Золото морей

Начали возвращаться на борт матросы, грузчики вносили бесчисленные мешки с кофе, и аромат зерен прорывался даже сквозь просоленный ветер, слышался голос кэпа с палубы, а Гарри, уронив голову на руки, все сидел на его койке. Скомандовали отход. Вскоре за окном проплыли и пропали высоты форта, усилилась качка. Наконец дверь распахнулась, и вошел кэп, неся в руках небольшой мешочек. Гарри поднял голову. Кэп положил мешочек на рундук, сел на койку рядом и обнял за плечи. — Что с вами, виконт? — тихо спросил он. — Заскучали на борту? Ну простите, было неотложное дело. Могли бы сойти с Альбусом, он, кажется, изрядно прогулялся. — Я не хотел, — так же тихо ответил Гарри. Он понимал, что ведет себя недостойно, капризничает, но не знал, как выбраться из этого состояния. — Мы можем поговорить? — Конечно. Правда, сейчас у меня совет с Чарли и Муди. Поговорим позже. Или… что-то случилось? — Случилось, — глядя в свои колени, сказал Гарри. Но начать с главного не решился. — Завтра Барбадос. — Вон что, — ответил кэп. — Неужели вы думали, я забыл? Гарри молчал. Кэп приподнял его голову за подбородок, провел большим пальцем по щеке, по верхней губе. — Обязательно поговорим. У меня сегодня ночная вахта. Каюта в вашем распоряжении. И… приходите к штурвалу, когда все затихнет. Кэп отпустил его, легко поднялся и шагнул было к дверям, но спохватился и вернулся. Спрятал мешочек в рундук, поглядел на Гарри и сказал: — Вы можете дать мне слово, что ни при каких обстоятельствах не прикоснетесь к этому мешку, виконт? — Что там? — Очень сильная дурманная трава. Не трогать! — Слушаюсь, — ответил он и вновь тяжело задумался. Когда совершенно стемнело, Гарри очнулся от дум и побрел на палубу. Склянки уже отбили, а поскольку день был насыщенный и все устали, по кораблю никто не болтался. Он прошел от кормы к носу. За штурвалом стоял кэп, вокруг никого было не видно, фонари вахтенных светили по левому борту, двигаясь в двух направлениях. Гарри тихо подошел и сказал: — Можно? — Идите, — кэп посторонился, пропуская его вперед, и, когда Гарри взялся на нагретые рукоятки колеса, положил ладони сверху. Теперь они стояли так тесно, что могли шептаться, не напрягаясь, чтобы расслышать друг друга, а никто другой их услышать не мог. Гарри молчал, весь отдавшись ощущениям — твердая грудь, которой касаются его лопатки, теплые ладони поверх своих, тихое дыхание, от которого шевелятся волосы на виске. И дрожь судна, послушного движениям рук. Сердце одновременно ныло и счастливо замирало. — Барбадос пройдем утром, если ничто не помешает, — прошептал кэп. — На якоря вставать не будем, сбавим ход и спустим лодку. Чарли с Роном отвезут вас на берег. Гарри помертвел. Все происходило так быстро и безжалостно. — А вы? — А мы, — кэп то ли не понял, кого он имеет в виду, то ли сделал вид, — пойдем дальше курсом на восток. Трюмы загружены, и весь кофе и сахар мы продадим с большой выгодой. — В Европе? — Да, — не сразу ответил кэп, прижимая его к себе. Гарри выпустил штурвал, повернулся и уткнулся лицом в шею кэпу, судорожно стиснув его в объятиях. — Я не могу, — глухо сказал он. — Я не хочу так расставаться. Я вообще не хочу расставаться. — Я вернусь, — шептал кэп, трогая лицо губами и обнимая за плечи одной рукой — вторая лежала на колесе. — Вы сойдете, встретитесь с крестным, обустроитесь — есть же какие-то планы? И я вскоре вернусь. — Нет, — сказал Гарри тоскливо. — Так не бывает! Рывком кэп приподнял его голову, опустив штурвал. — Как это понимать, мистер Поттер? Мы еще не успели обвенчаться, а вы уже устраиваете мне семейную сцену? Кэп пытался шутить, но Гарри не принял такой юмор, промолчал. В стороне послышались шаги и бормотание. — Кто там? — крикнул кэп, выпуская его из кольца рук. Из мрака показался Рон с перьевой метелкой, свет фонаря упал на бледное лицо. — Здесь кишат карибские духи, сэр, — объяснил тот. — Вот, хожу, заклинаю их. Привет, малек. — Оставьте духов на время кишеть и встаньте к колесу, — распорядился кэп, передал ему штурвал и потянул Гарри за руку. — Мистер Поттер, идемте со мной! В каюте кэп захлопнул дверь, не страшась шума, и подтолкнул к койке. Гарри сел, но кэп не дал отсидеться — заставил лечь и навис сверху. Он больше не спрашивал разрешения, раздевал его, ронял на пол одежду, и, когда Гарри, голый, оказался полностью под ним, горячо зашептал, обжигая дыханием ухо и шею: — Виконт, вы сами теперь матрос, как вы можете хотеть отнять у меня море? Вот к чему были разговоры о суше? — А я море и не отнимаю, — шептал Гарри в ответ и обнимал кэпа все сильнее, подаваясь навстречу, прижимаясь, чтобы чувствовать его целиком. — Моря и тут хватает. — Океанские переходы имеют преференцию перед местными. — Неправда, — задыхался Гарри. — Я знаю, вы стремитесь на Понцу. — В Европе наш товар во стократ дороже. — Снова врете! Вам нужно туда, потому что там бывший Великий магистр Скримджеро! — Вы маленький проныра! Откуда вы знаете? Совали нос в мои бумаги? Подслушивали? — Догадался! Зачем он вам? Это ему вы припасли дурманящую траву? — Лучше бы вы были так сметливы в морском деле! Они обменивались колкими словами, а руки их и губы творили обратное — ласкали, дарили жар и страсть. Кэп был нежен, так упоительно нежен, что все, что он говорил — не могло иметь большого смысла. Ничто не имело смысла, кроме горячих ладоней и горячих губ. И они, эти губы, спускались все ниже, прижимаясь сначала к груди, потом к животу. Всем сердцем, всей кожей, всем естеством Гарри ощущал, что рядом родной человек, любимый и самый дорогой. Как с ним расставаться, он не мог представить. Кэп прошелся поцелуями по низу живота, пальцы стиснули ягодицы, раскрывшиеся губы горячо и мягко обхватили член Гарри. Господи, как он может! Ладно бы рукой, как в прошлый раз, но ртом! Гарри обхватил кэпа за голову, пытаясь не то остановить, не то молить о продолжении, но тому не нужны были подсказки. И Гарри задыхался и бился под сильным телом, прижатый к перекрученному одеялу. Переносить сладкую пытку не было никаких сил. В последний момент заткнул себе рот запястьем — не помогло, хоть кусай, и глухой стон весь вылился в подушку, куда, извернувшись, он умудрился уткнуться лицом. Кэп упал сверху, сжал, обнял. Оба тяжело дышали, едва переводя дух. — Откажитесь, пожалуйста, откажитесь, — зашептал Гарри, отчаянно целуя склонившегося над ним кэпа. — Месть ужасна, и ужасна она не тому, кому мстят. Прошу вас! Кэп не отвечал, ловя его лицо в ладони и всматриваясь в глаза. Но разве мог он увидеть всю горечь пополам с нежностью, охватившие Гарри, в скудном свечном освещении? И Гарри замолк, обнял, притянув ближе, уткнулся во вздрагивающую шею, а потом решился и выдавил вопрос: — Вы убьете Скримджеро? — Я никого не убиваю, — был ответ. — А вот дурманное зелье он получит, вместе с кофе, которое мы ему же и продадим. Это зелье сводит с ума всякого, а уж что он после того вытворит — не моя забота. Хоть бы и головой о камни со скалы. — Я не сойду завтра, — прошептал Гарри, решившись. — Отправлюсь с вами. Пока «Санто-Мунго» будет идти через Атлантику, он что-нибудь придумает. Или хоть выкрадет и утопит проклятый мешок. — Нет, — сказал кэп, и Гарри неверяще уставился на него. — Это не то путешествие, в которое я могу вас взять, мой дорогой виконт. Не нужно вам этого. Гарри высвободился и сел, потом встал. Собрал с пола свою одежду, кое-как натянул. Кэп молча смотрел на него с койки. — Это окончательное решение? — дрогнувшим голосом спросил Гарри. — Вы собрались вернуться с такой легкостью, словно предстоит прогулка от Мартиники до Барбадоса, вот как сейчас, а не долгий трансатлантический переход. Да еще потом маневры в Средиземном море, где полно королевских флотилий. И хуже того — курс мимо Мальты! А вас там ищут и всякий готов получить за вашу голову обещанное вознаграждение. Но вам и этого мало! Вы еще и мстить собрались! Ну что вы молчите? По лицу, слабо освещенному свечой, Гарри видел — кэп не согласен. Ни с одним доводом не согласен! Захотелось заплакать. Гарри сделал последнюю попытку: — Давайте вместе сойдем утром! Вы знакомы с моим крестным, он примет и вас, я уверен. Команда получит отдых, а мы… то есть вы решите, что делать дальше. У вас на руках патент и… — «и я», — едва не добавил Гарри. — Зачем же теперь все ставить на карту? — Кэп молчал. — Вы так ничего и не скажете мне? — Мистер Поттер, — тот медленно сел и подпер щеку ладонью. Стало видно, что он очень бледен, и тень улыбки, мелькавшая на его лице в последние дни, пропала без следа. — Давайте не тратить порох зря. Вы сказали мне все, что посчитали нужным, а мою точку зрения я озвучил ранее. Я решу свое неотложное дело и вернусь сюда. К вам. — Не надо, — сказал Гарри, чувствуя злость и обиду. — Я не смогу, наверное, быть с человеком, который одержим и которого вечно рискуешь потерять. Возможно, этот Скримджеро не последнее ваше дело, найдется что-то еще и еще! — И быстро, пока не передумал и сам же не бросился на шею молить о прощении, вышел прочь. Это было страшно и непостижимо: пять минут назад они не могли разжать объятий и оторваться друг от друга — и вдруг расстались и, похоже, навсегда. Кэп гордец, даже если все сложится удачно и он вновь окажется в карибских водах, то после таких слов ни за что не вернется к нему. Можно считать его потерянным. Как быстро у них сладилось и столь же стремительно рухнуло. Мысль ужаснула, выбила слезы. С трудом удерживаясь, чтобы не начать всхлипывать, Гарри торопливо, на ощупь, полез по вантам на самый верх и засел в марсовой корзине. Сна не было ни в одном глазу, и вот так, наедине с тьмой, оставаться было легче. Туманным рассветом, в котором угадывался близкий берег, его, уже утомленно стоявшего у перил с желанием поскорее убраться подальше, разыскал Чарли и сунул ворох одежды, шляпу и пару ботинок. — Приоденься-ка давай. А то вдруг крестный не признает. Несколько матросов, зевая, спускали лодку. Гарри подумал о тех немногочисленных пожитках, которыми успел обзавестись и которые в конечном счете не имели значения. Странно являться в дом помощника губернатора с обломанным гребешком и глиняной кружкой. Прощаться не стал ни с кем. Хотел растолкать Тонкс, но потом махнул рукой. Слишком он был вял и заторможен, чтобы изображать сожаление. Когда Гарри приготовился спрыгнуть в лодку, где уже сидели на веслах Чарли и Рон с неизменной метелкой, из каюты вышел кэп. Они помолчали, глядя друг на друга. В утреннем свете лицо Снейпа было белым, бескровным, глаза воспалены, как будто тоже не спал до утра. Он протянул Гарри руку, и тот схватил ее, не удержавшись, со всей страстностью. Рука кэпа заметно задрожала. Второй ладонью он неловко прикрывал нос и рот, и Гарри так и не увидел — потекла ли кровь. — Берегите себя, — сказал кэп глухо из-под ладони. — Прощайте. Было сложно ответить не дрогнув, и Гарри промолчал. Хорошенько запомнив ощущение теплой руки в своей, выпустил ее и полез вниз. Пока плыли, он видел темный силуэт на борту, но разглядеть его мешали и белые клубы тумана, и застилавшие глаза слезы. Гарри отвернулся. Машинально сунув руку в карман штанов, нащупал ленту. Лента и серьга — все что осталось у него в память о кэпе. — Не дрейфь, малек! — жизнерадостно сказал Чарли. — Еще вместе поматросим.

* * *

Лодка мягко ткнулась носом в белый песок вдали от жилья. Вслед за Гарри из лодки вылезли братья Уизли. Рон, неуклюже обняв, больно похлопал по спине, Чарли деловито и коротко пожал руку. — Ну все, малек, может, занесет нас сюда снова, так и свидимся еще. А ты не зевай, деньги береги, кому попало не верь. Да что я, ты и сам все знаешь. На том и расстались. Лодка растворялась в дымке, а Гарри сидел на песке и смотрел на нее до тех пор, пока не потерял из виду. После перевел взгляд на далекие мачты «Санто-Мунго» и всем своим ноющим сердцем пожелал оказаться там, среди бочек и ящиков, снова драить палубу, слушать грубые шутки, но только не влюбляться. Больше ни в коем случае не влюбляться. Гарри все сидел на берегу не шелохнувшись; растаял вдали и силуэт корабля, а над водой начало подниматься ослепительное солнце. Только после этого он вскочил, подхватил ботинки и, стараясь обходить острые ракушки, двинулся к жилью. Кукареканье, разговоры, скрип колес становились все громче, так что, прежде чем выйти к людям, Гарри обулся и пригладил волосы. И задел пальцами серьгу. Являться с ней со стороны моря, не имея возможности объяснить, откуда взялся, было ничем не лучше, как если бы он сразу повесил на себя табличку «Я пират». Гарри снял серьгу, сунул в карман и снова нащупал ленту. Через минуту он шел в сторону хижин с соломенными крышами, прижимая ладонью спрятанную на груди серьгу, подвешенную на тонкой белой ленте. — Как мне добраться до дома губернатора? — спросил он полногрудую женщину с ведром, похожую на Молли Уизли, здраво рассудив, что там, где глава острова, там же нужно искать и помощника. — Губернатор? — переспросила она на ломаном английском. — Вам нужен Бриджтаун. Это там, — замахала она руками в сторону, — далеко. Идите вдоль берега. Что Бриджтаун на самом деле очень далеко, Гарри признал часа через два, когда, монотонно шагая по укатанной дороге, мечтал только о воде. Если поначалу он крутил головой и восхищался густыми джунглями сразу за дорогой, мелкими зверьками, бесстрашно пробегающими под ногами, морем, таким ярко-синим, что болели глаза, то к полудню был готов обменять все это на глоток воды. Его мучения прекратил возница, который за две монеты разрешил забраться в телегу и напиться из бурдюка. Но едва жажда и усталость отступили, как снова навалилась тоска. «Санто-Мунго» уже так далеко, что кэп не разглядит Барбадос даже в подзорную трубу. А смотрит ли он в нее вообще? Может, встал за штурвал и забыл о юнге и младшем матросе виконте Гарри Пейуоттере. Мальта, Понца, месть — вот что владеет его сердцем, и Гарри в этом сердце места не нашлось. А то, что происходило между ними в каюте… Рон тоже лез Лаванде под юбку и говорил о свадьбе, но обещать не значит жениться, а поить кофе, угощать шоколадом, держать за руку и даже много большее не значит хотеть быть вместе. В Бриджтаун он вошел под вечер. Город тянулся от моря вглубь острова, к холмам. В ранних сумерках носились чайки, шумело море, если закрыть глаза, казалось, что под ногами все еще корабельная палуба, но ветер доносил запах цветов, Гарри сбрасывал морок и шел дальше. Первым делом миновал уже опустевший рынок, прошел по узкой тропинке между такими же хижинами с соломенными крышами, какие видел в рыбацком поселке. Хижины закончились, дорога становилась все шире, а дома добротнее. Они вытягивались, оборачивались двухэтажными коттеджами и особняками, обрастали ажурными решетками, и вскоре Гарри понял, что стоит на центральной круглой площади и не знает, куда идти дальше. Дорога начинала виться вверх, на холм, а слева, над морем, вырастали серые стены форта, заглушая шум прибоя. — Прошу прощения, мэм, не подскажете ли, где дом губернатора? — учтиво обратился Гарри к женщине простой наружности с корзиной в руке, возможно, чьей-то кухарке. Женщина махнула рукой, он проследил взглядом и вздохнул: двухэтажный особняк из темного камня прятался за густо растущими пальмами, и идти до него в гору после целого дня пути представлялось нелегкой задачкой. Он глотнул чистой вкусной воды из фонтанчика и двинулся вверх. Едва прошел сотню ярдов, как понял, что в ботинок попал камешек, и, опершись об ажурную ограду, густо украшенную коваными листьями и гроздьями винограда, принялся вытряхивать. Фонарщик, зажигающий напротив первый фонарь, подозрительно на него покосился. Тут же раздался крик: — А ну иди отсюда, пока не позвал охрану! Ишь, пьяная матросня до чего обнаглела — притаскиваются к самому Гриммо-паласу и рассиживаются тут, как дома! А ну иди отсюда в тот кабак, откуда пришел. Низкорослый негр, седой и сморщенный, в ливрее лакея, потрясал палкой и тыкал ею между прутьев, стараясь задеть побольнее. — Да ухожу, ухожу, — Гарри отошел от ограды, тяжело вздохнул и окинул взглядом большой бело-розовый особняк с колоннами и фонтаном у входа. Он сделал шаг, но остановился, мучительно вспоминая, что сейчас такого знакомого сказал старый негр, отчего ноги приросли к земле. — Гриммо-палас… Гриммо… — повторял Гарри. И вспомнил вдруг пасмурный Лондон, свою убогую каморку у Дурслей и письмо в дрожащих от счастья руках: «Будешь жить со мной, в Гриммо-паласе, места хватит всем…» — Гриммо-палас! — воскликнул он и так стремительно кинулся обратно к решетке, что негр отпрянул. — Это дом моего крестного, Сириуса Блэка, да? Да?! — Ты кто такой? Как ты смеешь приходить сюда и расспрашивать про моего хозяина? — Так это его дом? — Кричер ничего тебе не скажет. Убирайся вон! — Мистер Кричер, — взмолился Гарри, цепляясь за решетку, — не гоните меня. Я виконт Пейуоттер, его крестник. Полгода назад я получил его письмо и вот наконец прибыл. — Я тебе покажу крестника, я тебе покажу виконта и письмо заодно, — бормотал Кричер, перехватывая палку поудобнее и явно собираясь гнать негодяя до самого берега. Но едва он доковылял до ворот, как по ступеням крыльца быстро сбежал мужчина. Отряхивая манжеты и поправляя воротник, он подошел ближе. — Что здесь творится, Кричер? Почему ты с палкой и где мой экипаж? Меня ждет мисс Эстер. Кричер тут же согнулся в поклоне. — Простите, сэр. Гоняю от ворот бродяг и пьяниц. Явился и говорит, что он ваш крестник. Тебя как зовут, паразит? — он снова замахнулся на Гарри. Не слыша ничего, тот стянул с головы шляпу. Он никогда не видел даже портрета Сириуса Блэка, но сердце замерло при виде горделивой осанки, широких плеч, темных локонов и пристального взгляда синих глаз. Блэк положил руку на эфес шпаги и терпеливо ждал. — Сэр, я Гарри Пейуоттер, даю слово. Я потерял письмо и дорожные бумаги. Командор Малфой был так любезен пригласить меня на борт «Смелого», а потом пираты… Сириус Блэк поднял руку. — Ни слова больше! Я все понял. Пройди в дом, а ты, Кричер, скажи Винки, чтобы сбегала и передала мои извинения мисс Эстер. Я заеду завтра. В просторном холле Гарри остановился у зеркала и тут же понял, почему Кричер гонял его от ограды палкой — пыльный, всклокоченный, все еще с одним ботинком в руке. Гарри быстро сунул ногу в ботинок, и тут на него налетел Сириус Блэк. Не церемонясь, развернул к свету и долго, жадно всматривался в лицо. — Господи Иисусе, это ты, Гарри! Ты вылитый Джеймс! Как же я ждал, как волновался! — и крепко прижал щекой к камзолу. Через час, сытый и оттертый до красноты в ванной, Гарри лежал в кровати и теребил серьгу на ленте. Сириус был потрясающий, именно такой, каким он и представлял его, глядя на звезды с борта «Санто-Мунго». Оказалось, он не носит парик, и припудренные локоны — его собственные. За ужином Сириус сидел напротив, смотрел, как Гарри ест, вспоминал его отца, всю юность жившего по соседству в Лондоне, говорил, что покажет остров и познакомит со всеми нужными людьми. Гарри очень хотелось расспросить его о своих родителях, о здешней жизни и рассказать о себе, но чувствовал, как неодолимо клонит в сон, веки тяжелеют, а слова превращаются в комариный писк. — Ну хватит, ты едва живой, — так завершил позднюю трапезу Сириус. — Винки покажет тебе комнату, я приказал привести ее в порядок. Выспись, силы тебе понадобятся. Гарри засыпал, и сквозь радость, спокойствие и уверенность пробивалась невесть откуда взявшаяся тоска, и только когда образ Сириуса с завитыми локонами сменился худым неулыбчивым лицом кэпа, он вспомнил свою сердечную печаль, но горевать уже не мог: уснул, крепко и сладко.