Золото морей

Стоянка по заготовке жира была назначена на землях Койайке, и там же кэп и Гарри объявили, что покидают команду. Забитый под завязку бочками с ворванью «Дурмэстранхо» собирался в обратный путь — маршрут лежал влево от материка, а затем предстоял разворот к Бразилии, на торговые пути. Вместе с ними сошли все, кроме Крэбба. Тот, кажется, вполне был доволен новой участью — вот кто действительно нашел себя. Гарпун в его руках выделывал чудеса, сражая кашалотов с одного удара, и этакая силища не могла остаться неоцененной. Но вот уже он сердечно распрощался со всеми, пообещал навестить однажды, и «Дурмэстранхо» постепенно растаял в тумане. Семеро путешественников, попугай и кошка остались на поросшем порыжевшей травой каменистом берегу. На север, к Антофагасте, предстояло добираться посуху. — По крайней мере, у нас целая гора мяса, — сказал Рон, довольный, что осточертевшее судно, где он постоянно мерз и боялся столкнуться с дамой-лошадью, ушло в море без них. — Гермиона уверяет, что киты вкусные, а эти глупцы собирают только жир. Чарли взвалил на плечо полный мешок китового мяса, засоленного во время заготовки ворвани, и сказал: — Кэп, идем в деревню, осмотримся, а потом уж будем думать, что дальше. Домики виднелись вдали среди сосен. И они пошли туда по пыльной рыжей дороге, прочь от шумящего океана. * * * В деревне их встретили настороженно, у Гарри даже мелькнула мысль, что сейчас вновь пригодилось бы платье, однако мало-помалу их приняли, отвели в деревенскую таверну и даже накормили за скромную плату. Ночевать здесь кэп не советовал, диковатые жители, в чьих чертах явно проглядывала индейская кровь, могли решить ночью поживиться их припасами. Следовало двигаться вперед, но нужны были вьючные животные. Пройти пешком пару тысяч миль таща на себе еду и воду, казалось невозможным. — Кабалло? — недоверчиво переспрашивал местный староста, нерешительный метис, и чесал в затылке. — Но кабалло. Мула! Лошадей здесь не держали, зато в конце улочки встретился полный загон крикливых ослов. Услышав их, Фоукс заорал в ответ с таким возмущением, что все покатились со смеху. Сторговались на десяток ишаков. — Чего только не приходится выносить, — ворчал Рон, первым взгромоздясь на худую ослиную спину. — Хоть бы седло справили. Тпр-р-ру, стоять, скотина! Хек, хек! — Доберемся до цивилизованных мест, купим коней, — пообещал Снейп. — Пока даже удобнее так, слишком тут каменистые тропинки. И они вереницей тронулись. Шелестел неумолчный океан, расстилались травянистые долины, шумели колючие хвойные рощи или тянулась высокая стена из скал. Птиц, крикливых, шумливых, было так много, что временами копыта ослов скользили по покрытым пометом камням. К счастью, тропинка постепенно отошла дальше от побережья, и путь лежал среди сосен. Горы в отдалении делались все выше, все глубже тонули их вершины в сизых тучах. Сперва было холодно, особенно по ночам, не спасал даже огонь — зажигали по несколько костров, жарили китовое мясо, после спали чуть не ногами в угольях, в обнимку — парами: Гарри и кэп, Невилл и Гермиона, братья Уизли. Один Томас страдал, ворчал, ловил и заталкивал за пазуху недовольную Минни и закапывался в сосновые ветки. Звезды горели в черной вышине и смешивались с летящими искрами. Спустя неделю начало теплеть, солнце уже не пряталось за тучами, светило с утра в спину, а после полудня слепило. Первое время привалы делали часто, потом вошли в ритм и двигались по многу часов подряд. Несколько раз на пути попадались ручьи, текущие с гор в океан. Ослы бесстрашно шли вброд. Рон продолжал бояться духов, на сей раз лесных, индейских. Однажды проехали индейское кладбище — скопление торчащих из земли связанных палок, обложенных круглыми камнями. — Не смотрите туда! — страшным голосом возвестил Чарли. — Иначе мертвецы привяжутся. Рон от таких слов хлестнул стимулусом, припустил вскачь, и через минуту возмущенный осел сбросил его в колючие кусты. Гарри не опасался почивших индейцев, ему хватало своих мертвецов. Все трое Мародеров преследовали его в снах, он изнемогал под этим тоскливым грузом в душе и не знал, как избавиться от воспоминаний. Гермиона обещала помочь, но ей было не до этого: они что-то постоянно обсуждали с Невиллом и нередко спорили. Пока что ночами спасал кэп — будил, чутко улавливая тревогу, гладил по лицу прохладными от ночного воздуха пальцами, говорил, что все это чушь и блажь. Гарри верил, прижимался теснее, лицом в шею, вдыхая запах пота и пропахшей дымом рубахи. Он задавался вопросом, как сам кэп справляется с потерей Альбуса, «Лилии», «Санто-Мунго», Барти, но тот не поднимал эту тему, и все, что Гарри мог, — это в свою очередь гладить его по лицу и волосам, мысленно забирая все худшие воспоминания. Наверное, помогало: кэп ловил его ладонь, притягивал к губам, и сам становился сонным и умиротворенным. Ночных объятий было недостаточно, к тому же близость остальных мешала в полной мере насладиться друг другом, и они часто отставали в лесу. Отпустив осликов попастись на солнечной поляне, падали в густую траву и целовались до изнеможения, глядя в глаза, словно искали там ответы на все вопросы сразу. Однажды, навалившись сверху на спину и уткнувшись лицом в затылок Снейпу, Гарри с какой-то восторженной жутью почувствовал, как удивительно хорошо лежать сверху, прижиматься тяжелым, напряженным пахом к едва прорисовывающимся сквозь плотные штаны ягодицам. Если б только избавиться от одежды, и тогда все бы случилось так, как еще ни разу не было! Мысль заморозила и обожгла одновременно. Просто запустить ладонь за поясной шнурок казалось уже слишком скудно и мало. Спустя три недели пути по почти пустынным берегам с редкими деревнями путешественники выбрались на оживленные места, к Сантьяго. И сразу же попали на воскресные торги, где Чарли, оставив остальных отдыхать в тени высоченных сосен на пыльной площади, отправился на поиски лошадей. Деньги заканчивались, но и ослы уже выбились из сил, к тому же далее на север вела ездовая дорога, прилично сокращавшая путь. Гарри привалился спиной к шершавому стволу и разглядывал рынок. Сразу было видно — не Карибы и даже не Азоры: деревянные ряды с крышами, множество лошадей и мулов, навозные кучи. Лишь запахи знакомые. Кэп, вняв его полушуточной мольбе, отправился поискать печеного картофеля, а на самом деле — снять номера в рыночной гостинице, Невилл и Гермиона сидели рядом, а Рон с Томасом умчались к оружейникам. Чарли и кэп вернулись одновременно с разных сторон. — Порядок! — сказал кэп, щурясь от яркого солнца. — Снял нам веранду, одну на всех. Сена там вдосталь, выспимся. Что с лошадьми, Чарли? — Одного, ну двоих коняшек еще можно здесь найти, — недовольно ответил тот. — А нам надо как минимум пятерых, и хороших. Но я все разузнал. Нужно добраться до Уаско, там начинаются пастбища конезаводчика и объездчика сеньора… э-э-э… Ксенофилиуса Эль Аморэ. — Вот это имечко! — встрял подошедший сбоку Рон. — Сеньор Любо-о-овь. — …Он продаст сколько угодно голов. Вот только хватит ли монет? — Хватит! — внезапно заявил Невилл и покраснел. До сих пор он не принимал участия в тратах, если не считать скудного заработка, полученного на китобойце и сразу отданного в общий котел. Стало быть, что-то имел про запас. — От Уаско уже недалеко до Антофагасты, — заметил кэп. — Там наши места. И от этих слов у Гарри таким теплом обдало сердце, что он даже позабыл про картофель.

* * *

Ранчо сеньора Ксенофилиуса Эль Аморэ поражало воображение. Дом из темного камня напоминал ладью и возвышался над всеми остальными постройками на два этажа. Сад был заросшим и живописным. Гарри не узнавал ни одного растения, вот что это, например, за кусты с оранжевыми редисками? Конюшни, впрочем, выглядели вполне обыкновенно, из них доносились привычные звуки и запахи. К ближайшей и двинулись кэп, Гарри и Чарли. — Люблю лошадок. Ух, сколько я их перевидал, пока не ушел в море, лечить умею, объезжать. Так что слушайте меня, выберу лучших, мне зубы не заговоришь, — убеждал Чарли, с удивлением рассматривая таблички «Ранчо «Предэра» и «Не наступайте на помидоры!» на испанском и английском. Высокий, беловолосый, будто и не испанец вовсе, хозяин поместья оказался очень странным человеком. Вместо породистых крупных лошадей он вывел в загон низкорослых, пятнистых местных лошадок. — Эти лучшие! Ветер! Огонь! А этот красавец? Посмотрите, какой взгляд, какая стать. Не нравятся пегие? Эй, приведите сеньорам тех, гнедых! Кэп стоял молча и только постукивал ладонью по ограде. Чарли морщился, осматривая лошадей и заглядывая им в зубы. — Папа, не надо гнедых. Вон тому сеньору нужен черный конь, — неизвестно откуда взявшаяся девушка кивнула в сторону кэпа, — а вот этому, — взгляд на Чарли, — белый мустанг, которого мы никак не можем поймать. Отрешенного вида юная сеньорита с длинными спутанными светлыми волосами гладила по шее пегую лошадь и улыбалась. На Гарри она не обратила никакого внимания, да и кэп удостоился только мимолетной реплики, а вот Чарли про пристальным взглядом прозрачных глаз краснел, даже бурел, не знал, куда девать глаза и руки. — Что еще за белый мустанг? — шевельнулся кэп. — Белый конь с черной звездой во лбу. Говорят, его вовсе не существует, но это не так. Просто он слишком быстр, чтобы разглядеть, не мустанг, а настоящий дракон. — Девушка все не отводила взгляд от Чарли, не слушая выразительные покашливания хозяина ранчо. — Но вы бы смогли. Вы ловкий, сильный, хотите отправиться в следующую экспедицию за мустангом вместе с нами? — Да! Я бы мог, — обрел голос Чарли. — За свою жизнь я поймал много акул. Не думаю, что поймать мустанга сложнее. Гарри оглянулся на кэпа: тот улыбался. А Чарли, казалось, не видел никого кроме девушки. — Меня зовут Луна, — наконец представилась та. — Следующая охота на мустанга будет через две недели. Обязательно приезжайте. Чарли только и мог кивать и смотреть на Луну так, что Гарри становилось за него неловко. В результате они купили семь коней: троих пегих, троих гнедых и черную кобылу Эбониту для кэпа. Сеньор Эль Аморэ помог Гарри сесть на смирного гнедого коня по кличке Нимбус. После провожал их, кланялся, просил не забывать и заезжать. Луна насовала всем полные карманы оранжевых редисок, и Гарри едва не раздавил свои. — Да что это за ерунда такая! — воскликнул он, выудив треснувший яркий плод. — Эти Эль Аморэ очень странные, что такое они подсунули нам… Отрава, наверное. — Нет, юнга, это не отрава, — кэп легкомысленно закинул в рот редиску и с удовольствием прожевал. — Это местные растения, в Европе о них почти не знают. А плоды у них, между тем, вкусные и полезные. Называются помо д’оро. Золотые яблоки. Чем ближе путешественники подъезжали к Антофагасте, тем выше становились горы. В самом городе вершины нависали над крышами, и Гарри был рад укрыться от их давящего присутствия в номере гостиницы. Все-таки море казалось понятнее, чем какие-то дикие хребты. Впервые за несколько месяцев кэп и Гарри остались на ночь наедине. Эта мысль нагнала после того, как поздно вечером кэп закрыл дверь на ключ и повернулся с взволнованным лицом. — Что? — прошептал Гарри, прекрасно понимая, впрочем, «что», и желая этого сам. — Как долго я ждал, — пробормотал кэп, расстегивая на себе рубашку и не сводя с него горящих глаз. — С того раза на берегу, помнишь? — Конечно, — Гарри шагнул к нему, уткнулся в голую грудь, обнял и замер. Кэп начал настойчиво подталкивать его к кровати, целовать шею и гладить по ушам, скулам и волосам. Гарри чувствовал, как тот возбужден, и возбуждался сам. Он жарко целовал в ответ, трогал бока и задницу и знал, что сейчас непременно будет близость, помешать которой не сможет уже никто. По-настоящему и столько, сколько захочется. От волнения прерывалось дыхание, а сердце мчалось, как загнанное. Поцелуи углубились, обмен нежными прикосновениями превращался в порывистый, страстный напор, и Гарри наконец рухнул на матрас, готовый ко всему. Тут кэп отвлекся и сунул руку в карман штанов. Гарри перевел дух, облизал припухшие губы и откинулся на подушку. — Ты что, все это время хранил у себя акулий жир? — неловко пошутил он. Кэп совершенно серьезно показал баночку: — Масло. Купил в лавке на рынке. Получается, пока они с Роном прохлаждались под платаном и кормили лошадей яблоками, кэп уже думал о грядущей ночи в закрытой комнате. Засмущавшись от этой мысли, Гарри скорее распутал шнурок на штанах и тут же почувствовал горячую ладонь. Снейп ласкал осторожно, но без стеснения, погладил спереди, нырнул ладонью между ног. Попутно сам избавился от брюк и рубахи. Гарри вздохнул, раздвинул ноги шире, забывшись от наслаждения, бездумно уставился ему ниже пояса и увидел, как Снейп возбужден, как напряглось и поднялось его естество. Потом сам потянулся и обхватил горячую твердую плоть, соображая, как удобнее лечь. — Попробуем по-другому? — сказал вдруг Снейп, и не успел он понять, что это значит, тоже лег на кровать и перевернулся на живот. Гарри окаменел. — Ну что ты замер? Я помню, как однажды в лесу ты хотел этого. И я хочу. Ну что ты? — Так ты его для себя купил? — неверяще прошептал Гарри, рука его дрогнула, и крышка покатилась под кровать. — И для себя, и для тебя, — усмехнулся кэп, — а еще, говорят, им можно смазывать упряжь. Но Гарри уже не слушал шуток. Налег сверху, упираясь одной замасленной рукой в матрас, другой помогал себе протолкнуться между блестящих от масла ягодиц. Он давил все сильнее и боялся, что сделает больно, плохо, как когда-то было ему самому, старался не торопиться и все равно, кажется, слишком спешил. Кэп охнул, обмяк, и Гарри оказался внутри. Он медленно двигался и то утыкался лицом между сведенных лопаток, то водил губами по твердым позвонкам, то целовал плечи, цеплялся за них, шепотом упрашивая потерпеть, а сам едва не плакал и от счастья, и от стыда, что, должно быть, причиняет боль и не может остановиться. Но вот кэп подался навстречу, раз, другой. Двигаться стало легче, темп нарастал, судорога подступала и делалась острой, непереносимой, и Гарри излился, едва успев выйти, и перепачкал семенем простыни. — Я сейчас, сейчас, — бормотал он, вновь навалился на потную, дрожащую спину кэпа и быстро задвигал рукой, лаская, а потом повернул его на бок, съехал вниз и припал ртом. И не подумал отстраниться, почувствовав, как кэп сильно вздрагивает и стонет, а через секунду, не поморщившись и не закашлявшись, проглотил горькое семя. — Тебе было хорошо? — прошептал кэп, губами сдвигая с его уха прядь волос. Дрожь тел утихла, дыхание выровнялось, и неясно было, о чем он спрашивает: о близости или о проглоченном семени. Подумав, что первое было прекрасно, а второе вполне терпимо, Гарри честно ответил: — Да. — Он закрыл глаза, хотя хотелось длить и длить эту ночь, наслаждаясь близким теплым дыханием, запахом, скользящими по обнаженному телу ладонями. Успел лишь добавить: — Я тогда, на китобойце, тебе не ответил. Я тоже люблю. Очень… И заснул. Весь следующий день закупали провизию и корм лошадям, чистили сабли и мушкеты. Посетили ратушу, чтобы получить бумаги на земли. Выезжать решили назавтра рано утром, и у Гарри с кэпом была еще одна долгая ночь, полная любви. Теперь уж он почувствовал тяжесть кэпа, скольжение его плоти внутри себя, дарящее терпкие, острые и совсем незнакомые ощущения, горячие губы и руки в паху. И засыпал счастливый, перепачканный маслом, видя во сне не надоевшие кошмары, а ту прекрасную, неведомую землю, которую завещал им Альбус Дамблдор. Выехали на рассвете без приключений, взяли курс на север и растянулись небольшой цепочкой. Чарли крутился в седле, вздыхал и оглядывался. «Скучает по странной сеньорите Луне», — догадался Гарри. Через два дня спокойного пути они встали на краю изломанного берега, срывающегося в океан. Справа до самых скал простиралась лесистая долина, из которой вырастали горы и уходили в облака и в туманные дали. Вся округа была залита вечерним солнцем, искры вспыхивали на волнах и в хвое высоченных сосен. Кэп, уткнувший было нос в карту, вскинул голову и сказал уверенно: — Это здесь. Точно! Фоукс, заорав, сорвался с его плеча и взмыл вверх, заходя на плавный круг. Гарри привстал в седле, озирался; Нимбус под ним фыркал и тянулся мордой к кустарнику. — Ну и… что здесь такого, что нужно было сюда мчаться? — спросил Рон, натягивая свои поводья, чтобы конь не танцевал. — Даже пляжа нет, — заметил Невилл. — Лодку не спустишь порыбачить. — Даже кактусов, и тех нет! — засмеялся Чарли и моментально заразил всех весельем. — А может, где-то тут зарыт сундук с золотом! — воскликнул сквозь смех Томас и первым спрыгнул на землю. Неезженая дорога круто сворачивала к холмистой роще, среди деревьев на взгорке виднелся белый дом с арками. У обочины на повороте высился столб, к которому была криво приколочена доска с выжженными буквами: “Гриффин Д’Оро».