Мягкое кресло, клетчатый плед, не нажатый вовремя курок...

Отвратительный шум, который они называли музыкой, вкупе с галдежом, пьяным пением и топотом сотни ног по танцполу долбил по ушам, посылал вибрации по стенам и полу и заставлял мозг биться о черепную коробку с завидной частотой. Слепящие, непонятно откуда притащенные на непонятной чёрной конструкции прожекторы разноцветными лучами пролезали под самые веки и скрыться от них не удавалось ни в одном углу старого спортзала. Духота и запах стоял жуткий — все потные, мокрые и пьяные, и даже открытые настежь огромные окна не помогали. В общем вся эта светомузыка обещанного удовольствия не доставляла от слова совсем, даже после дешевого шампанского из липких бокалов. Но Разумовский и Волков не были бы Разумовским и Волковым, если бы не стащили у физрука ключи от тренерской и не засели бы там, прячась от жуткого света дискошара, слепящего глаза, и постоянных толканий и пререканий с выпившими одноклассниками. Пускай музыка все так же долбила в уши из-за тонких стен спортзала, а чтоб услышать друг друга приходилось подходить ближе и говорить почти на ухо, им все равно было здесь так спокойно, так хорошо… Уже можно было не стоять у стены, изредка переглядываясь ненавидящими все что движется и не движется, уставшими взглядами. Можно было не отслеживать каждый свой жест, движение, лишний вздох. Не переживать, что кто-то придёт и докопается, и придётся либо валить на всех порах, либо давать сдачи, за что потом отхватишь немало люлей от воспиталок. Пиджаки с синей ленточкой «выпускник», которую гордо прикалывала им классная руководительница, явно неслучайно пару раз воткнувшая булавку в плечо, можно было наконец сорвать и бросить на стул, забыв как страшный сон. И сидеть прямо на столе с папками и журналами, медленно распивая утащенное шампанское из горла бутылки, одной на двоих, тихо посмеиваясь. Болтать не получалось, во-первых шумно, а во-вторых и нечего обсудить сейчас даже, в голову ударяет хмель, а они безмолвно смеются, стараясь не вслушиваться в нецензурные текста заигравшей за стенкой мелодии. Бумажки с учительского стола одна за одной падают на пол, парни все больше и больше шатаются из стороны в сторону, не то танцуя, не то представляя себя на Титанике, и смеются ещё громче прежнего. — Серый, а погнали на улицу, а? — придвинувшись почти на ухо говорит Олег, кивая на отчего-то незамеченное ими ранее окно. Второй этаж. Высоко. Но кто не рискует — тот не пьёт шампанского, а они уже выпили авансом целую бутылку… Сергей хмурится долго, подходит, форточку открывает, потом нараспашку, и все вниз задумчиво смотрит. Асфальт. Неудачно приземлишься — пока, ноги! — А давай! — и начинает лезть на подоконник, всаживая занозы от облупившейся краски в ладони и пачкая коленки темных брюк. — А куда пойдём? — слышится непривычно громко и четко, музыка за стенкой стихла. — А черт его знает. Ноги уже свесились с окна. Два метра минимум, лететь не далеко конечно, но переломаться бы не хотелось. Сглатывает немного нервно и жмурится, костяшки пальцев сильнее белеют, руки впиваются в подоконник, готовые через секунду толкнутся, как вдруг Серёжу подхватывают за подмышки и затаскивают назад в кабинет. — Ты чего творишь? — смотрит он ошалело на Волкова, который отпускает, роняя друга на пол и заставляя больно удариться копчиком о кафель. — Прости. — быстро тараторит Олег, и подаёт руку, буквально поднимая за неё Разумовского на ноги. — Послушай. И Сергей вслушивается. За стенкой слышатся знакомые ноты, и вскоре уже ставший родным голос, слова… Сколько раз за последний год Олег пел ему с утащенной у кого-нибудь на очередной пьянке гитарой эту песню? Ария. Потерянный рай. Только его песня. Только Олега. За стенкой режущие мозг визги — девчонок начали звать на медляки. Серёжа улыбается. Улыбается глядя в темные, слегка помутневшие глаза Олега. Улыбается, беря его за руку, когда тот помогает подняться с пола и отряхнуть костюм. Улыбается, когда Волков начинает тихо подпевать, протягивая ему руку, приглашая. Приглашая его на медляк. На их выпускном. Помнится, он слышал как одноклассницы спорили кого же из них позовёт танцевать красавчик Олег. Чуть глотки друг другу не перегрызли, а Олег теперь танцует в тренерской с Серёжей. Выкусите, курицы. Серёжа улыбается, когда прижавшись к Олегу, начинает медленно покачиваться из стороны в сторону, чувствуя грудью легкую вибрацию от его груди — его чудесный голос слышится где-то совсем у уха. Во сне хитрый демон Может пройти сквозь стены, Дыханье у спящих он умеет похищать. Бояться не надо, душа моя будет рядом Твои сновиденья до рассвета охранять. С Олегом не страшно. Только с Олегом и не страшно. С Олегом не страшен ни Васька с параллели, ни Мариванна, пророчившая им обоим будущее на помойке с бутылкой водки, ни хитрый демон. Даже он не страшен. Чёрные перья не будут летать, его голос не будет звучать в голове никогда, если Олег будет так петь ему на ухо. Засыпай, на руках у меня засыпай… На этих строчках Олег слегка отодвигается, продолжая напевать и заглядывает в искрящиеся глаза Разумовского. Тот глядит так преданно, так спокойно и умиротворённо, что кажется, кроме двух этих крохотных голубых кружков нет ничего во вселенной. Это странно, но между ними нет никакой неловкости. Танцевать медляк? Иди сюда, только давай в обнимочку. Прижаться друг другу так близко, что б слышать чужое сердцебиение? А что в этом странного? Тем более так лучше твоё пение слышно. Положить голову на плечо? Конечно, так ведь удобнее. И им обоим так хорошо и удобно вдвоём. Они держаться друг за друга всю жизнь, не отпуская, а теперь лишь воплощают это физически. Медленно покачиваются, плавая из угла в угол, водят друг другу по спине руками, поглаживая, и завывая уже ставшую родной мелодию. В мире снов. Все надежды и мечты. А надежды и мечты у них общие. Какими бы большими, амбициозным и несбыточными они бы ни были, в каждой из них есть важная деталь — быть вместе и рядом. Чтобы этот танец не становился завершением их выпускного и их дружбы. Чтобы тихий и нежный голос, вторящий «Арии» звучал под ухом ещё много-много раз. И это сбывается. Голос Волкова у Сергея в голове звучит ещё долго. И долго он чувствует его руки, его прикосновения и объятия, долго чувствует, как они качаются в обнимку по всему кабинету, топча под ногами бумаги и документы. И даже когда они наконец, держась за руки прыгают из окна, и когда гуляют в холодной ночи по городу, и когда смеются вместе ещё сотни раз на разных крышах, и особенно когда на одной из них Олег впервые целует его, он все ещё слышит голос Волкова, поющий «Арию». И даже когда кроме хриплого шепота он не может произнести и звука, Сергей все ещё слышит его пение и вспоминает тот первый медляк.