Октябрьские хроники

— Продадим эту квартиру, купим побольше, будем жить вместе, как все нормальные люди… Эвелин половину слов пропускала мимо ушей, параллельно офигевая от происходящего, сузив внимание до одной мысли: её свободе может прийти конец. Что, простите? Вместе? Делить своё — своё личное пространство с родственницей, которая в лучшие моменты их совместной жизни съедала её нервы и силы мама не горюй? С той, которая малейшую провинность припоминала ей по несколько лет после? С той, что отлично выворачивала наизнанку любое слово, стоило чуть-чуть дать слабину? Пускать кого-то в своё личное пространство? Ей, интроверту? Это что, прощай управление своей жизнью? Прощай прогулки ночью и поутрам? Прощай спонтанные поездки, сборы у друзей и внезапные ночёвки? Прощай делай что хочу, обустраивай пространство как хочу, прощай мой дом — моя крепость? Прощай жизнь после скольки… восьми лет свободы, где она зависела только от себя самой? Эвелин почувствовала, как на шее захлестывается удавка. Это была даже не золотая клетка, так, жестяная. На глаза навернулись слезы. — Я не буду жить с тобой. Нет. Не буду. — Ты не хочешь жить вместе с матерью? Все нормальные люди так живут, заботятся о родителях. Посмотри, на своего брата — вместе живет, помогает. Я думала, вот ты вырастешь, вместе жить будем, помогать друг другу, вместе-то легче. Не легче. Абсолютно не легче, но надо как-то это разрулить. Так хочется остаться при своем, ничего не теряя. Когда пытаются давить на жалость это сложнее, а ей как игроку, фокус внимания сейчас держать надо абсолютно не на этом. Сейчас, на пике эмоций, и соображать-то тяжело, хочется ругаться и чтобы перестало болеть внутри. Хочется сотрясти этот мир, чтобы он пришел в порядок и ей не мешали делать то, что должно. И никогда, ни разу ни полраза не посягали на её свободу. Посадить себя в клетку — снова — она не позволит. В конце концов, не сильно-то и рассчитывала, что сыр свалится банально с неба. Но мысль не отпускала, преследовала, не давала вдохнуть. Это чтобы она, добровольно, да ошейник себе надела? Подписалась снова под ту клетку, что терпела раньше, ибо выхода другого не было? Это при том, то пара дней в одном месте не обходится без того, чтобы их интересы не столкнулись? Чтобы собственноручно себя уничтожить? Да никогда в жизни. Эвелин боялась. Дико, до мурашек, до боли в груди и нервных судорог боялась, что тот кошмар может вернуться. Что все, чего она добилась может помахав ей ручкой исчезнуть вдали, а она вернется к тому, что было. И не будет больше ничего из того, что ей так дорого и любимо. И то, что должно было стать ей следующей ступенью станет крестом. Тяжёлым таким, деревянным. Мунин косил черным глазом с ветви у окна, то ли сочувствуя, то ли напоминая, что всё это тлен. Времена идут, а люди такие мелкие в своих проблемах, боятся осознать, насколько они ничтожны пред ликом вечности. Почти все. Эвелин отложила телефон, бессмысленно уставившись в открытое окно. Сегодня снова было тепло и безоблачно, несмотря на набежавшие с утра редкие тучки, почти сразу же исчезнувшие. Медленно с пожелтевших деревьев падали листья. Пожалуй, сейчас она формировала в своей голове свой главный постулат: я буду делать то, что в моих силах, но не то, что ущемляет мои интересы. А это её интересы не просто ущемляло. Оно их уничтожало. Все. Эвелин потрясла головой, приводя мысли в порядок. Ничего. Все решится, так или иначе, главное не забывать, что на самом деле важно. Встав из-за стола, она накинула плащ и вышла на улицу. Её по-прежнему ждал расписанный план на сегодняшний вечер. Это было тяжело — собирать ингредиенты, осматриваться, обходить владения, здороваться и перебрасываться ничего не значащими фразами с соседями, когда на сердце такая тяжесть, а тело разрывает от боли. Девушка не раз думала, что это может быть её последний октябрь. Такой год… Это было бы забавно. Солнце потихоньку садилось, Эвелин замерла на пирсе, неподвижно глядя в воду. Рядом опустился ворон. Иногда им не требовался час после полуночи, чтобы понимать друг друга. У него в клюве была веточка вербены. — Спасибо, — Эвелин улыбнулась. — Где ты её раздобыл? Мунин наклонил голову, словно говоря, что пространство для него ничего не значит. При необходимости достанет что нужно хоть из самого Свартальфхейма. Девушка вытащила ветку из клюва и повертела в руке. Пока она шла в ногу с планом. Интересно, как обстояли дела у других. — Мунин, — позвала она, — слетаешь на разведку? Ворон понимающе наклонил голову. Через секунду раздалось хлопанье крыльев. Просидев так почти до заката, она наконец поднялась и пошла в дом. Телефон на столе мигал индикатором. На экране отобразились ещё три пропущенных.