523 год Эры Теней
Иммен отмахивался от света, как от назойливой мошки, и пытался накрыться коротким плащом с головой. Да только тогда голые ноги начинали торчать из-под полы и мёрзнуть. Он морщился, сворачивался в клубок, но всё равно приходилось выбирать: или свет в глаза, или ноги на холоде. Иммен чихнул и сел, привалившись спиной к стволу старого дерева. Нашарил рядом с собой походную сумку — надо же, и не позарились! — и запустил руку в её недра. Вода во фляге пахла металлом, а её вкус отдавал горечью. Иммен вытер губы ладонью, пригладил тёмные вихры и вздохнул. Вокруг жил и шелестел лес, летали насекомые (трижды проклятые комары!), посвистывали птички. Издалека доносился забористый мат. Иммен поморщился: деревенщины! Мало того, что пытались запихнуть его в стылый клоповник, воняющий котами и плесенью, так ещё и выражаются как… Иммен не находил слов, способных передать всю глубину его негодования. Деревня Болотные Кочи отправила в Конклав запрос на усмирение кладбища. Все сколь-нибудь занятые мастера тут же открестились от этой чести, кивая один на другого и хватая более приятные и лёгкие поручения. Иммен откреститься просто не успел — мастер Иржек, пышущий силой и благодатью, пришёл к нему как к «будущему мастеру» и мягко, но неумолимо изложил свою «просьбу». Иммену не оставили выбора: или ехать по наверняка ложному навету и провести несколько декад в окружении природы и деревенщин, или обидеть мастера отказом и, вероятно, поставить крест на дальнейшем восхождении. Разумеется, Иммен выбрал первое. Он с шипением поднялся, придерживая застуженную поясницу, и спрятал руки в складках плаща. Покачнулся, облокачиваясь на шершавый ствол. Летнее утро дышало прохладой, сыростью и травяным соком. Иммен потёр глаза, зевнул, смаргивая дремоту, и поковылял в сторону деревни, огороженной шатким забором. Люди, как он успел заметить вчера по прибытии, здесь жили необразованные и шумные. А ещё совершенно, кромешно непочтительные к его гордому статусу! — Ойма, это ж чародей! Здрассти, — раскланялся повстречавшийся Иммену парень в драных штанах и с чёрным пятном на большом носу. Иммен ответил ему рваным кивком и поджатыми губами — не хотелось попусту тратить слова. Прошёл мимо. — Ишь какой, — сплюнул парень ему вслед, — бла’ародный. Иммен передёрнул плечами и продолжил путь. Деревенские просыпались с рассветом, и оттого теперь, когда время шло к полудню, работа кипела вовсю. Горланили бабы, споря, чья курица забрела в чужой огород, а чья в том огороде выросла. Бегали с вёдрами и мешочками дети, приученные помогать взрослым. Стучали топоры, звенели голоса, лаяли собаки, и стенали козы. Иммен морщился и плотнее закутывался в плащ. Голова ощущалась странно тяжёлой, а тело — разбитым, заторможенным, будто и не его. А ещё выслушивать байки деревенщин о восставших скелетах… — Ой, мастер, что ж вы, говорила ж я вам!.. — Надинка, дочь местного старосты, закрутилась вокруг Иммена, стоило ему войти на широкий двор. В доме царили тишина и тепло, пахло горячим супом и свечным воском. Надинка, вертлявая и черноволосая, в светлом платье кажущаяся древесной веточкой, споро накрывала на стол и рассказывала свежие сплетни. Иммен сел за стол, спиной к стене, положил сумку рядом. Он кивал, едва ли слыша слово через десять, и резво наворачивал суп с горячей, ещё хрустящей краюхой хлеба. Надинка угомонилась, села на лавку напротив, подперев румяную щёку, и с улыбкой за ним наблюдала, кивая на луковые перья. Ей, видимо, и не требовался ответ. Она продолжила рассказ: — Анка-то тоже из ваших, сталбыть, чародейка. Мелкая ещё, а туда же! Ходит теперь, нос задирает, дура, — Надинка поджала губы и тряхнула головой. Чёрные кудряшки выбились из-под косынки и упали на покатые плечи. «Ладная же девица, — вздохнул Иммен, откусывая хлеб, — а всё одно деревенщина — нос картошкой, глаза мелкие, зубы и те не все». — О, а попробуйте!.. — Надинка взлетела с лавки — только подол мелькнул. Зашуршала чем-то по мискам и кастрюлям. Принесла, осторожно придерживая, кружку с бордовой жидкостью. Иммен принюхался. Пахло ягодами и ранними фруктами с лёгкой горчинкой спирта. Он вскинул брови, недоумевая, и веско обронил: — Напиваться с утра — не дело. — Говорящий! — ахнула Надинка и захихикала, прикрыв губы ладошкой. — Я думала, вы немой, молчите всё и молчите. — Она поставила перед Имменом кружку и замахала руками. — Да полно вам! С этого разве напьёшься? А вам согреться надо, озябли небось за ночь да под осиной. Иммен смерил кружку подозрительным взглядом и осторожно протянул руку. Кончики пальцев кольнуло тепло нагревшегося дерева, язык обожгло — напиток оказался очень горячим, — и по рту растеклась фруктовая сладость с ноткой спиртовой горечи. Иммен и не заметил, как допил вкусный напиток целиком, а после с новым голодом накинулся на суп и хлеб. Внутри, казалось, поселился огненный дух, начавший из живота путешествие по телу. Надинка присела на край скамьи, глядя на него выжидающе. На секунду Иммену показалось, что в её серых глазах мелькнула быстрая тень, но он тут же отбросил эту мысль — тени здесь, в самом сердце их светлого королевства? Какие же глупости! Ещё глупее, чем поднявшееся кладбище. Надинка молчала, и тишина, сначала показавшаяся Иммену даром, с каждым мгновением становилась всё более густой и давящей. Он замер с поднятой ложкой, открыл рот, собираясь спросить, зачем в действительности они отправляли запрос, но в глазах потемнело. Голова закружилась, Иммен схватился за край стола, пытаясь удержать кренящийся мир, но руки соскользнули. Застучала деревянная тарелка, упав на пол, и мир окончательно погас.***
Иммен открыл глаза. Руки затекли, во рту стоял привкус несвежих тряпок, которыми ему заткнули рот, зрение двоилось и шло волнами. Где-то капала вода, трещали факелы и тихо переговаривались люди. Иммен не понимал, что происходит. — Батя, он очнулся! — звонкий голос Надинки вонзился спицей в неустойчивое сознание, заставив Иммена поморщиться и тихо замычать. В уголках глаз появились слёзы. Он сморгнул, и зрение наконец-то обрело резкость. Сумерки укрыли болото полупрозрачным саваном. Деревья, много деревьев — искажённых, искривлённых и вывернутых, будто в диковинном танце. Люди с факелами, взрослые, все странно воодушевлённые, глядящие на него блестящими глазами. Иммен, привязанный к дереву за локти и колени, сидел запрокинув голову. — Ну наконец-то. — Староста подошёл ближе, лысоватый, тощий, как ветка — и не скажешь, что глава над остальными. Он вытер рукавом мокрый лоб, и в его руке, отразив свет немногочисленных факелов, заблестел нож. — Впервые до нас дошёл чародей, надо со всем почтением, такое событие бывает лишь раз. Иммен дёрнулся в путах, но этим вызвал лишь улыбки на чужих лицах, искажённых противоестественным голодом. Иммен сглотнул с чувством, будто по горлу тянут свернувшегося клубком ежа. — Вот здесь надрежем… Сначала нужно дать крови стечь, а потом уже разделывать мясо. Так будет вкуснее, милая, — рассказывал полоумный староста увлечённо кивающей дочке. Иммена затошнило. Он и в самом страшном сне, в окружении жутких тварей изнанки, не мог представить такого: целая деревня, почтительно замершая в ожидании его смерти. Иммен закричал изо всех сил, задёргался, пытаясь ударить хоть кого-то, хоть на кроху ослабить путы, но тщетно. Староста лишь цокнул и перехватил его голую щиколотку. Холодные пальцы, сильные, точно принадлежали кузнецу, а не тщедушному старосте, обожгли Иммена холодом до самого нутра. Он захлебнулся воплем, повис на верёвках, тяжело дыша, глядя на собравшихся блестящими от слёз глазами. «Кто-нибудь… хоть кто-нибудь!» — билась в висок шальная мысль, бесцельная и бесприютная. Сила скручивалась внутри тугой спиралью, порвавшейся с первым порезом. В глазах потемнело от боли. Глубокая рана прочертила голень, под текущую кровь тут же поставили чашу. Иммен захрипел, напрягая мышцы, но не мог двинуться с места. И тогда он услышал это. В отдалении загудела земля, затрещали трухлявые доски. На корне одного из деревьев сомкнулась костлявая рука в комьях земли и клочьях полусгнившего мяса. Мертвецы, скелеты, похороненные на болоте, обглоданные и истерзанные, восставали из топких могил. Деревенские засуетились, заголосили, выставляя вперёд факелы и ножи. Мертвецы шли на них, не сбившись с шага. Староста повернулся к Иммену, оскалился страшно и сжал крепче нож. — Думаешь, это тебя спасёт? — прошипел он. Острое лезвие мелькнуло перед глазами Иммена и прислонилось плашмя к мокрой от слёз щеке. — Нет-нет, мальчик, ты умрёшь здесь, а твои кости я лично скормлю псам! Он замахнулся, нож прочертил кривую линию по скуле Иммена, разорвал губы и соскользнул по подбородку. Мир вокруг побагровел от боли, растёкся кровавым маревом. Иммен взвыл, с ужасом понимая, что следующий удар станет для него последним, и замотал головой. Удара не последовало. Староста захрипел, его стремительно стекленеющие глаза обожгли Иммена обещанием скорой встречи. Из тощей груди показалась окровавленная ладонь скелета. Староста закашлялся, капли крови упали на лицо и рубашку Иммена. Скелет вынул руку, и староста упал. Иммена трясло, он зажмурился, замотал головой. Воздуха не хватало. Он слышал шёпот: мысли, одновременно его и будто бы не его, наполняли голову и теснились в сознании легионом. Проклятые души, не получившие успокоения, взывали к нему, протягивали истлевшие ладони, молили избавить от мучений и страха. Кричали о мести. Разорванные верёвки спали с растёртых до крови рук и ног. Иммен открыл глаза, и скелеты, стоящие перед ним, преклонили колени.***
Рассвет красил мир в зеленовато-розовые тона, жёлтыми мазками расцвечивал листья деревьев и остовы догорающей деревни. В руках Иммена спала светловолосая девочка, крохотная искра, которая однажды разгорится пожарищем. Он слышал шёпот тысячи душ, благодарящих, наконец-то обретших покой в огне вместе со своими мучителями. Иммен расхохотался от злой иронии: деревенщины призвали чародея байками о восставших мертвецах, и от этих же мертвецов, восставших по воле чародея, полегли. Но Иммен не знал свободы. Конклав чародеев, так легкомысленно отправивший его в эту деревню, должен ответить за слепоту. Как и за многие годы Эры Теней. Иммен надел маску, чтобы скрыть едва поджившие раны, и натянул на костлявые руки кожаные перчатки. Нет. Иммен умер на этом болоте. Его место займёт другой, тот, кто может слышать голоса мёртвых и знает каждую тварь изнанки в оскаленную морду. Мастер Паук. Чем не имя для того, кто сплетёт свою сеть и поймает в неё глупых бабочек-чародеев.