Осенние зарисовки.

      Ещё не до конца проснувшись, Николай понимает — опять началось. Вот вроде бы уже перестал, отучился, в конце концов, всегда Яша был на самый крайний случай. А вот поди ж ты, не уследил. Долгие ночные хождения во сне Гоголь не практиковал как раз с самой Диканьки. После этого его только пару раз у дверей спальни ловили и всё, больше он за собой ничего такого не припоминал.       А вот теперь опять всё сначала. Писателю очень хочется верить, что всё это разово и больше такого не будет в ближайшее время. Только он прекрасно понимает ещё и то, что раз началось, значит, так быстро как хотелось бы, это не закончится. Хоть к кровати привязывайся...       — Кстати, хорошая мысль...       Произносит едва слышно, но Яков под боком всё равно начинает недовольно возиться, открыв полусонные глаза. Годы службы всё-таки берут своё и чуткий сон уже никуда не деть. Хотя сейчас он не от каждого шороха просыпается, а только немногим громче мышиного копошения. Уже прогресс и, похоже, значительный.       — Мысль? — носом утыкается куда-то в грудь, сильнее подгребая писателя к себе. И хоть бы кто был против.       Николай и сам слегка сползает, укладываясь удобнее и прижимаясь максимально тесно. В этот раз хоть и надел обувь, а всё равно замёрз. Видно, подсознания хватило только на одну вещь, теперь вот и расплачивался. С такой грелкой под боком это, впрочем, только в радость.       — Примотать меня верёвками к кровати...       Гоголь только потом, после довольного Яшиного хмыка, понимает, как именно это звучит вне контекста. Смущаться от этого сил уже никаких нет. И вообще, и после ночного променада в частности. Слишком часто его Гуро вгонял в краску разными пошлостями, чтобы не переставать краснеть. Теперь для этого надо что-то интересное выдумать, просто так не получится.       — Я не про то, о чём ты мог подумать, — юноша нагло лезет под чужое одеяло, касаясь губами ключиц. — Я снова гулять начал, благо, в этот раз обувшись... Надо ещё настраивать себя на верхнюю одежду, а то холодно...       Гуро только вздыхает довольно от лёгких прикосновений, зарываясь ладонью в чужие волосы. Если бы Ника так продолжал, было бы вообще прекрасно. Только вот последние два предложения совершенно сбивают всю сонливость.       Этого только им ещё и не хватало для счастья. Можно сказать, полный набор для решения очередной головоломки.       — Или отлюбливать тебя так, чтобы даже не смел куда-то шляться.       Мужчина перекатывается на постели, оказываясь сверху. Судя по довольному блеску голубых глаз не ему одному такой вариант по душе, а это значительный плюс, с какой стороны не смотри.       — Знаешь, я только «за» такую терапию от ночных похожде... ох!       Гоголь выгибается, когда его за шею прикусывают, ближе жмётся, урча довольным котом. Всё-таки не любовник у него, а золото, что бы там кто не говорил за глаза. Если и предлагает, то всегда вовремя и к месту. Даже если это место — коридор в чьём-нибудь поместье или особняке. Он же не в бальной зале его берёт, в конце концов.       — Точно обувь была?       Гуро носом ведёт от ключиц вниз, к груди. Рубашка, конечно, мешает, но пока ещё не настолько, чтобы от неё избавляться. Немного можно и помучить их обоих.       — Точно... Ноги не болят и не холодно, — писатель тихо хнычет, прижимаясь к Гуро как можно теснее, трётся. — Яша-а...       Тот только довольно ухмыляется, целуя любовника. До рассвета ещё несколько часов, управятся и, скорее всего, ещё и подремать успеют.