The Autumn Effect (#сероволктябрь)

      Олег давно для себя решил, что не существует никакого «после». Ты умираешь и все. Пустота. Нет больше ничего. Но и тебе уже без разницы, так как ты и не существуешь. Такие мысли, кажущиеся многим тревожными, Волкова наоборот успокаивали. Ведь это не хорошо или плохо, это просто ничего.       Сейчас, кровью истекая на холодном полу, он мечтал, наконец, чтобы все закончилось. Каждое лишнее мгновение, для него только ненужной болью оборачивалось. Олег хотел перестать уже что-либо чувствовать. Поэтому обволакивающую сознание пустоту, он принял с неким облегчением. Наконец-то для него этот кошмар закончится. Только напоследок успел почувствовать, как он в эту долгожданную темноту проваливается.       Олег глаза открывает, не понимая как такое возможно быть может, он же умер только что. Кажется. По сторонам озирается в растерянности. Место почему-то смутно знакомое. Откуда он помнит эти стены из старых досок сколоченные? Жарко. Просто невыносимо. Волков тыльной стороной ладони со лба пот стирает, и резко руку одергивает. На пистолет в его ладони привычно лежащий смотрит. Как он мог не заметить, что держит оружие?       Но его мысли резко чужим голосом обрываются. Олег голову поднимает на говорящего, и от неожиданности шаг назад делает. Этого быть не может. Он понял, где он находится, и что сейчас произойти должно знает. Помнит. Как можно забыть, момент, когда первый раз лишаешь кого-то жизни? Олег ствол на противника направляет, привычным движением. Тот все стоит и на него в ответ целится. Почему не стреляет? На этот раз же у него шанс был спустить курок первому, пока Волков медлит в растленности от непонимания происходящего. Или нельзя изменить то, что было уже сделано? Как он вообще умудрился попасть в собственное воспоминание? И почему это именно? Даже как-то расстроено хмыкает, нет, чтобы что-то хорошее напоследок вспомнилось.       Олег на курок нажимает, прекрасно помня, как противник перед ним должен упасть лбом пулю встретивши, выстрел слышится, но ничего не происходит совершенно. Парень напротив все также стоит и в него целится, что-то на своем языке одно и то же выкрикивая. Как будто на повтор поставленный. Волков брови хмурит, еще несколько выстрелов делая. И на колени падает, от резкой боли его грудь пронзающей. Ладони инстинктивно прижимает рваным ранам его изрешетившим. Смотрит, как сквозь пальцы густая красная кровь его тело покидает. Перед глазами все плыть начинает, и ему кажется, что он вновь в темноту проваливается.       Волк снова глаза открывает, на этот раз сразу же понимая, где он находится. Это совсем недавнее воспоминание. Перед ним план Крестов лежит, а вокруг парни им нанятые столпились, последние указания выслушивая. Но почему их тут мало так? Олег помещение оглядывает, выискивая лица знакомые, они здесь все точно сейчас находиться должны были. Почему в этот раз воспоминание не точное?       Понимание Олега как ледяной водой окатывает. Перед ним только те, кто обезглавленный лежит на холодном полу в Венеции. И он сам привел их тому, кто некогда его Сережей был, на растерзание. Волков глаза опускает, он должен был все прекратить, еще в самом начале, когда понял, что с Разумовским не так что-то. Но нет, он как дурак, до последнего надеялся, что все само разрешится. Что Сергей прежним станет, когда свою вендетту осуществит. А если нет, то они после вместе с этим разберутся, когда проклятый майор перестанет все мысли Разумовского занимать полностью. Но после у них уже никогда не будет. И Олег за свою наивность кровью расплатился. Жаль, что не только своей, но и чужой, получается.       Волков вздыхает устало. Голоса вокруг снова, на одних и тех же фразах зациклились. Видимо ему надо по воспоминанию дальше двигаться, чтобы оно сменилось. Он даже вновь готов пули словить корпусом, лишь бы оно уже закончилось. Голову поднимает, готовый, как тогда, отдать последние распоряжения, перед тем как они выдвинуться высвобождать из тюрьмы Разумовского. Но все слова в горле застревают, так и оставшись несказанными, от картины которая его взору открывается. На всех парнях надеты те самые злосчастные ошейники, которые в унисон мигают шахматными фигурами. Комната противным писком заполняется, постепенно ускоряющимся. Олег зажмуривается, не готовый в очередной раз видеть то, что сейчас произойти должно.       Но звук резко оглушительной тишиной сменяется, а Волков все никак глаза открыть не решается. Даже наслаждаясь темнотой, его окутавшей. Пока его резко на землю не опрокидывают, так что он окончательно в пространстве теряется. И рад бы уже посмотреть, что вокруг происходит, чтобы понять, где он на этот раз находится. Но лицо ему мокрый язык вылизывает, не давая хоть глаз открыть ни на секундочку. Олег пальцы в длинную собачью шерсть запускает, от себя отстраняя вихрь мохнатый, его с ног сбивший.       Перед ним большой лохматый ретривер стоит, с лапы на лапу переминается, ждет, когда Олег на него внимание обратит уже наконец-таки. Волков на мгновение теряется, он не ожидал, что его забросит так далеко в прошлое. Он те времена помнит так смутно, что и не знает, что ему дальше делать нужно. Глаза за лежащую рядом палку цепляются, Олег довольно хмыкает, кажется, он знает, что в этот момент в прошлом сделал. С земли ее подхватывает, под довольное тявканье, и как можно дальше от себя кинуть пытается. Пес за ней мчится сразу же, и Волков тоже подается появившемуся желанию, вслед за ним побежать к берегу.       Собака на мгновение у самой кромки воды останавливается, но затем в нее вбегает, окатив подоспевшего Олега холодными брызгами. Тот смеется, с себя промокшую кофту стягивая, ему тоже сейчас почему-то в озере искупаться хочется. — Еще рано, сынок.       Голос, почти позабытый, его заставляет замереть на мгновение. Он так давно не видел родителей. Уже их и не помнит практически. Голову осторожно поворачивает, но солнце яркое, весеннее его заставляет тут же зажмурится. Он успевает только темные силуэты расплывчатые на его фоне рассмотреть. — Еще рано.       А Олегу в ответ так многое сказать хочется, но солнце, почему-то все ярче и ярче становится, белым светом все вокруг обволакивая. Он ему всячески сопротивляется, так в этом воспоминании подольше задержаться хочется. Не факт, что следующее вновь кровавым не окажется. Но этот мир определенно следует только своим правилам, и Волков чувствует, как его этот свет затягивает.       Олег проморгаться пытается, светом этим на какое-то время ослепленный. А он все в глаза светит, но хотя бы, начал приобретать очертания. Как и звук голосов, его окружающий. Волков ни слова понять не может из сказанного. Тело болью на попытку пошевелиться отзывается, чем-то приглушенной, но все равно более реальной, чем до этого. А голоса вокруг становятся громче и явно взволнованнее. И Олег понимает, почему не может разобрать ими сказанного. Он итальянский не знает совершенно.