Бездна взывает к бездне

Комнату заливал мягкий свет люстры, очень тихий и нежный. Тени аккуратно расползались по стенам, забиваясь в углы. Картину, висевшую на стене освещал небольшой прожектор, отражая свет, от того она казалась будто сделанной из золота — самая приметная вещь в этой комнате. Дверь громко хлопает, раздаётся звук шагов. В комнату разъерённо влетает Серёжа, по пути скидывая пиджак на диван, заполненный тенью. За ним мягко ступая идёт Олег, засунув руки в карман брюк. Он расслаблен — как будто это его обыденное состояние; взгляд преследует рыжую фигуру, мечущуюся из стороны в сторону. Разумовский не то, чтобы зол. Его просто всё это достало. Очередные улыбки прогнивших насквозь людей, их липкие рукопожатия — спасибо, что хоть не объятия, — и их мерзкие комплименты, покрытые тоннами ненужной никому лести. Но так нужно, так принято. Полноценный свет никто не торопится включать, да и зачем. Он создаёт атмосферу уюта и спокойствия — оттого Сергей чуть успокаивается, понимая, что он дома. В безопасности. Вдали от всех этих лжецов и мразей. Он дышит часто, зачёсывая пятерней волосы назад, сжимая их — отрезвляя себя, пытаясь привести в чувство. Успокоиться. Тяжко вздыхает и поворачивается к панорамному окну, подходит медленно, всматриваясь в даль. Огни города мерцают яркими красками, освещая ночную темноту. По дорогам проезжают машины, кажущиеся столь маленькими отсюда. Стеклянные высотки отражают свет, блестят во тьме; даже луна кажется тусклой по сравнению с ними. А где-то чуть подальше стоят обычные пятиэтажки, почти разваливаются от любого дуновения ветра. Где живут простые бедняги и работяги, пытающиеся просто накормить свою семью, желая видеть их улыбки и счастливые жизни. Когда-то он был там. Не имел ничего, даже простой родительский любви. Сейчас у него есть всё. Но тогда он улыбался чаще. Шеи касаются сухие губы, а вокруг талии мягко обвиваются руки. Серёжа вздрагивает и чуть заметно стонет от действий Олега. Мужчина вытаскивает заправленную рубашку из дорогих брюк, аккуратно, принося каждым своим прикосновением тепло и приятность. Разумовский слегка откидывает голову, давая Волкову больше пространства — он даже не будет удивлён, увидя завтра в зеркале несколько засосов на шее; прятать их будет слишком лень, а потому придётся весь день ловить всё те же заинтересованные взгляды и в перерывах слушать теории и том, откуда эти отметины у него. Как и всегда. Единственное счастье и улыбка, которая осталось у него из прошлого — Олег. Он всегда был рядом, всегда помогал. Любил, один единственный. Ощущение, что без него жизнь невозможна, что стоит Олегу пропасть и весь мир рухнет. Серёжа, аккуратно поворачивает голову, всматриваясь в чужие голубые глаза, столь пронзительные и холодные, но в тоже время мягко смотрящие на него. Не думая ни минуты, он впивается в губы телохранителя, хватается за его руки, позволяя мгновенно ему перехватить инициативу, прижать себя к стеклу окна позади. Пуговицы рубашки расстёгиваются уже не так нежно и аккуратно как до этого, в движениях присутствует грубость, растущее желание. Сергею Разумовскому кажется, что весь Олег сплетение приятной грубости и жестокой нежности. Олегу Волкову кажется, что прекрасней Серёжи в этом мире нет никого. Галстук, повязанный на шее телохранителя ослабевает, развязываясь, но ещё не до конца. За него Разум и тянет, придвигаясь ближе, не оставляя и одного миллиметра между их телами; чёрный пиджак летит куда-то в сторону, за ним направляется и рубашка Серёжи. Галстук окончательно теряет свою форму, повисая на шее Волкова тканью, пуговицы на его чёрной рубашке растегнуты и Разумовский с блаженством проводит по прекрасному телу, останавливаясь на чужом прессе, обожая его своими руками. Взгляд, залитый пеленой возбуждения, внимательно разглядывает голубые глаза, аккуратно, одной линией проходясь по шее, останавливаясь на тёмной ткани галстука. Олег резко прижимает Серёжу к себе, от чего тот вскрикивает, а после мгновенно очень громко стонет, стоит лишь Волкову прикусить его мочку уха, хрипло зашептав: — Всё хорошо, успокойся — тихо внемлет он, снимая с шеи галстук, скользя тканью по чужим рукам. — Не бойся. Сергей тает в его руках, отдавая себя без остатка, прижимается ближе, складывает руки за спиной. — Когда это я тебя боялся? — чуть хитро, с издёвкий говорит он, а в глазах пляшут черти. Руки сковывает галстуком, а по комнате раздаётся новый стон.