***
Раз в неделю бывает счастье, и мне не нужно идти на первую пару. Раз в жизни выпадает невероятная удача, и моих соседей до сих пор нет, поэтому утром я могу спокойно собраться, поесть, закинуться кофе и уйти. Заваривая этот бодрящий напиток, я разговаривал с папой. — Что-то Рамзес твой не кушает ещё со вчера. Вот он вялый был тогда, а теперь и не хочет кушать, — как-то говорит он мне. — Божечки, что с ним может быть? Отведите его к ветеринару, пожалуйста! — я выключил готовый кофе, замирая на месте. Рамзес для меня слишком дорог, я не могу спокойно жить, не зная что с ним. Может, у него что-то болит, а ведь он не может сказать. — Да, ладно, разберемся. Всё будет окей, — уж слишком легко сказал он, а я запнулся. — Блин… хотел что-то сказать, но теперь из-за Рамзеса и забыл всё на свете, — я вошел в комнату, поставил турку и присел на кровать. — Пап, только следите за его состоянием, он мне важен. — Да понял я, понял, — заверил он меня. — Смотри мне… О, я вспомнил. Я хотел спросить тебя, вдруг чего посоветуешь. Я очень плохо сплю последнее время. Плохо засыпаю, плохо сплю, рано просыпаюсь и больше не могу спать. — Во сколько просыпаешься? — спросил папа. — Ну… в пол пятого вот сегодня встал и больше не смог уснуть, пролежал до пол седьмого и всё. — Ого… а я говорил, что ты чересчур нервный по отношению к соседям, это всё сказывается, — а как же не винить меня? Конечно же, я знал его ответ. — Да я и сам знаю, так что мне теперь делать? Лучше не становится. Может, какие-то успокаивающие препараты? — я вздохнул. — Ну… для начала попробуй просто травы с мелиссой и ромашкой попить. Я бы не советовал заниматься самолечением, а в аптеке есть травы, просто попробуй их. Потом скажешь результат, — после пары секунд раздумий, папа посоветовал это. — Ладно… что-то будет, — согласился я. — Только купи! — А ты займись Рамзесом! — Замётано. Поев, попив, я собрался и ушел в университет. Хоть Минхо и спит больше, так как ему на третью в основном, но ему не повезло. После его занятий он возвращается поздновато, мне лично после пятой вообще ничего делать не хочется. И получается, что днем ничего не делаю почти и вечером не успеваю. День просран. На первую рано, словно мертвец. Но зато пол дня свободно.***
Тетка у нас на письменном переводе с английского зачетная есть, всегда шутки шутит. Наш человек, молодая, но уже хороший преподаватель. — У меня с каждой группой студентов есть свои локальные мемы. Я бы сказала, что это один из плюсов моей работы, не соскучишься, — она делится с нами в минутном перерыве между упражнениями, чтобы мы не загнулись полтора часа напрягаться с утра. Собственно, тема зашла о том, когда я придумал новое слово, чтобы перевести предложение, но его, как оказалось, нет в лексике в целом, поэтому получилось, что я его выдумал. Люблю такое дело — выдумывать. Главное — вовремя меня остановить, ведь я верю в то, что выдумываю. — Это здорово, когда старшее поколение в теме нашего лексикона, — отвечает ей девушка с нашей группы. — Таки да. Язык не стоит на месте, почти каждый день по всему миру добавляется что-то новое, какое-то новое выражение, даже подумать не могла, что такое можно употребить в том значении, с которым оно существует, но потом привыкаешь. Нужно развиваться, пока развивается язык. То есть, получается, всю жизнь. -… язык эволюционирует, а я его деградирую, — выпаливаю я и вся группа почти что умирает от смеха во главе с преподавателем. Чего я такого сказал? — Сделаешь мем, отметишь меня в инстаграме, я себе сохраню, — смеется преподаватель Ли, — ладно, давайте проверять следующую домашку. Мы-то проверили, но угомонить разошедшегося на шутки меня было уже тяжело. Чонину и Сынмину пришлось забирать меня после пары, чтобы я не замучил молодую женщину своим смехом. А между прочем, я за конец пары всё-таки слепил тот мем и показал ей. Она оценила. Хоть как бы я не веселил её, задала она с сегодня на завтра дофига. За что? Я так для всех как староста старался. Как говорил мой папа: " В очередь, сукины дети". ДА, прямо так и говорил. Собственно, поддерживаю. Мы все втроем уселись на лавочку возле кабинета испанского, предвкушая, как нам отымеют мозг за этой дверью через каких-то десять минут. Каждый раз шли сюда с диким желанием развернуться и пойти домой, но себе же хуже. Если пропустишь что-то, то тяжело будет разобраться в новом материале, а корешей, кто бы мог пересказать занятие, нету. Но да ладно, это не самое ужасное. Сама испанка мозг выжрет, потому что «вы пренебрегаете мною как преподавателем, мне это не нужно, а вам, ведь кто-то потом не сможет сдать экзамен, а вы и так учиться не хотите». Короче, мы в дерьме. — Давайте свалим отсюда, — тихо предлагает Чонин, прижимая свой рюкзак к себе. — Нельзя, сегодня какая-то работа будет, баллы за это нужны, — тут же пресекает попытки свалить Сынмин. — А я не об этом… Давайте переведемся на какой-то другой язык? Мы просто думали, что он легче всего из того списка, но преподаватель тут… не душка, я бы сказал. К слову, у нас почему-то никогда не поднимался вопрос о том, чтобы разойтись в разных направлениях в плане языков. Мы сплотились, когда сказали, что хотим идти на китайский. А после единогласно согласились, что лучше пойти на испанский, так как он, вроде, легче. Но когда один говорил, что ему по душе больше тот или иной язык, то другой почему-то даже не спорил, словно у него нет выбора. Вместе до конца, так ведь, Нини и Сынмин? — Она в самом начале казалась такой хорошей, что теперь уже поздно что-то предпринимать. По крайней мере не среди семестра, у меня, например, нету времени браться за другой язык, — выразил свою мысль на этот счет я. — То же самое думаю, — согласился Мин. — Ну это да, я как-бы тоже не найду времени для другого. Придется доучиться, — грустно ответил он. Едва пережив занятие и пассивную агрессию ко всей группе буквально, мы решили поскорее удалиться подальше, чтобы выдохнуть на этот день спокойно. По пути домой я зашел в аптеку и приобрел сбор трав, который, ещё будучи упакованным, пах мятой. Я в предвкушении направился домой. В комнате уже были причины моей головной боли, видимо, приехали с дома, я поприветствовался и молча прошел к себе. Кое-как перекусил, я подготовил кашеварку, закинул туда рис и ушел на кухню, захватив с собой все нужные овощи и предметы для готовки гарнира. У меня не хватает в этой жизни сил, чтобы придумывать искусные блюда на каждый день, меня устраивает что-нибудь съестное, даже если я это ел вчера, позавчера и полгода назад. Лишь бы какая-то энергия в моё тело. " Вот поэтому худющий!» — слышится мне ворчливый голос мамы. Я нарезал и засыпал на раскаленную сковороду овощи, обжаривая их на большом огне. Зазвонил телефон. Я достал и принял звонок. Снова от папы. Интересно, по какому он поводу звонит сам. — Алло, ты дома? — спросил он. — Да. Что там? — Я звоню тебе сказать, что… Этот… Ну, — он всё мялся и никак не мог сказать, а я вовсе не понимал, что случилось, ведь папа в жизни так никогда не говорил мне — не мялся. — Ну? — осторожно подтолкнул я. — Тебе придется поискать нового себе друга и собрата, в приютах там у тебя в Сеуле, может, потому что… Рамзеса больше нет. Он умер сегодня, — и вот он сказал это. У меня стал ком в горле. Я выключил овощи, потому что они и так уже начали подгорать, а я не мог найти в себе сил, чтобы продолжать готовку. Да что там, я едва держал телефон. — П-почему? Папа, почему? Ему только три года, пап, — выдавил я из себя. — Папа, я же просил… — Скорее всего, он съел на чердаке мышь, которая уже была отравлена. Я разбрасывал там яд для них. Это мой вариант, и его состояние было похоже на отравление… — Я же просил… — я пытался, чтобы мой голос звучал как можно более тверже, но из горла доносился какой-то едва различимый звук, но точно не слова. — Мы похоронили его уже… Поэтому… Держись, Джисон, ты можешь поискать ещё- — Отец! Братьев так просто не находят! — я сорвался на эту его повторную хрень о том, чтобы я нашел другого кота себе. — Он не просто обычный кот был! Ты и сам знаешь, что я больше никого из животных так не любил… Я стоял один на кухне, опираясь свободной рукой на подоконник. Возле моей ладони упала слеза. Я даже никогда не задумывался о том, что он когда-то уйдет. Ведь он был так молод ещё. Я услышал отцовское «я сожалею» с телефона, и он сам сбросил звонок. Стоя у окна, я начал давиться слезами, всё еще пытаясь не позволять им литься. Напрасно… Перед глазами я видел его, серенького, самого красивого, самого доброго, самого прекрасного. Самого лучшего. Как же так, малыш? Как же… Я сорвался с места, оставляя всё, как есть на кухне. С этим ничего не случится, подвинут, если нужно будет. Я шел по коридору, миновал дверь своей комнаты и пошел дальше, едва соображая поворачивать и не врезаться в углы, так как за слезами я разве что силуэт ног своих видел. Постучавшись в ставшую родной мне дверь, я стал ждать, пока её не открыл Минхо. Да… вот так, без малейшего предупреждения. Прости, хён. Когда он посмотрел на меня, тот тут же его приветственная улыбка сменилась на недоумение. — Хани, что произошло? — выдохнул он и забрал меня из холодного коридора к себе, захлопнув дверь. — Хён… Рамзес, он… Папа позвонил и сказал, что он… — я не успел договорить то самое слово, как сердце не выдержало и я зарыдал, как мальчишка в песочнице, у которого забрали лопатку. Минхо тут же подскочил и прижал к себе, поглаживая мою голову, пока я ревел в его футболку, со всей силы вжимаясь в него, словно от этого мне станет легче. Словно это могло помочь мне в моей беде. А это была беда. Трагедия. Я думаю, ты сможешь меня понять, если ты терял кого-то такого же дорогого, как для меня мой Рамзес. И я не говорю лишь о котах… — Он… хён, он ведь только недавно вырос. Вырос под моей опекой, на моих глазах, — я не мог успокоиться, даже когда он меня усадил на кровать, продолжая обнимать и гладить спину и волосы. Молча. Просто слушал. — Я взял его совсем крохой, он едва перебирал ножками при ходьбе, я вставал несколько первых ночей кормить его, когда он хотел кушать, водил его по делам, когда сквозь сон понимал, что он хочет… Он вырос у меня на руках, на моей кровати… Я всегда кормил его лучшим, не жалея… Я защищал его и не давал в обиду, хотя он и вырос согласно своему имени, словно фараон: твердый характером, но в душе ласковый. Каждую ночь он оставался ночевать где-то в коридоре, когда вырос, но также каждое утро его пускали ко мне в комнату по его просьбе, пока я спал. Каждое утро, Минхо… Я встречал каждое утро с ним, он осторожно запрыгивал ко мне, перелезал и ложился ко мне, зная, что это и его место. И мы так спали ещё какой-то час, прежде чем я вставал в школу. Он отзывался на своё имя так, как никто… Стоило мне позвать его на улице и он тут же прибегал ко мне. Его дома все любили… Папа отдавал самую крупную рыбу, которую ловил сетями в речке… Они и сами не знали, что так полюбят его… Его невозможно было не любить. Он был лучшим, Минхо. Бабушка говорила, что когда я подолгу не приезжал, то он всё чаще ходил на мою кровать и спал там. Или если где-то лежала моя вещь, то он ложился на неё. Он был так предан… Минхо, почему? Почему так рано? Я абсолютно не думал даже о таком, я ни разу не думал, Минхо. Как мне теперь? Я только к нему и ездил домой… Чтобы его увидеть. Он мне был как брат. Я бубнил сквозь слезы и сопли всё это около десяти минут, пока Минхо молча слушал и ни разу не переставал двигать рукой по моей голове или спине. Казалось, прошла вечность, а за окном стало ещё темнее. Мы сидели в темноте, так как он не зажигал ещё свет, но и сидел, не отстраняя меня. Еще минут пять мы сидели молча, пока я не почувствовал мягкий поцелуй в висок. — Он всегда будет с тобой, малыш, он всегда вот здесь, — Минхо взял мою руку и положил на мою грудь в области сердца, когда я отстранился от него немного. И пока я не начал рыдать снова (я уже собирался, одна слеза успела скатиться вниз), он невесомо ткнулся своими губами в мои, сжимая мою руку своей. Я едва мог дышать из-за забитого носа… Боже, зрелище не для слабонервных, я такой зареваный и раскисший, без ужаса не взглянешь, но Минхо поцеловал… меня. Поцеловал… И, как я говорю, не смотря на то, что едва ли дышал, я вдохнул воздуха в легкие, когда лишь на долю секунды оторвался от него, чтобы теперь самому поцеловать. Я боялся, чтобы он не оттолкнул, вдруг он совсем не это имел ввиду своим жестом. Но этого не случилось. Он положил свою ладонь на мою шею, отвечая на мой почти неумелый, нелепый поцелуй самым нежным образом, который я мог представить когда-то раньше в своей голове. До этого я целовался лет в 9 в лагере с одной девчонкой, это не считается! Я вообще не помню, какого это — касаться чьих-то губ своими. Я немного резко поддался вперед, в этот момент носом втягивая воздух, и вплел пальцы в его черные волосы, пока он решался перенять инициативу в поцелуе, чтобы не сделать этим хуже мне. Мы столкнулись носами, пока губы сминались, наслаждаясь этими пока что нежными касаниями. Я, мимолетно позабыв причину своего заплаканного лица и мокрой футболки Минхо, ухватился за плечо, чувствуя, как хён потихоньку утащил к себе на колени, крепко удерживая поперек, чтобы не отклонился назад и не упал. Это было настолько… близко и интимно, что когда я почувствовал чужой горячий язык на линии своих губ, тут же разомкнул их, позволяя брюнету углубить поцелуй так, как ему хотелось. Я так хотел поцеловать его тогда, вчера… Но сейчас этот поцелуй куда важнее для меня. Я не знаю, быть может, это его способ успокоить человека, быть может, разовая акция, но я хочу не думать об этом и получить всё с этого момента. Много думать мне не позволяла одна причина: юркий чужой язык, который вылизывал рот и сплетался с моим. Возможно, всё потому, что я чувствую это впервые (почти), поэтому мои пальцы покалывали и меня слегка трясло, когда я так хорошо ощущал его губы, его язык, его руки… Я прижимался телом к его груди, пока он непонятно для меня в какой момент пробрался под толстовку и гладил голую спину, пересчитывая пальцами ребра. Эмоции и ощущения срывали крышу моего здравого смысла, и я чувствовал, как задыхаюсь. Этого мне еще не хватало. Я разорвал этот мокрый поцелуй вопреки дикому желанию продолжать и никогда не останавливаться; моё дыхание сбилось к чертям, грудь вздымалась, прикасаясь к чужой, пока я смотрел в потемневшие глаза, что были немного ниже от уровня моих из-за положения. Я смотрел вниз на Минхо, в его добрые и нежные глаза, дыша ртом, словно рыбка, выброшенная на берег. Будто сквозь туман, в дополнение как в замедленной съемке, я вижу, как Минхо тянется к моей шее, осторожно целуя своими влажными губами, и от этого действия меня прошибло разрядом. Он продолжал целовать всю шею, пока я прижимал его голову к себе, отворачиваясь и подставляясь под поцелуи. Это слишком сладко, слишком-слишком. Его руки крепко держат меня где-то на пояснице, иначе бы я уже скатился на пол, словно желе. — Минхо… Минхо-хён! — надо же, мой голос прорезался впервые после длительного рыдания. Я всё еще жадно хватал воздух. — Мне остановиться, да? — мурлыкнул он, но совсем без насмешки и ехидства. Как-то беспокоясь. — Я так могу… могу не остановиться, хён, — я словно умоляю прекратить, но в то же время я бы в жизни не хотел этого. — Я бы мог помочь тебе расслабиться, если ты захочешь, — серьезно ответил он, смотря в глаза, пока я не знал куда себя деть. Я был немного возбужден, и, скорее всего, Минхо это уже начал чувствовать животом. — Не то, что я бы не хотел… но я пока не готов… морально, понимаешь? — я зажмурился, думая о том, что я полный кретин в глазах Ли. — Конечно, понимаю, — он совсем по-доброму ответил, слегка улыбаясь. Меня осторожно повалили на кровать. Благо там не было Дори, она всё время спала на ковру внизу. Он лег рядом, прижимая меня к своей груди. — Давай полежим так? — шепнул он на ухо мне и поцеловал висок снова. Этот его жест был действительно успокаивающим. — Минхо… — М? — Спасибо тебе, — выдохнул я, прикрывая уставшие глаза. Моментально я почувствовал тяжесть на веках, словно царство Морфея меня забирало к себе. — Не благодари, малыш. Быть может, пока я не способен думать о том, почему я сюда пришел, о своей утрате, но я снова буду об этом вспоминать завтра. А сейчас… сейчас я слишком устал. — Минхо, я так хочу спать… — Засыпай, всё хорошо, не беспокойся ни о чем, — я почувствовал, как его пальцы перебирают мои пряди волос. — Уже поздно, я усну насовсем… — Засыпай, всё хорошо, оставайся до утра, ты мне не помешаешь. Кажется, последние слова я уже слышал сквозь дремоту. Прости, Дори, сегодня с твоим хозяином сплю я.