Золото морей

Шторм налетел через день, внезапно, истово. Забегали все и сразу. — Волна боковая, ослеп?! — орал Муди на штурвального, который, с трудом удерживая, поворачивал колесо. — Верти навстречу, дубина, ты нас утопишь! В дрейф ложись! — и переключался на матросов: — Живо оголить рангоут, что телимся?! Тьма сгущалась так быстро, что казалось, будто корабль всасывает в ад. Ветер свистел в снастях, волны вырастали высотой с холмы, и каждая грозила захлестнуть и перевернуть, утянуть на дно. Качка превратилась в череду взлетов и падений; матросы под крики боцмана спускали паруса, задраивали все — люки, двери, якорные клюзы, жерла пушек, привязывали бочки и ящики. Несколько человек тащили в трюм клети с мечущимися в истерике курами. Гарри кинулся было помогать, но его тут же за руку поймал растрепанный и гневный кэп, совсем непохожий на себя недавнего, что еще вчера учил держать штурвал и говорил так вкрадчиво. — Марш отсюда в каюту! — гаркнул он прямо в ухо, перекрывая свист ветра. — И ни шагу за дверь! Живо! Он толкнул Гарри в спину, и тот едва не покатился по накренившейся палубе. Кэп догнал, вновь схватил за руку и втащил в свою каюту. На койке кэпа лежал Альбус. На спинке в изголовье топтался встревоженный Фоукс, встретивший Гарри резким криком. — Заткнись! А ты сиди и не вылезай! — Кэп выбежал и захлопнул дверь. — Он с ума сошел! — воскликнул Гарри. — Я не могу здесь прятаться! — А какой смысл суетиться? — безмятежно отозвался Альбус. — От нас с вами мало что зависит. Сядьте и помолитесь, дорогой виконт. Гарри глянул на него как на безумца, метнулся к двери, толкнул — заперто! Недолго думая, он отскочил, сосредоточился и вышиб ее ногой, едва не выпав наружу. На него уже никто не обращал внимания. Гарри нашел моток веревки, кое-как обвязал себя, пропустив ее под мышками и прикрепив длинный хвост к мачтовому крюку, на котором болтался погасший фонарь. Судно вставало дыбом, пару раз он грохнулся на четвереньки. Огромная, почти невидимая в сумраке, но осязаемая волна поднялась и ударила в борт с такой первобытной мощью, что страх сковал все члены. Гарри хватал воздух ртом и не мог двинуться с места, в ужасе от того, что вот-вот очередная водяная гора слизнет их всех в пучину. Матросы бегали по палубе, каждый что-то делал, никто не ползал от страха, точно придавленный жук. И тогда Гарри, с трудом поднявшись, побежал к носу. Палуба была вся в воде, ноги оскальзывались, веревка больно резала ребра, но все-таки он нашел в себе силы пристроиться в цепочку матросов, выливающих ведра из камбуза. При известии о течи ужас вновь пополз ледяными языками за шиворот, мешая сосредоточиться, но Гарри, сжав зубы, подхватывал и передавал дальше тяжелые ведра, повторяя про себя: если смоет вниз, задержать воздух, отплыть в сторону и стремиться к поверхности, а вынырнув, лечь на спину. Он сомневался, что сумеет все это проделать при такой зыби, но от повторения теории становилось легче. В сумраке все ожесточеннее хлестал ветер, мигали то и дело гаснущие фонари, небесный гром сливался с грохотом волн, крушащих бриг, молнии вспыхивали потусторонним синим светом, и это так напоминало грозные гравюры из тетиной Библии, изображающие гнев Всевышнего. — Дрейф не берет! — послышался истошный вопль. — Бизань наверх! Чарли, принявший было полное ведро, выронил его и, ругаясь, рванул на голос. — Помогай! — крикнул он, оглянувшись, и Гарри решил, что это к нему. Догнав Чарли у грот-мачты, он, ничего не спрашивая, полез по вантам наверх, к марсу, зажав в зубах конец парусной веревки — фала. Пена хлестала по спине и ногам. Чарли держал нижние концы. Веревка, которой Гарри был обвязан, натянулась, застопорила, пришлось отвязаться. Тотчас порыв ветра, словно только того и ждал, бросил его на ванты с такой силой, что, кажется, хрустнули ребра. Переждав рывок, Гарри полез дальше и вскоре уже привязывал фал к гафелю. Пальцы не слушались, скользили, мокрый фал рвался из рук как живой, Чарли орал снизу. И на Гарри навалилось обреченное отчаяние. Какой толк метаться, если все равно суждено потонуть? Судно трещало под ударами ветра и волн, как пустая ореховая скорлупка. Он сверху глянул в океан, и по лицу полились слезы: страшная черная бездна открывалась под гребнем очередной волны-горы, несущейся на «Санто-Мунго», и оттуда дышала холодная, необоримая смерть. Оттолкнуться от марса и прыгнуть в бездну, чтобы разом прекратить весь этот кошмар, показалось само собой разумеющимся. Гарри задрожал, но вопреки себе еще крепче вцепился в снасти. А в следующий миг опустил голову и увидел внизу, на мостике, кэпа. В призрачном свете молний, с развевающимися волосами, в трепещущей за спиной, точно причудливые крылья, расстегнутой белой рубашке, тот был грозен, как само воплощение этой бури, как дух разбуженного океана. Невзирая на сбивающий с ног ветер, кэп взмахивал рукой, отдавая команды, снизу их подхватывал боцман — и матросы по велению этой руки и перекрывающего свист голоса держались сами и удерживали корабль. Гарри, стиснув зубы и рыча сквозь них худшие пиратские ругательства, которых наслушался за эти недели предостаточно, затянул фал крепким узлом. Парус тотчас раздулся ураганной силой, наполнился ею, встал во мгле над головой, точно светлая стена — и тут же, сию секунду, судно перестало дергаться, а, слегка накренившись, отдалось равномерной болтанке. Продолжая сквозь зубы ругаться и всхлипывать, Гарри сполз с вант и попал в лапы Чарли. — Малек, стой здесь, держи фалы. Отлетают, псы поганые! — он сунул ему концы веревок. — Вяжи крепче, выноси на ветер и следи, да сам, смотри, не ухни за борт. И умчался, скрылся в свистящей тьме. Молнии, однако, сверкали реже, гром ворчал и грохал потише, а дождь так и не пролился. Воды, впрочем, хватало и без того: брызги, накаты волн — под ногами хлюпало, одежда вымокла насквозь, волосы повисли мокрыми прядями. Во рту было горько и солоно, но недавние слезы смыло с лица. Фал дергался и отвязывался, грозя судну потерей только обретенной устойчивости. Но вот, судя по крикам с носа, выпустили плавучий якорь, и «Санто-Мунго» лег в долгожданный дрейф. По-прежнему взлетая чуть не к самым тучам и следом валясь вниз, корабль каким-то чудом держался против шторма. Однако едва Гарри перевел дух, как судно дернулось левым бортом вниз, едва не черпая воду, и раздался страшный треск. Уверенный, что оно разваливается на части, Гарри отшатнулся и вскинул голову. И тут же длинная нижняя рея поехала в сторону, грозя сорвать бизань. Заорав от ужаса и не зная, как спасти ситуацию, он сделал первое, что пришло в голову: прыгнул и повис на рее, зацепившись ногами за груду бочек. Рея застопорилась, парус замер, натянувшись, но висеть было тяжело, ноги сбивало острыми кромками бочковых крышек, ветер срывал руки и грозил вышвырнуть Гарри за борт либо ударить о доски. — Эй! Сюда-а! — орал он, выгибаясь всем телом в попытках удержать тяжелую рею на месте. Его мотало и болтало, как яблоко на ветке, а в ответ ветер приносил вопли: — Держи! Держи-и-и! Ли-и-и!! — и он понимал, что это не ему, что его не слышат. Он держал, и длилось это целую вечность, рея постепенно выворачивалась из захвата, ее неодолимо тянуло в сторону. Почти теряя сознание от напряжения, еле дыша, Гарри из последних сил напрягся, и вдруг груда бочек ушла из-под ног, и рассыпаясь, раскатилась по палубе. Рея вырвалась и ударила в плечо; он свалился, рея свистнула над головой и стремительно уехала во тьму за бортом, а парус оборвался и заполоскал на ветру, как огромный белый флаг. Тут же Гарри приподняли за плечи, усадили — и в лицо прилетела хлесткая пощечина. — Кальмарьи кишки! — взревел боцман. — Ты что тут устроил, крыса ты портовая? Тебе было сказано не вылезать! — Стоять! Не трогай его, Муди! — крикнул Чарли, и Гарри увидел, как он и еще несколько матросов тащат рею за веревки обратно. — Он почти час один держал бизань, соображай, старый ты дурень! Некому больше было! Боцман вытаращил на Гарри глаза, точно не поверил, и, ругаясь и сплевывая, отошел. Чарли довязал узел, спрыгнул с бочки и присел рядом: — Ну как ты, малек? Жив? — Жив, — с трудом произнес Гарри. Жутко болели руки, ноги, плечо, ударенное реей, а щека горела. Вдруг полил дождь, и он подставил пылающее лицо прохладным струям. — Парус все-таки сорвался. — Наплевать. Мы уже затянули. Да и шторму, считай, конец. И впрямь. Только сейчас, после его слов, Гарри осознал, что качает совсем несильно, палуба не встает больше стеной под ногами. Лил монотонный дождь, все вокруг посерело. Жуткая ночь закончилась. Гарри долго — пока совсем не рассвело — сидел у пиллерса прямо на мокрой палубе, под дождем, как под живительным водопадом. Его не трогали. Он еще немного пролил слез, не то от обиды, не то из-за пережитых волнений, но ливень смыл и их, и ночные страхи, и мысли о смерти. Волны бились в борт, шлепали звонко и беспорядочно, судно дрейфовало, словно крутясь на одном месте, но все это больше не пугало. Можно было перевести дух и возблагодарить неведомых морских богов за то, что на этот раз обошлось. Он без сил закрыл глаза, готовый уснуть прямо здесь, но сон не шел к нему, взбудораженному событиями. И тогда вновь всплыло видение, которое вовек не забыть: озаряемый во тьме голубыми вспышками черноволосый кэп с темным лицом и белыми «крыльями» за спиной, как будто сам повелевающий океаном… С бака послышались голоса, и Гарри очнулся. Запрокинул голову. По стремительно светлеющему небу неслись, сея дождь, рваные тучи, сквозь них проглядывала слепым пятном бледная утренняя луна. Верхушки мачт качались, описывая огромные окружности. Матросы вновь поднимали паруса. Кое-кто так же, как сам Гарри, в изнеможении сидел или лежал на мокрых досках. Он огляделся; капитана нигде не увидел. Встал, двинулся вдоль борта, перешагивая через ящики, перелезая через поваленные и раскатившиеся бочки. И вдруг нашел его. Кэп сидел, привалившись к перилам нижнего трапа и запрокинув голову, — словно разом утратил энергию, с которой противостоял стихии. Гарри нерешительно приблизился и присел рядом: пройти мимо показалось невежливым. И только сейчас понял, почему у кэпа казалось темным лицо: и оно, и грудь, и шея — все было в крови. Дождь размывал потеки, но кровавые ручейки все бежали из носа. — Вы все-таки не послушали меня, — негромко сказал кэп, повернув голову. Кровь закапала на доски. — Сидите лучше спокойно, — пробормотал Гарри и, вмиг решившись, взял с ящика и подсунул под голову кэпу свернутый пустой мешок. Для этого пришлось коснуться залитой кровью шеи. Шея была влажная и прохладная, к ней прилипли растрепавшиеся волосы, тоже в крови. Кэп смотрел цепкими черными глазами и ничего не говорил. Гарри сдернул свою вымокшую косынку, выкрутил и неловко прижал к его носу. Кэп, морщась, забрал у него мокрый ком, взамен машинально сунул Гарри в руку свою окровавленную косынку, и тот, сам не очень понимая, что делает, не отбросил ее, а спрятал за пазуху. А когда хотел встать, кэп поймал за запястье мокрыми скользкими пальцами. Дождевые струи смывали с его лица обычное выражение мрачной решимости — и выглядел он усталым и несердитым. Однако слова произнес глухо из-под косынки недобрые: — А вы и впрямь храбрец, мистер Поттер. Настолько храбрец, что не боитесь ни штормов, ни нарушения приказов. — Я не мог оставаться в каюте, как старик Альбус! — упрямо проговорил Гарри. — Невозможно сидеть взаперти, когда важна помощь любого! Неужели не понимаете? — Я понимаю, что вы, Поттер, пока не искушенный в морском деле новичок и вполне могли вместо помощи роковым образом помешать. Вдобавок, несмотря на всю вашу удачливость, рисковали не удержаться на палубе, — говоря это, кэп сжимал руку Гарри, словно опасался, что он удерет. — Никому я не мешал! Наоборот! — Да-да, говорят, вы болтались на рее, как висельник, — скривился кэп. — И вовсе не утруждали свой мозг мыслью, что эта рея запросто вынесет в океан такого худосочного, как вы. Поверьте, спасать вас никто бы не стал — не до того было. — Не сомневаюсь, — ответил Гарри и стал смотреть в сторону. Все так же держа его за руку, кэп нудным голосом напомнил про еще одно прегрешение: — Вы выбили дверь в моей каюте. — Не надо было запирать меня! Сердце колотилось, как ненормальное, и хотелось не то зарыдать, не то броситься на этого окровавленного черта и вцепиться в волосы. Кэп не ответил, но колючих глаз не отводил: запрокинул голову, полуприкрыв веки, и молчал. Гарри упрямо уставился в ответ. С полминуты они играли в гляделки, потом кэп отпустил его ладонь и сказал, вдруг легко поднимаясь: — Ладно. Самое время подбить итоги! У штурвала толпилось несколько человек, там же был и Муди, и все ужасно орали друг на друга. Кэп направился к ним, прижимая к лицу косынку, а Гарри шагнул к борту, не замечая качки. Над головой хлопали паруса, перекликались матросы на реях, в обшивку ударялись волны, в лицо летели пенные брызги, да и дождь продолжал сеять. Гарри уставился невидящим взглядом в темную воду. И нечего выдумывать: хотелось не вцепиться в волосы, а обнять и прижаться лицом к груди, прямо к мокрой, истерзанной ветром и закапанной кровью рубахе… Кто-то тронул за плечо, и он рывком оглянулся. Это оказался Чарли. — Шагай, малек, — сказал тот. — Построение. Ударил корабельный колокол, возвращая утру обыденность. С тоскливым чувством Гарри пошел за Чарли наверх, на бак. Он не сомневался, что последует наказание, и понимал, что больше не дастся никому, даже капитану. Особенно капитану. И дело было вовсе не в уязвленной гордости и не в том, что они пили кофе и беседовали почти как равные пару дней назад. Матросы становились неровной шеренгой, и Гарри торопливо занял место возле крайнего — вымокшего, прилизанного Добби. Вдоль шеренги прохаживался Снейп — уже чисто умытый, застегнутый на все пуговицы. Он поднял ладонь, и гомон стих, лишь волны звонко шлепали в борта. — Итак, судно мы отстояли, Атлантике дань уплатили, — заговорил кэп. — За вычетом убытков и одной жертвы все обошлось малой кровью. Сегодня каждый получит денежную гратификацию. А вечером — по кружке рома за упокой души матроса и пирата Ли Джордана. Гарри тихо вскрикнул. Выходит, морские боги пощадили не всех. — Сорвало с полубака, — сказал ему Добби, не поворачивая головы. — Втроем не удержали. Кинули следом буек, да где там. Затянуло вмиг. — Изорвана часть парусов, и нам предстоит длительная починка, — продолжал между тем капитан. — Да-да, Тонкс, придется шить, нечего морщиться. Сломан гафель, и счастье, что не вся мачта, иначе нам бы конец. Самое главное: в щепу разбит нактоуз вместе с компасом, и мы потеряли курс. Примолкшие было при известии о гибели Ли матросы сдержанно загудели. — Когда небо расчистится, Альбус высчитает по звездам координаты — где мы находимся и куда идти. Пока же… Судя по положению луны, нас отнесло обратно к северу, не выше сороковой широты, и впереди по курсу южная оконечность Северо-Американской котловины. А это значит… — Это значит, что нас несет прямиком к Бермудам! В дьявольский треугольник! — выкрикнули сразу несколько голосов. — Святая Дева Мария! — Это кто там вознес молитву? Томас? Гойл? — Все затихли, и кэп, тоже помолчав, продолжил: — Остался один вопрос. — Тяжелый темный взгляд вдруг обратился прямо на Гарри, и тот замер в дурном предчувствии. — Поттер, подойдите ко мне. На негнущихся ногах, с тошнотворной тоской под ложечкой, но готовый отбиваться до конца, он двинулся вперед. Стараясь не показать своего ужаса, остановился перед капитаном и вскинул голову, выдерживая взгляд. Кэп повернулся к матросам. — Сегодня ночью мы серьезно рисковали, бриг мог опрокинуться в любой момент, и лишь вовремя сброшенный плавучий якорь да поднятая бизань спасли ситуацию, — говорил он, и Гарри, абсолютно уверенный, что вот-вот последует распоряжение хватать и пороть, вдруг понял, что слова какие-то не такие. — Буря потрепала фалы, кофель-нагель вылетел, и наш младший матрос в одиночку больше часа удерживал концы и нижнюю рею, не давал бизани упасть и уводил под ветер, рискуя быть выброшенным за борт. Матросы, отвлекаясь от сожалений о Ли и разбитом компасе, возбужденно загалдели: — Молодец малек! — Не рыбка, а целый Дэйви Джонс! — Смотри-ка, а я думал, он только пузыри пускать умеет! — И потому, — вновь заговорил капитан, подняв руку, — полагаю, мистера Поттера пора в законном порядке признать настоящим маринером. — Чего там маринером, морским волком! — выкрикнул кто-то, и все опять засмеялись. — Волчонком. Гарри, который во время речи изо всех сил унимал бешеное сердце и разглядывал свои босые ноги, поднял голову. — Но я уже подписал контракт. — Контракт — обязанность, мистер Поттер, — объяснил кэп. — А это — считайте, что награда. Он вынул из уха серьгу и протянул растерявшемуся Гарри. Тот взял, и теплый металл обжег ладонь. Серьга была довольно изящна — причудливо изогнутое золотое кольцо. «Как будто венчальное», — ни к месту подумал он и почувствовал, как щеки заливает краской. Матросы, веселясь, разбредались кто куда, многие подходили и хлопали по плечу, так что вскоре он уже покачивался, а Тонкс и вовсе попыталась обнять, твердя, что он не морской волчонок, а морской котенок. Гарри сердито вырвался и встретился взглядом с кэпом. Тот сказал с таким кислым видом, будто уже жалел о подарке: — Вы вольны делать с кольцом, что хотите. Можете повесить на шею или, как полагается порядочному пирату, воткнуть в ухо. — И пожал плечами, отходя: — Или вышвырните за борт, чтобы задобрить морских божеств, — есть и такой ритуал. — Стойте! — решительно произнес Гарри. — Я… хочу в ухо. Только я не знаю, как проколоть. — Что ж... Идемте со мной, Поттер. Добби, принеси-ка нам соли. Через полчаса Гарри, сев на сырые доски за горой ящиков, заново переживал все до мелочей. Вот кэп кивает ему на койку, а сам разжигает огонь в спиртовке и раскаляет кривую парусную иглу. Вот опускается рядом, неумело убирает его волосы, захватывает в щепоть серые крупинки соли и осторожно растирает мочку, и это счастье, потому что ухо и так вовсю полыхает. Вот, оттянув мочку в сторону, молниеносно протыкает горячей иглой насквозь. Боли не было — лишь бархатистые кончики пальцев, которые трогали так бережно, словно не ухо, а крыло бабочки. Так и тянуло прижаться к ним щекой. Кэп тогда, за кофе, спросил, знает ли Гарри, как называется это чувство. О, кажется, теперь он знал. Закусив губу и закрыв глаза, поглаживал вдетую серьгу и вспоминал, вспоминал без конца легкие теплые касания, и мягкий голос, и темные неулыбчивые глаза. Горело проколотое ухо, горело лицо, горел он сам, полыхало все вокруг, залитое солнцем, выскочившим из-за туч. Бриг падал в пучину и вновь взлетал на гребень крутой волны — и сердце падало и взлетало тоже.