Мягкое кресло, клетчатый плед, не нажатый вовремя курок...

Пахло потом, сигаретным дымом и какой-то мешаниной из разного алкоголя. Они называли это коктейлями, но на деле это было просто пойлом, которое намешивали друг с другом чтобы не так сильно чувствовался вкус отвратного дешевого вина. С кухни слышались обрывки песен пьяных фальшивящих голосов и звуки гитарки, «Кукушка» или «Перемен», без сомнения. Ну может «Восьмиклассницу» для разнообразия сыграли. На фоне отдавали шумы кипятящегося чайника и микроволновки, а кто-то походу успевал и телевизор смотреть, несмотря на поющих под ухом: слышались явные крики с футбольного матча и редкое «гоооол!». Все звуки смешались в единую какофонию, которую разбирать пьяный мозг не собирался. В гостиной был галдёж ещё похуже: непрекращающийся пьяный смех, крики, споры… Вроде только что вся эта компания играла в бутылочку на полу, а теперь красноволосая Юля с журфака в характерной футболке с надписью «редакция требует крови» с криками доказывает Ване с химбио о неправоте губернатора и беспределе власти. Серёжа выслушав несколько её аргументов усмехается, отодвигает от себя задремавшую на его плече незнакомую девчонку и медленно поднимаясь с просиженного дивана, чтобы не расплескать отвратное содержимое пластикового стаканчика, отправляется на балкон. Олега там, что удивительно нет. Покурить там, правда, все равно не выходит — весь балкон заняла только какая-то парочка, слюняво целующаяся и обжимающаяся, облокотившаяся на перила и едва успевшая вытащить из ртов сигареты, прежде чем вцепится друг в друга. Серёжа сваливает от туда незамеченным. Спор Юли и Вани перерастает в настоящие дебаты, они подключают всех кого видят и просят их рассудить и проголосовать за кого-то из них. Даже во время последних выборов президента кандидаты не так ожесточенно бились за каждого голосующего, как эти двое. Серёжа мимоходом голосует за Юлю, отхватив от Вани пару нелестных комментариев в свою сторону и потеряв где-то находу стаканчик, плетётся за Олегом. Перегорающая лампочка в коридоре мигает, ужасно раздражая и доставляя головной боли и так не особо трезвому уму. На кухне пусто, среди завывающих под Цоя друга нет. Не удивительно, он всегда больше любил Кипелова. Плеснув в стоявший на столе стакан невскрытой минералки, Серёжа быстро осушает его и плетётся дальше. Он плавает словно в тумане: пространство и время словно прекратили своё существование, лампочка все так же раздражала, как и шум этого пьяного гомона. Хотелось взять Волкова и утопать в свою общагу, а там уж трезветь. Странная штука эти пьянки — вроде и отвратно, ничего привлекательного, но каждый раз Сергей ведётся на уговоры и снова оказывается здесь. Олег находится в ванной, прижатый к стене какой-то весьма настойчивой девчонкой. Жанна, со второго курса вроде. Картина на самом деле смешная: обычно пацаны девчонок зажимают по углам, а тут эта совсем невысокая блондинка буквально вжимает Олега в стену своим бюстом, не особо сильно закрытым мини платьем. Она оборачивается к открывшейся двери, на секунду убрав руку с длинными розовыми ноготочками с крепкого плеча Олега. Но, видно она ожидала что дверь в ту же секунду закроется со смущенным «ой», так как ещё секунд пять так стояла, не двигаясь, на непозволительно близком расстоянии от Олега, злобно зыркая через плечо на Серёжу, который уходить не собирался. Только открыл дверь шире и облокотился на дверной косяк, сложив руки на груди. Улыбался он воистину гадко. Жанна надула свои накачанные губки и психанув, наконец отлипнула от торса Олега и покинула крошечную ванную, бросив что-то про пидоров. Сергей усмехнулся. — Так и не отлипает? — спрашивает он наконец, закрывая дверь уже на криво прибитую щеколду, и занимает место, на котором минуту назад стояла Жанна. А это его место. Только его. Олег в ответ лишь усмехается, явно пытаясь придумать не трезвым разумом какую-нибудь шутку в адрес любвеобильной блондинки, которая клеится к нему уже месяц второй, но не успевает. Серёжа прижимается к нему ещё теснее чем Жанна, рукой холодной ныряя под футболку серую и поднимая вдоль позвоночника сотни мурашек. Они непозволительно близко, уже дышат другу другу в легкие, глотая на двоих один и тот же воздух, и уже кажется что через секунду он станет совсем ненужен, стоит только совершить маленький рывок и дотронутся губами до чужих губ, которые уже так близко… Но Сергей резко отстраняется от лица, быстро зыркает в глаза и наклоняется к уху, обдавая горячим дыханием оголённую шею. — Ещё раз я увижу её, и тогда эти розовые накладные ноготочки она будет собирать с пола вместе с наращенными прядками. Его холодная ладонь, уже бессовестно выправив футболку из штанов и задрав до самой груди вдруг резко сжимает оголенное плечо. Не сказать, что очень больно, но в разнеженном состоянии и ожидании мягких тёплых губ и поглаживаний на коже — неприятно. — Ну а что я сделать мог, Серёж? — еле слышно, сбито шепчет он. — Дай-ка подумать… — максимально театрально, как он это умел, Разумовский прикладывает руку к голове и смотрит на висящую с потолка лампочку, словно мыслитель, ищущий озарения. — Может быть, послать её? — Серый, про нас и так уже шепотки ходят, хочешь что бы завтра про нас весь универ галдел? — Мне похуй. — А мне нет. — Именно поэтому я никогда и не липну к тебе публично, как некоторые. — кивнул он в сторону двери, а после широко разводит руками, вновь как на сцене Большого. — Или ты хочешь чтобы я к тебе вообще больше не липнул? Нет, ну ты так и скажи, я ж к тебе вообще не прикоснусь больше. — и только грудью теснее прижимается вызывающе. А рука то вновь пошла плясать где-то под футболкой, вырисовывая по коже картины, которых ни один художник ренессанса ни видал. Выводит его всеми силами, как только умеет. Олег же не поддаётся, только медленно руки к его лицу тянет, назад заводит, волосы из тугого низкого хвоста высвобождает и зарывается в рыжей копне. Секунды Серёжа млеет, глаза от удовольствия прикрывает даже, слушает голос родной, словно котёнок мурчащий. — Ну Серёж, ну чего ты начинаешь? Ну ничего ж не было… Было бы — я б пресёк сразу. Ты ж у меня один единственный, больше никого мне не надо… — Глаза мгновение назад млеющие и такие нежно прикрытые, резко открываются, и глядят они как-то совсем не тихо-мирно-любовно. Олег уже по одному только взгляду видел — в этих глубоких голубых омутах Серёжиных глаз плескались черти, да так, что вода чуть не выплескивалась наружу. Его рука, так нежно выводившая различные узоры на оголенной груди, вынырнула из-под футболки, а губы, уже так ожидаемые Олегом в поцелуе растянулись в его особенной, бесноватой улыбке, не сулившей ничего хорошего. Сам он отстранился, и ещё пару секунд продержав свой взгляд на Олеге, будто боясь оторваться от его тёмных, слегка помутневших глаз, наконец открыл щеколду и вышел из ванной вон. Это его поведение явно предзнаменовало очередное фееричное шоу, которое Олег искренне не хотел видеть, но не мог пропустить, так как успокаивать этого беса ему надо будет в конце концов. Он, наскоро умывшись, вытирает мокрые руки о повидавшую сегодня немалое футболку, и заправив её в штаны для более менее приличного вида, покидает ванную. Из гостиной доносятся визги и пьяный смех — шоу началось, и у Серёжи шоу должно продолжатся во что бы то ни стало. Единственным адекватным выходом сейчас будет не поддаваться ни на какие провокации и тихо-мирно стоять в сторонке, никуда не вляпываясь. Серёжа наиграется, успокоится и они спокойно пойдут уже наконец домой. Главное не во что не вляпаться… А в гостиной, очевидно, пошёл второй раунд игры — на полу, направленная горлышком на Серёжу, лежала пустая бутылка от вина за сто тридцать рублей, а сам Разумовский, обхватив за щёки двумя руками, целовал какую-то девчонку под всеобщее улюлюканье. Вот же сукин сын. Олег на секунду словил на себе его взгляд, отражающий полный спектр эмоций. Сразу после он с довольным видом отстранился от раскрасневшейся девушки, вытер рукавом водолазки мокрый рот и зубасто улыбнулся. — Молодец, Лиза! Давай, Серег, твоя очередь вращать! — слышалось со всех сторон. Олег никак не реагировал, только стоял у стенки, и исподлобья глядел на буянившего Серёжу. Он, гадёныш такой, знал куда и на что давить: хотелось подойти, кому-нибудь сильно врезать, забрать Разумовского в охапку и домой. А там промыть ему рот с мылом и целовать до изнеможения, чтобы губы опухли, и чтобы никого кроме него он больше не касался. Исцеловать, искусать, засосов наставить, дать понять кто здесь чей. Но Олег не сомневался — именно для того это шоу и сделано: Сергею только и нужно, что запоминающаяся афтерпати. И дома она его ждёт. Он словно в замедленной съемке тянется к чертовой бутылке и крутит ее, исподлобья поглядывая бесстыжими глазами на Олега. Словно облизывается даже от удовольствия, от того, что впечатляет и выводит на эмоции. Бутылочка так же медленно вращается, мелькая и указывая горлышком на всех по кругу, и наконец останавливается. Кто-то даже присвистывает, а Серёже приходится включать все свои актерские навыки, чтобы сделать максимально удивленное и не удовлетворённое произведённым впечатлением лицо. Скрывать эмоции тяжело, но для этого шоу оно надо. Горлышко бутылки указывает четко на стоящего поодаль Олега, прямо между двумя сидящими на полу в неплотно сомкнутом кругу ребятами. Слышатся подбадривающие возгласы, кто-то шепчет что так не по правилам, кто-то пьяно хихикает, а Разумовский медленно поднимается с пола и уверенно идёт к другу. Когда он хватает Волкова за волосы на затылке и резко прижимается к нему ртом, больше впиваясь и кусая, чем целуя, весь круг играющих ликует, кричит и шумит. Правда совсем волю себе Сергей все же дать не может: всё-таки это игра, они не должны переходить границы, поэтому спустя пару-тройку секунд горячего поцелуя, от которого губы почти сразу начало саднить, а под прикрытыми веками заиграли звездочки, пришлось отстраниться, улыбнутся ребятам, даже больше оскалом, и утерев рот сесть обратно в круг, из которого потом очень быстро слинять. И слинять из этой квартирки, что бы потом долго блуждая по ночному городу наконец добраться домой, где наконец зацеловав родные губы и в обнимку завалившись на кровать, не снимая мокрых футболок, уснуть до завтрашнего, воскресного утра.