворота, остановились в узком проходе между стен. — Он спросил, куда я веду женщину. Я ответила, что на рынок. Хозяин велел проучить свою жену и напугать базарными собаками, а они тут лютые. Гарри вздрогнул. Однако и нравы у здешних жителей, раз травля собаками была обыкновенным наказанием. Вспотев под плотной попоной, Гарри сейчас ежился под прохладным ветром. — Ну что? Может, ты со мной? Я проберусь в порт, найду английский корабль, попрошу дать мне убежище и отвезти на родину. — Ну нет. У меня же теперь есть сабля и мужская одежда, — сверкнула белозубой улыбкой Гермиона. — Мне никто не страшен тут больше. Я пойду к своим. Это не слишком далеко, я справлюсь. — Ну тогда… прощай? Или, может быть, увидимся когда-нибудь. — Расставаться с подругой было отчего-то горько, в горле встал ком. Гермиона крепко обняла Гарри: — Удачи тебе. Не будем прощаться навсегда, кто знает, как получится. Жизнь иногда делает зигзаги. Будь осторожен. — И ты! Они разошлись. Гермиона вскоре растаяла в темноте, а Гарри в белом длинном платье был прекрасно виден издалека. Он понимал это и старался держаться у стен. И долго плутал по улочкам, раня босые ноги о камни и колючки. Раз, заслышав лай своры, вспомнил слова Гермионы и свернул в сторону от моря. Пересидел за мусорной кучей, дождался, пока лай не растает вдали, и побежал дальше. Гром стих, но ветер все усиливался, рвал платье и кидал в глаза песок. На горизонте небо полыхало зарницами. В их неверном свете Гарри с пересохшим горлом и сбитыми ногами добрался до берега. Сначала он только почувствовал запах моря, и тот показался таким долгожданным, таким родным, словно не было черных парусов Султан-бея, плена и душного трюма. Словно сейчас перед ним появится корабль под британским флагом, надежнее и быстрее «Смелого», и он снова поплывет в прекрасные, неизвестные земли, к крестному, который, наверное, и подумать не мог, что приключилось с его крестником. Но тут Гарри спустился с небес на землю и ясно увидел себя со стороны: без денег, без документов, без каких-либо личных вещей, мучимый голодом и жаждой, в подозрительном маскараде. Как примут такого бродягу на борту? Кто поверит ему? Какой уж тут Барбадос — добраться бы до дома, до родной Британии. Океан ревел у самых ног, длинные пирсы уходили в море, и там, на черной воде, Гарри разглядел очертания кораблей. Он похолодел: как понять, на каком из них соотечественники? И есть ли они тут вообще? С его везением нетрудно выбрать турецкий или испанский корабль, и тогда ему вовек не увидеть ни родины, ни крестного. Но стоять на берегу и светить белым платьем, словно маяк, было опасно, бегать по пирсу — тем более. Гарри все-таки дождался вспышки молнии. О чудо! На ближайшем корабле, двухмачтовом бриге, развевался родной флаг со светлым крестом на темном фоне. И всем своим существом Гарри потянулся к этому кораблю. У самого берега бились друг о друга и о край причала две лодки. В одной из них нашлись весла. Опомнился Гарри только тогда, когда волна окатила его с головы до ног: он греб по штормовому морю, лодку подбрасывало на гребнях волн и резко кидало вниз, и так же вверх-вниз трепыхалось в груди сердце. Ветер сносил в сторону, и все равно Гарри, видя свое спасение только в этом корабле без единого огня, но с британским флагом, нечеловеческим усилием направлял лодку к цели. Когда он был уже у окончания длинного причала, на корабле вдруг вспыхнул свет. Сначала один фонарь, потом второй. Мелькнул черный силуэт. Чуть не разбив лодку о причал, Гарри кое-как загнал ее под доски и уцепился за сваю. Он не мог объяснить, почему решил спрятаться от своих спасителей, похоже, события последних дней научили его осторожности и расчету. На корабле кричали. Ветер доносил обрывки фраз: — …Идиоты! …При таком ветре!... пробоина… Уизли! Петтигрю! Живо найти и привести всех!... безмозглые… срочно уходим!